Текст книги "Работа с родителями: Психоаналитическая психотерапия с детьми и подростками"

Иногда при анализе более трудных клинических случаев, работа с которыми уже завершена, может показаться, что это были «простые» случаи. Однако на самом деле терапевту часто приходится экспериментальным путем искать наиболее эффективные способы терапии. Терапевт постоянно должен тщательно анализировать каждую возникающую ситуацию и оценивать, к каким последствиям приводят вмешательства того или иного рода – какие приносят плоды, а какие сводят все на нет.

* * *

Существующий у родителей образ ребенка достаточно сложен: частично он отражает объективную реальность, а частично – внутренний мир самих родителей, выстраиваясь в соответствии с их потребностями и ожиданиями. Обычно на тот момент, когда родители обращаются за помощью для себя и для ребенка, их чувства по отношению к своему ребенку искажены, и взаимопонимание с ним нарушено. Разумеется, это может быть обусловлено множеством причин. Задача состоит не просто в том, чтобы создать условия для выявления взаимоотношений детей с их родителями и соответствующим образом отреагировать на них, а, прежде всего, в том, чтобы быть уверенным, что эти условия позволят в полной мере восстановить сложный образ ребенка.

Глава третья
В интересах ребенка: размышления о работе с родителями в процессе детской терапии
Энн Хорн

Детские психотерапевты практикуют самые разные методы работы с родителями. Например, Фурман (Furman, 1991) описывает кропотливую длительную работу c матерью отобранного у нее мальчика, усилившую ее понимание и обеспечившую ей поддержку на уровне Эго, которая реализовала подход, типичный для Детского центра Ханны Перкинс в Кливленде, штат Огайо. Винникот во многих своих работах описывает яркие случаи, когда консультирование родителей дало совершенно удивительные, непредсказуемые результаты (например, Winnicott, 1971). Во всем мире родительско-детская терапевтическая работа допускает проведение на самом раннем этапе кратких интервенций, ориентированных на усиление процесса привязанности (например, Daws, 1989; Hopkins, 1992; Stern, 1995). Однако в этой главе я не ставила перед собой цели рассмотреть все многообразие возможностей применения психоаналитического подхода в этой сфере. Я ограничусь здесь только работой детских психотерапевтов с родителями или значимыми взрослыми (опекунами) ребенка, проходящего курс терапии.

Регулярная работа с родителями или опекунами проходящего терапию ребенка, осуществляемая под контролем специалистов, входит в обязательный набор требований к обучению детских психотерапевтов в Великобритании. Это требование возникло не случайно. В какой-то степени оно было связано с изменениями в программе обучения социальных работников, происшедшими в 1980-х годах, когда, с одной стороны, усилилось влияние когнитивно-бихевиоральной психотерапии, более открытой для новых поисков, и, с другой стороны, основное внимание стало уделяться организационной и координирующей работе по защите ребенка, в ущерб возможности проводить психологическую работу с родителями. Экономическая ситуация того времени привела к тому, что многим детским и семейным центрам психического здоровья стало трудно содержать специалистов всех профилей, и при этом жертвами сокращения кадров из-за недостаточного финансирования чаще всего оказывались именно социальные работники в сфере психиатрии.

Однако необходимость получения опыта работы с родителями не связана напрямую с недостаточным финансированием или профессиональной модой. Детским психотерапевтам, работающим с детьми и фокусирующимся главным образом на понимании внутреннего мира и чувств ребенка, проще всего идентифицироваться именно с позицией ребенка. Существует несколько факторов, определяющих такую позицию терапевта:

1. Всем специалистам, практикующим в детских и семейных центрах психического здоровья, часто приходится иметь дело с крайними взглядами типа «бедный ребенок/ужасные родители/хорошая команда». Часто мы, детские психотерапевты, работаем в командах, которые ежедневно используют такие понятия, как «причина болезни», «диагноз», «лечение», «лекарственные средства». Комплексная природа проблемы требует от нас особого внимания к положению ребенка в семье; необходимо учитывать взаимовлияние среды, характера, развития, семейных историй, мифов и ожиданий. Возможно, проще было бы вернуться к элементарному понятию патогенных семей – подходу, который существовал в психиатрии 1940-х годов (см. Klauber, 1998) и был представлен Тишлер (Tischler, 1971, 1979) в двух оригинальных статьях, посвященных работе с родителями детей, страдающих психозами. На самом деле специфика ранних работ по теории объектных отношений и детскому психоанализу привела к тому, что родители стали рассматриваться как помеха для проведения анализа (Klein, 1932, p. 76). Поэтому важно, что сейчас среди клиницистов существует единое представление об особенностях процессов переноса и контрпереноса в терапии, когда терапевт переживает эмоциональную вовлеченность в проблемы детей, подростков и их семей.

2. У многих родителей то чувство стыда, с которым они обращаются в нашу службу, еще более усиливает представление о себе как о «плохих» или «несовершенных» родителях – и этому чувству, которое представляет собой проекцию на команду специалистов родительского переживания неблагополучия с ребенком, следует уделять особое внимание при работе с родителями. Оно может проявляться различными способами, многие из которых не совместимы с терапевтическими отношениями, такими как «избегающий родитель», «взбешенный родитель», «критикующий родитель». Действительно, даже если рассматривать такой процесс как примитивную защитную проекцию, то понятно, что, проецируя те или иные чувства, человек всегда ожидает, что объект проекции испытывает столь же сильные чувства по отношению к нему, – это еще одна причина, по которой родителям сложно обратиться в клинику. Следовательно, роль родителя/работника должна оставлять возможность для процесса сдерживания, который обеспечит возможность преобразования примитивных чувств и возврата их отправителю в приемлемой форме (Bion, 1962а). Требуется проведение тщательной подготовительной работы, чтобы определить, может ли быть установлено с родителем «приемлемое» рабочее партнерство, которое необходимо для эффективной терапии ребенка.

3. Работая с родителями, детский психотерапевт должен также постараться учесть все процессы, которые происходят вокруг страдающих и растревоженных детей. Как отмечали Колвин и Троуэл в своей работе, посвященной детям, подвергшимся сексуальному насилию, у членов профессионального сообщества существует определенная тенденция становиться на позицию отдельных членов семьи (Kolvin & Trowell, 1996). К этому могут добавиться попытки углубиться в семейные отношения и защиты, а также во внутренний мир ребенка (Horne, 1999). Поэтому проходящему стажировку детскому психотерапевту нужно иметь опытного супервизора, который не только понимает внутренний мир отдельного родителя, но и способен занять позицию, с которой можно непредвзято рассматривать проекции и конфликты, возникающие как в семье, так и в профессиональном сообществе.

4. Наконец, возникает вопрос о том, что мы понимаем под «достаточно хорошими» родителями (Winnicott, 1965). Кажущееся всемогущество команды клиницистов; необходимость оценки возможного риска возникновения проблем в осуществлении родительских функций; воспоминания о детстве и переживания по поводу собственных недостатков и, наконец, идея о том, что диадические взаимоотношения могут служить «причиной» детской психопатологии, не позволяя родителю пережить полноценный опыт взаимодействия с ребенком и занять по отношению к нему адекватную позицию, – все это оказывает на родителя непрерывный прессинг. При столкновении со всеми сложностями реальной жизни зачастую проще выбрать позицию «плохого родителя».

Основное содержание работы с родителями

В течение длительного времени обсуждался вопрос о сути той «работы с родителями», которую проводят детские терапевты. Является ли эта работа психотерапией? Направлена ли она на то, чтобы помочь родителям в выполнении их родительских функций? Или это длительный и сложный путь, который нужно пройти, чтобы добиться психоаналитического инсайта и выбрать оптимальную технику для работы с уникальным самоощущением родителя проблемного ребенка? Ассоциация детских психотерапевтов имеет четкое мнение относительно первого из этих предположений:

Стажеры должны иметь опыт работы с родителями, чьи дети проходят курс лечения либо с чьими детьми проводится определенная работа.

Это не является психотерапией взрослого человека. (ACP, 1998, p. 5).

Предполагается, что заниматься психотерапией с родителем можно лишь в том случае, если родитель дал на это свое согласие. Я считаю такой подход не очень убедительным, хотя в Ассоциации детских психотерапевтов комментируют это таким образом, что даже когда проходящий стажировку по детской психотерапии специалист действительно занимается психотерапией с нуждающимися в этом родителями, для выполнения квалификационных требований ему нужно пройти иную, особую подготовку по работе с родителями (АСР, 1998, p. 5).

Контракт, заключаемый с родителем, обычно касается лечения ребенка. Следовательно, работа должна фокусироваться на ребенке, хотя в процессе его терапии могут выявиться проблемы родителей, мешающие развитию ребенка. Если в процессе анализа действительно выявляется необходимость работы с родителем, имеет смысл обратиться к коллегам, занимающимся психотерапией взрослых, чтобы дать родителю возможность решить свои проблемы, и в то же время продолжать контактировать с ним по вопросам, касающимся ребенка. Это может оказаться необязательным для специалистов, имеющих квалификацию и взрослого, и детского психотерапевта, однако ребенок должен оставаться в центре внимания специалистов даже тогда, когда выявляются серьезные проблемы родителя, которые решаются отдельно от проблем ребенка.

Пример

Восьмилетняя девочка Мэган была направлена к нам из начальной школы с жалобами на то, что она не может сосредоточиться на чем-либо, а также пристает ко взрослым с нелепыми вопросами. У нее не было друзей, и создавалось впечатление, что ей нравится быть объектом насмешек. Директор боялся ее матери, миссис Дж. – когда ее вызывали в школу, она вела себя довольно агрессивно. При этом мать очень враждебно относилась к Мэган. Уже несколько раз Мэган проходила медицинское обследование в связи с жалобами на боли в желудке, пропуская из-за этого школьные занятия.

Миссис Дж. и ее новый муж (отчим Мэган, приятный, но апатичный человек) обратились в клинику, чтобы обсудить свое отношение к Мэган и свои сложности в общении с ней. Через несколько недель выяснилось, что для миссис Дж. присутствие дочери было постоянным напоминанием о жестокости, которую проявляли по отношению к ней в детстве, о неудачном первом браке и о том, что Мэган была зачата в результате изнасилования. Когда стали понятны агрессивные чувства матери по отношению к Мэган, девочка начала рассказывать своему терапевту, что мать ненавидит ее и хочет ее смерти. Миссис Дж. сама была потрясена неадекватностью своего поведения, и мистеру Дж. стало очевидно, что даже он не сможет быть гарантом безопасной жизни Мэган. Работа в партнерстве с родителями привела к совместному решению обратиться в социальную службу и в центр психического здоровья для взрослых, и специалистами обоих этих учреждений был разработан план комплексного лечения. Ради безопасности Мэган миссис Дж. решилась рассказать психиатру о возникающих у нее импульсивных желаниях убить дочь. Например, она старалась идти тихими улочками, возвращаясь домой из супермаркета, чтобы не осуществить свою фантазию и не толкнуть дочь под автобус.

Когда миссис Дж. обратилась в социальную службу для взрослых, она попала на прием к психотерапевту, который впервые работал с родителями. Одна из его основных задач состояла в том, чтобы напоминать специалистам, работающим со взрослыми, об интересах ребенка. Когда миссис Дж. внезапно прервала лечение и ее терапевты вынесли вердикт: «мы не можем вылечить аномалии ее характера», пришлось привлечь группу специалистов по работе со взрослыми для оценки риска и разработки стратегии ограничения тревоги у миссис Дж., мистера Дж., Мэган, а также всех, кто нес за нее ответственность. Мэган продолжала посещать психотерапевта на протяжении нескольких лет, пока не переехала из воспитательного учреждения (где визиты родителей проходили в присутствии супервизоров) в школу по месту жительства, и усиленно прорабатывала с ним вопросы ее ответственности за психическое состояние матери. Она до сих пор пишет письма своему терапевту.

В каких случаях детский психотерапевт, работающий с ребенком, встречается с родителями

В некоторых случаях детский терапевт сам встречается с родителями ребенка, не привлекая к этому других коллег. Чаще всего это происходит при работе с детьми до 5 лет, когда дети часто пребывают в уверенности, что окружающие взрослые знают все о них и их чувствах – и эта убежденность способствует эффективному взаимодействию терапевта и родителя. Непосредственные встречи терапевта с родителями возможны также при работе с детьми, симптоматика которых носит преимущественно невротический характер; в этом случае родители вступают с терапевтом в партнерские отношения, не требующие от них больших усилий. Однако при выборе такой стратегии работы крайне важными остаются вопросы конфиденциальности, которые необходимо решить в первую очередь. Объем подобной работы обычно ограничен, зачастую она сводится к периодическим встречам, на которых обсуждаются возникающие проблемы и полученные результаты. Растин пишет, что

такая работа ориентирована на поддержку сотрудничества терапевта и родителей, на информирование терапевта о поведении ребенка дома, в школе и в более широком социальном окружении; а также на предоставление родителям информации о терапии и на поддержание их доверия к терапевту (Rustin, 1999, p. 87).

Такой подход к вовлечению родителей в терапию ребенка заимствован, по всей видимости, из взрослого психоанализа с его традициями жесткой конфиденциальности. Встреча с родителями в самом начале терапии и сведение к минимуму последующих контактов сохраняет чистоту переноса и отделяет терапевта от более широкого окружения ребенка. Только очень цельный, имеющий твердые устои родитель может понять цели такой терапии, поэтому этот метод часто осуждается и отвергается родителями. Обзорные встречи обеспечат достаточный контакт с родителями только в том случае, когда в процессе терапии установились хорошие отношения между родителями и терапевтом и когда проблемы самих родителей не препятствуют терапевтическому прогрессу. Наличие таких проблем означает, что требуется регулярная работа с родителями. Эти встречи могут быть полезным приложением к регулярной работе с родителями, проводимой коллегой-терапевтом, когда детский психотерапевт, родители, ребенок и терапевт родителей встречаются, с согласия ребенка, для обмена мнениями.

Иногда, хотя и довольно редко, бывает так, что детский терапевт является единственным работающим с семьей специалистом. В таких случаях существует очевидная опасность расщепленного переноса, что также следует учитывать при оценке ситуации. Мы постепенно привыкаем к этому феномену и к использованию его в терапии. Типичным примером является возникающий у ребенка перенос на всю клинику, например, на обслуживающий персонал, на холл или кабинет терапевта, который должен определенным образом учитываться в терапевтической работе. Однако такого рода перенос может сделать пациента более уязвимым при включении его в более широкое социальное окружение.

Пример

Школьный комитет и отец Салли, вдовец с пятью детьми, попросили ее терапевта прийти на обзорную встречу. Салли проходила терапию три раза в неделю в течение восемнадцати месяцев. Терапия проходила довольно успешно. Отец Салли встречался с ее терапевтом один раз в месяц. Семейный терапевт, временно работавший с этой семьей, завершил работу с ними и покинул клинику.

Из грустного и отвергнутого ребенка Салли превратилась в жизнерадостную девочку, которая с удовольствием училась и общалась с окружающими. Однако ее живость и энтузиазм граничили с грубостью, ей не хватало социальных навыков, чтобы управлять своим вновь обретенным Я. Ее отец, очень деликатный человек, был огорчен жалобами и постоянными замечаниями из школы. Он обратился к терапевту: «Но ведь вам она не грубит, не так ли?» На тот момент терапия Салли продвигалась как нельзя лучше. Терапевт почувствовал себя загнанным в ловушку – он смог лишь сказать, что девочка не грубит, так как в рамках терапии у нее не возникает для этого повода.

На следующем сеансе Салли радостно ворвалась в кабинет и воскликнула: «Вы так привирали на прошлой школьной встрече!» Пока терапевт продумывал ответ, Салли сказала: «Все в порядке. Я знаю, что здесь все по-другому!».

Иногда дети лучше справляются с проблемами расщепленного переноса, чем это делаем мы сами.

Пример необычного творческого использования модели работы детского психотерапевта с родителем, а также с ребенком, описан Айрис Гиббс в статье, посвященной неинтенсивной психотерапии с шестилетней Эммой. После неудачного удочерения Эмма начала терапию с миссис Гиббс и 30 месяцев спустя была успешно удочерена:

Первые шесть месяцев, проведенные девочкой в доме приемных родителей, были очень сложными. Эмма полностью отвергала свою мать. Она начала видеть сны о том, что ее отдали обратно в Социальную службу. Эмма не позволяла матери ничего для нее делать, даже не разрешала себя причесывать. Она приходила на сеансы с дырками на новых колготках и в рваной одежде. Она все время падала с велосипеда и ходила вся в синяках. По ходу сеанса Эмма умышленно дразнила меня, часто была жестокой и говорила гадости про свою мать. Тем не менее, она настаивала, чтобы мать принимала участие в некоторых сеансах. Постепенно ситуация начала меняться. Я наблюдала за мучительными попытками Эммы стать ближе к матери. Девочка играла с ее волосами, прикасалась к ней, нюхала и облизывала ее. Матери было трудно, но она поразительно терпеливо все переносила. В этом смысле Эмма была как младенец, впервые открывающий для себя запахи и звуки своей матери. С другой стороны, она использовала любую возможность показать свои недостатки, свою ущербность (Gibbs, 1998, p. 10).

Изобретательность, проявленная ребенком для вовлечения терапевта в работу, связанную в развитием у матери родительских чувств, нашла достойный ответ в гибкой позиции терапевта, что в какой-то степени напоминает ситуацию, описанную Винникотом (Winnicott, 1965), когда изначальное творчество ребенка принимается и поощряется матерью. Возможно, в нашей работе не следует создавать искусственных границ, проводя различие между терапией родителя и работой с родителем, и в случае необходимости надо быть готовым к принятию самых неожиданных решений.

В каких случаях надо предварительно встречаться с родителями или опекунами ребенка

Подготовка к терапии

…беременной женщине приходится выполнять функции матери по отношению к собственному ребенку, оставаясь при этом ребенком своей матери. Ранняя детская идентификация с матерью актуализируется вновь и мешает ей правильно относиться к собственному ребенку (Pines, 1993, p. 62).

В этом жестком заявлении Пайнс указывает на некоторые наиболее важные аспекты работы с родителями – необходимо помочь родителям отделить их собственные детские переживания (а, следовательно, семейные сценарии и ожидания) от потребностей и актуального состояния ребенка, и при этом не нарушить существующий у них образ ребенка. Действительно, некоторые из наиболее полезных учебников в этой области были изначально написаны для социальных работников в области психиатрии и медицины, а также для стажеров, изучающих психодинамическую терапию (например, Salzberg-Wittenberg, 1970). Иногда при первом обращении невозможно предугадать, станут ли родители поддерживать терапию ребенка. Несмотря на уверенность профессионалов в том, что ребенок извлечет пользу из терапии, существуют определенные обстоятельства, которые могут воспрепятствовать этому решению. Следовательно, при работе с родителями нужно выделять специальное время для подготовки к терапии.

Пример

Мистера и миссис К. доводило до безумия враждебное и агрессивное поведение их старшего сына по отношению к младшему брату и то, что его исключили из школы за нападение на другого мальчика. Четырнадцатилетний Али был старшим из двух сыновей в семье турецких киприотов, и на него возлагались большие надежды. Его отец полагал, что сына нужно наказывать физически, но Али уже был слишком большим для этого; мать считала, что во всем следует винить отца, так как его никогда не бывает дома. Как выяснилось, Али привык спать на матрасе рядом с комнатой родителей, но никто не мог объяснить, почему.

На первом семейном сеансе ясно вырисовались различия между родителями, когда они стали обсуждать, нуждается ли Али в помощи. Хотя специалисты считали, что Али должен еженедельно посещать психотерапевта (и впоследствии им удалось убедить его в этом), в тот момент у них возникло ощущение, что он просто ведет двойную игру в семейной драме своих родителей, втянутый в их отношения эдипальными силами и лишенный права самому обратиться за помощью. Было решено сначала встретиться с миссис и мистером К. и выяснить, согласны ли они пойти навстречу Али и сделать попытку освободить его от вовлеченности в их взаимоотношения.

Терапевт еженедельно встречался с обоими родителями в течение нескольких месяцев, чередуя эти встречи с ежемесячными семейными встречами. В поведении супругов обнаружилась интересная закономерность. Миссис К. входила в клинику на несколько шагов впереди мистера К. В кабинете терапевта она начинала жаловаться – на общее недомогание, на то, что муж ей не помогает, на свою неблагополучную жизнь, а мистер К. лишь криво улыбалсяза ее спиной. И это повторялось на всех сеансах. В контрпереносе терапевт испытывал злость, раздражение и скуку и, в конце концов, воспользовался паузой, чтобы напомнить этой паре об ее обязательствах перед ребенком – ведь с ними все еще продолжали работать, несмотря на испытываемое ими стойкое ощущение безнадежности, которое миссис К. выражала словами, а мистер К. – жестами. Это шокировало их. Они первый раз взглянули друг на друга, и терапевт отметил, что они, возможно, рассматривали свою ситуацию как безысходную, будто не верили в перемены. Они должны были чувствовать себя ужасно. Да, это так, – согласились они. (Для себя терапевт отметил, что они пришли к согласию, хотя на негативной почве.) Однако вместо того, чтобы, как обычно, развивать тему частого отсутствия мистера К. (извинением для него служило то, что это «нормально на Кипре, когда мужчины встречаются») и ворчать по поводу непокорности Али («что еще я могу сказать ему?»), миссис К. полезла в сумку со словами, что к ней приехала сестра с Кипра и привезла подарок для терапевта. Миссис К. подарила терапевту голубой камешек «от сглаза». Таким образом был открыт доступ к теме агрессии, сначала через смещение на потребность в защитном камне.

На протяжении нескольких последующих недель возникала тема грусти и отношений между поколениями. Миссис К. была близка со своим отцом, который жил на Кипре, – действительно, ее отец одобрил мистера К. в роли ее мужа. Они вместе вспоминали время, когда «у него были волосы!» и он был живым и веселым. Отец миссис К. умер, пока она была в Лондоне, и хотя она приехала на его похороны, у нее было ощущение, что три ее последующих выкидыша были связаны с тем, что отец умер в ее отсутствие. Гораздо позже она смогла работать со своим чувством вины за свое особое отношение к отцу, из-за которого у нее никогда не было доверительных отношений с матерью. Мистер К. чувствовал себя отвергнутым из-за сильного горя, которое испытывала его жена, и из-за ее выкидышей. За пассивностью обоих родителей скрывалась одновременно и агрессия, и скорбь.

Теперь они начали понимать, что Али находится в особых отношениях с матерью и что именно эти отношения были причиной продолжительной отчужденности мистера К. от жены. Они согласились пройти курс супружеской терапии и дали разрешение на лечение Али.

Подобным же образом за нерешительностью родителей может скрываться сложная система взаимосвязей вины и стыда.

Пример

Бену было 6 лет, когда он сообщил своей матери, доктору Л., что хочет быть девочкой. Он настаивал на том, что будет играть в куклы (попросил, чтобы на Рождество ему подарили куклу Барби) и что он будет девочкой, когда вырастет. Он рисовал «Спайс Герлз» и в деталях обсуждал их одежду и прически. Его родители были в растерянности, позиция Бена казалась им незыблемой и непоколебимой. Он стал более нетерпимым к брату и двум сестрам, обижался и перечил по малейшему поводу. Когда он расстраивался, то начинал рыдать от ярости и не мог остановиться. У него были сложные отношения со сверстниками, его успеваемость в школе заметно снизилась.

Родители Бена были против того, чтобы он проходил терапию – в конце концов, ему было всего 6 лет. Хотя как профессионалы они и сознавали, что если помочь ему сейчас, это может предотвратить будущие трудности, мать Бена отрицала наличие у него «патологии», а отец пассивно соглашался с этим. Таким образом, встречи с родителями Бена были направлены на то, чтобы найти объяснение поведению Бена.

На этих встречах выяснилось, что рождение Бена было почти чудом – родители рассказывали о выкидыше, болезни и родах с риском для жизни матери. Она не раскрывала своих истинных чувств к ребенку, которого ей не советовали иметь, учитывая трудности рождения сестры Бена, и к мужу, который позволил ей забеременеть и, таким образом, косвенно предпочел сына жене. С помощью терапевта она смогла начать борьбу со своими страхами и гневом на мужа и сына. Ее муж смог рассказать о том, что, несмотря на большие медицинские познания своей жены, он страдает импотенцией и боится, что их брак может распасться. Бен стал невольным «громоотводом» для неосознанного гнева обоих родителей. В частности, мать Бена винила себя в том, что он хочет стать девочкой, – она считала, что это произошло из-за того, что она ненавидела его, будучи беременной.

Родители сознавали, что у них накопились проблемы, ставящие под угрозу их брак, и многие из этих проблем, касающиеся их взаимоотношений, были связаны как раз с Беном. Они согласились на проведение супружеской терапии, акцентированной на отношениях между мужем и женой (описание этого подхода см. у Ruszczynsky, 1993). Затем стало возможным проведение терапии с Беном на регулярной основе. Терапевт родителей продолжал работу с родителями, хотя и встречался с ними уже значительно реже. Его роль свелась к наблюдению за терапией ребенка и помощи родителям в выборе адекватной стратегии поведения в ответ на желание Бена стать Спайс Герл или переодеться девочкой. Терапевт родителей намеренно принял позицию, защищающую и процесс терапии, и самого терапевта Бена от возникновения дальнейших проекций, пока родители учились доверию и пониманию в ходе супружеской терапии. Таким образом, у них был консультант, который, будучи в курсе их личных проблем, мог обращаться к ним как к обеспокоенным родителям.

Партнерство

Для многих родителей ключом к успешной терапии является «партнерство». Это может побудить нас, как психотерапевтов, переосмыслить ряд наших позиций в отношении пациентов. Не следует говорить строгому отцу, обеспокоенному склонностью своего сына к правонарушениям и протягивающему руку для пожатия на первой встрече: «Извините, я не здороваюсь за руку», – хотя в другой ситуации это было бы правильно с точки зрения психоанализа. Часть работы с родителями должна идти в русле подхода, поощряющего любознательное отношение родителя или опекуна к ребенку и к своей родительской роли и направленного на усиление родительской функции.

Это становится особенно актуальным, когда родители приходят к нам с ощущением стыда и растерянности – тогда вовлечение родителя в терапию в роли партнера оказывается крайне плодотворным для работы с ребенком.

Пример

Жасмин была молодой матерью-одиночкой афро-карибского происхождения. Она жила в южной части Лондона, где царили бедность и преступность, а непристойные надписи в общественных местах и вандализм были атрибутами повседневной жизни. Ее старшая дочь Роза столкнулась с проблемами как в школе (она плохо училась и постоянно прогуливала уроки), так и дома – мать считала ее злой и непослушной. У Жасмин было утрированное представление о расовых стереотипах, свои трудности она принимала слишком близко к сердцу Терапевту было очень сложно вовлечь ее в терапию – она отменяла назначенные встречи и избегала контактов. Тогда терапевт предложила прийти к ним домой, и Жасмин согласилась. На своей территории она преобразилась: с гордостью показывала, как она ведет хозяйство и содержит дом в чистоте. Это необычная увлеченность, усиливающая чувство компетентности, содержала завуалированный намек, который был выявлен и актуализирован терапевтом. Жасмин смогла выразить свою грусть по поводу того, что не может справиться с Розой, и страх, что белый социальный работник считает ее еще одной неадекватной черной матерью. Это стало началом психотерапевтического альянса.

При работе с родителями может возникнуть проблема зависти, которая препятствует прогрессу в терапии ребенка. Это одна из основных причин, по которым родителям лучше работать с отдельным терапевтом, поддерживающим их взаимоотношения с остальными участниками терапевтического процесса. Речь идет не только о зависти родителя к детскому терапевту и воображаемым идеальным отношениям между «терапевтом-матерью» и ребенком, но также и о зависти родителя к ребенку, проходящему терапию. Для Жасмин самым важным оказалось то, что она смогла привлечь к себе внимание, особенно когда она осознала, что ее родители обращались с ней недостаточно хорошо и поняла, что завидует Розе: девочка получает помощь, которую Жасмин в свое время не смогла получить. Для ребенка очень важно знать, что родителю есть с кем поговорить, – в этом случае он может позволить себе проходить терапию.

Поддержка Эго – особенно в реальном мире ребенка.

В рамках «партнерских взаимоотношений» одна из задач терапевта состоит в том, чтобы побудить родителей как можно более плотно и заинтересованно взаимодействовать с окружающей ребенка средой – школой, социальными службами и даже жилищными организациями. Например, они могут присутствовать на школьном собрании – такая роль вполне может стать для родителя чем-то вроде «вспомогательного Эго» и способствовать укреплению его родительской позиции. При этом школа начинает воспринимать родителя как партнера. Нужно развивать и усиливать возможности и полномочия родительского Эго; если родитель просто примет навязанную ему роль, это может привести к подрыву его авторитета и ослаблению его позиции. Обеспечивая поддержку родительского Эго, необходимо время от времени ставить перед родителями новые задачи, и хороший терапевтический альянс непременно должен предоставлять такую возможность.