Текст книги "Тайна острова Драконов"

Глава 5
Вечеринка в стиле Шрам

У берега, лениво качаясь на волнах, без присмотра стояла небольшая шлюпка, с которой кусками отваливалась серая краска. Единственное, что удерживало бедняжку от того, чтобы отправиться в свободное плавание, это трос, обмотанный вокруг колышка, наполовину зарытого в песок. Не очень-то надежно, если честно.

Я поначалу не поверила, что именно на этом волосатый приплыл на остров Туманов. Что-то такое убогое суденышко плохо вязалось у меня в голове с самыми ужасными и опасными Осами-самоубийцами.

Вспомнилось, как мне Шел когда-то сказал: «Авторитет, Шрам, очень сильная штука. Так пусть остальные думают, что в полнолуние ты пьешь кровь и танцуешь на могилах».

И ведь в реальности так оно и было! Мне нравилось, когда меня считали безжалостной некроманткой, к которой лучше не приближаться. Так, может, с Осами была та же история?

Краем глаза я посмотрела на стоящего неподалеку Шела – в своей любимой позе со сплетенными под грудью руками. Невольно в голову пришла мысль, что, когда некромант спал, он выглядел таким милым и беззащитным; а этот Шеллак, глядя в глаза, вырвет твою печень и не подумает сожалеть об этом. Мне казалось, что реальный Шел и тот, кем он хочет быть, – совершенно разные люди.

– Мы еще вернемся к этому разговору, – шепотом пообещала я мужу.

Оказывается, медальон, который носил Шеллак, когда-то принадлежал какому-то капитану, с которым они схватились на мечах. Со слов некроманта, побрякушку он себе забрал, титул капитана брать отказался, а медальон носил на всякий случай. Вдруг какие пираты на дороге попадутся – вот и задавит он их своим мнимым титулом.

Волосатый поначалу упрямился и отказывался брать Шеллака на борт, но, после того как я нагло сдернула с мужниной шеи медальон и наобум зарыла украшение на пляже (не достанется мне – не достанется никому), пират утвердительно гаркнул, лишь бы поскорее сдать нас команде.

– Так это и есть ваша знаменитая бригантина? – усмехнулся не знавший комплексов принц; на что волосатый, как бы случайно, хрустнул костяшками пальцев, и вопросов у Пера Четвертого больше не возникало.

– Что в котомке? – грубо спросил пират, переводя взгляд с моей холщовой сумки на небольшой кожаный портфель Шеллака.

– Свитки, одежда, зубная щетка, кусок мыла, – перечислила я. Надеюсь, слово «свитки» не слишком выделялось в моем списке? Некромантка и ее руны по отдельности – бесполезные предметы, не способные даже мертвеца в гробу перевернуть.

Шеллак же на заданный вопрос отвечать не собирался, но волосатый уже вроде как привык к неразговорчивости некроманта и не стал приставать. Мне пират помог забраться в шлюпку, не запутавшись в длинной юбке, а мужчинам предоставил возможность самостоятельно туда залезть.

Подле меня сел взволнованный принц и прижался своим холодным боком. Отпихивать его я не стала, орать тоже. Как-никак принц мертвый, и нервной системы, равно как и совести, у него теперь не наблюдается.

Шел косо на нас посмотрел, но ничего не сказал. Уж не держит ли он меня после стольких лет за свою собственность? Или ревнует, что хуже. Я даже как-то и не думала, что некромант настолько свыкся с мыслью, что я всю жизнь буду у него под боком. Мне и в голову не приходило, что, стоит мне хоть раз пойти против его воли, как мы навсегда станем злейшими врагами. Либо ты с Шеллаком, либо – против него. Промежуточного положения не бывает.

– Куда держит путь ваш корабль? – спросила я, расправляя юбку и незаметно проверяя, на месте ли мешочек с деньгами, стилет и руны первой необходимости. Чтобы наслать на недругов проклятие до седьмого колена, к примеру. Мало ли что за компашка поджидает меня на борту самого грозного судна семи морей.

– Пока что до Драконьей гряды через Живое море, а там капитан решит, – нехотя ответил волосатый и спустил весла на воду. Он уже было хотел начать грести, как в воздухе раздался отчаянный крик, от которого тут же заложило уши.

– Летучий дьявол! – Трусливый принц вскинул руки и прикрыл ими лицо. Ему, бедняге, впервой было находиться за пределами дворца без целого наряда охраны за спиной. – Спасайся кто может!

Выглядит таким мужественным, а ведет себя как пятилетний ребенок.

Близилась полночь, так что разглядеть существо, издававшее такие страшные звуки, было практически невозможно. И только я увидев в чернильном небе отсвет сапфировых крыльев, то поняла, кем был наш ночной гость.

Шел в это время уже стоял на корме шлюпки, прищуривался и прикидывал, как бы точнее нанести удар неведомой твари. Пока все остальные оценивали ситуацию, некромант действовал. Его совершенно не волновало, кто это был. Существо в его глазах являлось опасностью, и он считал нужным опасность эту устранить.

Сверкнула сталь, и воздух прорезал визг боли и отчаяния. Раненая птица камнем свалилась на дно лодки.

Со скоростью солнечного света я вскочила с жерди, на которой сидела, и столкнула Шеллака в воду. Некромант, в свою очередь, повлек меня за собой. Да, с координацией у меня всегда были проблемы.

Ледяное черное море пробирало до костей. Отхаркиваясь и отплевываясь, я кружилась вокруг своей оси, пытаясь понять, в каком направлении уплывала шлюпка. Не успела я сделать и нескольких глотков соленого воздуха, как почувствовала, что что-то тяжелое навалилось мне на плечи. Без единого звука я ушла под воду.

От неожиданности изо рта вырвался ворох пузырей, и самое неприятное чувство на свете – соленая вода в легких – в который раз убедило меня, что море – не моя стихия. Даже у дочери пирата, выходит, может быть такая аномальная нелюбовь к холодной воде.

– Где они, тысяча тупых каракатиц! – послышалось приглушенное водой бормотание Осы. – Не сиди скатом, трусливая портовая крыса! – А это, скорее всего, уже было обращение к принцу. – Давай, помоги мне найти их! И выкинь ты эту мертвую тварь за борт!

О том, что Чистый сейчас был мертв, я предпочитала не думать. Все, что сейчас занимало мои мысли, это то, что собственный муж топит меня в ледяной воде.

Сопротивляться бесполезно – хватка у Шела железная. Поэтому я прекратила дергаться, сделав вид, что потеряла сознание, а сама широко распахнула глаза. Вода вокруг меня была мутная и темная. Мы находились не так далеко от берега и своей возней подняли со дна кучу песка, который весьма некстати закрывал весь обзор.

Было бы глупо ожидать, что некромант отпустит меня, едва я перестану трепыхаться, поэтому его руки все еще сжимали мое тело. Будь мы немного в другой обстановке, я бы сочла это очень романтичным, но, когда тебя убивают, тут уж, простите, не до романтики.

Самое странное – больше всего я боялась не задохнуться, а потерять украшенный изумрудом обоюдоострый стилет. За такое оружие и жизнь не жалко отдать.

Собрав последние силы, рывком я выдернула нож из-за пазухи и резким движением направила клинок в спину некроманта. Это была моя последняя, пусть и не осуществившаяся, надежда. Я опомниться не успела, как мужчина выхватил оружие из моих рук и с размаху всадил мне его в спину, чуть пониже лопаток. Вода вокруг тут же окрасилась плотным бордовым цветом, и я не сразу поняла, что это кровь. И далеко не сразу – что моя.

Тело моментально обмякло, кислорода недоставало, рассудок из головы пыталась вытеснить темнота. Меня клонило в сон. Не хотелось предполагать, что в вечный.

Меня пытался убить человек, которому я доверяла больше всего на свете. Вот так-то, Шрам. Урок тебе на будущее. В смысле, я имею в виду, на загробное будущее.

Рассудок помутнел, и я уже не могла удержать в голове ни единой мысли. Напряжения в груди больше не было: бабочка даже не пыталась взлететь.

Мне всегда было интересно, каково это – когда душа и тело разделяются, расходятся и никогда больше не встречаются. Все свое сознательное существование я провела забирая у мертвых тел энергию, но всего лишь однажды своими глазами видела, как взмыла в воздух огромная серебряная бабочка: как она оторвалась от тела, расправила крылья, сделала кульбит и упорхнула далеко в небо.

Никогда прежде не видела ничего прекрасней.

Вспоминалось, как в мои семнадцать лет Шел впервые показал, как по-настоящему некромагия проникает в твою душу, овладевает разумом. Тогда я смогла по-настоящему повелевать жизнью и смертью. Правда, какая ирония, не своей.

С тех пор городское кладбище стало моим вторым домом, если так вообще можно сказать про место, сплошь усеянное могилами. Единственное, к чему я так и не привыкла, это трупный запах. Остальное в работе некроманта мне очень даже нравилось: гибкий график, неплохая оплата плюс соседи никогда не беспокоят по пустякам.

Я наконец-то нашла свое место в жизни, своего человека, с которым так и прожила бы до конца своих дней. Но Шел обманул мои ожидания. Да и желаний моих он никогда не разделял.

– Что будет, когда ты полюбишь какую-нибудь девушку? – негромко спросила я как-то у него, чувствуя, как заалели щеки.

– Не будет никакой девушки, Шрам, – усмехнулся тогда он. – Полюбить некроманту – значит добровольно подставиться под нож. Ты всегда отвечаешь только за себя – помни об этом. Только за себя. Не за меня, не за наставника. За себя.

И лишь сейчас я понимаю, что он хотел сказать мне тогда, много лет назад. Окружающий мир жесток, но мир некромагии, в котором жила я, был и вовсе беспощаден.

А я – дура! – боялась умереть от какого-то там браслета, напичканного мертвой магией! С другой стороны нужно было ждать опасности! Не подставляться. Не доверять. Никому.

Губы опухли, тело онемело. Сложно было сказать, кто я и где я, не говоря уже о таком сложном вопросе, мертва я уже или нет.

Внезапно легким толчком кто-то вдохнул в меня воздух и жизнь.

– Фок-грот-брамсель мне в глотку! – Ой, раз я слышу пиратский голос, ничего хорошего это не сулит. – Совсем уже? Решил девку утопить, да?! Она нам еще для дела нужна! Потом разборки будете устраивать!

Глаза открывать совсем не хотелось. Там – плохо. Там – больно. Там – Шел.

Спину ужасно щипало, а остальные части тела вообще отказывались повиноваться.

Чуть-чуть приоткрыв веки, я увидела перед собой самую ненавистную физиономию на свете. Некромант терпеливо вглядывался в мое лицо и все ждал, пока я подам признаки жизни. Что ж, фигу тебе, убийца несостоявшийся.

Мужчина залепил мне пощечину, что разозлило еще больше. Я поморщилась, перевернулась на бок и сплюнула соленую воду. Ради стакана пресной жидкости я бы сейчас хоть по доске прогулялась.

– Посейдон тебя побери, – прохаркала я, обращаясь к некроманту.

– Что это за выкрутасы, Шрам? Ты меня зачем в воду толкнула, а? – Голос Шеллака был, как всегда, спокоен, но сквозь напускное равнодушие слышалась сталь: некромант с моей стороны такой подлости тоже не ожидал. Что ж, раз так, то мы квиты.

– Пернатый…

– Какой еще пернатый?! – не понял мужчина.

В глазах снова начало темнеть, но я заметила, как мокрый с ног до головы Шеллак поднялся в полный рост и нырнул обратно под воду. Насколько я поняла, тушку птицы уже успели выкинуть за борт, пока я с некромантом устраивала брачные игры.

Легкие саднило, дышала я будто через фильтр, и каждый вздох давался с большим трудом. Самым трудным оказалось не дать себе отключиться. Но не прошло и минуты, как я с откровенным блаженством сдалась и окунулась в бездну.

Давным-давно, когда ни меня, ни Шеллака, ни даже наставника еще и в проекте не было, твари морские по дну не ползали, а чайки над водами не пищали, жил да был один светлый колдун. Ну как светлый: хорошего он, конечно же, ничего не делал, но и гадостей не совершал. Сидел себе в своей норе, глубоко под корнями одного древнего дуба, и заучивал руны чисто ради спортивного интереса. Жилище он свое не покидал, света белого не видел да так и ослеп и руны читать перестал. Ему, правда, и без того знаний всяких разных хватало – столько всего он успел выучить за свою долгую жизнь, оттого и поседел, когда ему было тридцать лет.

И вышло так, что не было тогда на всех островах колдуна ученее него.

Прознали о том остальные колдуны – и черные, и белые, – возмутилась такому феномену вся колдовская братия, решила отыскать неугодного и устранить во избежание различных последствий. Захвата власти, например. Об этом мечтали все остальные колдуны, а лишние конкуренты в таком деле им были ни к чему.

И вот однажды далеко не самая одаренная ведьма, подслушав о том колдуне в одном кабачке (где, в свою очередь, слух пускали те, кто подслушал эту новость в других питейных заведениях), тоже решила попытать счастья. Денег у нее не было, друзей и родственников – тоже. Терять ведьме было нечего, и пустилась она в путь-дороженьку, прихватив с собой дурман-траву, чтоб на постоялых дворах останавливаться, а хозяину не платить; и ножичек свой любимый, заговоренный.

Где жил тот всесильный колдун, никто не знал. Слухи и сплетни этот факт сто раз перевирали; так что, по одним версиям, спал он в болоте и ел мухоморы, а по другим – жил при дворе и все свои способности и умения направлял на то, чтобы соблазнять придворных дев. Те, надо сказать, соблазнялись с превеликой радостью, ибо колдун в любовных делах, говорили, был очень силен.

В общем, шла та ведьма, шла… Понятное дело, не скакала – денег на коня-то у нее не было. Питалась чем попало, трапезничала, там и засыпала, а наутро снова отправлялась в путь. Куда шла – не знала. Торопиться особо было некуда, поэтому шла она месяцами, а затем и годами, вовсе не считая дней… Волосы ее, черные как смоль, отросли до самых ступней, ногти стали длиной в два локтя, а разговаривать она совсем разучилась. От недостатка собеседников голос сам пропал.

И вот, когда ведьма уже забыла, зачем в путь пускалась, села она как-то вечером под одним сухим дубом, набрала в передник старых желудей и стала их жевать. Ни с того ни с сего корни дерева приподнялись, и покатилась ведьма по крутым подземным коридорам, пока не оказалась в просторной, но очень темной пещере.

Про колдуна всемогущего в ту пору все и забыли уже. Думали, помер уж давно от старости или от голода.

Так что, завидев два пустых, блестящих в темноте белка, ведьма не на шутку испугалась и со страху так колданула, как даже тот колдун не смог бы. Сделала она себя красавицей писаной, а колдуна – вновь молодым да крепким. Седина, правда, осталась, но она ему придавала даже какой-то пикантности, так что колдун не жаловался. Хоть он был и слепой, а перемены все же почувствовал. Стал себя ощупывать, конечностями для проверки крутить и убедился, что способна была пробравшаяся в его логово незнакомка на высшую магию – вернуть человеку жизнь.

Так повествует нам история о появлении на островах первых некромантов.

Жили тот колдун да ведьма затворниками еще Посейдон знает сколько лет, завели дюжину детей – только все, почему-то, оказались мальчиками. И, родив последнего, двенадцатого сына, испустила колдунья дух с улыбкой счастья на губах. В то же мгновение помер и колдун, ибо решил, что долг исполнил – всю свою мудрость сыновьям передал, а больше ему на островах делать было нечего. Придворные дамы уж давно завели себе нового ловеласа, а в болотах стали спать травницы, считая, что так они будут ближе к природе. Поэтому и мухоморы лопали без разбору.

Разбрелись сыновья ведьмы и колдуна по свету. Смастерил каждый себе по лодке и отправился куда глаза глядят. Так вышло, что пути их больше никогда не пересекались. Оказались молодые маги каждый на своем острове, основали там свои магические школы и стали самыми уважаемыми людьми в своих землях. И никто в силе с ними сравниться не мог, пока не появилась у старшего брата дочь. Стоит признать, что не был этот сын ни самым умным, ни самым красивым, ни самым талантливым. Зато был самым завистливым (еще бы – он был старшим, и приходилось ему всегда братьям во всем уступать) и черным душой. Была у того колдуна на груди черная, словно посыпанная золой, бабочка.

Поэтому все удивились, узнав, что дочурка его оказалась на редкость способной к магическим наукам. Вот только мало кто тогда знал, что родилась девочка мертвой.

И пошли от той девушки все самые могущественные некроманты, способные возвращать себя с того света. И у каждого ее потомка в знак преданности смерти пересекал одно крыло души длинный уродливый шрам.

Мне так внушили – это легенда. Сказка, если хотите. Маленькое утешение для неудачницы-некромантки, которую никто и не любит-то, кроме нее самой. Пусть ты не особенная, Шрам, но у тебя всегда в рукаве есть такая сказочка на тот случай, если ты будешь подыхать в какой-нибудь забытой Посейдоном канаве.

После того как услышала из уст наставника эту историю про колдуна и ведьму, я заболела легендами. Еще бы умела писать, всенепременно оформила все, что я где-то и когда-то слышала, в свиток длиной с ковры в королевской резиденции. Единственный мой более-менее пригодный для самолюбования талант – рассказывать всякие давно канувшие в лету байки собутыльникам в «Пиратском раздолье». Жаль, контингент слушателей не всегда располагал, но зато талант я в землю не зарыла, а лишь развивала его с каждой выпитой кружкой рома.

Ах да, к чему это я? Вот говорят, когда умираешь, вся жизнь перед глазами проносится, а у меня в такие моменты мысли всегда одни и те же: позоришь своих предков, Шрам, ох как позоришь!

И все бы ничего, да и вправду умирать как-то стыдно: ничего дельного за свою жизнь не сделала, замуж по-настоящему не вышла, готовить не научилась, детей не нарожала, а еще женщиной зовусь! С таким образом жизни, как у меня, есть только перспективка стать женой какого-нибудь трухлявого скелета, бывшего когда-то, дай Посейдон памяти, графом или князем. Надо было мне личной жизнью давно заняться, а то все Шел да Шел… Плевать на меня Шелу!

Тело колотило в лихорадке. Я поежилась и обхватила себя руками, сдерживая рвотные позывы. Ужасно болела голова, и впервые – не после попойки.

Я застонала, и тут меня с силой отшвырнуло к чему-то твердому и ужасно холодному, – а затем снова и снова… Меня катало, как перекати-поле по сухой безжизненной пустоши, а я боялась открыть глаза и обнаружить себя варящейся в котле у морского дьявола. Пираты вообще народ суеверный, а у меня это, наверное, от папочки.

Пахло солью, морем, гнильем и чаячьим пометом, а эти запахи, соединенные в одном месте, могли обозначать только одно: находилась я на корабле. Не просто в маленькой ободранной шлюпке, а на настоящем судне, нагоняющем страх на русалок, дельфинов и, надеюсь, на проходящие мимо пиратские фрегаты.

Сначала я попробовала пошевелить пальцами ног, затем вцепилась руками в провонявшие мышиной отравой простыни. Все это стало напоминать паранойю.

Где же я?

Только когда меня тряхнуло так сильно, что я приложилась головой, я решилась открыть глаза. Скажу так: лучше бы я этого не делала.

Про подобные каюты я была вдоволь наслышана. Иллюминатор с целехоньким стеклом, стоя перед которым капитаны обычно предпочитают наблюдать бурю, гром и прочую непогоду. Запасы выпивки – на случай необходимости. Сундуков пять с добром – это для обитающих здесь временно любовниц капитана. Во всяком случае, так на пиратском судне было заведено. Долго женщину рядом с собой держать нельзя – недаром главное правило любого моряка: поматросил – и бросил. Постоянная партнерша – это уже моветон какой-то.

В общем, говоря простым пиратским языком, это была каюта для особых гостей. Иногда, впрочем, под «особыми гостями» подразумевались и пленники, но эту мысль сейчас лучше не развивать, потому что мне уже хватило нескольких часов, проведенных в королевской тюрьме.

Качало корабль страшно. Громыхала привинченная стальными шурупами мебель, грохотали бутылки, опасно позвякивали всякие мелкие хрустальные побрякушки, свисающие с потолка. В такую непогоду, насколько я знала, пираты предпочитали запираться в общей каюте и прославлять Посейдона. Не знаю, где они набрались таких глупостей, что делать это надо непременно с выпивкой и пьяными драками, но традиция сохранилась и передалась, да что и говорить – жива до сих пор.

Чувствуя себя крайне разбитой, я собрала себя по частям и, качаясь, поднялась с твердой кушетки, кутаясь в колючий плешивый плед. В голове стоял совершенно невероятный гвалт, там же билась едва сохраняющая надлежащий вид посуда. Сейчас мне кажется, что пираты очень сильно промахнулись, когда решили капитанский сервиз на случай шторма гвоздями не прибивать.

За мутным смотровым стеклом мне с трудом удалось разглядеть бурлящую морскую пену, словно желе укрывающую сверху корж из грязно-бирюзовой воды. Та отчаянно билась в окно, периодически ударяясь об него с глухим отзвуком, словно тролль, решивший войти в харчевню, не пользуясь входной дверью. Зеленоголовые создания умом и сообразительностью не отличаются, а когда дело касается животных инстинктов – выпить! закусить! поговорить! – так вообще голову теряют.

Я покачнулась, но на ногах все же устояла. Понятия не имею, кто меня раздел, и надеюсь, что это хотя бы был Шел, а то, как представлю, что меня лапают волосатые пиратские руки, так снова думается, что прогрессирует морская болезнь.

Первым делом проверила стилет во внутреннем кармане притаившегося на спинке кушетки жилета. На месте. Сумка с рунами и прочей дребеденью – хоть и мокрая – тоже оказалась жива и даже в более-менее пригодном состоянии. Туда я заглядывать не стала: уж если стилет не тронули, то за непонятными закорючками на жухлой бумаге точно не полезут.

Шатаясь, я вылезла из каюты на крытую палубу и обомлела.

Если бы не совершенно невообразимый ливень, думаю, эта красавица с легкостью выиграла бы титул «Самая обаятельная и привлекательная пиратская шхуна». Бригантина была больше похожа на маленький поселок, нежели на корабль: всюду ютились надстроенные друг над другом входы, издалека кажущиеся крысиными норами. Кругом висела дохлая морская живность, кое-где сушилась пиратская униформа. Имидж имиджем, а мокрым вы ни одного пирата ходить не заставите.

Корабль качало так сильно, что я едва держалась на ногах, а сверху и снизу было все то же – вода. Она заливалась за шиворот, стекала по спине холодными струйками: и рубашка становилась такой липкой и холодной, что зубы стучали.

Я чувствовала себя абсолютно пустой – просто оболочкой для мертвой энергии. И сейчас, стоя на палубе самой громадной шхуны на свете, я понимала, что здесь я – никто.

В резиновых плащах прыгали, словно обезьянки, с мачты на мачту матросы, а на эзельгофте кто-то мелкий что было сил махал руками, подавая сигналы остальным.

Не то чтобы шторм такое уж страшное время для пиратов. Многие его очень даже любят и уважают, потому что считается, что таким образом Посейдон испытывает самых достойных. И если во время непогоды ничего не отвалилось и никто не утонул – это верный признак того, что морской владыка показал тебе задранный вверх большой палец.

Никто на меня внимания не обращал – думаю, им просто было не до этого. Мало ли гуляет по палубам красотки-бригантины некроманток во время бури?

Долго на палубе я бы не выстояла: слишком уж сильно корабль трясло и кидало то влево, то вправо, то влево… Порой даже было слышно, как скрежещет киль, временами задевающий подземные скалы. Находиться в такую погоду снаружи было просто опасно, поэтому я быстро отыскала глазами спуск в адмиральскую каюту и нырнула, зажмурившись от неожиданно яркого света.

Крышка люка с издевательским скрипом захлопнулась над моей головой, и бешеный рев ветра превратился в далекое и безобидное волчье поскуливание. Мир, который остался позади, был дьявольской пещерой по сравнению с этим теплым прокуренным помещением, наполненным гвалтом пьяной ругани и терпкими мужскими запахами.

Я здесь еще никого не знала, поэтому привлекать к себе внимание не торопилась.

Впрочем, недолго я топталась у входа.

– Эй, ты, крошка! – Сухопарый молодой паренек обращался ко мне, размахивая деревянной кружкой. В кудрявых светлых волосах запутались ошметки пиратской трапезы, а улыбку нельзя было назвать никак иначе как ухмылкой.

С видом «я каракатица и ничего не слышу» я посторонилась и отошла к массивному обшарпанному патефону, из которого лилась неторопливая островитянская мелодия. Под такую музыку даже помирать как-то неприлично.

– Что, нравится? Хочешь потанцевать? – Ни с того ни с сего рядом со мной возникла улыбающаяся конопатая физиономия. Кружка, которую пират сжимал в ладонях, была уже пуста. Успел наклюкаться, тут к гадалке не ходи.

– У тебя рыбьи кости в волосах, – надменно произнесла я, выискивая в толпе Шела, принца или, на худой конец, своего волосатого знакомого, имени которого я так и не узнала.

Белобрысый вздернул правую бровь, будто не понимал, о чем шла речь, и сделал по направлению ко мне еще несколько шагов. Обычно энергию я старалась экономить и пользовалась тем, что я женщина. То есть словами: «Помогите, насилуют!» Если это не помогало, в ход шли ножи, кулаки и крепкое словцо. В прибрежных кабаках и не такому можно научиться.

– Это же буря, детка, – пояснил мужчина с видом знатока. Он был уже прилично пьян, поэтому держался на ногах нетвердо, но, надо признать, достойно. – Вечеринка, понимаешь? А если ты не хочешь танцевать, то прямая тебе дорожка на дно морское!

Беспорядочным взглядом пират окидывал мое тело, особо долго разглядывая промокшую насквозь рубашку. Хорошо еще, что кожаный жилет прикрывал грудь, – иначе белобрысый долго не раздумывал бы.

Холеное молодое лицо выглядело донельзя довольным и уверенным, что меня особенно бесило.

– Я тебе не «детка», – огрызнулась я и стала судорожно оглядываться по сторонам. Остальным присутствующим до происходящего, похоже, не было никакого дела. – И только попробуй меня тронуть, пикнуть не успеешь – сам первый пойдешь на корм акулам.

Видок у меня, правда, в этот момент был не совсем воинственный, а, скорее, жалкий и затравленный. Помощи ждать было неоткуда.

– А ты у нас с огоньком, да? – Пират подмигнул. – Ничего, я люблю таких… хмм… дерзких.

– Ты кого-то тут нашел, Фрон?

Не успела я пропищать «мама», как рядом с моим потенциальным насильником появился еще один – более высокий, широкий в плечах, с рыжими густыми баками и еще более толстыми бровями.

Тот, кого пират назвал Фроном, довольно облизнулся.

– Отличная девочка, я тебе скажу, приятель. И почему я ее раньше не видел?

– Она приплыла сегодня с Диким Парусом и еще какими-то двумя недоростками, – прохрипел рыжий. Может, с таким ростом Пер и Шеллак и казались ему маломерками, а я вот так совсем не считала.

– Просто чудесно, – промурлыкал Фрон и приблизился ко мне вплотную.

Я могла почувствовать едкий запах перегара и видела, как в глазах блондина плескалась нескрываемая похоть. В этот момент я пожалела, что не была страшной одноглазой женщиной, как, например, Форель.

Руки пирата потянулись в мою сторону, но и тут я оказалась быстрее. Недолго думая, я покрепче стиснула кулак и заехала поганцу прямиком в челюсть. Послышался хруст, и неудачливый ухажер моментально отпрянул, инстинктивно прижав к месту удара ладонь. Искренне надеюсь, что ему было больно.

В этот же момент патефон внезапно замолк, и три дюжины полупьяных взоров обратилось в мою сторону. Кто-то присвистнул.

Не сразу я поняла, чем было вызвано такое пристальное внимание к моей персоне. Только вот едва я окинула взглядом взбешенного молодого пирата, как до меня дошло. Из-за расстегнутых верхних пуговиц рубашки показался поблескивающий в свете керосиновых ламп капитанский медальон.