Текст книги "Люди под кожей"

– А вы попробуйте не орать, когда на вас кипяток льют! Да еще и со сливками!

В спор вовремя вмешивается другой мужчина, значительно более молодой, но уже далеко не мальчик. Светлые короткие волосы зачесаны назад; костюм, что называется, «смарт кэжуал», когда вроде и рубашка, и пиджак, но внизу – джинсы и кроссовки, пусть и не спортивные. Глаза светло-серые, блеклые, но есть в подобной обесцвеченности и свое очарование, хотя и не самое очевидное.

– Извините, вам помощь нужна? – спрашивает Лев.

– Да нет, спасибо, – сразу успокаивается усач в ковбойской шляпе. – Зато вот кое-кому точно стоит поучиться хорошим манерам.

Не обращая внимания на ответ, Лев все равно хватает стопку салфеток и принимается промакивать стол и лежащую на нем газету. Жидкость моментально впитывается, превращая салфетки в сморщенные микроскопические тряпочки.

– Да не сто… – продолжает настаивать мужчина, проверяя вельветовые брюки на наличие прежде не замеченных пятен.

Но Лев перебивает его на середине предложения:

– Подождите, это сегодняшняя?

Под растекающейся в стороны кофейной пленкой проявляется заголовок «“Айзмос” пошел на износ?!», и пускай в нем не хватает половины букв и всех знаков препинания, смысл все равно легко угадывается.

– Ну да, такая же свежая, как и кофе на ней. – Расстроенный усач оборачивается в поисках виновницы событий, но той уже и след простыл. Наверняка успела выбежать на улицу, когда подошел Лев.

Молодой мужчина начинает торопливо листать страницы в поисках той самой заветной статьи, но, похоже, газета уже испорчена окончательно.

– Вы имеете к этому какое-то отношение? – удивляется мужчина неожиданной перемене в поведении нового знакомого.

– В какой-то степени, – Лев пожимает плечами, не оставляя попыток вчитаться в плывущий перед глазами текст. – Я там работаю.

– Я вам так перескажу. Я это место уже прочитал.

Поняв, как глупо себя ведет, Лев останавливается и пытается выжать из себя вежливую улыбку.

– Очередной скандал, ничего удивительного. Каземирова сфотографировали в ночном клубе с конкурентом за рюмкой «Маргариты», вот теперь все думают, что они там собрались мухлевать с акциями.

Фотографию еще можно разглядеть. Лицо Каземирова – бледное, с редкими русыми бровями и выпученными, как при базедовой болезни, голубыми глазами, узнается сразу, а вот собеседника опознать не удается. Кто это – в черном с головы до пят с плотной тенью от торшера на лице?

Лев понимающе кивает. От Андрея Павловича можно ожидать чего угодно. В компании даже ходил слушок, что некоторые из «инцидентов» он устраивает специально, чтобы поддерживать внимание прессы.

– Когда, говорите?..

– Так вчера.

Мужчина понимает, что утро безнадежно испорчено, поэтому начинает торопливо собираться: плащ на плечи, портмоне в руки, газета же остается на столе.

Лев выбегает из кофейни вместе с обиженным на невоспитанную незнакомку мужчиной, но поворачивает в противоположную сторону. У перекрестка он натыкается на Лизу, бормочет извинения и мчится дальше. Сейчас главное – как можно быстрее оказаться на работе.

Охранник пропускает Льва без всяких вопросов: видит, что тот торопится. В полупустом лифте мужчина поднимается на свой этаж и пулей вылетает из кабины. В опен-спейсе творится такая вакханалия, что создается впечатление, что сегодня не рабочий день, а какой-нибудь предновогодний. Смех, кто-то включил радио, удивленные возгласы, шелестят страницы уже знакомой Льву газеты.

– Привет. – Он кидает портфель под стол и садится за свое рабочее место, кивая Ване, работающему за соседним столом.

– Привет-привет! – отвечает молодой человек, машинально прикладывая два пальца к виску.

Ваня, что называется, молодой и перспективный. Круглое мальчишеское лицо делает его, двадцатидвухлетнего, вовсе похожим на подростка, удачно пережившего гормональные скачки. Ваня не очень любит работать, чаще всех бегает «за кофе» и «на перекур», но как-то умудряется сдавать все бумаги вовремя. Неуемная энергия и вечный ветер в волосах – вот что помогает парнишке каждый раз выходить сухим из воды, а иногда еще получать похвалу и премии.

– Что, приятель, слышал новости?

Лев, не поворачивая головы, принимается уверенно стучать по клавиатуре. За год, что Ваня работает в «Айзмосе», более старшие коллеги приучились пропускать половину того, что он говорит, мимо ушей, иначе невозможно сосредоточиться на работе. Так и на этот раз: только предложении на пятом Лев краем уха улавливает что-то важное. Он замирает. В стеклах очков поблескивает беспокойное отражение монитора компьютера.

– Что ты сказал?

– Новости, говорю. Ты меня вообще слушаешь? – Но Ваня не обижается; по голосу слышно.

– О Каземире?

– Да нет же, это уже три часа как не новость! – Молодой человек довольно откидывается на спинку стула и складывает ладони в замок на затылке. – Это про Алекса.

Бессознательным движением Лев хватает лежащую на столе ручку-карандаш и принимается щелкать колпачком.

– Что-то не так с проектом, который я помог ему сдать на той неделе?

Ваня присвистывает:

– Да нет же, Левушка, с проектом как раз все так, но вот его внезапное повышение – это уже магия.

– Мало ли, – пожимает плечами мужчина, – меня это не касается.

И тогда Ваня разыгрывает свой последний козырь:

– А что, если я тебе скажу, что своим повышением наш дорогой Александр обязан именно тому самому проекту, с которым ты так много ему помогал?

Невидимый дротик попадает в десятку. Лев напряжен; в горле становится сухо. Воды. Надо купить в автомате воды.

– И конечно же, он не сказал об этом Дмитрию.

Это утверждение, не вопрос. Все-таки Лев не идиот, за которого Алекс так упорно пытается его держать. Сначала все эти необязывающие разговоры в курилке, затем мелкие рабочие просьбы – и вот теперь большие расчеты, с которыми Алекс сам бы точно не справился. Лев решил, что это правильно и по-дружески. В конце концов, он всегда мог попросить Алекса об ответной услуге, но теперь понимает – уже не попросит. Его обвели вокруг пальца, как мальчишку.

А еще ведь только на работе он может нормально общаться с людьми: разговаривать, шутить, вместе обедать. Там, за пределами подковы, у него как будто и вовсе нет никакой жизни.

– Бинго, мой друг! – улыбается Ваня, не скрывая получаемого от происходящего удовольствия.

Ручка падает на пол, и Лев нагибается, чтобы ее поднять. Именно в этот момент в офисе чудесным образом сгущается замогильная тишина.

«Наверное, Дмитрий вышел из “аквариума”», – проносится у Льва в голове, и он понимает, что прав, когда слышит знакомый голос:

– Зайдешь ко мне?

Когда Лев выпрямляется на стуле, Дмитрий снова исчезает, и на его место возвращается привычная какофония голосов.

– Я сейчас, – бросает Лев, встает и на негнущихся ногах направляется в другой конец офиса, туда, где работает Алекс.

Но тот слишком занят, чтобы встречать «гостей»: говорит по телефону уверенно и серьезно. Совсем как в детском саду, когда дети так сильно увлекаются игрой, что даже не слышат, как их зовут обедать.

Алекс – полная противоположность тому же Ване. Короткая стрижка с выбритыми висками, со вкусом подобранный костюм, имя – и то – не привычное слуху «Саша», а такой вот «загранизм».

– Абсолютно. Мы готовы пойти на некоторые уступки, но, вы знаете, для «Айзмоса» некоторые вопросы принципиальны. Да. Я жду от вас е-мейла со всеми деталями.

Все это время Лев стоит над Алексом и терпеливо ждет, пока тот закончит разговор. Если Лев и обладает какими-то значительными достоинствами, то терпение – одно из них. Он мог бы вытерпеть колючий горный ветер при восхождении на Эверест или целую ораву детей, просящих поиграть с ними. Он вытерпел бы, даже если бы Алекс целую вечность провисел на этом чертовом телефоне за разговором с клиентом. К счастью, вечность продолжалась недолго.

– Что-то хотел? – Смотрит с вызовом, как хищник смотрел бы на раненую газель. Шансов нет.

– Да, есть разговор.

Чертова наследственность. Каждый раз, когда Лев волнуется, уши и щеки ужасно краснеют. В данном случае это все равно что повесить на шею табличку о проигрыше.

– Подождешь две минуты? – Алекс поворачивается к компьютеру, начинает сосредоточенно щелкать мышью. – Я только проверю почту, это не займет много времени.

Минута, другая. Часы тикают громко, и каждый удар превращается в маленькую бесконечность. Вот бы сейчас ударить его, этого прохвоста. Сидит тут такой – молодой, успешный щеголь. Последний айфон, хорошая квартира. Взять бы и вмазать по этой смазливой роже. Со всей силы, смачно. Так, чтобы что-нибудь хрустнуло или сломалось. Чтобы кровь брызнула во все стороны, как в плохом фильме ужасов. Чтобы он плакал, как ребенок. Прямо здесь, на полу, цепляясь остатками сил за штаны своего обидчика.

Это же так просто, так быстро. Всего одно движение остудит пыл нахального мальца и покажет ему, как на самом деле работают взаимоотношения в этом мире.

Сам того не замечая, Лев заносит руку для удара.

· 4 ·
Баба-Яга, вилами нога

Он ударяет неожиданно. Бьет со всей силы и наотмашь. Не жалеет ни кулаков, ни голоса. Кричит-кричит-кричит на высшей ноте, совсем как девчонка. Только вот сам – сплошная груда мышц и густая борода.

Инопланетянин только едва заметно отклоняется и скалит свои зубы-ножи. Если прищурится, выражение лица – лица ли? – даже похоже на дружелюбную ухмылку.

– Ой, ну все, касатик, сейчас тебя сожрут. – Нина не глядя опускает овсяное печенье в чай и смачно причмокивает челюстью. – Ничему жизнь не учит. Молодежь!

«Молодежь» тем временем понимает: ей и правда кранты, баста и аста ла виста, бейби. Патроны, по закону жанра, кончились, нож чудище еще в прошлом раунде отшвырнуло куда-то в угол заброшенной шахты.

Крупным планом показывают глаза героя. От ужаса они расширяются, и в зрачках появляется отражение заклятого врага. Тот скалой возвышается над теперь таким маленьким актером и выжидательно смотрит. Хищнику спешить некуда.

– Во дурачье, делай ноги скорее! – Нина совсем забыла про печенье: оно тает на дне сладкого крепкого чая. Старушка вся там, в экране телевизора, вместе с персонажами малобюджетного хоррора. – Так и знала, сожрут. Говорила же!

В комнату заходит другая пожилая женщина. О ее приходе извещает звон стеклянных бусин, плотными рядами свисающих над дверным проемом.

Гостья совсем не похожа на обитательницу комнаты: изгибы ее тела мягче, а само тело полнее. Тонкие бледные губы недовольно сжимаются в одну сплошную линию. Снова-здорово.

– Опять смотришь свои страсти, – ворчит крупная женщина, но Нина ее не замечает, даже когда та проходит прямо у нее под носом и принимается собирать разбросанные по столу конфетные фантики.

Нина лишь неопределенно машет рукой, будто хочет избавиться от надоедливого насекомого.

– Куда тебе столько сладкого, – не унимается толстуха.

«Завидует», – пролетает в голове Нины мысль-молния. Лера, сколько в своей жизни перепробовала диет, так похудеть и не смогла.

Ответа не следует, поэтому бабища продолжает:

– Сумку-то хоть собрала? Понятия не имею, зачем ты в Москву намылилась. Хочешь с внуком повидаться, так пускай он к тебе сам ездит. Чай, не маленький. Работает, квартиру снимает. Девушка у него, небось, столичная штучка.

«Нет у него никакой девушки», – также мысленно продолжает отвечать Нина. Была бы – знала.

В углу комнаты Лера замечает раскрытую сумку, абсолютно пустую и словно разинувшую свой огромный черный рот. Женщина по-хозяйски подбирает несчастную и несколько раз встряхивает. На пол летят сбившиеся комья пыли и мелкие крошки.

Она хочет что-то сказать Нине, но в последний момент разочарованно машет рукой.

– Пойду хоть еды тебе в дорогу положу. В этих ваших самолетах не кормят, поди помрешь там с голодухи. – И женщина вместе с сумкой выходит из комнаты.

Только тогда Нина оживает: несколько раз быстро моргает, ставит чашку с почти не тронутым чаем на стол и тяжело вздыхает. Возможно, Лера в чем-то права, и это путешествие действительно станет для нее последним.

Изящным движением руки она подзывает к себе бармена. Наклоняется, шепчет на ушко приятности, которые останутся только между ними. Короткая юбка в серебристых блестках задирается так высоко, что еще чуть-чуть – и можно будет увидеть белье, если оно сегодня на ней вообще есть.

Увидели бы ее такой на работе – распущенной, расслабленной, свободной, – то точно бы не узнали. Не смогли бы соотнести мягкие игривые кудри с грустным конским хвостом или облегающий топ с сидящим не по размеру пиджаком.

Громкая музыка ей под стать, равно как и приглушенный свет; томная, ленивая атмосфера бара обволакивает девушку, черты лица которой кажутся знакомыми. Да, определенно мы видели ее где-то прежде.

– Пиво, пожалуйста, – наконец говорит красавица чуть громче и садится на барный стул. Ножка на ножку, острые локотки опускает на стол; ладонями подпирает лицо.

Пока бармен наполняет прозрачную кружку из толстого матового стекла, девушка со скучающим видом рассматривает зал. Она или совсем слепая, или и вправду настолько наивная, что не замечает, по меньшей мере, десятка взоров, направленных на нее. Какие-то – прямые и с вызовом, другие – исподтишка, из-под кустистых бровей, от обладателей шакальих морд. Но всех смотрящих объединяет одно – откровенная похоть, восхищение загадочным женским телом, которое, оказывается, можно вот так, без зазрения совести или стеснения, выставлять на показ. Можно выгибать спину, как в порнофильмах, задумчиво кусать припухшие губы и не замечать, как далеко уехала синтетическая ткань едва присутствующего наряда.

Хорошо, что здесь нет женщин, иначе они бы девушку с потрохами сожрали. И если местные самцы предпочитают оценивать образ целиком – вызывающий, соблазнительный, то дамы бы точно обратились к деталям. Как из чуть примятого черного топика торчит брендовый ярлычок или как аккуратно подпилены ногти. Им было бы плевать на голую кожу: им важно, что находится там, где эта самая кожа прикрыта. Золотые часы, черная сумочка «Шанель», колечко, сережки и, конечно же, подвеска с маленьким бриллиантовым кулоном.

– Не скучала?

За спиной девушки появляется мужчина. Он сильно старше своей подруги, но вместе они смотрятся донельзя очаровательно. Он – с широкими плечами, такой весь из себя успешный в своем деловом костюме, и она – само воплощение женственности.

Денис жестом обращается к бармену, и бородач все понимает без слов. Верные клиенты предпочитают классику и постоянство. Не всегда в женщинах, но хотя бы в напитках.

– Пока не успела, – лениво, чуть растягивая слова на манер красивых глупышек, отвечает Лиза.

Она выводит невидимые круги на мраморной поверхности барной стойки и мечтательно смотрит куда-то в бесконечность.

– Прости, вырвался, как смог. – Он мягко целует ее в шею, и кожа, где ее касались его губы, покрывается мурашками. Ничто другое не доставило бы Денису такого удовольствия, как реакция Лизы на его прикосновения.

Ей так и хочется спросить: «Как жена? Как дети?» – но у них негласный договор. Наедине – никаких разговоров о семье. Денис говорил: «Зачем беспокоиться из-за того, что не имеет значения?» Только вот Лиза не уверена, что эта сторона его жизни действительно такая незначительная, как он утверждает.

Нет, не стоит понимать неправильно, Лиза не из тех девушек, кто только и ждет, пока любимый мужчина уйдет от ненавистной жены. Более того, сейчас ее все более чем устраивает. Она же не хочет, чтобы ее собственные маленькие секретики стали проблемой в их отношениях.

Они в окружении множества людей, играет музыка, но им обоим кажется, что нет более уединенного места на всем белом свете. Он шепчет ей на ухо:

– Видел тебя сегодня в столовой. Так бы и съел на десерт.

В ответ девушка смеется, искренне, как ребенок. В такие моменты ей больше всего нравится, что все сложилось именно так и никак иначе.

– Денис. – Воздух вырывается из груди. Поцелуй. – Прекрати. – Еще один. – Пожалуйста. – Еще.

– Эй, вы, двое! Снимите комнату!

К ним обращается заросший волосами, расплывшийся, как мороженое на солнце, мужчина неопределенного возраста. Ему с одинаковой легкостью может быть и «чуть за двадцать», и «чуть за пятьдесят». Непричесанные кудрявые волосы в сочетании с густой бородой, прикрывающей лицо, как лыжная маска, делали его похожим на только что спустившегося с горных вершин йети, только брюнета.

– Что, завидуешь? – быстро находится с ответом Денис, лишь на мгновение отлепившись от своей партнерши.

Бородач хотел было ответить, но его рот через секунду закрывается, выпустив на волю воздух вместо слов. «Почему бы и нет, – думает он про себя. – С этой крошкой – хоть на край света». И снова пригубил свое темное пиво со сдувшейся, как проколотая шина, пеной.

На месте этого рослого мужчины хотят быть все, а некоторые – и на месте этой обворожительной маленькой феечки. Кто-то обращается к своим грязным фантазиям, кто-то – к романтике момента, но все сходятся в одном: такое бывает только в кино, чтобы ни неловкости, ни сомнений, ни нелепых смешков или странных поз. Чистая фантазия озабоченной авторши любовных романов, где все – как оно должно было бы быть, а не есть на самом деле. Где нет слюны, пота, жира, волос и размазанной по лицу косметики. Ни дать ни взять кадр из мелодрамы. Конечно же, такому не позавидует только полнейший идиот.

Вот другой парень, примерно ровесник Лизы, вжимается в свой холодный стул, старается смотреть не на страстную парочку, а на мелькающие за полуподвальным окном ноги случайных прохожих. Его дружки – стая злобных гиен – ржут над его неудачной попыткой подкатить к даме, которую тот предпринял всего каких-то десять минут назад. К его чести, девушка была вроде бы и рада познакомиться, но в ответ лишь загадочно улыбнулась:

– Я кое-кого жду, он совсем скоро придет.

Как будто знала, что в этот самый момент Денис паркует свою машину на заднем дворе соседнего дома.

Иногда Лизе хотелось, чтобы и Дарья знала, где по вечерам (и главное, с кем) развлекается ее любимый муженек. Она желала не нарушить «статус-кво», а лишь посмотреть на это перекошенное от злобы красивое личико.

Они встречались только однажды. На новогоднем корпоративе многие появляются со своими спутниками, и вот в прошлом году он ее притащил. В мехах, как царица земли русской, и в остроносых туфельках на тонких шпильках, будто за окном было не минус десять. Все в этой лисице выводило Лизу из себя. Руки так и чесались содрать с соперницы искусственную бледную кожу, чтобы показать окружающим, какая она на самом деле: жалкая, уродливая и совсем беспомощная без денег и поддержки Дениса.

Так и хотелось руками, как дантист, раздвинуть улыбчивую челюсть и разорвать ее к чертовой бабушке. Тянуло выцарапать ей глаза, с мясом вырвать руки из тела и оставить ее истекать кровью там, на дорогом паркете, купленном за счет компании.

Какая-то часть Лизы знала: это в ней говорят инстинкты. Когда так долго живешь добропорядочной жизнью, подобные картины становятся частыми гостями в твоей голове. В каком-то смысле их присутствие было даже приятным, сродни физическому наслаждению, самой душевной близости.

Только вот телу все это не нравилось. Оно изрыгало из себя инородные желания, боролось всеми доступными ему методами, но – вы никогда не задумывались? – тело – это всего лишь огромный кусок мяса и костей, которыми управляет разум. Так что демократия в этом государстве была возможна только в случае военного переворота, которого не ожидалось в течение еще нескольких сотен лет.

– Ты меня любишь? – спрашивает Лиза уже в постели гостиничного номера, придавленная весом своего любовника.

Так всегда: никогда у нее, никогда у него. Только на независимой территории, в шикарном номере в центре города с видом на церковь. Лизе этот вид никогда не нравился, но Денис всегда настаивает именно на нем. Что это вообще за извращение такое – грешить на виду у Бога?

Он в последний раз целует ее в щеку, ближе к ушку, и откидывается на спину, совершенно изможденный прошедшим вечером.

– Я даже себя не люблю, – отвечает он после затянувшейся паузы, и что-то в этом ответе дает девушке понять: это один из тех редких, занесенных в Красную книгу моментов, когда он говорит правду.

Ей хочется разузнать почему. Спросить, любил ли он когда-нибудь свою мать или, на худой конец, своих сыновей. Про жену, эту остроклювую курицу, и говорить нечего. Конечно, это не она. Если и была когда-нибудь в его жизни женщина, которую стоило бы любить, то это точно не Дарья.

Вместо того чтобы высказать все это, вывалить на него сплошным потоком, Лиза молчит. Жует нижнюю губу, смотрит в белый потолок.

– А я сразу тебя полюбила, – задумчиво произносит она. В этой фразе нет обиды или подтекста: девушка просто констатирует. – Как увидела тебя, такого печального, одинокого, поняла: всегда буду твоей.

Денис рад бы пожалеть эту девушку, но, как ни старается, не может. Как это делают нормальные люди? Что надо напрячь, чтобы испытать такую эмоцию? Вот слезы легко можно вызвать луковицей, там, или сильной физической болью. А сочувствие откуда берется? Из печени, почек или спинного мозга?

Внутри только пустота. Бесцветная, непроглядная, засасывающая в себя все живое. Хорошо, хоть с этой девицей не нужно притворяться, иначе бы он точно свихнулся. За столько-то лет.

– Я звонила ей, – продолжает откровенничать Лиза.

Мужчина не смотрит на нее.

– Знаю.

Она ни капельки не удивлена.

– Точнее, я тебе звонила. Я не специально. Просто она трубку взяла.

И это он тоже знал. Не слышал, но чувствовал, как на мгновение остановилось сердце жены, а затем резко заскакало, как галопирующая лошадь.

«Денис?»

«Это не Денис. Его нет дома. Это его жена. Что передать?»

«Ничего не передавайте. Он что, не взял мобильный?»

«Забыл».

Конечно, он никогда ничего не забывает. Забывают слабые, ленивые. Те, чьи мысли заняты тем, как набить себе брюхо и при этом ненароком не обрюхатить подружку. У него же случайно никогда ничего не бывает.

Что бы там Лиза про нее ни думала, Дарья очень умная женщина. Наверное, именно поэтому в свое время он на ней и женился, потому что знал, что в случае чего она поймет его, как никто другой.

В другую эпоху Дарья стала бы прекрасной императрицей: мудрой, решительной, не боящейся трудностей. Она бы справедливо карала провинившихся и вознаграждала тех, кто этого достоин. Это не значит, что она была бы доброй или щедрой – это те качества, которые бы только мешали оставаться на троне. На самом деле, если бы мог, Денис любил бы Дарью, а вовсе не это жалкое подобие модели «Викториас сикретс».

– Просто я не хочу, чтобы ты подумал, будто я что-то пытаюсь испортить, – беззаботно продолжает девушка. – Для меня самое важное – доверие, ты же знаешь.

А вот этого он не знает. Такие, как эта девчонка, они скрытные, лживые, физически не способны создавать настоящих привязанностей. Иллюзию – пожалуйста, но не реальность.

Когда Денис без предупреждения, резким движением встает с постели, Лиза все еще нежится на ворохе подушек. Такая странная картина: голое тело, гладкая кожа, а на ключицах, как морская волна, изгибается та самая злополучная цепочка, которую девушка так любила и ненавидела одновременно. С одной стороны, она давала ей настоящую уверенность в собственном теле, с другой – после каждого ношения украшения Лиза все меньше и меньше могла сопротивляться непреодолимому желанию снова его надеть.

У них правило: вместе они не ночуют. Так что все происходит как обычно, ничего нового. Денис машинально натягивает брюки, ловкими пальцами застегивает крохотные пуговицы на едва примявшейся рубашке. Ему необходимо быть дома, пока Дарья не заподозрит в его отсутствии что-то кроме «в баре с друзьями».

На прощание никто никого не целует. Строго говоря, никто даже не прощается.

Дарья дергается в сторону, словно пьянчуга, которая не может устоять на ногах, но ничего не меняется. Тень по-прежнему остается на месте, только чуть сдвигается вместе со своей владелицей.

Когда Дарья была подростком, она периодически посматривала фильмы ужасов, так, чтобы пощекотать себе нервишки. Специально выключала свет, оставляла дверь в комнату приоткрытой и забиралась с ногами на раскладной диван в гостиной с полной миской разогретого в микроволновке попкорна. Поначалу девушка вздрагивала от каждого шороха, вжималась в спинку дивана и порой забывала о наличии соленого лакомства под рукой. Но фильм за фильмом – и Дарья выработала на них иммунитет, словно на какую-то ветрянку. Мозг постепенно понял, что все это ненастоящее, что никаких монстров, никаких психов с бензопилой на самом деле в комнате нет, поэтому спустя некоторое время успокоился.

Только вот то, что видит Дарья в своем отражении сейчас, вовсе не игра воображения. Это не сон, не чья-то злая шутка, а самая что ни на есть реальность.

У ее тени есть хвост.

Самый такой обыкновенный, длинный, как у мартышки, чтобы удобней хвататься за ветки деревьев, и с аккуратной кисточкой на конце. Хвост покачивается из стороны в сторону, живет своей, теневой, жизнью и, кажется, переживает о случившемся куда меньше своей владелицы.

Дарья хочет закричать, но вспоминает о детях, спящих в соседней комнате. На кухне и так горит свет – они в любой момент могут проснуться и слететься сюда, как светлячки на огонек. Поэтому женщина зажимает себе рот руками и кричит беззвучно, зажмурив глаза, из которых Ниагарским водопадом текут непрошеные слезы.

Значит, мало неудавшегося ужина? Мало того, что Дарья, всегда отличавшаяся богатырским сном без пробуждений, вдруг не могла заснуть, а затем услышала, как муж тихо встал, оделся и вышел из комнаты, а затем и из квартиры? Нужно еще и этот хвост, черт возьми откуда взявшийся, присобачить ей к самой заднице, когда она наконец решит выйти на кухню попить водички.

Этот кобель… Последняя мразь. Как давно он ей изменяет? Судя по голосу этой молоденькой сучки, вряд ли все десять лет брака. Но вдруг до этого были и другие? Правда, теперь-то какая разница.

Дарья открывает глаза, тяжело дышит, и взгляд волей-неволей снова обращается к ее длинной, четкой тени на светлой стене. Рука нащупывает какой-то предмет – тарелку с сушки – и сжимает его как последнюю спасительную ниточку.

За десять лет брака Дарья не разбила ни единой тарелки. Ни из-за неуклюжего движения, ни во время семейных ссор, которых у них с Денисом практически не было. Только разговоры. В какую школу отдать близнецов, в какой валюте хранить сбережения и стоит ли Дарье – натуральной блондинке – перекраситься во что-нибудь потемнее.

Правда, сейчас ее прям тянет что-нибудь такое расколошматить. Не обязательно тарелку – можно окно, винные фужеры или дорогущий кухонный комбайн, очередной подарок мужа, кажется, на День рождения. Чтобы звон в ушах стоял, чтобы дойти до такой точки кипения, что собственного крика не услышишь. Чтобы выплеснуть все накопившиеся эмоции и забыть, как страшный сон или очередной ужастик.

Уже занеся руку, женщина ловит отрывок какой-то сложной мысли и вспоминает: мальчики-то не дома, остались у Маруськи. Но на самом деле воспоминание о прошедшем дне приходит гораздо позже, чем широкая тарелка пастельно-синего цвета касается пола и разбивается на несколько крупных осколков. Сейчас отчего-то все равно. Пускай оно горит все синим пламенем, ведь мама была права! Среди всего этого ужасного хаоса, полнейшей катастрофы, еще эта вишенка на торте – так отчаянно желанное матерью и звучавшее теперь в голове ее голосом «я же говорила!».

Как вообще можно с утра иметь все на свете: заботливого, любящего мужа, прекрасных детей, квартиру в пределах «кольца», несколько автомобилей, живых (и что не менее важно, неблизко живущих) родственников, а к вечеру в одиночестве бить посуду и шугаться собственного отражения?

Что пугает больше – этот хвост, который вроде бы и ненастоящий, а вроде бы и реальный, уже не ясно. Сейчас одно накладывается на другое, как пирог из слоеного теста, где каждый тонюсенький слой – это очередной секрет прошлого, всплывающий наружу. Как говорится… не тонет. А хотелось бы.

После десятой или около того тарелки женщина останавливается. Тяжело дыша, как астматик, она всем своим весом наваливается на холодную поверхность столешницы. Тело сотрясает крупная дрожь, а глаза крепко зажмурены, чтобы, не дай бог, не увидеть чего лишнего. Скажем, появившихся из ниоткуда рогов, ведь это более логично, чем получить в награду за измену партнера этот «очаровательный» звериный аксессуар. Или это мужчины получают рога, а женщины, так, хвостик в собственной тени?

– Надо позвонить Ринату, – сама себе шепчет Дарья.

Ринат Ильдусович – это их семейный врач, можно даже сказать, друг семьи. Ему можно позвонить в любое время дня и ночи, он приедет, лично проведет осмотр, а затем пошлет кого-нибудь из здоровых Озерковых в круглосуточную аптеку. После его визитов редко нужна была помощь узкопрофильных специалистов, но если Ринат чего и не знал, то говорил об этом сразу, потому что, как он сам любил повторять, он хоть и врач, но не всесилен.

Внешне это круглолицый мужчинка среднего роста с небольшими залысинами и сумасшедшими вихрами темно-русых волос на контрасте. Маленький животик не портит внешность врача, а скорее даже украшает его в каком-то смысле, делает более человечным – не бездушной машиной по выписке предписаний о том, как себя вести и чем питаться.

Телефон находится не сразу. Маленькая сумочка-клатч, с которой Дарья накануне ходила в ресторан, дожидается ее в коридоре на тумбочке; только вот добраться туда в таком состоянии не самая простая задача. Память то подбрасывает невероятные сцены из существующей реальности (около кровати? в ванной? у близнецов в комнате?), то превращается в плотный сгусток тумана, где нет ни мыслей, ни человечности.

На мгновение Дарья ловит свое отражение в зеркале и чуть слышно выдыхает. Нет хвоста. Конечно же, нет. Да и откуда он может взяться? Это же не фантастический фильм, где Дарья – избранная, которая должна спасти планету или даже лучше – вселенную. Избранные, они всегда молодые, незамужние, без довеска в виде двух детей и этих идиотских галлюцинаций.

Если судить по многочисленным книгам и фильмам, то Дарья скорее похожа на главную злодейку или, на худой конец, на про́клятую неудачницу, которую постигнет смерть еще задолго до того, как запахнет кульминацией.

– Алло, Дарья, ты? – Три часа ночи, а голос бодрый, позитивный. Это на случай, если все совсем плохо, кто-то при смерти и лишние волнения только усугубят ситуацию. – Дарья?

Дарья не может ничего сказать – она лишь хрипло дышит, самой себе напоминая забитое до полусмерти животное.