Текст книги "Змеи. Гнев божий"

· 2 ·
Живи тихо – не увидишь лиха

Июль, 2018

На обратном пути из погреба Вера замечает где-то в небе резкое движение, запрокидывает голову и с почти детским любопытством следит за стремительно падающей звездой. Выдыхает.

– Красота, – срывается с тонких губ, и они так и остаются чуть приоткрытыми.

Как-то со всеми несчастьями и невзгодами ей все еще удается удивляться обычным вещам. Да, порой так бывает: все идет не так. Хотя, нет, не идет – валится, косится, падает вниз-вниз-вниз, прямо как эта звезда.

– Вер, ну ты где застряла?! – доносится с крыльца голос Катьки, Вериной соседки.

– Да иду я, иду! – А сама все смотрит на небо, глаз не может оторвать.

Вера всегда любила летние вечера: теплые, с нежным ветерком, щекочущим кожу, и стрекотанием кузнечиков в высокой траве. Если что в свое время и заменило ей чувство безысходности, так это такие вечера и еще парное молоко.

Девушка покрепче перехватывает юбку, куда по пути ссыпала пару горстей белой смородины, и спешит обратно в дом. Катя как раз затопила печку и уже разогревает вчерашние щи на одинарной конфорке. Запах в помещении стоит божественный. Вера вдыхает полной грудью и высыпает смородину на стол. Некоторые ягоды катятся со стола прямиком на щербатый пол, а затем прыгают в разные стороны, будто мелкие блошки.

Катька меж тем стоит у плиты, вся взопревшая. Растрепанные волосы липнут к влажному лбу, но девицу это вроде как совершенно не беспокоит. Черненькая, вся в отца, Катька рано повзрослела, но внешне так и остается сущим ребенком: пухлые щечки, круглые вечно удивленные глаза и крупные белые зубы с задорной щербинкой впереди.

– Как думаешь, наливать? – спрашивает Катя.

Вера опускается на карачки и принимается ползать по полу, пытаясь собрать все ягоды.

– Не знаю, смотри сама, – доносится из-под стола.

Пожелтевшая вязаная скатерть полностью скрывает Веру от чужих глаз – виднеется только голая пятка.

– В смысле, сама? Я тебя русским языком спрашиваю: тебе горячий, шоб ошпарило, или просто теплый?

– Чтоб ошпарило, – просит запыхавшаяся Вера, показавшись из-под скатерти.

Катька одобрительно кивает и вновь накрывает варево крышкой, оставив его покипеть еще на пару минут.

– Вот ты мне скажи, – заводит старую шарманку Катя, – долго еще будешь в моей компании щи хлебать? Меня, между прочим, Лешка ждет. Ты считаешь, это нормально, что жена прохлаждается у соседки всего через неделю после свадьбы? Вот пройдет месяцочек, вот тогда…

– Прости, Кать. Конечно, можешь идти. Я просто не подумала, когда тебя позвала.

Катя польщенно наклоняет голову. Они же как сестры. Пусть Вера почти на десять лет старше и помнит, как Катька пеленки пачкала, в этом дуэте она почему-то часто ощущает себя младшей. Ее тянет то и дело приласкаться к Катьке, положить голову на ее гладкие коленки, рассказать обо всем, что наболело. И Катька ведь слушает, никогда не перебивает.

Порой Веру даже тянет видеть в подруге давно потерянную мать. Та тоже могла сказать дочери резкое словцо, иногда даже обидное до слез, а уже через пять минут гладила Веру по густым черным волосам. Давно, правда, уж нет тех толстых кос, но фантомная рука матери до сих пор словно касается ее макушки.

– Ладно, чего с тебя взять, – разводит руками Катя. Она, как и мать, не может долго сердиться на Веру. – Давай, руки сполосни, и навернем с тобой по тарелочке. Мои щи под надзором надобно есть! – В воздух вздымается указательный палец. – А Лешка, черт с ним, потом еще подогреет.

Когда обе девицы наелись настолько, что любое движение причиняет легкий дискомфорт, Катерина по-кошачьи тянется и с трудом поднимает себя из-за стола. Перебрасывает жиденькие светлые косички через плечи и забирает оставленную около печки вязаную кофту.

– Ну, ты, это, Вер, не грусти, – говорит она напоследок. – Я к тебе еще зайду.

Она исчезает так быстро, как пропадает легкий вечерний ветер, еще мгновение назад ласково обдувающий лицо, а теперь, словно ветреный любовник, ласкающий чужую кожу. После нее остается только едва ощутимый аромат фиалок и тепло, которое, несмотря на еще не остывшую печь, тут же начинает рассеиваться.

Вера недоуменно смотрит на стоящую перед ней тарелку с побитым бортиком. Темно-голубые узоры на кайме гипнотизирующе успокаивают. На мгновение удается забыть обо всем: и о канувшем в темноту муже, и о разрушившей жизнь женщине, и о сестрице, чью жизнь не вернуть. А потом ей в голову резко ударяет.

Одна. Одна просыпается, одна ест (кроме разве что тех случаев, когда Катька ее жалеет), одна смотрит телевизор. На работе общения будет побольше, но там все люди другие. Чужие. Вера это не только знает наверняка, но и нутром чувствует.

По сельским меркам зарабатывает она преотлично. И в город на работу ездить не приходится – все тут, рядом. Местные бездельники уважают ее – и жалеют, конечно же, – и каждый раз при виде ее здороваются. Дом, вон, тоже неплохо обставила: половицы поменяла, на чердаке теперь уютная спаленка, крыльцо до сих пор блестит после новой окраски.

Только вот никакие деньги не искупят этого одиночества. Тихих ночей, извечной тишины, леденящей душу грусти. Пес Тишка, чернющий, лохматый, – единственная ее компания. Да и то, муж никогда псину в дом не пускал, вот и после его исчезновения привычка как-то осталась.

Кое-какие соседки шепчутся, дескать, пес-то дьявольский, такие глазища страшные. Но всерьез это никто не воспринимает, в том числе и сама Вера. Уж чего-чего, а потусторонних сил она боится меньше всего.

* * *

Наутро Вера достает из шкафа белую рубашку из плотного хлопка и для верности еще раз гладит ее тяжелым утюгом. Это скорее привычка, нежели необходимость, потому что кому какая разница, как выглядит секретарша частной школы в разгар летних каникул, когда дети давно разъехались по домам.

Ей целый день придется торчать в душной приемной, и под вечер едва ли останется тень от утренней опрятности. Но все равно Вера каждый день отутюживает несчастный костюм до посинения, потому что опуститься можно очень быстро, а подниматься обратно, даже в собственных глазах, будет в сто раз сложнее.

Одежда самую малость великовата, но шопинг никогда не был сильной Вериной стороной. Из большого ростового зеркала в предбаннике на нее смотрит девушка, плавно превращающаяся в женщину. Вера одергивает юбку, поправляет воротничок и чуть смазавшуюся помаду. В такую жару остается только молиться, чтобы поскорее пришла вечерняя прохлада.

Зашнуровывая ботинки, Вера вслепую набирает знакомый номер и зажимает телефон между плечом и щекой.

– Лен, привет! Ты мне вчера список новых учителей отправила? Да, у нас срочняк, горит просто. Дети первого сентября в школу придут, а учить некому. Там родители взбеленятся, школа-то платная. Бешеных деньжищ стоит! Да-да, я поняла. Хорошо, сейчас до работы добегу, с рабочего компа проверю. Давай, целую.

В начале месяца половина персонала, не говоря ни слова, собрала свои вещи и скрылась в неизвестном направлении. Директор что-то прорычал про Москву, и Вера подумала, что, возможно, их там переманили в школу с более высокими зарплатами.

Проблема в том, что им нужны не самые обычные учителя. Как бы это помягче выразиться…

Вера затворяет калитку и бодрым шагом направляется к окраине поселка, где и притаилась закрытая школа для учеников с особыми потребностями под названием «ФИБИ», что расшифровывается как «Федеральный Исследовательский Божественный Институт». Да, Вера поначалу тоже посмеялась, а потом смеяться вдруг резко расхотелось.

Очередной звонок.

– Вера, ну где вас черти носят?!

Это Хохлов, директор. Обычно он ведет себя гораздо благоразумнее, и его надо по-настоящему вывести из себя, чтобы услышать подобный крик.

– Леонид Павлович, я уже подхожу. Что такое? Вы что-то потеряли? – спокойным тоном, каким общаются дрессировщики цирка с непослушными львами, спрашивает Вера. – Рабочий день начинается только через двадцать минут.

– Мне плевать, когда он начинается! – никак не может перестать истерить начальник. – Мне нужны мои педагоги сейчас! Иначе нас тут закроют к лешей бабушке, и тогда ни вам, ни мне будет уже негде работать!

Судя по всему, позвонило столичное начальство.

– Так, Леонид Павлович, вдох-выдох. Налейте себе чаю, пакетики в третьем ящике слева. Чайник не забудьте в розетку включить…

– Какой, кикимора мне в печенку, ящик?! Какой чайник?!.

Но Вера уже отключается и ускоряет и без того частый шаг. По бездорожью ходить не то же самое, что по асфальтированной территории школы, но Хохлова сейчас вряд ли волнует, почему задерживается его секретарша. Или, вернее будет сказать, ассистентка, потому что сам Леонид бы ни за что не разобрался в сложнейшей документации школы.

Вот уже виднеются пропускные ворота. Вера представляет, что она танк – военный такой, здоровый, с мельтешащими гусеницами, – и ноги сами собой увеличивают темп. Теперь она скорее бежит, чем быстро идет, и с гладко уложенными в пучок волосами заранее можно попрощаться.

Девушка порывается пройти мимо охраны быстрее обычного, но с этими ребятами так не работает.

– Горынюшки, ну давайте побыстрее, родненькие, – молит Вера.

Горыня-старший неторопливо встает из-за стола; слегка смутившись, поправляет толстый чешуйчатый хвост и подносит Верин пропуск почти вплотную к близко посаженным глазам. Младший брат, учуяв нетерпение директорской секретарши, показывает на свет узенькие острые зубки.

– Паспорт, пожалуйста.

Вера завывает раненым зверем и принимается копаться в бездонной сумочке из кожзама, которую Катька ей на прошлый день рождения подарила. Говорила, это какой-то бренд ну дико модный, только Вера в этом очень сомневалась: как-то быстро клей на внутренних стыках рассохся. Пришлось самой подлатать.

– Да вы издеваетесь! Горынюшки, милые, вы у меня паспорт с первого рабочего дня не спрашивали! Сейчас-то чего взъелись? Вы меня, что, не узнаете?

– Безопасность превыше всего, – серьезным тоном отвечает младший дракон и деловито поправляет упавшие на нос очки, которые бы сейчас ой как пригодились Горыне-старшему.

Есть у них еще третий брат, средний, только он патрулирует подвальные помещения школы. Зная Леонида Павловича и весь тот сумасшедший дом, который здесь частенько творится, охранять он там может что угодно: от груд золота до врагов-недругов.

– Ты думаешь, это «е» или «и»? – спрашивает один брат другого, протягивая ему пропуск. – Что-то со временем буквы начали стираться. Вам бы, Вера, запросить в управлении новый.

– Определенно «е».

– Да пропустите вы уже меня или нет?!

Вера резко вырывает из рук охранников документы и сердито хлопает дверью пропускного пункта. Ничего, пообижаются, огнем попышут пару часов – и остынут.

Вера на всех парах влетает в кабинет директора на втором этаже.

– А, Верочка, это вы?

Леонид спокоен как удав. Сидит за своим дубовым столом, перебирает свежераспечатанные бумаги и потягивает минералку из пластикового стаканчика. Значит, чайные пакетики все-таки не нашел.

– Леонид Павлович, – Вера буквально задыхается: заглатывает воздух, а обратно вырываются лишь хрипы и свисты, – вы звали?

– О, еще как звал! – Директор протягивает подчиненной лист бумаги.

Вера осторожно, кончиками пальцев хватается за протянутый лист и принимается за чтение. Руки так сильно трясутся, что буквы прыгают с места на место, не сразу складываясь в слова.

– Вы думаете, они это серьезно?

– Ну вряд ли это такой первоапрельский розыгрыш. – Леонид подпирает подбородок кулаками, становясь при этом похожим на очень морщинистого ребенка. – Для него немного поздновато, вы не находите?

Вера озадаченно изучает босса и не может не заметить криво завязанный галстук, хлебную крошку в уголке рта и еще несколько крошек в уже начавших седеть волосах. Леонид Павлович весьма симпатичный и импозантный мужчина для своих лет, если не брать во внимание род деятельности.

– И что вы предлагаете? – дрожащим голосом спрашивает Вера.

– А ничего. – Директор успокаивающе потирает одним большим пальцем другой. – Придется звать тех, кто есть. Они же меня ни о чем не предупредили! Столько лет преподавали под моим крылом, я их кормил, поил, позволял спать в моем общежитии, а они!.. Видите ли, своего начальника не принято предупреждать о том, что покидаете землю, только потому, что он якобы не такой чистокровный, как они! Тьфу!..

Сколько лет Вера работает в «ФИБИ», никогда до конца не могла понять всех этих сверхчеловеческих сложностей. Из письма она узнала, что, оказывается, в свое время все эти занятые учителя-божества согласились какое-то время поработать в их школе, потому что на самом деле находились среди людей для выполнения особой миссии по открытию ворот в Беловодье. Именно поэтому две недели назад они одним вечером собрали все свои вещи и отправились в Москву по приказу уже настоящего начальства. Да уж, это обидно. Это все равно что встречаться с потрясающим мужчиной, который – вот незадача! – все это время был женат.

– Ничего, мы что-нибудь придумаем, – обещает Вера и несется к своему рабочему месту. Включает доисторический компьютер и ждет перед монитором, нетерпеливо постукивая ногтями по столешнице.

– Мне тут Лена Завьялова, мы с ней в прошлом году на вашей конференции познакомились, обещала прислать список возможных кандидатов, – рассеянно сообщает Вера, в то время как сама уже вовсю щелкает мышкой. – Да, это не те педагоги, что у нас были раньше, но, как говорят Горынычи, лучше наполовину дракон, чем дракон, распиленный наполовину.

Леонид Павлович шутку не оценивает, а вот усилие – да. Со всеми своими многочисленными необычными сотрудниками, коллегами и подопечными он как-то начал забывать, что самая необычная у него – простая сельская девушка Вера, когда-то бывшая замужем за самым опасным преступником Беловодья.

* * *

В квартире кромешная тьма, но Глеб не торопится включать свет. Вместо этого вслепую нащупывает в кармане кожанки пачку сигарет и выходит на балкон, чтобы насладиться теплым вечером. Щелк – и крохотный огонек перепрыгивает с именной зажигалки на самый кончик сигареты, а затем молниеносно распространяется ввысь. Табачный дым – единственное, что за последний год успешно отвлекало Глеба от грустных мыслей, кроме разве что змея другого типа – не того, что прячется за углом, – свернувшегося колечком на дне бутылки из цветного стекла.

С алкоголем время пошло медленнее. Годы уже не пролетают кометой, но и не ползут с черепашьей скоростью, а скорее, идут в обычном, почти человеческом ритме. Теперь Глеб помнит вчера не так, как будто оно было секунду назад, а так, словно оно и вправду было недавно.

Подперев подбородок ладонью, Глеб задумчиво посыпает пеплом головы прохожих. В соседнем доме в окне без штор он разглядывает полуголую женщину, что-то жарящую на грязной старой плите. Брызги жира летят в разные стороны, часть из них приземляется на стекло и грустно ползет вниз, пока наконец не застывает на полпути к свободе.

На женщине из одежды только фартук и нижнее белье, однако Глеба она интересует вовсе не как пятничное развлечение для глаз. Даже сквозь давно не мытое окно, сплошь усеянное масляными каплями, он видит змей в ее душе.

– Ведьма, – комментирует мужчина и с наслаждением затягивается сигаретой.

– Привет! – В дверном проеме за спиной появляется Рената. Тонкие рыжие волосы разбросаны по плечам. – Тебе опять хозяин звонил. Просил передать, что если не оплатишь за июль завтра, то можешь собирать манатки и чесать на край земли. Он высказал еще пару пожеланий, но я их повторять не буду.

Глеба нельзя обвинить в том, что он не любит Ренату, но в последнее время она уж слишком часто становится гонцом, который приносит плохие вести.

– Когда ты вернешься на работу? – В детском голосе проступают железные нотки.

– Не знаю, Ренат, отстань, – отмахивается Глеб.

Но девочка только подходит ближе.

– Я бы на твоем месте проверила электронную почту, пока у нас Интернет не отключили за неуплату. Может, найдешь там что интересное. – Девочка пытается держать лицо, совсем как актриса из русского сериала, но у нее никогда не получалось складно врать.

– Опять рылась?

– Опять рылась, – с каменным лицом вторит Рената. – Телефон принести?

– Давай, черт с тобой.

Айфон Глеб купил пару лет назад, когда еще работал в офисе. Раньше много внимания обращал на такие побрякушки, а сейчас рад бы вообще без них обходиться.

Письмо, конечно, уже в статусе «прочитано».

«Глеб Дмитриевич, добрый день!

Ваши контакты мне передала Елена Смирнова. Ее мать Авдотья подруга вашей матери.

Меня зовут Вера Кузнецова, я представляю частную школу «ФИБИ» для особенных детей в возрасте от десяти до девятнадцати лет. По тому, как мне вас описывали, вы отлично подойдете на должность преподавателя адаптации к реальному миру. Никакого специального образования от вас не требуется. Мы находимся за городом, поэтому, если захотите, можете жить тут же, при школе. У нас построено комфортабельное общежитие со всеми удобствами.

Зарплата обговаривается лично, но надеюсь, она вас приятно удивит.

Пожалуйста, в случае вашей заинтересованности позвоните мне по этому телефону.

С уважением, Вера».

И ниже высвечивается номер темно-синими цифрами.

– Выглядит как разводилово, – озвучивает свои мысли Глеб, зажигая еще одну сигарету.

– Ты когда-нибудь слышал про потустороннее разводилово? – резонно спрашивает Рената.

– Твоя правда, – бормочет Глеб.

Что это за должность такая: адаптация к реальному миру? Вон он как-то приспособился, ничего. Да, ему мать сильно помогла, но и один бы не пропал. Глеб на мгновение забывается и задевает стоящие на полу бутылки. Те со звоном, совсем как кегли в боулинге, разлетаются в разные стороны. Страйк!

А вдруг среди своих ему будет лучше? Курить он никогда не бросит, но меньше пить бы не помешало. Встретит какую-нибудь училку лет тридцати, тридцати пяти – максимум – и позабудет про весь этот городской кошмар.

Но вот жить по чужим правилам? К такому Глеб не привык. Ему вполне хватает Ренатки с ее командирским тоном. А там будет начальство, коллеги… Какой-никакой социум, которому придется соответствовать. И если Глеб посередине урока вдруг упадет на пол и забьется в конвульсиях, то ученики его быстро загнобят. Особенно, эти, как его… особенные.

– Ренат, ты сама что думаешь?

– Я считаю, нам надо поехать.

– Нам? – вздергивает брови Глеб.

– Ну не тебе одному же.

Временами он забывает, что она прилепилась к нему так крепко, что отдирать придется только вместе с собственной кожей.

Внезапно Глеб замечает, что блондиночка из дома напротив смотрит на него в упор. Позади нее – крупный лысоватый мужчина, жадно лобызает ее голые плечи. Как и многие другие до него, бедняга попался на красивые глазки и точеную фигурку. Глебу любопытно, сколько он протянет? Час, два? Были такие, кто выдерживал до утра, но их всех ждала одна и та же участь: раскаленная духовка.

– Ты куда смотришь? – спрашивает Рената, и Глеб, спохватившись, поворачивается к ней лицом, пытаясь всем телом загородить обзор.

– Никуда. Так какие, ты говоришь, плюсы в этой работе?

– Сам факт работы – это для нас с тобой очень жирный плюс. Ты брату когда долг собираешься отдавать?

Ему никогда не нравилось, что она разговаривала, как мать. Нравоучительно, чересчур по-взрослому, как будто он, здоровый мужик, ничего в этой жизни не понимает. А тут пришла четырнадцатилетняя пипетка и принялась учить его уму-разуму.

– Но нам придется переехать в пригород. А тебе – ходить в сельскую школу, где, поверь мне, совсем не сахар.

– Да ладно! Будет весело.

И, подарив ему снисходительную улыбку, Рената растворяется в комнате. Глеб хотел было пойти за ней, но ему тут же перегораживает путь пяток шипящих змей. Маленькие головки раскачиваются взад-вперед, рты приоткрыты, воздух наполняется едким шипением. Кажется, еще чуть-чуть – и они кинутся на свою жертву и вопьются ей в кожу своими смертоносными клыками. Глеб знает, что они так не сделают, но все равно отшатывается назад.

Работа не решит всех его проблем. Не заставит его полюбить жизнь, найти цель и наконец заняться собой. Зато появятся деньги и жилье, откуда не будут грозиться выселить за неуплату.

Недостаток у всей этой авантюры, правда, следующий: каждый день придется смотреть в глаза таким же фрикам, как он. С какими-то из них почтительно молчать, не провоцируя на конфликт, другим же, наоборот, регулярно раздавать подзатыльники, аргументируя это «воспитательными методами».

Еще одна сигарета, третья за вечер, и Глеб вновь разворачивается к открытому окну. Ежевичное предзакатное небо мягко накрывает город, заставляя на короткий миг чувствовать себя в безопасности.

Эй, а как же девушка из соседнего дома? Из-за этого приглашения на работу Глеб про нее почти забыл, но теперь вновь заинтересованно вглядывается в окно напротив. Поверх масляных пятен на стекле теперь еще и другие – кровавые, и это зрелище заставляет Глеба усмехнуться.

* * *

Уже через два дня Глеб с Ренатой стоят перед домом, в который никогда не планируют возвращаться, с двумя громоздкими чемоданами. В руках у девочки «икеевский» горшок со взрослым фикусом, который она обнимает будто что-то родное. Листья практически целиком загораживают ей обзор, поэтому когда водитель машет рукой, приглашая в машину, Рената реагирует далеко не сразу.

Надо же, какая честь: им вызвали такси! Путь неблизкий, поэтому волей-неволей чувствуешь себя невероятно важной персоной, особенно если учесть, что всю последнюю неделю эта важная персона питалась одними макаронами с кетчупом.

Салон пахнет всем новым. Этот синтетический запах хочется вдыхать, как элитный парфюм, наполняя свои легкие ароматами свежего пластика и искусственной кожи.

Пока водитель настраивает навигатор, Глеб тайком поглаживает гладкую обивку. В данную секунду решение согласиться кажется единственно верным, так сильно его тошнило от предшествовавшей этому бедности. Вспомнить хотя бы, как Кир время от времени названивал и голосом, полным брезгливости и фальшивого сострадания, предлагал очередную «финансовую поддержку». Конечно, он соглашался и каждый раз ненавидел себя все больше. В последнее время Глеб стал ненавидеть себя так сильно, что ему тошно от одной мысли, что в его теле живет такой мерзкий человечишка с такими примитивными желаниями.

– Ну что, – задорно интересуется таксист, – отдыхать в деревню?

– Не совсем. Работать.

И Глеб чувствует, как на лице расплывается неконтролируемая улыбка. Это слово из трех слогов на слух слаще меда, теплее солнца и нежнее ухоженных женских ручек.

– А, ну, работа это дело правое. – Они выезжают с подъездной дорожки и сворачивают в плотный поток автомобилей. – Кем трудитесь, если не секрет?

– Преподаю.

– О, у меня полно знакомых учителей! – оживляется водитель. Кепка с коротким козырьком сидит так низко, что остается удивляться, как он вообще умудряется следить за дорогой. – Одна из самых уважаемых профессий. Учить и лечить – это, знаете ли, надо быть божьим помазанником… А вот школьничков там всяких, студентиков, я не очень уважаю. От молодых сегодня добра не жди.

И через зеркало заднего вида таксист смотрит прямиком на Ренату.

– Абсолютно с вами согласна, – чинно кивает девочка.

Мужчину за рулем такая реакция нисколько не смущает. Воодушевившись, он продолжает:

– Хорошо, что у меня своих деток нет, а то я бы точно умом тронулся. Вот мой средний брат недавно женился, и, поверьте мне, это тот еще кошмар. Супруга уже пилит его по поводу наследничков, и мне кажется, еще чуть-чуть, и мой несчастный брат сдастся под натиском врага. Помяните мое слово, я к ним в таком случае на чай с творожными колечками ни за какие деньги не загляну! Пусть сами плавают в бесконечных слезах и экскрементах, простите мой французский…

Меж тем, на приборной панели греется змея. Тело расслаблено, чешуйки блестят на летнем солнышке. На этот раз это змея самой распространенной расцветки – коричневая с неровными пятнышками, как у коровы. Глеб ни на секунду не выпускает гадину из виду, но той, кажется, абсолютно все равно, и сегодня она настроена скорее равнодушно, чем воинственно.

В голове кометой проскальзывает мысль: а что, если коснуться ее? Почувствовать гладкую холодную кожу и понять, настоящая ли рептилия. Но воображение тут же рисует предупреждающую картину: змея набрасывается на него, не дав возможности увернуться, и впивается смертоносным поцелуем прямо в губы.

– …С вами все в порядке?

Кажется, водитель ему что-то говорит. Посторонний шум, никак не желающий стать образами. Глеб смотрит на мужчину, но безрезультатно: сфокусироваться тоже не удается. Разумом понимает, что эти размытые очертания на самом деле реальность, только вот вернуться к ней кажется невозможным.

Одна только змея остается четкой и яркой, будто распечатанной на дорогом принтере. Заметив, как пристально Глеб пялится на нее, она поворачивает к нему голову и шипит:

– Чего ус-ставилс-ся?

А потом все проясняется. Жизнь вновь обретает краски, запахи, звуки, наполняется тарахтеньем мотора, посапыванием таксиста и свистом Ренаты с заднего сиденья.

– Ну вот, подъезжаем, – комментирует водитель, сворачивая с основной дороги на проселочную.

По обеим сторонам от машины в воздух вздымаются пушистые пыльные облака.

Среди покосившихся одноэтажных домов эта постройка особенно заметна. Высокий забор из алого кирпича, конца и края которому из автомобиля не разглядеть.

Ренатка практически прилипла к стеклу, чтобы подробнее рассмотреть их новое место жительства.

– Дорого-богато, – восхищается девочка, разглядывая кованые ворота, усеянные маленькими танцующими фигурками.

Табличка у въезда гласит: «Частная территория. Без пропуска проход запрещен».

На секунду Глеб беспокоится, кому позвонить, чтобы его впустили, но таксист каким-то чудом уже въезжает на территорию. Припарковавшись под старой сосной, он вынимает ключ из гнезда зажигания, открывает водительскую дверь и выходит из машины.

В последний момент Глеб замечает, что у их водителя из-под рубашки торчит хвост.