Текст книги "Время жестоких чудес"

Ксеня продолжала нести в себе смерть, но глядя в глаза случайным прохожим, она почему-то успокаивалась. Она поняла, что в этом городе смерть притаилась внутри каждого.

В Мурманске смерть была как бы снаружи, она воспринималась как неизбежное зло и враг. Она была слишком близка, слишком понятна. Заполярье – суровое место.

В Петербурге смерть ходила бок о бок с поэтами и писателями, они шутили с ней, воспевали ее, заигрывали с ней и в конце концов погибали на нелепых дуэлях. В Петербурге Ксеня вдруг почувствовала, что двадцать один год – это много. Достаточно много, чтобы начать смотреть в лицо смерти. Что она такая не одна. Да, она живет с зародышем смерти внутри, но каждый человек несет в себе такой зародыш, и она, кажется, понемногу перестает воспринимать это как личное проклятие.

Андрей Кульчицкий, Андрюша, кем же ты был? Ссыльным или странником? По доброй ли воле ты поехал на север или тебя выгнали, вырвали, как ветер вырывает парашютное семечко из головки одуванчика?

Ксенины мысли прыгали с одного на другое. Она вспоминала лицо сестры, ее родинку над верхней губой и черные ресницы. Лицо сестры заслоняла собачья морда с мохнатыми бровями и почти настоящей улыбкой. Ксеня чуть сильнее нажимала на кошачью спину, и Парсек беспокойно дрыгал лапой во сне. Как там Грымза? Кто с ней гуляет по утрам и вечерам?

«Я заберу тебя», – пообещала она собаке, и теперь ее обдало жаром от невыполненного обещания. Она провела рукой по Парсекову хвосту, кот дернулся, но глаз не открыл. Собака и кот в дедовом – в ее – доме – как они уживутся?

Лицо матери замаячило где-то на периферии сознания, не в фокусе. Ксеня вспоминала ее живую мимику, ее постоянно бегающий взгляд, ее тонкие нервные руки. Голос. Последний разговор.

Ксеня стиснула зубы. Называется ли то, что она сейчас испытывает, «скучать по родным»? И кто ей родной? Ксеня не знала. По Грымзе она точно соскучилась. Она вздохнула, опустила колени и выпрямилась в кресле, потягиваясь.

И в этот момент зазвонил телефон.

Ксеня слушала. Раз. Два. Три. Парсек открыл глаза, приподнялся и оперся передними лапами о Ксенины колени, выгибая спину. Потом склонил набок голову, будто спрашивая: «Ты возьмешь трубку?»

Ксеня пыталась по звуку определить звонившего. Она прикрыла глаза и слушала тон телефонной трели. Бред, конечно. Но все же. Оксанка? Может, Сашка? Ксеня стиснула зубы. Мама? Может, опять староста – мало ли, еще кто из преподавателей заболел или уехал? Сейчас все больше и больше людей уезжают.

Кот несильно, но чувствительно выпустил когти в Ксенину ногу.

– Ай! – Ксеня смахнула Парсека на пол, – да беру, беру.

Услышав в трубке Полинин голос и первые ее слова, Ксеня почувствовала себя так, будто ее вынули из собственного тела.

Ксеня думала, что увезла зародыш смерти из Мурманска с собой.

Выходит, она ошибалась?

Глава 5

Это же просто перфокарты

Санкт-Петербург, январь 2005 года

Первым делом Сашка открыл веб-страницу электронной энциклопедии.

Интернет сильно изменился за последние пару лет: все больше информации появлялось в открытом доступе. Конечно, Сашка не рассчитывал найти исчерпывающие данные о работе секретного подразделения, но он надеялся хотя бы узнать, что из себя представляют Конышев Евгений и Образов Константин.

Электронная энциклопедия оказалась скупа на информацию. Конышев Евгений Викторович – невысокий полноватый дядька, похожий на Карлсона, смущенно улыбался Сашке с черно-белого фото. Родился в 1942-м в эвакуации, вернулся в Ленинград в 50-х, учился, женился, работал в Карачаево-Черкесии, преподавал сначала на матмехе, затем получил должность заведующего кафедрой физики медицинского института. Список статей, название кандидатской и докторской диссертаций Сашка пробежал глазами по диагонали: в абракадабре из физических терминов он понимал в лучшем случае предлоги.

Информации про Константина Образова нашлось и того меньше. Родился в Подмосковье, в городе Кунцево, окончил МГУ, переехал в Ленинград, поступил в аспирантуру, сразу получил должность на кафедре астрофизики. Пробел. Никаких сведений о его научной работе в период с середины семидесятых по середину восьмидесятых. С 1984 года работает преподавателем на кафедре физики медицинского института, теперь уже – университета.

На старом фото был изображен темноволосый юноша, чем-то смущенный. Его будто вынудили смотреть в кадр, и больше всего ему хотелось поскорее отвести взгляд и убраться от объектива. Сашка долго всматривался в бледное лицо, в глаза под длинной челкой. Он вспоминал, как Ксеня жаловалась на строгого физика и как волновалась перед зачетом.

Черт. Он до сих пор не знает, как она сдала сессию.

Сашка раздраженно прокрутил колесико мышки вниз. Других фото Образова ему найти не удалось.

Про Кульчицких – Бенциона и Андрея – Сашка нашел совсем мало сведений. Как будто интернет представлял собой источник с конечным запасом воды, и Сашка вычерпал его до дна. Оставались капли. Биография Бенциона Владимировича пестрила непонятными терминами, была суха и нечитабельна, а про Андрея и вовсе нашлось единственное упоминание – и то в статье про футбольный клуб «Зенит». В 1973 году Кульчицкий-младший был дисквалифицирован за нарушение спортивного режима. Видимо, на этом его спортивная карьера закончилась.

Сашка снова вспомнил фотографии Андрея в Юрмале. Андрей передает иностранному резиденту стопку документов. Андрей что-то говорит. Андрей что-то рисует на листе бумаги. «Сдает» секретный проект.

Сашка скривил губы и намотал на палец прядь волос.

И на этом выстроили доказательство предательства Андрея! Если бы он, Сашка, был тогда в составе группировки, он бы точно попытался поднять шум и провести нормальное расследование.

Сашка сник. И его бы, конечно, тоже ликвидировали, как незнакомую Иру Клименко.

А все же если «Экран» так быстро прикрыли, наверняка дело было не в фото. То есть фото послужило толчком, якобы доказательством, а на самом деле в спецслужбе сидел какой-нибудь «крот», и всем оказалось выгодно выставить юного зенитовца крайним. Возможно, фотограф специально сделал нечеткие снимки через стекло.

Сашка запустил в шевелюру пальцы и схватил себя за волосы.

Думай же, ну. Если дело сфабриковали на коленке, если никто особо не стремился оправдать Андрея, никто не поверил в его алиби, значит – что? Великий детектив нового тысячелетия Александр Ноткин сейчас разыщет это самое алиби и докажет невиновность Ксениного отца, так, что ли?

Сашка метнулся в свою комнату, вытащил из-под подушки скомканный свитер и жадно всмотрелся в эмблему. Что он надеется увидеть? Какую подсказку ищет?

Эмблема – нашивка на рукаве, слово «Зенит» выведено серыми буквами на голубом фоне с острой стрелкой. Такая же эмблема нашита на груди, но человек на фото сидит боком, поэтому видно только плечо и рукав.

Рукав.

Сашка взмок.

Он натянул свитер, и когда его лохматая голова вынырнула в отверстие горловины, зачем-то помахал руками, как большой птенец. Сел на стул и подгреб ногами по паркету обратно к компьютерному столу. Крутанулся еще раз. Замер.

С какой стороны снимал фотограф? Человек в свитере, как предполагали, Андрей Кульчицкий, сидел левым боком к окну. Все правильно. Сашка хлопнул себя ладонью по левому предплечью: вот она, эмблема, на левом рукаве.

Он зажмурился и до боли напряг глаза, будто всматриваясь в снимки заново. Андрей передает документы. Андрей что-то говорит. Андрей пишет или рисует. Пишет или рисует. И держит ручку или карандаш… в той самой руке, которая ближе к окну.

В левой.

Сашка достал из кармана джинсов смятую визитку Нагавкиной.

* * *

Клопа зашла на кухню, когда он уже почти уничтожил яичницу с помидорами и несколько ломтей ленинградского батона с маслом. Она посмотрела на Сашку исподлобья и что-то бормотнула, открывая холодильник. Сашка насторожился. Клопа вела себя так, только если что-то натворила и хотела скрыть последствия.

– Саш. – Клопа смотрела на полку с яйцами.

– Ну?

– А те карточки… – на мордочке сестры появилось виноватое выражение, – перфокарты… тебе зачем были нужны?

Сашка вскинул руки вверх, будто пытаясь протестовать, одновременно с этим двинул торсом край стола, кружка с чаем опрокинулась. Папина газета, которую он с утра оставил на своем месте, начала впитывать разлитый чай. Реакция Клопы была молниеносной: она подскочила к столу с тряпкой в руке, подняла кружку, вытерла стол, аккуратно подняла пострадавшую газету и положила ее на батарею.

Все это время виноватое выражение не сходило с ее лица.

– Ты рылась в моей сумке? – Сашка вскочил и навис над наглой малявкой. Клопа застыла перед ним с тряпкой в руке. Она будто сжалась, уменьшилась в размере, ее косички поникли.

– Я… случайно! Они выпали, когда я пришивала лямку. Саш, это же просто перфокарты, ты чего?

Сашка с размаху сел на табурет посреди кухни.

– А ты знаешь, что такое перфокарты? – спросил он уже на полтона ниже.

Клопа почувствовала перемену в его голосе и успокоилась. Она метко зашвырнула тряпку в раковину и прислонилась спиной к холодильнику.

– Ну, – важно начала она, – это карточки стандартной формы для записи электронной информации при помощи кодового расположения отверстий. Мы только-только прошли их на информатике. Ирванна рассказала, что раньше кодировали программы при помощи картонок с дырками. А сейчас ими пользуются вышивальщицы, например! – с гордостью закончила Клопа, видя, что на брата ее знания произвели впечатление. – Так совпало, что прямо в тот день я у тебя карточки увидела, и мне стало интересно, что там. Я подумала, что ты решил купить вышивальную машину, – она прыснула, но увидела, как Сашка сдвинул брови и сразу посерьезнела, – я их отсканировала…

Сашка снова вскочил, табуретка грохотнула по полу. Клопа вздохнула.

– Что ты сделала?!

– От-ска-ни-ро-ва-ла, – повторила сестра. – На нашем сканере. – Она произносила каждое слово четко и медленно, как будто была дрессировщиком и разговаривала с разъяренным тигром. Отступать было некуда, за спиной сочувственно гудел холодильник. – Ирванна сказала, что код с карточек можно прочитать, даже если сфоткать или отсканировать их, что есть современные программы в интернете, для которых достаточно изображения. Это раньше надо было эти махины… старые компьютеры, которые полкомнаты занимали, – Клопу явно впечатлила полученная на уроке информация.

Сашкины плечи опустились. Это был хороший знак, и Клопа расслабилась.

– А у нас компьютер маленький, не то что раньше. А знаешь, что? Скоро они будут становиться меньше и легче, и их можно будет носить с собой в сумке или в кармане, во! – торжествующе закончила Клопа. Сашка провел по лбу рукой.

– Ну, ты не фантазируй, – осадил он сестру. – А покажешь?

– Что? – не поняла Клопа.

– Сканы покажешь? А внести в программу, чтобы посмотреть код, сможешь? – с надеждой поинтересовался Сашка.

– Не, – Клопа покачала головой. – Но мы знаем того, кто сможет.

Глава 6

Аврора

Санкт-Петербург, январь 2005 года

Кто родился и вырос в Заполярье, не видит ничего особенного в северном сиянии.

Аврора – такая же часть жизни, как полярный день и полярная ночь. Это природное явление зависит от геомагнитной активности, температуры и влажности воздуха. Иногда оно ярче, иногда слабее, иногда его можно увидеть прямо над городом, но чаще на охоту за авророй едут за город, чтобы развлечь заезжих родственников, для которых северное сияние – экзотика.

На картинках северное сияние изображают как сине-зеленые широкие полосы, в жизни оно может выглядеть невнятным пятном, но иногда полыхает на полнеба. Цвет его действительно чаще всего зеленый, но Ксене доводилось видеть и другие, более редкие явления.

Самое сильное впечатление на нее произвело сияние, свидетелем которому она стала лет в двенадцать.

Они ездили с Никитой и его мамой за город: родственники из Казани хотели увидеть северное сияние. Дни в начале декабря стояли что надо: морозные, насквозь синие, глубокие, чистые. Достаточно было выйти на ближайшую сопку, где жилой застройки поменьше. Но они все-таки отъехали в сторону Снежногорска, на любимое местечко Никитиной мамы. Летом туда ездили на шашлыки – с полянки открывался прекрасный вид.

Ксеня отошла в сторону, повернулась к остальным спиной и подняла голову так, чтобы видеть перед собой только бескрайнее небо.

И тут началось.

Сначала робко посветило зеленым справа, а потом небо вдруг насупилось и обрушило на Ксеню багровые сполохи. От неожиданности она упала на колени, а потом ей пришло в голову лечь на спину и раскинуть руки.

Это было ошибкой. Ксеня вроде бы помнила, что взрослые и Никита рядом, даже слышала их голоса. Но ее тело перестало чувствовать опору, а глаза видели только страшные бордовые вспышки. Прямо над ней в небе вырисовывался странный узор – позже Никита объяснит, что в эту ночь им посчастливилось увидеть корону, эпицентр сияния. Корона с бордовым оттенком – случай уникальный, и Никита долго еще будет об этом вспоминать, но в тот миг Ксене казалось, что огонь с неба летит прямо на нее, и безудержные вспышки вот-вот испепелят ее распростертое в снегу тело. Она попробовала отвести взгляд, но не смогла. Пошевелиться, встать, убежать тоже почему-то не получалось. Небо надвинулось, багровые огни – бах, бах! – били вокруг нее, совсем рядом. Справа, слева, сзади, спереди. Ксеня моргала, по щекам катились слезы. Она хотела закричать, чтобы взрослые прибежали, вытащили ее из снега, потому что она больше не чувствовала тела. Ей казалось, что еще немного – и она перестанет существовать, растворится в этом беспощадном свечении.

Но все стихло так же внезапно, как началось. Небо снова засветилось зеленым. Ксеня перевела дух, услышала шаги, и спустя мгновение рядом в снег плюхнулся Никита.

– Супер, правда? – спросил он. Ксеня стиснула его ладонь и молча кивнула.

Она не стала говорить, что только что чуть не умерла.

Позже Ксеня узнала, что северное сияние пульсирует с частотой, близкой к основным ритмам человеческого мозга, и вспышки могут вызвать сбои в его работе. Особенно чувствительны к северному сиянию люди со склонностью к психическим заболеваниям.

Ксеня стала бояться, что снова увидит то… багровое. Она не выдержит этого еще раз. Она никому не рассказала о пережитом. Даже Никите. Еще не хватало, чтобы ее сочли «склонной к психическим заболеваниям».

Такого сияния она не видела больше никогда в жизни.

Больше никогда в жизни она не чувствовала на себе такого пристального внимания неба.

До этого дня.

До этого момента, когда она сжала потными ладонями телефонную трубку, слушая Полинин голос, а перед невидящими широко распахнутыми глазами полыхало.

Бордовым. Зеленым. И снова бордовым. Бац. Справа, слева, спереди, сзади.

Мама в больнице и, возможно, умрет.

Полина рассказала, что маму увезли на скорой с носовым кровотечением. Нет, до скорой, конечно, мама прикладывала лед, запрокидывала голову и даже пыталась делать какие-то домашние дела с ватным тампоном в носу. Но тампон промокал чересчур быстро, кровь не останавливалась, и Полина вызвала врачебную бригаду. Мама в последние недели быстро уставала, ходила бледная: думала – от того, что много работает и не успевает выспаться…

Утром из больницы позвонили, и по голосу врача Полина догадалась, что с мамой происходит что-то нехорошее.

– Они взяли анализ, – всхлипнула сестра. Ксеня еще сильнее сжала трубку. – Костного мозга. Он еще не готов, но подозревают лейкоз. Это типа… ну, рак крови.

Ксеня знала, что такое лейкоз.

Бац. Бац багровым, бац зеленым. Ксеня закрыла глаза. Нет, так еще хуже, голова моментально закружилась, и она чуть не упала.

– У нее почти нет клеток, которые отвечают за свертывание крови, – продолжала всхлипывать Полина. – Кровь текла, еле остановили. Мама стала вся белая. Переливали кровь и эти, другие клетки. Которые для свертывания.

Тромбоциты.

У Ксени подкосились ноги, она оперлась об стену рукой.

Она молчала.

– Ты слышишь? Ты приедешь? – всхлипывала трубка. Пластмасса стала такой мокрой под Ксениными стиснутыми руками, что казалось, трубка плачет настоящими слезами.

– Еще можно купить билет на поезд в другой город, если есть основание. Должны разрешить. Болезнь ближайшего родственника – такое… – Полина уже тараторила, было видно, что речь она заготовила заранее, – папа тоже приедет завтра, он уже купил билет.

Папа.

Ксеня глубоко вздохнула.

– Я… – голос звучал так, будто она не пользовалась им неделю. Месяц. Голосовые связки драло, вместо нормальных звуков получался скрип. Ксеня откашлялась. – Я… не знаю. Не уверена.

Гистология, анатомия. У Ксени перед глазами пронеслись стеклышки препаратов с клетками, окрашенными в розовый и фиолетовый. На гистологии они наверняка будут проходить клетки крови. Эритроциты. Тромбоциты. Она увидит их в окуляр микроскопа. Она сможет их сосчитать. Кто-то посчитал мамины клетки и решил, что их слишком мало. Слишком…

Ксеня попыталась еще раз.

– Я не знаю, – голос звучал тверже. – Хорошо, что твой отец сможет приехать. Я… я не знаю, – в голосе появилась паника, и Ксеня поняла, что у нее нет других слов и что она только и может повторять «я не знаю», как

you sound like a broken record

Фраза из русско-английского разговорника внезапно сама собой всплыла в сознании —

как заезженная пластинка

как сломанный патефон

Черт, она может сказать что-то еще?

Ксеня открыла рот и громко повторила, почти срываясь на крик:

– Я. Не. Знаю.

Трубка выскользнула у нее из рук и повисла на шнуре, ударяясь о стену.

Ксеня приложила руки к лицу. Руки и лицо были мокрыми – от пота, от Полининых слез или от ее собственных? Она не знала.

– Ксюша? – робко спросила трубка. – Ты там?

Бац об стену.

Ксеня отвернулась, потом не глядя взяла трубку и точным движением насадила ее на аппарат. Полинин голос отрезало. Наступила мертвая тишина. Ксеня выдернула провод из телефонной розетки. Она обошла стол, села в кресло и подтянула колени к подбородку.

Парсек сидел на полу посреди кухни и смотрел на нее. В янтарных глазах стояли слезы. Кот плачет?

Да нет, показалось.

* * *

Восемнадцать картонок на экране были точными копиями восемнадцати перфокарт, которые так недолго погостили у Сашки.

«Ну блин, – подумал он, скользя взглядом по дырочкам и цифрам, – от судьбы не спрятаться».

Чтоб ее, судьбу эту. Почему именно он споткнулся тогда о кошелек Ксениного деда, а не кто-нибудь, более годный на роль спасителя… спасателя?

Сашка ухмыльнулся и покосился на свое отражение в зеркальной дверце отцовского шкафа. В зеркале отражался белый экран монитора и их темные силуэты: тощая Клопа, распластавшаяся грудью на компьютерном столе, и нависший над ней Сашка, лохматый и – он провел рукой по подбородку – небритый.

Восемнадцать изображений бежевых картонок ждали.

– Мы позовем Кота, – торжественно объявила Клопа, поворачиваясь к Сашке.

– Мы? – переспросил он. В его голосе снова появились угрожающие ноты. Клопа виновато шмыгнула носом.

– Ну, ты попросишь. Он точно поможет.

Сашка кивнул.

Как он сам сразу не сообразил? Леня Романыч по фамилии Кот, мамин сослуживец и по совместительству мам-папин друг со времен института, часто захаживал к ним на ужин. Раньше захаживал. Сашка почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Сейчас сложно быть уверенным в том, что человек по-прежнему… есть.

Он попытался вспомнить, когда мама приводила домой Кота в последний раз.

Обычно он гремел из прихожей сочным баритоном: «Дремлет притихший северный город», Сашка подхватывал: «…низкое небо над головой» – и мчался разогревать ужин. Надя отзывалась из комнаты: «Что тебе снится, крейсер „Аврора“?», а Клопа высовывалась в коридор с торжествующим воплем: «В час, когда утро встает над Невой!»

В арсенале Кота было сорок-пятьдесят песен-позывных, и не было случая, чтобы Ноткины не приняли подачу, всем семейством не подхватив первую строку.

Но «Аврора» была их любимой. Она говорила о том, что Кот пришел в отменно хорошем настроении.

Кажется, последний такой ужин был в ноябре… или октябре?

Сашка наморщил лоб. Не, тогда он еще не знал Ксеню, потому что Кот устроил ему допрос с пристрастием про его, Сашкиных, баб, как он выражался, и Сашка ему с гордостью докладывал про Вероничку и будущую премьеру «Звездочек».

Значит, в начале октября.

Кот работал в ИВЦ вместе с мамой и был компьютерным гением.

Ну, то есть он занимал какую-то программистскую должность, но в семье Ноткиных он числился штатным гением и решал любые вопросы, связанные с компьютерами, телефонами, телевизором, пылесосом, радиоприемником, а также холодильником и бойлером.

Сашка покосился на Клопу и достал из кармана мобильник.

Набрал мамин номер.

* * *

Кот хмурился.

Лоб и лысина блестели в свете монитора. Он вглядывался в экран монитора, распластавшись перед ним так же, как незадолго до этого делала Клопа. Его пальцы теребили компьютерную мышь.

Сашке повезло: мама согласилась привести Леню Романыча с собой. Сашка почти не удивился тому, что Кот зашел в квартиру молча, без песни и запнувшись, будто на миг забыл, куда вешать куртку.

Все в мире продолжало становиться неправильным.

После ужина Сашка попросил Кота посмотреть на сканы карточек.

– Сейчас… – тихо приговаривал компьютерный гений, не отводя взгляда от экрана. Он выглядел как охотник, взявший на прицел дичь. Он пощелкал мышкой, открыл и закрыл какие-то сайты, длинные пальцы пробежали по клавиатуре – оп, – и на экране высветились буквы и цифры. Совершенная, с точки зрения Сашки, абракадабра.

Кот торжествующе откинулся на спинку стула.

– Вот, – он показал рукой на экран и ухмыльнулся. – Наслаждайся.

– А это… чего такое? – Сашка прищурился.

– Чего-чего. Код. Языки знаешь?

– Английский… разговорный, – растерялся Сашка. – Немецкий в школе был, но… так.

– Дурень. Языки программирования.

– А, – Сашка мотнул головой, – не.

Кот ткнул пальцем в экран.

– В общем, если коротко, про алгол шесят восемь говорят «универсальный язык для описания произвольных алгоритмов обработки данных высокой сложности» и бла-бла, и бла, и бла, и бла, – Кот с презрением пожамкал пальцами, – отличается большим объемом, сложностью синтаксиса и прочим бла-бла. В общем, тут на этом самом шесят восьмом черным по белому пишут алгоритм запуска данных.

– Запуска куда? – с недоумением спросил Сашка.

– А я знаю? Это программа, которая должна что-то запустить во внешний порт какого-то устройства. Какой-то недостающий элемент. Еще карты были?

– Были, – вздохнул Сашка, – как раз одна.

– Ну вот, на этой самой одной наверняка закодировано то, что нужно послать. Смотри. Где-то есть машина. Наверное, – Кот прищурился и пробежал взглядом по экрану, – ЭВМ ЕС тысяча двадцать два, вряд ли моложе. Эти вполне могут где-то стоять, их перестали выпускать в восемьдесят втором, но они до сих пор работают. У нас, например, есть.

Сашка встрепенулся.

– То есть можно взять все карточки – вместе с недостающей – и прийти к вам в центр?

– Э, нет, – Кот снова ткнул пальцем в экран, и Сашка перевел взгляд на строчки букв, цифр и непонятных значков, – я же говорю, машина конкретная. Та, на которой эту информацию кодировали, с нее же через внешний порт нужно будет ее и запустить. Что это – слова или символы, может, изображение какое-то – непонятно, потому как данных с последней карточки у нас нет. А именно на ней, судя по всему, тот самый сигнал и записан. А на остальных восемнадцати, получается, код для его запуска. Рабочая программка, которая конгруэнтна устройству конкретной машины в конкретном месте.

– Чего? – Сашка завис.

Кот вздохнул.

– Нужно узнать, где стоит машина, на которой кодировали карточки. Только с нее можно запустить программу. Доступно? – совсем как Нагавкина закончил Кот и с сочувствием уставился на Сашку.

Сашка поежился. Он уже догадывался, где находится эта машина. И шансов туда попасть у него нет. Да и все равно у него нет самих карточек и той, главной, последней. Все снова теряет смысл без Ксени. А Ксеня сама… за гранью, блин, смысла.

– Спасибо. – Он вздохнул. – Большое спасибо.

С кухни раздался голос мамы. Она звала пить чай.