Текст книги "Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное"

Бегу в холл. Там стоит пара, на руках держат таксу.

– Говорите быстрее, что? – тороплю их. – У нас операция!

– Спрыгнула с дивана! – мужчина тычет на таксу. – Ноги и отказали.

«Диагноз: такса».

Прямо в холле быстро проверяю рефлексы – полное отсутствие и болевых, и двигательных, – дело труба. Пятая степень неврологии говорит о грыже: часть хрящевого диска выпадает вглубь позвоночного столба и давит на спинной мозг. Чем больше грыжа – тем тяжелее симптомы. Чем дольше мозг в таком состоянии, тем меньше шансов на полноценное восстановление.

Надо, кстати, как-нибудь съездить в реабилитационный центр, к Насте, порасспрашивать там подробнее, что да как.

– Ему срочно нужна операция, – говорю. – У вас всего четыре часа на всё про всё, и тогда есть шанс, что собака сможет ходить. Иначе она останется на всю жизнь инвалидом.

Пишу адрес клиники, где могут провести миело– и компьютерную томографию, найти место выпадения диска и сделать операцию сейчас, в такое, предновогоднее время.

– Котёнок! – кричит Ира из хирургии, напоминая, что всё готово.

– Вот, держите адрес! – вкладываю в руку мужчины записку, провожу их на улицу и закрываю дверь.

…Котёнок.

Даём наркоз.

– Сама зашьёшь или я? – спрашивает Ира.

– Да давай уже я, – обрабатываю руки и надеваю перчатки.

Приборы пикают, сатурация высокая, котёнок стабилен. Ровненько, наглухо ушиваю мяско, обколов его антибиотиками. Ирка шипит – она не любит, когда я копаюсь, а сама такая же, – ещё неизвестно, кто из нас более небесная тихоходка.

– Кто там был-то? – спрашивает она с интересом флегматика.

– Хансен, – отвечаю названием синдрома. – Пятая степень.

– О-о, – кивает Ира. – А ты что?

– Отправила в город… А то просидят, пока мы тут шьём, – отвечаю сосредоточенно я. – …Поспрашивала тут у наших, что посоветовать хозяевам таксы, если у неё третья – тире – пятая степень, а они не хотят операцию…

– И что сказали?

– Сказали: мозги хозяевам.

…Остаток времени проходит в молчании. Шов обрабатываем серебристым аэрозолем, цвет которого так уместен в преддверии Нового года.

Пишу назначение. Просыпается. Отдаём.

С утра раздаётся звонок в дверь, и открывать идёт Ира. Меня в такую рань, а особо до чая, лучше не трогать, – я злая, всклокоченная, мозг дрыхнет. Методично замачиваю чайный пакетик в чашке – бульк, бульк! – и смотрю в монитор, как Ира запускает в кабинет пришедших: женщину и мужчину. Мужчина несёт на руках маленькую собаку.

Чай отвратительно горький. Откапываю в недрах нашего с Ирой шкафчика пакетик с двумя сушёными печенюшками – одну забираю себе. Что там, интересно, с собакой?

«Вот не можешь ты чаю спокойно попить, да?»

Заглатываю размякшую печенюху.

Пойду гляну, вдруг помощь нужна.

А внизу – те самые люди, что приходили ночью. С таксой. Никуда они не поехали.

– Да у него просто почки, наверное, – говорит мужчина, когда я вхожу в кабинет.

– Ты чо, дебил? – кричит женщина. – Какие почки? Это желудок!

«Бля-я-я…»

Вслух я молчу. Ира цепляет зажимы таксе на пальцы, демонстрируя полное отсутствие глубокой болевой чувствительности – при иных обстоятельствах собака и дёргалась бы, и верещала. А она не реагирует. Ноль, никак. Теперь, когда спинной мозг был пережат так долго, он вероятнее всего умер от кислородного голодания.

Это я. Я была недостаточно убедительна. Не заставила ждать их в холле, чтобы потом с умным видом посмотреть на собаку, блистая терминами и говоря всё то же, но так, чтобы они поверили. И чтоб Ирка поддакивала. Что теперь ждёт эту таксу? Паралич и необходимость отдавливать мочу четырежды в день? Усыпление? Захотят ли они вообще заниматься собакой?

Слово в слово Ира повторяет мой ночной спич про неблагоприятный прогноз. Уходят они уверенные, что это если не желудок, то точно почки. Или на худой конец «поджелудка».

– Пойду… чай допью, – уныло бубню я.

Неплохое начало дня.

Выясняется, что работать с ночи в день ещё тяжелее. Перед Новым годом все решают внезапно излечить долгие хронические болячки своих животных и почистить им параанальные железы, а заодно и зубы. Маленькие собачки идут одна за другой, изредка разбавляясь большими, наевшимися костей от холодца, и кошками, сожравшими «дождик». Оливьешники, по статистике, обычно приходят уже в январе нового, наступившего года.

Бесконечные приёмы заполоняют день, не давая даже передохнуть. К вечеру мы с Ирой валимся на диван в полнейшем никакосе.

И тут бодрая, сияющая Света, которая вышла в день за админа, приносит две банки мочи без пяти минут как уходить.

– Ты издеваешься? – со мной происходит истерика.

После суток я могу только спать. Никакой микроскопии осадков мочи, никаких заключений! Нет. Нет, нет и нет!

– Ой, – Света пятится. – Извини. Просто больше некому сейчас посмотреть…

Вот не выливать же теперь! Хозяева там как-то подлавливали кота, собирали эту мочу, неслись в клинику, чтоб была свежая. Ну, прямо перед боем курантов, когда же ещё-то? Видать, целый год подловить не могли.

– Ладно… Давай сюда, – проклиная свою сговорчивость, забираю у Светы банки и иду центрифугировать. Быстрее сделаю – быстрее освобожусь.

***

Весь Новый год я блаженно сплю, сквозь сон радуясь за людей, которые что-то орут за стенами, взрывают хлопушки и поют под караоке пьяными, весёлыми голосами. Потом добавляются девчачьи визги. Дикие сексуальные оргии сопровождаются громогласными криками, обозначающими, видимо, новогодний оргазм – в иные дни у соседей царит целомудренная тишина.

…Через пару дней звоню хозяйке кота с лапой и лимфоузлом. Очень вовремя.

– У него лапа отекла аж в три раза! – испуганно говорит женщина: судя по многоголосому шуму она где-то в офисе, на работе – очевидно, не мы одни работаем в эти дни.

Медленно зеленею:

– Лапа?

«Ну пипец, придется резать, доставать лимфоузел… Чёрт!»

– Ну да, передняя лапа, на которой катетер стоял. Мы капельницы больше не делаем – катетер сняли вчера.

«У-у-уф! Передняя?»

– А задняя?

– Не, с задней всё хорошо! – уверяет женщина, и я медленно розовею обратно.

Лапа отекает, если после снятия катетера забывают снять эластичный бинт. А бывает и после потери организмом белка. Вот и тут. Кровотечение, видать, сильное было, когда он себе сосуды бедренные расфигачил.

– Там бинт эластичный на лапе, да? Сняли его?

– А нам никто не сказал…

Да сами забыли, может…

Назначаю таблетки и антибиотик в уколах: нельзя было так рано капельницы отменять. Упёрто зачитываю дозу, хотя слышу по интонации, что женщина занята и торопится.

– Запишите! – ору, упрямо отказываясь прощаться. Шьёшь их, шьёшь, а они послеоперационный нарушают, рискуя свести к нулю все усилия. Мне хватило снятия шовчиков у того кота после остеосинтеза.

– Да-да, я всё записала.

– Если что – звоните.

– Хорошо.

Уф… Минус один головняк.

Больше они не приходят и не звонят.

* * *

– А поедемте на каток? – розовощёкий мужчина сидит напротив меня в кафешке, где мы встретились пятнадцать минут назад.

Очередное знакомство по интернету.

Зовут Андрей. Он довольно словоохотлив, без умолку болтает.

– Да не умею я на коньках, – говорю ему, сдержанно улыбаясь.

– Душечка моя! Мы все чего-то, да не умеем! На то она и жизнь дана, чтобы учиться и всё перепробовать! – восклицает он, потирая руки в преддверии моего обучения.

Ну да, да. В жизни надо всё попробовать, а кое-что попробовать не пробовать.

Однако на коньки я соглашаюсь, и сразу после кафе мы идём на местный каток, который находится неподалёку.

Пункт проката совмещён с раздевалкой, и в окошке уставшая тётка выдаёт нам две пары коньков – потёртых, с истрёпанными шнурками. Мне вспоминается фраза из анекдота, когда дочка просит у папы новые туфельки, а он отвечает: «Ты ещё коньки не сносила!»

В коридоре шныряют люди: орут, хохочут и суетятся. Сажусь на видавшую виды скамейку и втискиваю ноги в жёсткие ботинки коньков. Надо уметь веселиться. Быть в моменте или как там… Затягиваю шнурки на бантик с традиционно хирургическими узлами.

Наконец, дело сделано, я поднимаюсь и тут же шлёпаюсь на скамью обратно, потеряв равновесие. Твою ж губернию! Как эти фигуристы умудряются подпрыгивать в воздух и, самое главное, приземляться? Как хоть до катка-то дойти?

Андрей протягивает руку:

– Пошли! – голос радостный, глаза горят.

Ну… Ладно… Опираясь на него, встаю и медленными шажками перемещаюсь в сторону глади катка, где бодро нарезают круги фигуристы, – всё это отнюдь не предвещает безопасного опыта.

Андрей держится легко и непринуждённо: видно, стоит на коньках не впервые. Тропинка покрыта неровными ледяными кочками и сверху присыпана рыхлым снегом, – идти практически невозможно. Периодически я падаю на Андрея, цепляясь за него, и это выглядит ужасно неловко.

– Да кончай притворяться! – кричит он всё так же весело.

Я ещё даже не начинала, так-то… Машу руками, как мельница. Отцепляюсь от него и впиливаюсь в растущую рядом берёзку. От неё перебегаю к более толстому дереву, – кажется, это тополь. И затем меня выручают перила, сколоченные по периметру площадки. Отчаянно вцепившись в них, я добредаю до выхода на лёд, где и обретаю устойчивость – здесь ровно. Так, ладно. Потихонечку буду ехать. Надо испытать этот чёртов оргазм, иначе пиздец.

Какое-то нехорошее предчувствие следует тенью… а, это Андрей. Он виртуозно огибает меня, призывно машет рукой и исчезает, погнавшись за группкой людей, которые с ровной скоростью нарезают большие круги. Пространство огромно. Жуть. Но вот уже получается скользить, и я неуверенно еду.

Удовольствие, скажем прямо, так себе, на любителя. Ведь ещё и затормозить как-то надо суметь.

«Катись-ка отсюда, солнце», – просыпается внутренний голос.

И что я зря на коньки вставала, что ли? Катись… Ну… Ладно… Я только пару кружочков сделаю, и на сегодня – хватит.

Пока я тихонечко разгоняюсь, Андрей успевает набрать скорость – понимаю это по его пугающим воплям, гремящим сзади.

– Давай быстрее! – кричит он, обогнав меня снова и пролетая спиной вперёд.

Как будто от этого мои навыки могут чудесным образом улучшиться…

Свидания у меня – одно хлеще другого!

И не успеваю я так подумать, как случается непредвиденное. На четвёртом круге Андрей подъезжает сзади и хватает меня за плечи. Я поскальзываюсь и гулко приземляюсь затылком об лёд: в момент соприкосновения двух твёрдых поверхностей – льда и черепа – перед глазами взрывается яркий салют и брызгают искры.

«Звёзды на льду», – успевает мелькнуть вместе с болью, прежде чем всё булькает в тотальную темноту.

…Когда сознание возвращается и я открываю глаза, из репродуктора слышится женский встревоженный голос:

– Девушка! С Вами всё хорошо?

Меня окружает куча коньков и лиц.

– Ты зачем ещё и упала-то? – раздаётся весёлое сверху. Зрение с трудом фокусируется на склонившейся фигуре. Узнаю в нём Андрея.

Зачем я упала… Шею и затылок пронзает острая боль, и ещё какое-то время я лежу, боясь шевелиться. Наконец, голос женщины в репродукторе становится крайне взволнованным, и я, пожалев её, переваливаюсь на живот, а затем кое-как встаю на карачки. Поза для первого свидания – что надо. И, судя по ярким звёздам, почти оргазм.

Люди постепенно разъезжаются: шоу окончено. И свидание, видимо, тоже. Той же неровной тропой добираюсь до раздевалки.

Андрей следует за мной, удивлённый до глубины души:

– Ой, а ты что ли всё? Закончила?

Да, я совсем всё. Кончила, и закончила, и закончилась, да.

Отдаю коньки обратно в окошко.

Андрей остаётся кататься дальше.

По пути домой, изнывая от дикой боли в шее и голове, покупаю в аптеке защитный ортопедический воротник. Из глаз непроизвольно катятся слёзы. Завтра – рабочий день.

– И обезболов ещё, – сдавленно прошу продавца, высыпая из кошелька на прилавок всё, что есть. Мелочь раскатывается, словно суетливые тараканы, когда включаешь свет на коммунальной кухне.

Не было, блин, печали…

Глава 13. Аденокарцинома

Беда современных врачей в том, что они практически не видят пациентов здоровых – сравнивать не с кем.

С утра опоздала на работу на сорок минут, хотя всегда приходила вовремя. Не знаю, почему так вышло. В парке гололедица, шла медленно, ну и… видимо, так хотела дойти до работы… И ещё боялась опять упасть. Плюс заторможенность в голове, туман.

Наши даже волноваться стали – звонить на трубку, а я иду, в ушах звенит, ничего не слышу. Прихожу, раздеваюсь, не торопясь, и тут влетает Ирка – начинает меня трясти и орать:

– Ты что меня так пугаешь? Ты знаешь, что я это! Это! Переволновалась я, вот что!

Нашла из-за чего.

– Да гололёд там просто, – отвечаю задумчиво я, привычно сразившись с молнией на халате и вновь одержав победу. Бинго! – Иду я, иду. Не кипишуй.

– О, а что это у тебя? – Ира тыкает в воротник, надетый на шею.

– На свиданку сходила, – отвечаю ей правдой, которая «всегда обескураживает».

Ира хмыкает, но в последний момент давит в себе улыбку.

– Плохо помню… Башкой об лёд приложилась, – поясняю подробнее я. – В ушах звенит.

Осторожно сажусь на диван. Ира смотрит внимательнее и говорит:

– Головушку надо беречь, в неё не только едят! Там мозг, меж прочим!

Мозг, ты в курсе? Ща мы тебе кофейку…

Сегодня в смене работают коллеги, с которыми мне не страшно: есть с кем посовещаться. Наша симпатичная рыженькая Сашка вон – вообще кладезь знаний. Её главное достоинство в том, что она никогда ничего не говорит под руку.

«Не то что ты», – гундосит в звенящей голове голос.

А опыта и знаний у неё не просто больше, чем у меня, а гораздо, гораздо больше. И врачебное мышление на высоте. Это невозможное сочетание – кладезь знаний и умение молчать – меня полностью в ней подкупает. Или Ирка вон…

– Проконсультируешь? – Аля протягивает телефон, с опаской косясь на шейный воротник.

– Давай.

– Скажите, – в трубке слышится мужской голос. – У моего щенка ухо сначала встало, а потом упало. Потом опять встало и опять упало.

– Ну, – размышляю я. – Может, ему глюкозамина или хондроитина не хватает. Подавайте желатин с едой, что ли…

– Ой, а мне желатин можно? – перебивает меня мужчина, громогласно хохоча на том, не побоюсь этого слова, конце.

О-о-о, Боже! Я начинаю хихикать, и шея напоминает о себе резкой болью. А-ха… Ха… а-а-а…

У кого «на полшестого», желатин не поможет! Женщина может помочь… И то не любая.

Внутренний голос тоскливо вздыхает. Запиваю обезбол кофейком.

…Следующим идёт полноценный приём.

– Это Семён… и Мурзик, – хозяева достают из двух переносок взрослого сиамца и беспородного котёнка камышовой окраски. Котёнок уже подросший – этакий молодой и шустрый парень.

– Может, по одному? – глаза разбегаются при виде котов, стремящихся удрать в разные стороны.

– Ну, они отравились одновременно, – говорит хозяйка. – Говяжьим фаршем.

– Ясно, – отвечаю я.

Сырой фарш, купленный накануне, поели с удовольствием оба. И оба теперь блюют и отказываются от еды. Привиты. Ёлки с дождиком дома нет. Несмотря на очевидность вины фарша, пытаю их дальше: совпадения никто не отменял. Температура у Семёна чуть повышена. У Мурзика – норма.

В итоге предварительным диагнозом признаю пищевую токсикоинфекцию, плюс в голове крутится букет из тех названий, что я не рискую и произнести. Назначаю курсом симптоматические капельницы и энтеросорбенты, полагая, что больше их не увижу. Подумаешь: лёгкое отравление!

И в этом я ошибаюсь…

…Дальше идёт тёмно-серая череда терапевтических пациентов.

Между делом наскребаю клеща хейлетиеллёза, вяло попискивая от восторга. Разглядываю его под микроскопом: клещ – красавчик, хаотично шевелит лапками, плавая среди кошачьих волос. Даю посмотреть на него владельцам – это всегда впечатляет.

Чесоточный клещ Cheyletiella blakei, обнаружен у кота.

…Потом нахожу клеща у крысы, радостно восторгаюсь: «Вот это да! Клещ! Ух ты!» Тоже показываю его хозяйке. Лечить крыс я умею только потому, что под рукой иностранная книга, посвящённая экзотам и грызунам. В академии этому не учили, так что надо навёрстывать.

Чесоточный клещ Radfordia affinis, обнаружен у крысы.

…Потом две женщины приносят переноску с двумя же кошками.

Нахожу отодектозных клещей. Сегодня День Клещей, не иначе.

В ушах у обеих кошек гора и маленькая тележка чёрных корок, типичных для ушной чесотки. Поочерёдно заворачиваем кошек в полотенце, оставив снаружи только бошки, и промываем уши тёплым физраствором.

Промывать нужно аккуратно, чтобы сильной струёй не повредить барабанную перепонку. Солёненькая жижка щиплет ранки внутри ушей – повреждения от клещей – и кошки орут, как потерпевшие, яростно тряся головами: еле успеваю накрыть им уши марлевой салфеткой перед очередным извержением грязных корок. В заключение обрабатываю препаратом от клещей. Шоу это всегда яркое, мокрое и шумное, так что, когда всё закончено, с облегчением вздыхают все: я, кошки и особенно их владельцы. Было бы корок поменьше – можно было бы ушным лосьоном обойтись, если барабанная перепонка целая…

– Всё!

Это любимое слово-пароль, значение которого быстро уясняют все животные уже на первом приёме. Кошки отправляются в переноску.

…Потом промываю мочевой пузырь котам после острой задержки мочи, – по закону парных случаев они тоже приходят один за другим, почти одновременно. Это повторники с подшитыми мочевыми катетерами, в памперсах и с воротниками, – находиться во всём этом обмундировании дискомфортно, но никуда не денешься.

Вот коты, упакованные в новые памперсы, лежат под капельницами.

– Иди, поешь, – заботливо говорит Аля. – Я послежу.

В ординаторской заталкиваю в себя сопливую кашу-овсянку. К ней прилагается чай с песочной печенькой – Аля купила к обеду целый пакет – и на десерт пара колёс обезбола. А жизнь-то налаживается7373
  Фраза из анекдота про мужика, который решил повеситься, но нашёл в углу бутылку с остатками водки и початый чинарик, и передумал.


[Закрыть]!

На глаза попадается новый журнал: судя по фотографии на обложке он целиком посвящён болезням печени. Круто! Успеваю мельком пробежаться по оглавлению… Вау, переводное издание! Вот только когда читать?

Обожаю нашу библиотеку, – там обитает множество толстых умных ветеринарных книг. В сомнительных случаях всегда можно сказать хозяевам: «Подождите», подняться, быстренько закопаться в литературе и вынести грамотный вердикт. То же самое касается непонятных экстренных пациентов, и тут решение одно: оставить товарища на стационар, сделать анализ крови и постепенно разобраться, что с ним. И журнальчик я, пожалуй, прочту в ближайшее время.

«Журнальчик», – акцентирует моё внимание забавным словечком внутренний голос.

Спускаюсь обратно. Отпускаю котов.

…Следующий – снова кот с острой задержкой мочи. Катетеризирую на эпидуре.

Дальше – кот, кажется сожравший новогодний дождик.

Потом несколько стационарных.

И к вечеру меня ждёт грандиозный трэшак.

– Заносите! – кричит взволнованно Аля кому-то снаружи, распахивая пошире дверь.

На пороге возникает ухоженная, но заплаканная женщина. Она заносит истощённого до ужаса шарпея, из-под хвоста которого льётся кровавая чача цвета и запаха протухшей мясной воды вперемешку со слизистыми кусками кишечника. Всё это впитывается сбоку в пальто, к которому женщина невольно прижимает собаку. Ужасный запах бьёт в нос.

Женщина кладёт шарпея на стол. Она пытается держаться, и это ей почти удаётся. Голос дрожит:

– Всё, да?

Собака ещё жива.

– Что случилось? – задаю стандартный вопрос. За то время, пока произносятся эти два слова, мне чудом удаётся успокоиться самой.

Выясняется, что у пса обнаружили опухоль где-то на позвоночнике, и в другой клинике ей назначили химиотерапию сразу из двух препаратов. В побочке к этим препаратам числятся: «Желудочно-кишечные кровотечения, стоматит, тошнота, рвота, диарея, боль в животе, анорексия, стоматит, поражение печени, включая гепатоцеллюлярный некроз и тромбоз печеночных вен». Выглядит это огромной вонючей кровавой лужей с кусками слизистой оболочки кишечника, в которой лежит задняя часть тощего, словно скелет, шарпея. Хозяйка едва сдерживает слёзы.

Поток жижи не прекращается. Пелёнка, в которую я оборачиваю заднюю часть собаки, пропитывается мгновенно.

– Нужно взять кровь на экспресс-анализ и начать выводить из шока.

Женщина быстро-быстро кивает.

Сашка, прибежавшая на выручку, мастерски ставит катетер, и мы нацеживаем две маленькие пробирки крови. У собаки не только шок и желудочно-кишечное кровотечение, но и давление ниже плинтуса. Слизистые белые. Донор. Нужен, по всей вероятности, донор.

Бегу наверх делать кровь, но уже через пять минут прибегает Сашка. Под громкий шум центрифуги она кричит:

– Всё! Она умирает!

Бегу следом за Сашкой вниз. Так и есть. Предсмертные судороги с короткими вдохами. Мне очень жаль. Предлагаю помочь, эутаназию. Женщина согласно кивает.

– Можете в холле подождать, – говорю ей.

– Нет. Я останусь, – и она начинает плакать.

Мы стремительно набираем препараты и помогаем собаке уйти.

– Я только денег с собой не взяла, – шепчет женщина, по лицу которой струятся слёзы, – сейчас привезу…

– Только не торопитесь.

Не хватало ещё ДТП. Протягиваю бумажные полотенца, указывая на испачканное пальто. Женщина, словно в замедленной съёмке, неловко отрывает несколько листков от рулона, заторможенно трёт кровавые пятна и, продолжая это делать, уходит, совладав с дверью только с третьего раза.

Иду наверх прочесть результаты анализа. Там полная жопа плюс почечная недостаточность, – шарпеи славятся амилоидозом почек7474
  Наследственная лихорадка шарпеев (FSF – Familiar Shar-Pei Fever) – генетическое заболевание, характеризующееся рецидивирующей лихорадкой, отеками в области суставов, поражением почек и серозных оболочек.


[Закрыть]. Он был бы не жилец даже после переливания. Даже если бы мы попытались убрать побочку от двух этих сильнейших препаратов.

Химию делали в пятницу, и вот в среду такой кошмар: мёртвый истощённый шарпей в кровавом месиве из кишок…

Химиотерапия – это риск. Некоторые опухоли прекрасно реагируют на неё, – например, венерическая саркома: несколько внутривенных вливаний согласно алгоритму, и опухоль рассасывается, будто и не бывало. Или лимфома медиастинальная – та, что вырастает в грудной клетке у лейкозных котов – отличный даёт ответ. Или в носу такая же вырастает, выдавливая глаза, мешая дышать – тоже рассасывается. При грамотной химии у пациента бесспорно улучшается качество жизни даже при системном мастоцитозе, неоперабельной форме рака лёгких и молочной железы. Но часто жизнь продляется лишь на пару месяцев или лет, – в зависимости от стадии и вида опухоли.

Химиопрепараты вводят внутривенно, подкожно или дают в виде таблеток. Есть фазы индукции7575
  Индукция – (от лат. Inductio) введение.


[Закрыть] длиной от полутора до трёх месяцев – когда вводят препараты раз в неделю, две или три. И фаза поддержания ремиссии7676
  Ремиссия – (от лат. Remissio) ослабление, понижение.


[Закрыть], которая может длиться всю оставшуюся жизнь. Дозу рассчитывают не по весу, а на площадь тела.

Я в химии – ни бум-бум; слишком узкая специализация. Максимум, что могу – это лечение венерической саркомы, – главное чтобы ни капли мимо вены не попало, а то жди лютый некроз. Но это максимум.

Некоторые вон рак грибочками лечат и содой. Тибетская медицина, наверняка, знает другие методы – чакры подвигать, травки попить, осознать что-нибудь. Но я не королева Единорогов и вряд ли ей стану.

«Продвинутые врачи интраоперационную электрохимиотерапию фигачат с блеомицином и локальным введением хлорида кальция, или криодеструкцию7777
  Криодеструкция – процесс разрушения биологических тканей с помощью крайне низкой температуры.


[Закрыть] вон запиливают, а не трындят про единорогов».

Да, эту ЭХТ7878
  Электрохимиотерапия – метод основан на введении в опухолевый очаг цитостатика и дальнейшем воздействии электроимпульсами, что увеличивает эффективность цитостатика в шестьсот-восемьсот раз. Часто применяется совместно с хирургическим лечением.


[Закрыть] применяют при нескольких видах рака: постинъекционной фибросаркоме, перианальных опухолях, плоскоклеточной карциноме, мастоцитоме, лимфоме и меланоме, – особенно, когда опухоль выросла во рту или она большая и нет возможности отрезать её с необходимым захватом. Суть состоит в деполяризация клеточных мембран раковых клеток электротоком, за счёт чего в сотни раз повышается биодоступность противоопухолевых препаратов, введённых перед воздействием. Крутая штука, короче. И нужен всего-то: аппарат из-за границы, хирург-онколог и стопицот знаний. И вытяжка. И цитостатики.

– Аля, кварц, – я объявляю перерыв, просто чтобы прийти в себя.

Наступают блаженные десять минут долгожданного отдыха.

Потом я принимаю ещё повторников, на которых мозгу и психике можно отдохнуть, так как эти пациенты идут на поправку.

…Дальше уединяюсь в хирургии, где комментирую по телефону анализ крови и через некоторое время краем уха слышу маты и оскорбления, щедро несущиеся из кабинета.

Дверь в операционную распахивается, и врывается пунцовая Аля.

– Срочно прими их! Срочно! – кричит она, хватая воздух ртом.

«Да что случилось?» – спрашиваю её глазами, на секунду отвлекаясь от комментирования анализов.

– Там скандал, – Аля всхлипывает. – Кошка с аденокарциномой.

Какой-то день опухолей сегодня, да?

Показываю ей жестами, что у меня тут самой по анализу крови смертник, и я не могу бросить трубку, не договорив. Аля в панике убегает.

Пока я иду по коридору, ужасающий скандал всё разрастается. Захожу. Возле смотрового стола стоят две женщины. Здороваюсь с ними.

– Она убила её! Убила! – вместо приветствия эксцентрично причитает одна из них, заламывая руки.

Аля жмётся в углу, слушая обвинения, будто направленные в её адрес: глаза полны ужаса и осознания суровой должности админа, а руки прижимают к груди назначение, с которым женщины принесли свою кошку.

Невозмутимо беру его, изучаю написанное.

Кошка лежит на столе, на круглой подушке. Это сфинкс. Мордочка сильно деформирована из-за уродливого разроста на скуле. На шею надет воротник.

– Адено… – всхлипывает женщина, – карцинома…

Назначение выдано онкологической клиникой. Там же назначены капельницы. Чем я могу помочь?

– Они на капельницу, – жалобно пищит из угла Аля. – Сделаешь? – и шмыгает носом.

– Вы не против? – спрашиваю женщин.

Согласны. Уже хлеб. Набираю препараты – это не химия, все из серии поддерживающих. Для безнадёжных раковых есть такой термин – паллиативное лечение, когда болезнь уже не победить, а поддержать хоть чем-нибудь надо.

Оказывается, скандал вызван тем, что, когда они впервые попали к нам, доктор не разглядела в прыщике начало аденокарциномы. Сказала наблюдать и прийти, если что, повторно через неделю. Видимо, из того маленького новообразования взять цитологию не представлялось возможным, а озадачивать хозяев заранее страшным диагнозом не захотелось, или же картина действительно не вызвала серьёзных опасений, – всего этого я наверняка не знаю. Это вполне мог оказаться назревающий апикальный абсцесс от больных зубов, коими сфинксы славятся.

Словом, они пришли через неделю – прыщик стал больше. Доктор заподозрила неладное и дала им адрес онкологической клиники. Они поехали не сразу, а ещё через пару недель, когда опухоль захватила уже полчелюсти, изрядно её деформировав. И врачи той клиники сказали определённо и с обвинением:

– Если бы вас направили сразу, мы бы назначили химию, и у кошки всё было бы хорошо. А теперь, извините, поздно.

Хозяева, естественно, поняли это однозначно: виноват врач, что принимал их первым.

У кошек рак слишком часто бывает злым – именно поэтому, обнаружив подозрительный прыщик на ухе, продвинутые хирурги предпочитают отрезать ухо тотально, под основание. С отправкой на гистологию, разумеется. А тут, считай, проглядели «прыщ».

Мне жалко и кошку, которая обречена, и её хозяев. И ещё я думаю о шарпее, который полчаса назад умер у нас на столе на пятый день после начала химиотерапии. При аденокарциноме тоже её применяют.

– Химия – не панацея, но она могла бы помочь и сейчас.

При грамотном назначении. Только где вот искать такого врача?

Это точно не я, – у нас ни схем таких нет, ни препаратов.

Доделываю капельницу, забинтовываю катетер. Прокричавшись и проплакавшись, женщины молча уходят.

– Ну, ты как? – спрашиваю Алю.

Подвывая и размазывая тушь по щекам, она выходит из угла, – приходится обнять её, чтоб успокоить.

– Они меня чуть не поби-и-или, – жалуется Аля. – С ме-е-еста в карье-е-ер… Ворва-а-ались…

…А вечером поступает лабрадор с подозрением на отравление.

С грохотом входных дверей и криком: «Пропустите!» к нам врывается крепкий мужчина и с ходу кладёт собаку на стол: у лабра судороги, рвота и полукоматозное состояние.

– Сердце остановилось! Я его только что… реанимировал!.. Помогите! – отдуваясь, тараторит он.

Хватаю стетоскоп. Сердце? Стучит, но брадикардия7979
  Брадикардия – замедленная частота сердечных сокращений.


[Закрыть]. Слюни текут рекой, как будто собаку немилосердно тошнит. Судороги с признаками отравления… яд догхантеров, что ли?

– Что-то съел на улице? – веду допрос, параллельно ставя внутривенный катетер: собака сильно и судорожно дёргает лапами, и мужчина, который держит их, пытаясь помочь, невольно мотыляется вместе с ними.

– Мог, – сухо отвечает он, изо всех сил упёршись боком в край стола и крепко зафиксировав лапы руками. Умудряюсь в перерывах между конвульсиями попасть собаке в вену и быстро примотать катетер пластырем. Набираю две пробирки для анализа крови – капли брызжут во все стороны, заляпывая стол красным.

– Раньше судороги были? – нужно исключить хотя бы эпилептиформные припадки.

– Не было, – отвечает мужчина. И добавляет: – Моим соседям месяц назад отравили собаку. Тоже с судорогами. Теперь, похоже, взялись за нас.

– В аптеку, быстро! – пишу на листочке противоядие. – Берите всё, что есть. Шесть пачек точно.

Мужчина исчезает, а я откапываю из заначных закромов несколько ампул спасительного препарата и постепенно добавляю их в капельницу. Собаку продолжает колбасить, она без сознания. Даю параллельно наркоз. Яд действует и на сердце, ведь сердце – это тоже мышца, поэтому судороги нужно снимать во что бы то ни стало. Смерть от этого яда потому и происходит: спазм мышц диафрагмы, из-за чего становится невозможно дышать, дополняется спазмом миокарда. Очень страшная, чудовищная смерть на самом деле.

Так, подтащить поближе реанимационный набор, интубационные трубки и прочее…

Возле стола на полу образуется лужа слюны. Не поскользнуться бы.

Надеюсь, эти догхантерские замашки не примут размер эпидемии. По иронии, яд, который они применяют, продаётся в аптеке свободно, а вот антидот к нему есть далеко не везде. Но это ещё что! К крысиному яду вообще эффективного противоядия не достать! Сложность с крысиным состоит в том, что действие его проявляется не сразу, а через несколько дней, когда запасы внутреннего витамина К, ответственного за свёртывание крови, заканчиваются, а новый не вырабатывается. Кровить начинает отовсюду и сразу. Признаки могут удивлять: помимо носовых кровотечений, кровохарканья, слабости, бледности и одышки может наблюдаться кровь в моче и кале, синяки, кровоточивость дёсен, вздутие живота, дрожь, а так же хромота – при гемартрозе – или парез, паралич, судороги – при кровоизлиянии в головной или спинной мозг.

Что интересно – в процессе жизни кровеносные сосуды постоянно травмируются, получая микротрещины, и успешно «латаются» за счёт резервов и отработанной системы остановки кровотечений. Поэтому в случае подозрения на отравление крысиным ядом показано ограничение в движении как минимум на неделю.

Родентициды второго поколения более коварны, чем первого – они могут воздействовать на систему свёртывания в течение месяца после поедания приманки, так что и курс лечения длится не меньше. Таких пациентов даже колоть нежелательно, из-за образования синяков и кровоподтёков, и лучше давать витамин К8080
  Витамин К, он же Конакион. Начальная доза в первые два дня 2,5мгкг, затем 1мгкг 2 раза в день курс 7 дней. При отравлении родентицидами второго поколения курс продлевают до 4—6 недель в дозе 1мгкг раз в неделю.


[Закрыть] в таблетках или вливать раствор для инъекций в рот. Действует препарат не сразу, а только – в лучшем случае – через шесть часов, так что тут только срочное переливание крови может спасти. А потом уж нужно догоняться витаминчиком, ежедневно проверяя длительность кровотечений – например, по царапине на десне: в норме через минуту кровь должна остановиться.