Текст книги "Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное"

«А теперь поговорим про Болезнь Виллебранда8181
  Болезнь Виллебранда – генетически обусловленная «гемофилия».


[Закрыть]!»

Ой, ну нет, нет.

У нас тут явно не крысиный яд, и антидот другой – часть его колю внутримышечно. И дальше встаю перед выбором. Ненавижу, кстати, выбирать. Дело в том, что если это действительно отравление препаратом, который догхантеры используют в своих приманках, то антидотом для средней дозы яда является шестьдесят миллилитров противоядия. То есть шесть упаковок сразу. Внутривенно. Это офигенно много, просто нереальная куча ампул! К тому же нужно быть твёрдо уверенной, что это тот самый яд, потому что, если верить другим иностранным источникам, антидот сам по себе способен вызвать остановку сердца. То есть, если это не отравление или яд другой, то такой дозировкой я рискую грохнуть собаку. Что бы я ни сделала – остановка сердца маячит перед глазами, словно плакат, написанный большими красными буквами.

«Она убила её! Убила!» – в голове гулким эхом звучит голос хозяйки сфинкса; по спине пробегает ледяная волна.

Отгоняю эту мысль. Ладно, начнём с крови. Через несколько минут анализатор выдаёт мне листок с показателями: повышен только один печёночный, остальное в норме. Очень похоже на отравление.

Хозяин собаки врывается в кабинет и шумно вываливает из-за пазухи на стол пачки с препаратом.

– Вот! – говорит он. – Всё, что было, скупил.

– Отлично.

Ахалай-махалай, где мой бубен? Ненавижу рисковать. Ненавижу.

Мегамедленно капаю лабру еще одну пачку в бутылке физраствора, остальное – просто жижка со вкусным сбалансированным составом для форсированного диуреза. Ещё бы с калием не прогадать, но таких анализов наш аппарат не делает.

Вспоминается чёрная беспородная собака со странной глубокой язвой вокруг морды.

– «Неизвестной этиологии», – процитировал поставленный коллегами диагноз её подслеповатый пожилой владелец, обошедший уже не одну клинику.

Язва, меж тем, была столь глубока, что доходила до костей верхней и нижней челюсти, и была с сильно разросшейся, рыхлой грануляцией по краям.

– Сначала есть стал плохо, – объяснил мужчина. – Потом вообще отказался. И – вот.

Мы взяли собаку в операционную, чтобы зашить язву, зачистив края, и на дне её обнаружилась… чёрная круглая резинка. То есть, пока хозяин отлучался по делам, оставив собаку привязанной возле своего дачного домика, кто-то надел его чёрной собаке на морду чёрную же резинку. Чёрное на чёрном, естественно, осталось незамеченным, особенно учитывая, что зрение у хозяина было не ахти. И эта самая резинка, сжимаясь, проела ткани до самых костей. Добродушность собаки, которая даже на привязи не проявила агрессии, послужила ей недобрую службу.

Надо было видеть глаза мужчины, когда мы вручили ему причину долгой, хронической, неизлечимой язвы его собаки! Минут пять он стоял неподвижно, глядя на свою ладонь с лежащей на ней чёрной полоской разрезанной резинки. Это я к тому, что живодёры бывают крайне изощрёнными в своих нездоровых фантазиях.

Хорошо бы им тоже надеть такую резинку на… Впрочем…

И это могли быть дети, также лишённые чувства ответственности.

Или вот ещё случай. У знакомой, живущей в загородном доме, была хаски, которая громко лаяла. Соседи жаловались и с завидным постоянством подкидывали через забор приманки с ядом. Доверчивая собака неизменно их хавала, травилась и лежала под капельницами. В итоге знакомая сдалась и сделала ей операцию на голосовых связках. Собака лаять перестала. И через месяц её опять отравили. Значит причина в другом?

Лабр между тем спит. Периодически прикладываюсь к его груди стетоскопом и, замерев, слушаю сердце. Стучит. Всю капельницу я пристально смотрю за состоянием собаки – это основное правило. Если на внутривенном введении пациенту становится хуже, то нужно или остановиться, или убавить скорость, или откорректировать состав. Собака относительно стабильна, и в середине капельницы моя смена кончается.

…Дежурить в ночь выходит Сергей, и я передаю ему лабра. Некоторое время поизучав мои назначения, он слегка корректирует состав препаратов, и я не спорю, – просто не знаю наверняка, отравление ли это, и если да, то чем, – и никто не знает. Если это оно, то остаётся только надеяться, что почки справятся с выведением яда, а уж мы им поможем, чем можем.

Ухожу домой.

Голова гудит, но от крайней степени усталости мыслей нет. Поэтому, видимо, люди и страдают трудоголизмом – доходят до изнеможения с тем, чтобы избегать того, что не хочется слышать. Ничем не отличается от алкоголизма – такое же медленное и планомерное самоубийство.

Неожиданно из темноты на полной скорости, с рычанием и готовностью вцепиться на меня набрасывается собака. Я резко останавливаюсь. Страха нет, так как я слишком устала даже для этого, поэтому стою, сохраняя спокойствие. И адреналина от меня не дождёшься, прости, дружище.

Собака – огромный лабрадор – тыкается мне мокрой мордой в руку и предупредительно рычит, оголив зубы, – так и стоим. К нам, изрядно качаясь, подходит пьянющая женщина и берёт собаку на поводок. Просто жду. Забирает она её молча, даже не извинившись.

Удивляюсь я тоже молча: надо же… лабрадор! Порода такова, что собака должна сохранять дружелюбие, даже когда ей наступают на пальцы лап, а тут – такая агрессия.

Чо происходит… День непонятных лабров, что ли?

* * *

Серёжка сообщил, что собакену после капельницы полегчало, и к утру он стал бодр и весел. Уф… бубен – моё всё…

* * *

Шея после звёзд на льду продолжает орать на пару с головой. Ем таблетки. Из-за ночных смен вдобавок сбился режим сна: ночью лежу с бессонницей, а днём хожу, как сонная муха, – муха с воротником.

Поддавшись истошным крикам шеи, я обзваниваю ближайшие массажные салоны и записываюсь к какому-то остеопату. Ползу на приём. Цены у них, конечно, космические, но боль сильнее.

Боль, ты главный земной начальник, все подчиняются только тебе.

«Ать-два, тарщ майор!»

До кабинета меня провожает девочка-админ, похожая на Алю – скромная, приветливая и чувствительная. Знакомит с массажистом.

– Олег Александрович, – говорит она, улыбаясь ему глазами.

Я встречаюсь взглядом с высоким статным мужчиной, и моё сердце расплавляется от нахлынувшего блаженства. Хм…

Он внушительного роста… Большие руки… Лысый, что ничуть не портит внешнего вида, а, скорее, добавляет харизмы. Одет в сиреневую медицинскую форму. Голос…

– Здравствуйте, – здоровается он и жестом приглашает пройти в кабинет, параллельно обращаясь к админу: – Светочка, Вы покушали? С утра я наблюдал, как Вы выскочили на улицу раздетой – не делайте так, я переживаю.

Заботливый какой, ишь ты… Аж завидно. Голос – это нечто… Глубокий, бархатный, многогранный.

Раздеваюсь за ширмой, плюхаюсь животом на кушетку и пытаюсь расслабиться. Звучит медитативная музыка, пахнет пачули.

– Что беспокоит? – голос Олега Александровича слышится сбоку.

– Шея, – мычу я, уткнувшись лицом в дыру на кушетке.

– Понял, – кратко отвечает он и накладывает на меня масляные тёплые руки.

Я погружаюсь в самое фантастическое переживание массажа из всех, деланных мне когда-либо ранее. Это не просто врач. Это будто сам Бог массирует его руками. Я распластываюсь, будто желе, не в силах сопротивляться его ладоням, блуждающим по телу нежно и непрерывно. Мышцы расслабляются и обмякают всё больше. Под конец сеанса я улетаю в некое измерение, растеряв все мысли, – голова пустая, как колокол. Поднимаюсь с кушетки. Плыву вбок, едва не впилившись в стену. Олег ловит меня в этом движении и приземляет на кушетку обратно:

– Полежите. Сейчас корабли причалят…

Но ни через десять, ни через пятнадцать минут корабли никуда не причаливают.

– Это от того, что кровь прилила к голове, – объясняет он про сей странный и сильный феномен.

…До дома дохожу на полнейшем автопилоте. А, казалось бы, обычный массаж… Видать, массажист не обычный.

Глава 14. Журнальчик

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги (Л.Н.Толстой).

– Вот, – женщина явно встревожена. – Мурзик сразу пошёл на поправку, а Семён никак не хочет.

Мусолю в руке своё же назначение: «Пищевая токсикоинфекция, отравление говяжьим фаршем». Шея болит, и это мешает думать. Всё ещё не могу крутить головой.

Олег Александрович сказал, что после массажа может быть обострение, и надо приложить на шею или холод, или тепло. «Вы бы определились», – посмеиваясь, парировала я. Ничего и не приложила.

Так, коты… Судя по всему, они исправно ходили на капельницы. Камышовые беспородные потому и любимы врачами так сильно, что выздоравливают на порядок быстрее, а вот породистые… Мурзик за три дня пришёл в норму. Изучаю назначение Семёна, которое пестрит корректировками, дополнительными анализами и исследованиями: отравление не прошло бесследно и вылилось в махровый холангит8282
  Холангит – воспаление желчных протоков.


[Закрыть] – этот диагноз на заполненном бланке УЗИ значится окончательным. Скорее, триада даже: печень, поджелудочная и кишечник у котов обычно воспаляются одновременно, – одно тянет за собой другое. Панкреатитом сиамцы болеют чаще других котов, так же, как и йорки, шнауцеры и пудели – среди собак.

Вот он, сидит передо мной на столе, сиамский кот. Порода накладывает на него свой список потенциальных болезней помимо нынешнего. И сейчас ему крайне плохо. Летаргия – кажется так называется это: кот сидит неподвижно и смотрит в точку. В первый день-то чуть со стола не сбежал, а тут… Щупаю живот: словно резиновый, Семён с трудом распрямляется, когда я подбираюсь пальцами к рёбрам. Глубже трогать не даёт, с усилием сворачивается обратно в комок. Обезвожен. Температура ниже нормы.

– Ест? – спрашиваю хозяйку.

– Нет, не хочет.

Больше недели уже не ест – это очень и очень плохо, так как чревато атрофией кишечных ворсинок и липидозом печени. Принудительно кормить, запихивая еду – не вариант, – сколько раз таким образом только прививалось полное отвращение к корму.

Обычно таким пациентам устанавливают энтеральный зонд для принудительного кормления, один конец которого оказывается в желудке, а другой выводится через ноздрю и подшивается к коже головы. Но техника установки требует крепких нервов, так как оба конца пропихиваются через разрез пищевода сбоку шеи и под наркозом. А там сонная артерия и ярёмная вена, наминутчку. На такое, на живом пока ещё коте я пойти не могу.

– Усыпите его, – тихо произносит женщина. Её муж стоит рядом, молчит. – Мы уже и на УЗИ ходили, и всё делали… Денег нет больше. Анализы пересдавали дважды…

Кот, действительно, выглядит плачевно. Внутривенный катетер давно снят. И самый решающий аргумент – нет денег. Чувствую себя беспомощной и виноватой. Время тянется. Нужно принять решение, а я не могу. Что же делать? Так, анализы… с повышением печёночных показателей.

«Журнальчик», – звучит колокольчиком в голове.

Так у меня до него руки и не дошли, а тут вот вспомнилось.

– Не торопитесь никуда? – спрашиваю с надеждой.

– Да нет, – отвечает женщина. – Спешить уже некуда.

– А уколы колоть умеете? – в голове зарождается план дальнейших действий. – Подкожно, в область холки. Это несложно.

– Да сумеем, наверное, – отвечает женщина с безнадёжной усталостью, и я рада её ответу: только, пожалуйста, не настаивайте на усыплении – этого мне сегодня не вынести.

Беру скрученного в комок Семёна, взвешиваю его и возвращаю:

– Вы его пока в переноску посадите и подождите немного. Мне нужно посовещаться, – говорю я. – Можете присесть.

Соглашаются подождать. Кота, правда, в переноску не прячут, но он никуда и не убегает, будто уже не живой.

С журнальчиком я уединяюсь в ординаторской, где и происходит молниеносное штудирование статей. Весь журнал посвящён болезням печени, и там есть всё: симптомы, дозы, препараты, виды холангитов. Так… Оперативное лечение при портосистемных шунтах у йорков… не то… А, вот, целая статья про холангиты у кошек!

Выясняется, что при отравлениях, сопровождаемых холангитом, иногда повышается температура – вот это новость! Значит, лихорадка – не всегда показатель вирусных болезней, и при отравлениях тоже возможна!

Быстро выписываю на листочек препараты, пересчитываю дозы, ищу аналоги в медицинском справочнике. Ординаторская наполняется шелестом страниц и моим нетерпеливым сопением.

Подошедшая было Аля с полувзгляда понимает, что сейчас меня лучше не трогать. Она переводит взгляд на монитор, где видно кота Семёна, неподвижно сидящего на столе, и его хозяев: женщину, примостившуюся на краешке стула; мужчину, стоящего рядом. Мой карандаш с хрустом ломается, и Аля молча протягивает свою ручку. Благодарю на автомате, пишу дальше. «Противопоказания…» Зачёркиваю одно, исправляю другое, третье, пятое. Пишу начисто.

Вот… вот… Назначу ему для аппетита препараты: один в таблетках, на месяц; другой в уколах. И поменяю антибиотик. Два укола и крошка таблетки в день – нормальный расклад для безнадёжного Семёна и его уже безденежных владельцев. Один из препаратов серьёзный – из-за побочных эффектов я обычно всячески избегаю его в своих «рецептах», – поэтому дозу выбираю минимальную из предложенной в журнале. Последний шанс для Семёна с его холангитом и нежеланием жить всяко лучше, чем усыпление.

С исписанным листком возвращаюсь к владельцам.

Объясняю алгоритм:

– Курс долгий. Резко отменять препарат нельзя. В течение месяца сведёте дозу на «нет» – медленно и постепенно.

Женщина осторожно кивает, разглядывая новое назначение.

– Второй препарат нужно колоть. Смотрите, я покажу…

Набираю ампулу в шприц, оттягиваю Семёну кожу на холке, колю, – кот реагирует на введение вяло, чуть отодвинувшись вбок. Реакция на этот препарат обычно гораздо более агрессивная.

– Я поняла, – кивает женщина.

Мужчина сажает скрюченного кота в переноску. Всех вроде бы всё устраивает. Уходят. Я думаю, что больше не увижу Семёна, но опять ошибаюсь.

– Ручку… Верни… – говорит Аля из-за спины.

Обнаруживаю, что нервно грызу синий пластмассовый колпачок.

***

…Таня, с которой мы сегодня работаем, принимает беспокойного слюнявого бенгала. Четыре дня кот ничего не ест. Прививок нет. И: рвота, рвота, рвота.

«Отравление?» – вопросы, вопросы…

А ещё он не даёт дотронуться до шеи или прикоснуться к челюсти, начиная яростно сопротивляться. Его хозяйка стоит у стола рядом.

– Заглянем в рот, – предлагает Таня.

Мы заворачиваем кота в полотенце, оставив снаружи голову, открываем ему пальцами рот, – кот дико орёт и пытается вырваться.

Под языком чисто.

Волновать животных нельзя хотя бы потому, что от этого начинают волноваться их владельцы. Отпускаем.

«Вирусняк, что ли?» – вопрошает мой внутренний наблюдатель.

Калицивироз, который проявляется язвами во рту, или ринотрахеит, поражающий глотку, вполне могут вызвать такие слюни и отказ от еды. Да даже панлейка, из-за тошноты. Но температура-то в норме.

Рот чист, под языком – пусто, и это, похоже, не вирусняк.

– Пойдёмте на рентген, – говорит Таня владельцам.

…На снимке обнаруживается игла – обычная, швейная, довольно длинная. Встала поперёк глотки. Увидеть её, открыв рот, было невозможно – засела глубоко.

Итак, диагноз есть: «кошка-белошвейка».

Рентген кота с инородкой в горле (игла с ниткой).

Игла – очень частая находка в кошках, – особенно с ниткой. Привлекает их колючесть этой игрушки. Проглоченная, она либо застревает в глотке, как это получилось сейчас, либо проходит дальше. Был случай, когда игла, проткнув кишечник, вышла в мышцы бедра и оказалась случайной находкой – врач делал рентген совсем по другому поводу.

Если там и нитка ещё, то всё усугубляется повреждением кишечника – вплоть до его прорезания – и перитонита. Даже простая нитка может вызвать серьёзные проблемы, как это было у некоторых кошек-пациенток после банальной стерилизации. Выяснилось, что кошки, стремясь избавиться от послеоперационной попоны, вылизываясь, языком распускали завязки на нитки, которые и заглатывали. Так что во избежание подобных осложнений на завязках нужно вязать узелки – на самых кончиках.

Таня фоткает кота ещё раз, чтобы посмотреть, не собран ли в гармошку кишечник. Нет, не собран, так что, надеюсь, резать не придётся, даже если нитка имеется.

Ставим катетер и забираем пациента в операционную. Иголка оказывается со стороны глотки наполовину воткнутой в язык. Держу коту голову так, чтобы шея была вытянута, и попутно открываю за него рот, пока Таня манипулирует инструментами, стараясь аккуратно извлечь иглу. Наконец это удаётся, но вслед за иглой тянется слюнявая нитка… Затаив дыхание, извлекаем её – она выползает легко.

Фух! Кот быстро приходит в себя после наркоза.

Бенгальский кот выходит из наркоза после извлечения инородки.

По закону парных случаев дальше – опять инородка, но на этот раз в лапе. Рыболовный крючок. Мужик в сопровождении пятерых шумных приятелей заносит ватное одеяло, и от изобилия людей в кабинете становится тесно. Все они в ватниках и валенках с чёрными калошами, – видимо, рыбаки.

– Предупреждаю: она дикая! – говорит мужик.

Внутри меня всё сжимается.

Он вытряхивает на стол всклокоченную трёхцветную молодую кошку. Довольно легко она даёт себя зафиксировать, и вот мы уже разглядываем гигантский рыболовный крючок – тройник – и лапу, которая нашпигована на него двумя мякишами, насквозь.

– Мы хотели плоскогубцами снять! – поясняет мужик за всех. Станешь тут дикой.

– На наркоз согласны? – спрашиваю его. Кивает.

Наркозим внутривенно, и кошка облизывается, обмякает.

– Крючок целым нужен? – ради порядка спрашиваю я.

– Не-е-ет! – басят мужики разом: хор такой, что стены гудят.

Огромные кусачки мне в помощь. Протираю их спиртом. Поливаю лапу антисептиком. Прицеливаюсь со словами:

– Так, закрыли глаза!

Щёлк! Кусок улетает куда-то на пол. Щёлк! Откусанный второй остаётся лежать на столе. Извлекаю остатки крючка, накладываю мазь и повязку. Кошка выходит из наркоза, делаю антибиотик.

Мужики кладут её в одеяло, да так и уносят.

В последнее время всё больше поступает безнадёжных и неизлечимых, – череда смертей и усыплений изрядно действует мне на нервы. Так что кошка с крючком – как глоток свежего воздуха в этом бесконечном потоке тяжелобольных.

Ловлю себя на том, что глупо улыбаюсь, когда приносят «просто показать» какого-нибудь котёнка или щенка, чтобы проконсультироваться по поводу кормления и содержания. Первые три минуты просто наслаждаюсь его присутствием, копошась пальцами в шерсти, нежно тиская и вынуждая себя говорить взрослым, профессиональным голосом. Тогда как хочется по-детски дурачиться.

«Ути-пути, мой малы-ы-ы-ыф! – внутренний голос отрывается за меня по полной. – А кто у нас тут такой мыфонок-малыфонок? Друфок-пирофок? Чьи тут лапки-царапки? Кто мой сладкий пирожок?»

– Эй! – Аля возвращает меня в реальность.

Сказочное видение тает в воздухе, оставляя дикую боль в шее и необходимость операции по удалению матки у беременной кошки. Как это называется… Аборт на поздней стадии плюс овариогистерэктомия.

«Убийство трёх котят – более корректное название», – ядовито подсказывает внутренний голос, прекратив говорить умильно.

Кошка из приюта, необыкновенно красивая – черепаховой окраски, – а подшёрсток пёстрый, бело-серый, пушистый. Я стою анестезиологом, и на глаза наворачиваются слёзы. Эпидура, само собой, сделана, но помимо этого я ушатываю кошку так, чтобы у котят не было даже шанса начать дышать. Внутриутробное усыпление котят. Потому что я ненавижу, когда отрезанная матка шевелится в тазике.

…Моя надежда, что хотя бы вечер обойдётся без усыплений, бесследно тает, – под конец смены приносят собаку.

В кабинет заходят мужчина и женщина. За ними, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, послушно плетётся рыжая такса. Поводок в руках у мужчины. Он же подхватывает собаку под передние лапы и грузно водружает её на стол. Такса садится и с любопытством смотрит на окружающее. Зачем они здесь – она не понимает.

Зовут Лейла.

– С чем пришли? – спрашиваю я, хотя Аля уже узнала, с чем они, и сказала об этом мне. Но мне важно услышать их интонацию.

– Усыпить собаку, – мужчина краток, никаких эмоций в его голосе нет.

В таких случаях я принимаю решение ещё и глядя на хозяев. Если человек явно расстроен – плачет, у него дрожит голос, он почти не разговаривает, – то чаще всего случай действительно безнадёжный, что подтверждается анализами и осмотром. Таких я не «пытаю». Если собака безнадежно больна и при этом горячо любима – это узнаваемо с первых слов. Часто даже мужчины плачут, не могут спокойно продиктовать адрес и телефон – голос срывается. Этот говорит спокойно.

– Усыпить? А что с ней? – спрашиваю его.

Мужчина начинает перечислять неудобства, связанные с собакой. Первым пунктом, который всегда коробит, значится старость. Затем он говорит про опухоли и слабость задних лап. Опухоли находятся на молочных железах: одна очень большая, другая поменьше. Собака не их, а мамы, и носить её по лестнице мама уже не может, потому что у неё тоже старость.

Собака полна оптимизма, несмотря на все аргументы. Я представляю себе, как говорю «нет», и они возвращают её туда, где она уже не нужна.

– Шаркает по земле этими опухолями, – мужчина старательно пытается подобрать весомые аргументы.

– Ну, есть специальные комбинезоны и попоны.

Он начинает злиться. Женщина, стоящая рядом, выражает недовольство молча, но это очевидно и так.

Попоны? Что ещё я могу предложить? Собаку надо оперировать и сразу химичить. И рентген ещё перед этим: вдруг там уже метастазы? А судя по размеру опухолей они, скорей всего, есть. Грамотная химия может улучшить качество жизни, продлить её, хоть это и то ещё «удовольствие». Короче, прогноз осторожный. Озвучиваю всё это.

Люди выслушивают и… молчат. Женщина нетерпеливо вздыхает.

Собака не паникует, потому что не понимает, что происходит.

– Мама согласна? – спрашиваю я после длительной паузы.

– Да, – быстро отвечает мужчина, мотая головой, поддакивая себе.

После долгой внутренней борьбы, в которой побеждает согласие на усыпление, спрашиваю опять:

– Заберёте её? – это вопрос про то, оформлять ли кремацию или они похоронят собаку сами.

– Нет, оставим, – с облегчением отвечает мужчина.

Он торопится – видно боится, что передумаю. Не зря боится.

Прошу взвесить собаку, и мужчина поспешно ставит её на весы.

Тринадцать килограммов. Считаю, во сколько обойдётся процедура. Облегчение умирания. Убийство.

Мужчина подписывает бумаги. Оставляет деньги. Снимает с Лейлы ошейник и поводок.

– Мы пойдём? – взволнованно спрашивает он.

– Идите, – глухо отвечаю я.

Они уходят, торопливо захлопнув дверь, – ошейник с поводком мужчина забирает с собой. Что тоже редкость.

Лейла недоумённо встаёт, и некоторое время мы с ней глядим на дверную ручку. Ничего не происходит. Спускаю собаку на пол.

Пока идут экстренные пациенты можно не торопиться. Смерть – она такая смерть. Наступит в порядке очереди.

Лейла шлёпает по полу, с интересом обнюхивает всё, знакомится. Обычно я запрещаю собакам гулять по клинике – мало ли что подцепят, – но Лейле сейчас можно всё. Она исследует коридор, шаркая лапами и подметая опухолями пол, и направляется прямиком к двери, за которой скрылись мужчина и женщина. Дверь закрыта. Собака молча ложится рядом. Молодец, Лейла.

Ещё час я принимаю пациентов. Наконец, заходит женщина с кошкой – после неё никого. Она просит сделать жаропонижающий укол, без обследования. Я не спорю. Даю ей журнал, где прошу дать расписку: «От обследования отказываюсь. Подпись».

– Ой, а это кто у вас? – спрашивает она про Лейлу, расписываясь.

– Собака на усыпление.

– Жалко собаку, – проявляет участие женщина.

– Да. Могла бы ещё пожить. Рановато они пришли.

– А когда вы её усыпите?

– Вы уйдёте, и усыпим.

Женщина выдаёт варианты, как можно пристроить собаку.

– Вот деньги за усыпление. Вот собака. Забирайте, – говорю я.

Возможно, это и незаконно, ну да и пофиг.

Женщина говорит, что у неё дома три собаки и восемь кошек.

– Да, действительно, и так многовато, – оправдываю её.

Молча она уходит.

Я забрала бы Лейлу себе, на доживание, но арендатор квартиры с его условиями, в числе которых озвучен запрет на гостей и животных, диктует иные правила. Вылечу, как пробка из бутылки первее собаки, глазом моргнуть не успею…

Никому не нужная собака. Как я тебя понимаю, Лейла…

Она лежит на полу, просунув нос в щель под дверью. Ошейника нет, и это придаёт ей бездомный вид. Она слегка удивлена, но не скулит. Просто пытается протиснуться в дверь, когда та открывается. Каждый раз я оттесняю её назад за плечи, и она ложится, ждёт дальше – молча, не пытаясь укусить или убежать. Удивлённая, что её, должно быть, забыли, но сейчас вспомнят и непременно вернутся…

Укол внутримышечно Лейла переносит, даже не дёрнувшись. Проходит десять минут, в течение которых собака обмякает, впадая в сонное состояние. Вместе с Алей поднимаем её на стол.

У такс с венами просто беда. Брею шерсть на дряблой собачьей коже и, когда проступает вена, колю. Прости меня, Лейла.

Ввожу препараты. Лейла уходит. Проверяю слизистые – попутно вижу, что зубы чистые, практически без зубного камня: редко такое увидишь у старой таксы. Ждём десять минут, слушаю тишину у сердца. Пакуем в чёрный плотный пакет. Вытираю стол, снимаю перчатки. Всё.

Остаток вечера лежу шеей в подушке, мыча при виде админа. Мне больно физически и эмоционально. Я ненавижу себя и свою работу. С кем мы сражаемся? Против кого?

Кто-нибудь, сжальтесь, пристрелите меня… Это какой-то пиздец. Полный, полный пиздец.