Текст книги "Обитель духа"

– Ждать – это великое искусство, О-Лэи, – любил говорить ей отец. – И в этом искусстве первенство принадлежит женщинам. Каждый военачальник должен начать обучение у своей матери.

«Различают ожидание кролика, ожидание орла и ожидание змеи, – повторила про себя О-Лэи слова из отцовской книги. – Тот, кто ожидает как кролик, будет рано или поздно съеден, потому что его ожидание вызвано слепым страхом. Тот, кто ожидает как орел, обозревает цель и выбирает добычу. Но в это же самое время он сам уязвим для стрелы. Его слабость проистекает из выбранной им атакующей позиции, из его силы. Самое правильное ожидание – это ожидание змеи. Когда змея лежит на камнях, она кажется полностью расслабленной. Но если присмотреться, ее тело всегда двигается почти незаметно для глаза. Потому, если ее потревожить, змея бросается мгновенно на не ожидающего этого противника. В этом – суть стратегии ожидания».

Мы ожидаем как кролик.

– О-Лэи, помоги мне. – Мать села перед зеркалом и начала обновлять слой пудры на лице. Служанок им дать и не подумали, своих слуг взять не позволили, и теперь с премудростями прически матери управлялась О-Лэи.

– Будь добра, сегодня «Ветви ивы в ожидании осени», – невозмутимо попросила мать. Придворная прическа второго ранга, настроение – осеннее, с намеком на тоску по ушедшему. Госпожа И-Лэнь, бывшая фрейлина императрицы второго ранга, дочь главы провинции Транг, племянница Первого Министра из благородного рода Яншао, знала толк в умении произвести впечатление. Несмотря на отсутствие слуг. Несмотря на вопиющую убогость жилища. Несмотря на то, что им самим приходилось стирать себе одежду и выносить ночные горшки. Ни одной жалобы за все эти четыре года ссылки.

– Прекрасно, О-Лэи! – Мать изогнула кипенно-белую шею, поворачивая голову, чтобы разглядеть прическу. – На днях нужно будет попросить немного басмы, чтобы закрасить седину. Благородная дама не имеет возраста. Запомни это, О-Лэи. И принеси мне шарф – тот, прозрачный. «Ветви ивы в ожидании осени» прекрасно сочетается со всеми осенними цветами.

Черные, как обсидиан, глаза матери цепко оглядели ее.

– Пожалуй, ты еще продолжаешь расти… Это хорошо, а то я уже испугалась, что ты останешься такой крошечной, тебе же уже двенадцать. Впрочем, маленькие женщины хоть и не в моде, но имеют больше шансов на замужество – не так много мужчин любят иметь жену выше себя ростом… Вытащи палец изо рта, О-Лэи! Как можно грызть заусенец! Разве ты какая-нибудь скотница? Вот так. Теперь повернись. Яркие цвета тебе носить еще рановато, а белый так потом трудно отстирать! Давай обойдемся тем, цвета весенней зелени. К нему пойдет прическа «Не тревожьте!» Ведь правда, ты бы не захотела, чтобы тебя тревожили? И снова наденем вот эти гребни с нефритовыми вставками. Чудесно. Этот бледно-зеленый очень идет тебе, ты в нем похожа на водяную фею чани – из тех, что живут один день, хоть это и грустно, но так прекрасно…

– Мама, сколько прошло времени с того, как он уехал? – О-Лэи знала, что этот вопрос нельзя задавать, но утерпеть не могла.

– Сорок семь дней, – ровно ответила госпожа И-Лэнь. Ее пальцы, закреплявшие гребень на голове девочки, слабо дрогнули.

– Тогда… Тогда скоро мы…

Лицо матери вмиг оказалось рядом с ее, широко распахнутые черные глаза обожгли.

– Молчи. Молчи, если хочешь жить. Если хочешь, чтобы твой брат жил.

О-Лэи невольно обернулась туда, где безмятежно сопел пятилетний Бусо, ее брат. Который уже ничего не помнит, кроме этого глинобитного дома в горах. Не помнит, как отец вернулся победителем величайшей из битв, как копыта его коня утопали по бабки в цветах, брошенных на дорогу в его честь.

– Извини, мама.

Ей стоило больших усилий, чтобы голос не задрожал.

– Вчера я встретила женщину-шэ, – помолчав, сказала госпожа И-Лэнь. – Я возвращалась из храма, где молилась о… Мы шли с другими паломницами обратно. Та женщина сидела у дороги. Она была так грязна, по ее слипшимся волосам ползали насекомые. Боюсь, я подобрала подол платья, чтобы обойти ее. Правда, я бросила ей монетку. Тогда та женщина ухватила меня за подол и сказала: «Завтра ты начнешь новый путь. Та монетка, что ты дала мне, покатится к самой высокой горе в Пределе Печали. Но те вши, от которых ты хотела себя уберечь, поселятся в одеждах твоей дочери».

– Я никогда не опущусь до этого, мама. – О-Лэи вздернула подбородок. – Лучше умереть.

– И я скорее умру, чем допущу это, – очень официальным тоном произнесла госпожа И-Лэнь. – Всегда помни, кто ты, О-Лэи. Всегда помни: в тебе течет кровь императоров, прямых потомков Синьмэ. Ты – дитя двух благороднейших родов Империи. Ты – дочь Фэня из рода Дафу, величайшего стратега всех времен.

На последнем слоге голос женщины зазвенел, она сглотнула.

– Я помню, мама, – прошептала О-Лэи. – Всегда буду помнить.

Мать прижала ее к себе, и какое-то время они сидели в тишине. А потом в дверь постучали.

– Господин убэй Тян вернулся и просит вас спуститься в зал, – прокричал через дверь чей-то голос. Сердце О-Лэи ухнуло куда-то вниз и сейчас трепыхалось где-то внизу живота, изнемогая от понимания, смешанного с остатками надежды.

– О-Лэи, возьми Бусо и закрой лицо, – приказала госпожа И-Лэнь. Она подошла к зеркалу и принялась поправлять практически незаметные глазу изъяны макияжа. Ее лицо было совершенно неподвижным под толстым слоем белил, изящный разрез глаз подчеркнут тушью тонкой линией, достигавшей висков. Губы выкрашены в цвет сливы в полном соответствии с дворцовой модой. Все в ней, казалось, кричало о неподобающем обрамлении для этого великолепного средоточия женской красоты и изящества. Госпожа И-Лэнь оглядела дочь, поднявшую на руки заспанного мальчика, качнула головой, одобряя открывшуюся картину, и поднялась.

«Ах, какой выход! – с невольным восхищением подумал господин Ожанг, новый глава рода Дафу, глядя, как его невестка с детьми входит в просторный приемный зал дома убэя Тэня. – Эта женщина аристократка до мозга костей. Каков выбор одежд для себя и дочери – нежная весна и ранняя осень, где об увядании говорит лишь разлитая в воздухе грусть, неясное ожидание… Девочка трогательна, как фея, – с сонным ребенком на руках. И оттеняет изысканность мизансцены, заставляет уловить (или отыскать?) какой-то невысказанный, смутный намек. Какая женщина! Она будет умирать не менее величественно, чем в эту минуту. Такие становятся императрицами. И теперь она в моей власти…»

Увидев его, госпожа И-Лэнь ничем не выдала своего изумления. Негромким, мелодичным голосом с безукоризненным столичным выговором она произнесла положенные приветствия – ровно отмеренная дань вежливости, ни словом больше – и замерла. Девочка за ее спиной молчала, молчал и ребенок, все еще растерянно хлопая длинными ресницами. Тишина затягивалась. Госпожа И-Лэнь позволяла ей длиться и длиться, заставляя их почувствовать себя неловко.

– Высокородная госпожа, я, право, не знаю, как сообщить вам нашу скорбную весть, – наконец, не выдержав, промямлил убэй Тян. От него, убэя приграничной провинции, никто и не ждал особых манер, но убэй Тян был возмутительно неотесан. Он и обычно-то говорил, будто сплевывал, из-за какого-то дефекта гортани, а сейчас, выступая в несвойственной ему роли, был и жалок, и косноязычен.

– Мой муж убит? – спокойно спросила госпожа И-Лэнь. Ее напудренное и набеленное по всем канонам лицо придавало ей сходство с масками театра ду-фу, где реплики актеров подаются из черной дыры на месте предполагаемого рта. Ее губы тоже почти не шевелились, усиливая ощущение пантомимы. И одновременно ощущение, что именно здесь и сейчас разыгрывается великая драма, достойная лучших поэм эпохи Шань.

– Нет, нет, его никто не убивал, – в ужасе воскликнул убэй Тян. – Боюсь, уважаемый господин Фэнь не перенес тяжестей дороги.

– Это сказано о победителе двенадцати битв? – Госпожа И-Лэнь позволила себе слегка приподнять бровь.

Убэй на этом совсем замешкался и что-то невразумительно пробормотал.

– Разумеется, меня сразу известили, дорогая сестра, – вступил в разговор господин Ожанг. – Как печально! Я оставил все свои дела, чтобы прибыть сюда одновременно, дабы ты имела возможность отдаться скорби в узком кругу, как и полагается даме твоего ранга.

Госпожа И-Лэнь прямо взглянула ему в глаза. Ожанга обдало жаром. Эта женщина представлялась ему старой – ведь она была даже чуть старше него (а женщины быстро теряют прелесть) – и сломленной. Но то, что он увидел в этой зале, заставило его поменять свои планы. Быстро поменять.

– Где его тело? – спросила госпожа И-Лэнь. – Мне дадут попрощаться с ним?

– По моему решению его тело временно захоронено в Нижнем Утуне, – ответил он. – Боюсь, не было никакого смысла везти его сюда. Тем более что я послал ото-ри к Господину Шафрана с тем, чтобы выхлопотать для моего уважаемого брата право быть захороненным в семейном склепе Дафу. Это все, на что мы в данный момент можем надеяться.

– Благодарю вас, – тихо сказала госпожа И-Лэнь, но какая-то нотка, внезапное понижение тона в ее голосе заставили сердце господина Ожанга забиться быстрее. – Конечно, я не смею спрашивать, что будет с нами. Со мной и детьми. Я буду покорно дожидаться здесь решения Господина Шафрана.

– Мой ото-ри везет к Солнцу Срединной также и ходатайство о вашей судьбе, дорогая сестра, – поспешил заявить господин Ожанг. Пожалуй, сейчас его в голосе было больше чувства, чем он сам от себя ожидал. Конечно, такое решение напрашивалось – и было для него ну очень выгодным. – Я взываю к его милосердию. Он не откажет вам в праве провести остаток дней в уединении, а я готов предоставить своим родственникам все подобающие условия. Я понимаю, вам непросто довериться самой и доверить своего сына малознакомому человеку, тем более в минуты такого горя. Но я смиренно прошу вас всего лишь дать мне возможность заслужить ваше доверие.

Госпожа И-Лэнь бесстрастно смотрела на него.

«Фэнь предупреждал меня насчет него. Алчный недалекий толстяк. Жесток, как и все глупцы. Бусо он в лучшем случае сделает монахом. В худшем… Оставить ли ему О-Лэи? В конце концов, она еще слишком мала, и, если он осмелится, скандал можно поднять чудовищный… Нет, риск слишком велик. Глупец, ты думал растрогать меня своей подачкой? Я знала, что ты предпримешь, дурак».

– Боюсь, я все еще с трудом сдерживаю свое горе, – произнесла госпожа И-Лэнь таким тоном, что мужчины почувствовали себя неуклюжими увальнями. – Я уже старая женщина и должна более тщательно следить за собой. Мне необходимо…

– Господин убэй, ото-ри от Первого Министра, – запыхавшийся слуга распахнул дверь, не оставляя никому возможности сделать хоть шаг. Убэй Тян и господин Ожанг замерли на месте от неожиданности.

В залу вошел запыленный ото-ри в синем мундире с желтой окантовкой и широких шароварах цвета глины. Он вынул из-за пазухи кожаную торбу, залитую красным воском с обеих сторон и скрепленную узнаваемой печатью господина Тоя. Несколько растерянный убэй сломал печать, его лицо неожиданно вытянулось:

– Как он узнал?

Он машинально протянул письмо господину Ожангу, тот впился в него взглядом и нахмурился.

– Воистину Первый Министр знает о каждом зерне в закромах Империи, – сказал господин Ожанг, мысленно перебирая в памяти, где, адские демоны, где и когда он допустил ошибку. – Прошу вас собраться с духом, дорогая сестра. Первый Министр извещен о смерти господина Фэня, вашего мужа, и призывает вас. Право, я поражен интересом, который проявляют к вам великие мира сего, сестра.

– Я думаю, Первый Министр делает так из сострадания к несчастной, убитой горем вдове, – мягко сказала госпожа И-Лэнь. – Будучи слабой женщиной, я трепещу и покоряюсь. О-Лэи, будь добра отдать распоряжение о сборах.

«Но наши вещи собраны три дня назад. Пожалуй, я догадываюсь, куда делся браслет с изумрудами – и тот бродячий монах, с которым мать любила вести беседы о неизреченном пути богов. Она знала? Но как? Она не могла знать – еще сегодня утром, она не смогла бы меня обмануть. Нет. Она догадывалась. И продумала все возможные пути, а ожидала только, какой из них будет можно выбрать с наибольшей отдачей. Она ожидала, как змея. Не правда ли, папа? О, папа…»

* * *

– Ы-ни, прекрати вертеться перед зеркалом! – шикнула на дочь госпожа У-Цы, супруга господина Хаги. Сказать по чести, шикнула беззлобно, невольно залюбовавшись. Девочка становится настоящей красавицей: белоснежная гладкая кожа, крохотный носик, большие влажные глаза. И пока обходилось без глупостей.

– Мне обязательно нужна нефритовая брошь, мама, – серьезно сказала Ы-ни, разглядывая свое отражение. – К этому розовому парадному платью – обязательно. Без броши все пропало – никак не смотрится!

– Не говори глупостей, – отмахнулась госпожа У-цы, занятая тем, чтобы получше расположить складки на своей объемистой груди. – И сними парадное, еще оботрешь раньше времени. Пока тебе будет довольно и двух других платьев, которые тебе купил отец.

– Но это же Праздник Осенней Воды, – насупилась Ы-ни. – И я хочу быть в розовом. Зачем мне папа его купил? Чтобы хранить в сундуке до седых волос?

– Так уж и до седых, – усмехнулась У-цы. – Не торопись. А на праздник вполне можно надеть и вот это, цвета лаванды. Оно тоже новое.

– Но розовое мне больше идет, – упрямилась Ы-ни.

– Ты нас с отцом разоришь! – в сердцах воскликнула госпожа У-цы. – Прекрати капризничать, Ы-ни. Розовое платье я припасла на особый случай.

– Какой? – Ы-ни вмиг перестала канючить и повернулась к матери, ее глаза заинтересованно заблестели.

– Это тебе знать не обязательно, – сурово отрезала госпожа У-цы. – Довольно с тебя, что родители о тебе заботятся. Будь добра переодеться.

Ы-ни хоть и дулась для острастки, но переоделась довольно быстро. Лавандовый наряд тоже был очень красив. А нижние одежды белого и бледно-зеленого цвета усиливали ощущение свежести, исходившее от юной прелестницы. Госпожа У-цы, предпочитавшая оттенки красного, осталась довольна. Дамы грациозно поднялись по услужливо подставленной лесенке в свой позолоченный паланкин и задернули шторы – верх неприличия, когда на знатную женщину может глазеть любой прохожий.

Церемония Осенней Воды приходилась на осеннее равноденствие и происходила ежегодно на озере У-Лунь. Окрестности озера в это время были сказочно красивы – листья облетали, ложились золотыми пятнами на темную, таинственную поверхность озера, в воздухе махали крыльями последние из отлетающих птиц…

Жрецы Храма Водяной Лилии зажигали ритуальные огни и монотонно ударяли в гонги, отчего над водой плыл тягучий, завораживающий звон. В воздухе разливался томительный запах дыма и опавших листьев. Жители Нижнего Утуна, выстроившись в две шеренги вдоль дороги, ведущей из храма к плавучему павильону, ожидали, пока появится процессия, несущая статую богини Иань, покровительницы плодородия. После погружения статуи на ритуальную барку и ее торжественных проводов в зимний павильон, что символизировало поворот года к зиме, жители тоже грузились в барки, лодки, а то и просто плоты, и все озеро превращалось в пеструю карусель лавирующих суденышек. В этот день следовало зажигать на воде огни, есть рисовые колобки с тыквой, пить сливовое и абрикосовое вино нового урожая, много шуметь и бить в бамбуковые полости, чтобы отпугнуть злых духов. Считалось, в этот день они могут наступить на тень человека и остаться с ним до весны, высасывая силы, принося болезни и несчастья.

Конечно, лодка господина Хаги была лучшей из всех. Ее позолоченный нос в виде головы священной гусыни Иань – символа богини – был специально изготовлен для этого праздника. Широкое днище и низкая осадка делали барку устойчивой настолько, что в нее можно было не опасаясь переходить из других барок и лодок, тут же окруживших ее, как мелкие рыбки окружают акулу. Господин Хаги полулежал в специально для него изготовленной нише в позе божества богатства. Его жена и дочь помещались чуть сзади, расправив длинные полы своих одежд и застыв со склоненными головами, словно позируя для старинной картины на небеленом шелке.

В Праздник Осенней Воды принято творить добрые дела и одаривать подарками. Очередь из дарителей уже выстроилась к господину Хаги, и, мягко улыбаясь, он принимал дары и выслушивал благопожелания. На носу лодки домоправитель господина Хаги подносил каждому, удостоившемуся аудиенции, чарку вина – ответный дар. Что говорить, большинство полученных даров были куда более существенны в надежде заслужить расположение господина рина, даже просто обратить на себя его высочайшее внимание!

У Ы-ни на этом празднике был свой интерес. Она была первой девушкой на выданье в Нижнем Утуне и еще не была помолвлена, – господин Хаги медлил, присматривая для нее наиболее выгодную партию. Но все ухажеры уже заняли свое место в очереди, пользуясь поводом наглядеться на нее. Ы-ни не упускала случая одарить юношей длинным взглядом из-под ресниц – она достаточно репетировала их перед зеркалом, чтобы быть уверенной в произведенном впечатлении. К сожалению, знатным девушкам не так много позволено – сначала родители, а потом мужья держат своих дочерей, сестер и жен в закрытых женских покоях. На людях они могут появляться только в сопровождении – любая сплетня способна разрушить удачное замужество. Но Ы-ни было шестнадцать лет, она страстно хотела попробовать мир на вкус, – и пробовала, в пределах того, что ей дозволялось. Ее взгляд был способен расплавить камень как масло.

Юэ с борта своей небольшой лодки, где сидел с матерью и отцом, смотрел, как она кокетничает с сыном торговца шелком, с сыном уездного судьи, с другими знатными шалопаями, вьющимися вокруг нее. Сегодня она была просто невозможно хороша, ее красота расцветала неудержимо, как распускающийся бутон, – еще вчера плотный зеленоватый комочек, а сегодня уже роскошный цветок… Осенние сумерки плыли над озером, пришло время пускания на воду огней – самая поэтическая часть церемонии. Окруженная толпой поклонников, готовых предложить ей помощь, Ы-ни прошествовала к низкому бортику и опустила на воду свой кораблик с прикрепленной к нему свечой. Темная вода тут и там озарялась светлячками, всюду звучал смех, вода причудливо искажала звуки. В маленькой лодочке напротив кто-то опустил на воду кораблик одновременно с ней. Ы-ни узнала Юэ, своего соседа. Его большие темные глаза светились теплотой, мягким юмором и чем-то еще, от чего у нее заныло в груди. Он был так красив – высокий, стройный, с выразительным правильным лицом и четко очерченным ртом с чуть приподнятыми уголками. Такие губы часто бывают у статуй богов – возможно, от этого его улыбка кажется столь притягательной? Их кораблики плыли навстречу друг другу по темной холодной воде, а Ы-ни, забыв про все на свете, смотрела на Юэ. Обычное кокетливое выражение слетело с ее лица, сквозь него будто проступил внутренний свет, робкая, не свойственная ей улыбка тронула губы…

Кто-то настойчиво теребил ее за рукав, привлекая к себе внимание. Ы-ни рассеянно повернулась к сыну торговца шелком, и улыбка, расцветавшая на ее губах, была такой, что парень залился краской до самых ушей. Там, за ее спиной, уплывала в темноту маленькая лодочка, но она всей кожей чувствовала его взгляд. Юэ… Кто бы мог подумать – Юэ? Все ее существо полнилось радостным изумлением. Она машинально что-то щебетала, легонько стукала веером по плечу своих ухажеров, но происходившее с ней было так ново, так странно, что проступало в чертах ее лица, заставляя вздыхать даже почтенных старцев, уже давно забывших о забавах юности.

«О нет! – Госпожа У-цы была достаточно опытна, чтобы понять, что происходило только что на ее глазах. – Сын опального соседа! Ничтожного писаришки! Без гроша! Такая красавица, как Ы-ни, заслуживает большего. Пока девочка глупа и не понимает, какие возможности раскрывает перед ней красота. Нужен только толчок, шанс… И вовсе не вовремя здесь этот смазливый сын писаря. Но ночь Осенней Воды на озере У-Лунь волшебна. В эту ночь духи – добрые и злые – выходят из своих убежищ и их можно увидеть или даже приманить заклинанием. А моя бабка и мать успешно колдовали. Получится ли у меня?»

Кораблик, пущенный Юэ, встретился с корабликом, пущенным Ы-ни, и оба они прибились к борту барки. Госпожа У-цы, улучив момент, незаметным движением выудила оба из воды и засунула себе в рукав. Она хорошо помнила заклинание «Легкий путь в гору Иань», которое являлось самым сильным для привлечения богатства и удачи, хотя использовалось редко. В основном потому, что магический узор не терпит асимметрии – и удача, приходящая к одному, должна отвернуться от другого. Иначе говоря, при произнесении приворота «Легкий путь в гору Иань» требовалось два человека и две вещи, принадлежащие им. Один – тот, на кого произносится приворот и кому обеспечивается магическое привлечение удачи. Второй – тот, что уравновесит магический узор. Своими неудачами.

Сегодня, в Праздник Осенней Воды, идеальная ночь для совершения такого приворота. И, кажется, она знает, чье имя произнести вторым.