Текст книги "Ангел в зелёном хитоне (сборник)"

Последствия вчерашнего не купленного подарка проявились под вечер. Придя за Варей в сад, Люба едва узнала дочь. Глаза опухли, и без того красные щёки воспламенились от изрядного количества протёкшей по ним солёной воды.

– Варя! Ну что ещё? – вздохнула Люба.

– Она! – взвыла Варя, глянув исподлобья на маму Артура, Марину, и грозно вытянула обветренную лапу.

Жест был столь прям, что Марине пришлось прервать беседу с воспитательницей и сделать пару шагов в сторону Любы.

– А дело вот в чём, – вскинув голову, проговорила она. – Ваша Варя Артурика пугала гадюкой!

– Ужоом! – с возмущением загудел Орёл.

– Артурик не хочет её больше звать на праздник. Даже не знаю, что делать… – сказала Марина и, пожав плечами, вернулась к воспитательнице. – Жанета Федоровна! Можно вас ещё на секунду? Забыла спросить, Артурик сам подарки раздавал, не застеснялся?

Люба крепко взяла Варю за руку и встала «в очередь» к воспитательнице.

Жанета Федоровна, чернобровая дама с новогодними блёстками на веках и скулах – так уж она любила, – договорила с мамой Артурика и сама подошла к Любе.

– Любовь Дмитриевна, вы проверьте в рюкзачке – Варя все игрушки собрала? – проговорила она как будто с виной. – Вы знаете, что тут вышло у нас… Артурик раздал конфеты, соки. И вдруг Варя – открывает свой рюкзачок и начинает тоже угощать. Принесла из дома игрушки! Берите, говорит, все моих ужей, варанов – они очень хорошие! Я ей говорю: Варюша, у тебя же не день рождения! – не слышит… Кто-то из ребят взял, кто-то нет, и тут ей понадобилось обязательно всучить Артуру. Выбрала змею, ну и никак не отстаёт! А Артурик, вы сами знаете, он какой. Отбивается, потом в слёзы. Ну и потом – мол, я тебя больше не приглашаю… – Жанета примолкла.

– Ну понятно. Следовало ожидать! – сказала Люба и, потвёрже перехватив Барину вспухшую на холоде руку, поволокла дочку прочь. – Ну а ты-то зачем змей притащила? Можешь мне объяснить? – не сдержавшись, выговорила она.

– В подарок… – горько рыкнул Орёл.

– В подарок! Ясно тебе теперь, как им подарки дарить? И не связывайся с мужиками! Заруби себе на носу. Мужики – это козлы. Козлы – и больше никто!

– И дедушка? – заинтересовавшись, спросила Варя.

– Дедушка нет. Но все остальные – да! – отчеканила Люба.

Минуты две шли молча – переваривая неожиданные выводы. Пока на перекрёстке ждали светофора, стремительно набирая гущину, полил дождь. Люба открыла зонтик.

– Арктурику подарили медаль, что он самый… – Варя набрала воздуху и выговорила без ошибки, однако с экспрессией: – Элэгантный!

– Элэгантный? Ты что, из Грузии? – покосилась Люба. – Это Жанета Федоровна придумала? Дурачина элегантная ваш Артур!..

– Арктур, – закашлявшись избыточным «рэ», поправил Орёл.

– Арктур – это звезда. А дураков зовут Артурами.

– Марками зовут дураков! – огрызнулся Орёл.

– Помолчи, пожалуйста! Много ты понимаешь в Марках! Ты, может, видела хоть одного?

Орёл примолк и засопел.

Запыхавшись, они поднялись на четвёртый этаж. Началась обычная суета избавления от сапог и мокрой одежды. Раскрытый зонт не помещался в маленьком коридоре. Пришлось поставить его на просушку в комнату. При свете электричества Люба увидела то, что не вполне смогла разглядеть на улице:

– Где ты валялась? – вздохнула она и, взявшись за концы рукавов, вытряхнула Варю из куртки. – Ты можешь мне объяснить, почему все дети аккуратные, а ты поросёнок?

– Я ар-рёл… – отвернувшись и грассируя страшнее обычного, сказала Варя.

– Нет, ты не орёл! Орлы такими свинтусами не бывают.

Пока Люба тушила Орлу морковку и кабачок, могучая птица сидела за кухонным столом и перебирала ломти хлеба на тарелке.

– Мама, а сейчас правда зима?

– Зима, – твёрдо сказала Люба.

– А когда будет снег?

– Никогда!

Варя смотрела в окно на стальной дождь и крошила кусок белого хлеба. Хлеб был чёрствый, не убранный с завтрака – из него получалась хорошая сухая метель. Она падала на Варины колготки, на стул и на пол, пока от ломтя не осталась одна загорелая оболочка. Варя надела её на руку и обрадованно каркнула:

– Мама, смотри – браслет!

Люба поглядела на хлебную корку, украсившую запястье дочери, и засмеялась тем смехом, который хуже слёз.

– Что ж ты делаешь, зараза такая! – сказала она, срывая с Вари хлебную корку. Она не могла бы объяснить, отчего хлынули слёзы – жалко ли себя, что придётся подметать пол? Или жалко Варьку? Или это вытекает неотмщённость? Зря, наверное, постеснялась, не настучала маме Артура по расфуфыренной башке!

– Я корм накрошила, – втянув голову в плечи, просипела Варя. – Это корм!

Люба положила «браслет» на стол и, чувствуя близость обморока, подошла к окну. Упёрла ладони в ледяной подоконник и, прорвавшись взглядом сквозь мрак бесснежной зимы, поглядела на измученные ветром деревья.

Когда она обернулась, Варька под столом, на коленях, разведя руки-крылья, ртом собирала крошки.

– Орёл? – без сил сказала Люба и, сев на корточки рядом с дочерью, повторила: – Орёл-орёл, ясно…

Упрямый маятник Любиной жизни снова стукнул в левую стенку, где мрак и смерть, и неспешно отчалил направо, туда, где счастье. Люба съела половину Вариных кабачков. Затем, пусто глядя в стену, напилась чая с конфетами и поняла, что ей стало легче.

В миг, когда она констатировала этот факт, загудел телефон. Звонил Марк – но не с отменой, как звонит большинство учеников, а с вопросом – не найдётся ли у Любы на этой неделе ещё одно окошечко для него? Договорились на завтра.

– Варька! Мне Марк позвонил! Завтра в половине пятого урок. Он к метро подъедет, в кафешке тут позанимаемся. Если я опоздаю немного – ты не волнуйся! – летя из кухни в комнату, сообщила Люба и замерла у распахнутой двери в спальню. Измученный Орёл разложил на подушке остаток змей и, пристроившись с краю, спал не раздевшись, прямо в перьях.

Люба лежала с закрытыми глазами, затаившись, желая всем сердцем, чтобы подольше не просыпалась Варька. Бог с ним, с садом, отведёт попозже. Ей предстояло обдумать, а точнее – обмечтать, облететь душой предстоящий день.

Занятия группы Люба перенесла. Сегодня ей хотелось быть свежей, открытой для возможного дара. А с чего ты решила, бедняга, что кто-то что-то тебе станет дарить? – поддела сама себя Люба и тут же бодро парировала: а как же голос! Когда Марк позвонил договориться об уроке, его голос был напряжённым – он волновался!

Как человек, не избалованный жизнью, Люба испытывала благодарность уже за то, что у неё появился повод мечтать. Так радуешься полюбившейся песне или утру на море. Проснулась – и улыбнулась. Так Варька ещё в досадовском детстве радовалась плюшевой белке в красном фартуке. Таскала её за лапу и целовала в нос.

Люба мужественно сознавала пропасть между волшебным будущим Марка и своим непутёвым прошлым. Она старше его всего на год. Но у него впереди – жизнь, а у неё – Орёл, бескрылый, беспомощный, толстый, драчливый, жалкий… Но даже если пропасть не перейти, никто не отнимет у Любы мечту. Она может включить её, когда захочет. И Люба снова «включила» Марка и, закрыв глаза, любовалась, пока что-то со страшной силой не упало ей поперек горла. Это мощным рывком проснулся Орёл.

Когда Люба готовила завтрак, выяснилось, что сегодня Варя не собирается идти в сад. Да что там, «не собирается» – слабо сказано! В случае посягательств она обещала Любе впиться орлиными когтями и зубами в постель. В общем, у Любы нет шансов. Если только она так дёрнет Варю, что зубы останутся в подушке.

– А чего жалеть! Они молочные! – сказала Люба и выключила недоваренную кашу. Жажда жизни пронзила её. – Мне работать надо, ты не в курсе? Или, может, ты одна дома останешься? И потом, у меня Марк. У меня сегодня урок с Марком, ясно тебе?

– Не пойду в садик всё равно! Там Арктур! К Арктуру не пойду! – корча рожи и подпрыгивая, рычал Орёл.

– Нет, пойдёшь! И будешь вести себя прилично! Потому что я ещё молодая, я, может, тоже орёл! – сказала Люба, взяла брыкающуюся дочь под мышку и, оттащив в комнату, сбросила на диван. Вернулась на кухню, сварила себе кофе и под Варькин ор пила неоправданно медленно, наслаждаясь сомнительным вкусом недорогой арабики.

Любин утренний план был прост и прекрасен. Она решила подкрепить мечту чем-то реальным. Ну или почти реальным – хотя и витающим в воздухе.

Когда в запале занятия Марк и Люба склонялись над распечатками или экраном планшета, до Любы долетал запах листвы и цитрусовых, тёплой древесной коры. Ей захотелось найти для себя похожий аромат, только женский.

На днях у метро открыли большой сетевой магазин парфюмерии. Туда-то, спровадив Варю в сад, и явилась Люба. С видом покупателя, готового к серьёзным тратам, оглядела уставленные восхитительными кристаллами полки и почти сразу же нашла то, что искала.

– Это летний парфюм, девушка. Совсем лёгкий, – осторожно возразила консультантша на Любин выбор. – Знаете, его хорошо летом на платье – при ходьбе формируется такой шлейф. А на зиму лучше поосновательней. Позвольте, я вам предложу!

Но Любе не было дела до сезона. Аромат должен был приблизить её к Марку, впустить в круг его света – как какой-нибудь отпирающий двери заговор. Для того-то ей и нужно цветение мандариновой рощи, и мёд, и острая зелень листьев.

Взяв из рук продавщицы сбрызнутую «основательным» парфюмом полоску бумаги, Люба махнула ею и, даже не принюхавшись, с орлиным упрямством заключила:

– Нет, возьму тот!

Стыдно жаловаться, она и не жаловалась никому, но подобные приобретения были не из Любиной жизни. Разве до того им с Варькой! Перед раздражёнными душистым спиртом глазами возник Орёл, которому надо бы на смену куртку со штанами, да ещё и на сапоге полетела молния. Но, как говорят в самолётах, сначала кислородную маску себе, потом ребёнку.

Уже на кассе, забирая пакет с духами, подарочным журналом и пробниками, Люба почуяла в кармане пальто вибрацию телефона.

– Любовь Дмитриевна! Варя жалуется, что у неё болит живот. Очень просила вам позвонить, – сказала Жанета Федоровна.

– Дайте мне её, пожалуйста! – попросила Люба и, выйдя на улицу, разорвала для успокоения нервов картонную упаковку духов.

– Болит или ты мне врёшь? – властно проговорила она, услышав в трубке Варькино бормотание.

Дочь примолкла. Люба вздохнула и, совершив первый «пшик» на рукав пальто, повторила уже мягче:

– Ну успокой маму! Врёшь ведь?

– Врру!.. – покаянно пророкотал Орёл и заплакал. Сквозь всхлипывания и сип Люба с трудом разбирала жалобы дочери. Арктур сказал, что не любит Варю, и все дети закричали, что тоже не любят Варю, потому что она гадюшница. А вот Арктура все любят, любят!

– Хватит мне про Артура! – рявкнула Люба. – Ты достала уже его. Артур смотри какой аккуратный, вежливый, я тебе уже объясняла. Посмотри да поучись – и тебя будут любить!

Тут Жанета Федоровна отняла у Вари трубку. Мама и воспитательница утвердились во мнении, что живот не болит, и простились. «Ничего, Варька! Мы с тобой эту карту сломаем! Всё у нас будет!» – про себя заключила Люба и, кинув в сумку флакон, пошла на остановку маршрутки.

До встречи с Марком оставалось ещё четыре часа. Люба вернулась домой и размазала время между мытьём головы и подготовкой к уроку, напрягая все силы души, чтобы не выпасть из настроения. «Даже не сомневайся, пробьёмся! Будут любить! И не какие-нибудь придурки, а нормальные, нормальные, Варька, люди!» – декламировала она вслух, хотя и знала подспудно – сколько ни упирайся в добычу любви, этот сладостный дар не выбьешь упрямством. Его приносят феи. Но, быть может, удастся приманить этих существ на воздушные лакомства – духи, стихи, мечты?

Когда Люба вышла из дому, уже порядочно стемнело. Бесснежный декабрь, ледяной по утрам и слякотный к вечеру, вылизал солёным языком Любины сапоги. Приближался час пик, порывы бензинного ветра погубили с такими муками устроенный «художественный беспорядок» причёски. На миг Люба почувствовала тоскливое шевеление в сердце: ну и что ты себе нафантазировала? Опять самообман!

Как сказочные герои выхватывают склянку с эльфийским светом, чтобы прогнать чудовищ, так и Люба, почуяв слабость, сунула руку в сумку, где лежал заветный флакон. Мёд и флёрдоранж осветили мрак, пропитавший улицу Юных Ленинцев. Люба улыбнулась и, взлетев над землёй вместе с облаком аромата, оглядела себя: вот девушка, милая, стройненькая, волосы спутаны ветром – идёт, прижимая к животу сумку, и тайком распыляет во вселенскую хмурь эликсир солнца.

Люба расчётливо опоздала на семь минут – то, что надо, намёк на непобедимую женственность! Скинула пальто и, садясь за столик (Марк вскочил и подвинул стул), сплелась с улыбающимся учеником дыханием южной весны.

Урок был ужасен. Разобравшись через пень-колоду с грамматическими упражнениями, перешли к «непринужденной беседе». Марку предстояло высказаться о городах Европы, чей архитектурный стиль произвёл на него впечатление. Он был готов, но не мог сосредоточиться. Начал заново и вдруг рассмеялся, прикрывая лицо и лоб козырьком ладоней.

– Люба, вы простите! – успокаиваясь, проговорил он. – Я просто не о том думаю. Я знаете что хотел предложить? Давайте сегодня поговорим по-русски! Я в нашем с вами французском как в тюрьме: шаг вправо, шаг влево… А мне бы хотелось вам представить себя в выгодном свете. Это совершенно невозможно на иностранном!

Люба слушала, подавшись вперёд, невольно улыбаясь в унисон с Марком.

– Может, съездим, поужинаем в нормальном месте? – продолжал Марк, ободрённый Любиным вниманием. – А потом, если захотите, сходим куда-нибудь! Хотите в зал Чайковского – там сегодня Бетховен, Missa Solemnis. Я очень люблю. Давайте? У вас есть время?

– Да в общем да… – растерялась Люба и вдруг почувствовала спазм в горле – Варька! Теперь предстояло быстро смекнуть, кого из своих скудных подруг она может попросить забрать и приютить Орла? Ладно, это потом, соображу в машине…

Решено! Они поднялись из-за столика – оба слегка потерявшиеся, без слов. Скромная и всё же неуловимо элитарная фигура Марка в чёрном пальтишке, искренний взгляд, как будто только что их сблизила тайна, радость рук, получивших право подать Любе пальто, – всё сошлось и провозгласило влюблённость. У Любы подкосились колени, захотелось ткнуться носом в сукно воротника, в мягкую тьму, чуть слышно пахнущую листвой и прогретыми солнцем стволами деревьев. Спрятаться в ней и, зажмурившись, проскочить муторный срок сближения. Чтобы, когда откроешь глаза, уже были вместе – семьей. Мчались бы с чемоданами в Шереметьево – в Париж, Лион или, может, Страсбург. Смотря куда забросит Марка его талант.

Нет, рановато пока, голубушка, бросаться на воротник! Собрав характер в кулак, Люба взяла со стула сумку, и в ту же минуту в кармане пальто запел звонок. Звонила Варькина воспитательница.

– Любовь Дмитриевна, извините, что беспокою. Вы Варю уже забрали?

– Как забрала? – растерялась Люба. – Нет, не забирала.

– Понимаете, мы вышли гулять – ну как всегда, встречаем родителей… – взволнованно, почти крича, объясняла Жанета Фёдоровна. – И вот только заметили… что-то не можем её найти! Думали, может, вы? Нет, ну а, может быть, кто-то из ваших? Бабушка?

Через пять минут машина Марка припарковалась у садика. Люба рванула дверцу и, сделав шаг, свалилась коленками в слякоть – подвернулся каблук. Мигом поднявшись, ворвалась в калитку и увидела мечущийся по территории отряд персонала: заведующая, две воспитательницы, охранник, уборщица. Завидев Любу, они бросились к ней, как к спасительнице.

Люба остановилась посередине двора, слушая разноголосый шум, глядя в искажённые лица и не понимая смысла творящегося. Единственное, что доходило до её сердца: Бог каким-то образом отнял то, чем она пренебрегала. Маленького, толстого, умного, чуткого Орла отнял Бог!

Стиснутая и одновременно раздираемая ужасом, Люба влетела в раздевалку, обежала игровую, столовую, спальню, наткнулась на несколько растерянных лиц и, чуть не сбив на ступенях маму Артурика, вывалилась на улицу.

– Варя! – орала она, нарезая бессмысленные круги вокруг здания. – Варя! Варька! Где ты есть! Отзовись сейчас же!

Ей казалось, она кричит на всю планету. От её крика сходят лавины, рушатся дома, взрываются заводы и электростанции.

– Послушайте, а может, она полезла куда-нибудь наверх? На чердак? Она же орёл! – захрипела Люба, подбежав к охраннику.

– Чердак у нас заперт, – потупившись, проговорил тот.

– Ну так милицию позовите! Собаку! Пусть собака ищет! – крикнула Люба, но, оказалось, милицию уже вызвали.

– А детей вы спросили? Артурика? – метнулась она к воспитательнице и вдруг, почуяв что-то, обернулась. За её спиной стояла Марина, мама Артура.

– Жанета Федоровна, зачем же вы Артурика выпустили? – словно не слыша Любиных возгласов, сказала она. – Я же вас просила, пусть побудет в помещении. У него сопли, сейчас раскашляется опять! – и, тряхнув полированными волосами, направилась по дорожке к сыну.

– Артурик, я пришла!

Люба тупо посмотрела ей вслед. У дальней ограды, спиной к присутствующим, на краю заледенелой песочницы одиноко сидел Артур в своей узорной дублёночке, кургузый и потолстевший. Под подолом было видно, что вельветовые штаны надеты задом наперёд. Молния, оказавшаяся почему-то на попе, расстёгнута, в разрезе розовеют колготки.

Не дойдя до песочницы, Марина остановилась. Качнулась на шпильках и севшим голосом позвала: «Артур!»

Ребёнок оглянулся, и одновременно с поворотом его головы воздух наполнился искрящимся женским визгом. Согнув руки в локтях, судорожно растопырив пальцы и слегка приседая, чтобы вытолкнуть больше звука, Марина издала отчаянную трель. Ария длилась десяток секунд и смолкла так же внезапно, как и началась.

Не сознавая себя, Люба миновала Марину, зашла в песочницу и встала на колени. Орёл уткнулся в Любино плечо и что-то сипло каркнул.

Люба стиснула Варю в чужой одежде и плакала вечность, длившуюся, должно быть, не так уж долго. Затем в груди и горле потеплело, к Любиным голосовым связкам вернулась жизнь.

– Варька, зачем ты это сделала? – спросила она и впервые внимательно поглядела на дочь. Дублёнка была расстёгнута – Орёл не справился с молнией. Зато шарф добросовестно обмотан вокруг шеи. Молодец!

– Зачем ты это сделала, Варя? Можешь мне объяснить? Это что, новое проявление орлизма? Или это месть? Зачем ты сделала это! – твердила Люба, на руках неся дочь в раздевалку.

– Я хочу быть Арктуром, – просипела Варя.

– Зачем тебе быть Артуром? Ты же Орёл! Разве это сравнимые вещи?

На низенькой банкетке в раздевалке сидела Жанета Федоровна, белая от пережитого страха. Даже её черные брови как будто покрылись инеем – или это под лампой дневного света отблескивал гель.

– Любовь Дмитриевна, я должна с вами поговорить! – сказала Жанета, взглянув на Любу. По её дрожащему голосу было слышно, что ей очень хочется курить. – Варя у вас такая странная девочка! Любит змей. Навязывает детям свой странный вкус. Заявляет, что она орёл. Вы обязательно должны сходить с Варей к специалисту! И к логопеду! – проговорила она на грани слёз и, быстро поднявшись, ушла в туалет. Через двадцать секунд из-под двери потянуло табачным дымом.

Когда Люба, держа переодетого Орла за когтистую лапу, вышла во двор детского сада, первым, на кого наткнулся её взгляд, был Марк. Он стоял, прижавшись к ограде, обеими руками взявшись за железные прутья, и смотрел в глубь сада, на Любу. Самый чуткий и дерзкий, самый талантливый, утешение от тягот жизни, праздник и свет! Люба подняла руку и помахала ему. Между ними больше не было тайн. Марк узнал про Орла, и Любина совесть очистилась.

Эти тридцать шагов до калитки навстречу Марку вместили в себя всё, для чего Люба родилась на земле: соединение душ, после которого уже ничего не страшно, настоящую, полную трудностей и преодолений жизнь, мирную старость. Люба отстукивала по асфальту мгновения, которые люди, умирая, берут с собой. Возвращённый Орёл, теперь уже не обуза, а достояние, ковылял рядом.

Чувство спасения, рухнувшего было и вдруг возродившегося во всей красоте мира освободило Любу от впитанных с детства правил и норм. Она подошла к Марку и, продолжая одной рукой крепко держать Орла, другой обняла его, ткнулась лбом в плечо. Пальто пахнет волшебными травами юга… А Любины духи выветрились.

Отстранившись, промокнула платком под глазами.

– Вот он, Орёл, знакомьтесь!

– Люба, может, подвезти вас куда-нибудь? Вы скажите! – с волнением проговорил Марк. – Может, в поликлинику?

– В зоосад нас отвезите! – сказала Люба. – Спасибо, Марк, ничего не нужно. Мы домой, в магазин по дороге зайдём. Давайте тогда до вторника…

Дома она шустро натёрла картошку и нажарила Варьке любимых драников, что вообще-то считалось запретным лакомством. А когда поели, сказала:

– Давай оторвёмся по полной! Тащи пластилин.

Варя внимательно посмотрела на мать – не сошла ли та с ума? Тогда Люба сама отправилась рыться в Варькином барахле, принесла пластилин и, положив на табуретку, раскрыла, как коробку с пирожными.

Коридор решили украсить малинами и клубниками. Вокруг ягод Варя намазала зелёные линии стеблей и листьев. Вышло по-летнему. Для каждой малинки, чтобы выглядело натурально, Люба скатала по десятку мелких шариков, а на подкорке тем временем сам собой шёл подсчёт – сколько сейчас могут стоить обои-шелкография, плюс переклеить …

Убив квартиру, сели смотреть мультфильмы. Люба ушла на пару минут – приготовить чай, а когда возвратилась, Варя спала, свернувшись в кресле толстым клубком.

Люба запихнула в стиральную машину орлиные, грязные, как у землекопа, штаны и куртку, хотела вымыть оставшуюся с утра посуду, но не дошла до кухни, а остановилась в коридорчике, напротив зеркала. Вгляделась в отражение – и сердце ушло в живот. Что не так? Варька нашлась, за окном уютно погрохатывает декабрьский лес. В чём дело? Люба задержала дыхание и, скользнув взглядом куда-то внутрь, в солнечное сплетение, поняла: завтра Марк напишет эсэмэску, что не сможет во вторник, перезвонит позже… Больше они не увидятся.

Наутро Варя заболела с температурой и пробыла дома больше недели. Она капризничала и жалобно кашляла. Люба забегалась, подавая то чай, то лекарство, то включая, то выключая мультики. Жизнь под пятой Орла – когда не о чем больше думать – наполнила её странным счастьем. Она поняла: пускай у неё есть не всё, но что-то очень важное – есть. Только надо поскорее пережить «отвычку» от Марка – эту мощную, сгибающую дух и разум тоску по любви.

Когда дело пошло на поправку, Люба постелила на стол клеёнку и села вместе с дочкой рисовать.

Они рисовали гуашью на вырванных из альбома листах. Варя, подперев свободной ладонью щёку и открыв рот, заселяла бумагу выводком совершенно чёрных мышей и коричневых змей, а Люба взялась за Кузьминский парк. Она нарисовала серое небо и косой дождь, треплющий два осенних дерева. Дождь и мазки жёлтой листвы понравились Любе. Она задумалась и, стиснув кисточку, обронила между деревьями два чёрных штришка – себя и Марка.

Тут вдохновение подхватило Любину руку, и на новом листе родилась синяя зима с луной над ощетиненными деревьями, а под ними узкая тропка в снегу, по которой бредут две влюблённые чёрточки. Луна показалась Любе доброй. Она тихонько рассмеялась и капнула на небосвод низкую желтую звезду – Арктурик!

Когда рисунков набралось довольно, Люба с азартом удачливого творца оглядела комнату и, взяв из коробки с нитками десяток булавок, пришпилила шедевры над диваном и по обе стороны двери. Теперь отовсюду – осенними, зимними, летними глазами на Любу смотрел Кузьминский парк, полный её любовью.

После сеанса арт-терапии Люба почувствовала облегчение. Она больше не думала о Марке как о живом человеке, скорее как о недавней поездке к морю. Трогательным сувениром он лёг в Любин «сундук сокровищ». Теперь свободно, не завися ни от чьих разрешений, она могла полюбоваться им, нарисовать или «спеть» по памяти.