Текст книги "Отец Григорий. Жизнь, посвященная Богу"

Глава пятая
Отец Григорий

Способность наша от Бога. Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит.

2 Кор. 3, 5–6

Жизнь сложилась так, что мое общение с отцом было не постоянным, а скорее эпизодическим. Первая наша встреча, как уже было сказано, произошла по его приезде с Севера, когда мне было почти шестнадцать лет.

Не прошло и месяца после возвращения, и папа осуществил данный им обет – посвятить всего себя служению Богу и Православной Церкви. Мама, конечно, его поддержала. Прослужив недолгое время диаконом в Иоанновской церкви Свердловска, он получил постоянное место в небольшом районном городке Кушва, куда они с мамой и поехали. Я же осталась в Свердловске продолжать учебу, и с этого времени фактически началась моя самостоятельная жизнь.

Конечно, мы виделись. Все каникулы я проводила у них. Но велики ли каникулы для познания внутреннего мира человека, прошедшего такой сложный путь? Да и я в силу молодости была слишком занята своими проблемами, чтобы глубоко понять, что пережил он и как формировался (лучше сказать, выковывался) его характер. Он попал в сталинскую «мясорубку» всего в двадцать четыре года. Как он не сломался духовно и физически в столь молодом возрасте? Именно там возмужала его воля и укрепилась вера. Каким сильным, но внутренне закрытым человеком приехал он с Севера!

И в последующие годы жизнь ставила перед ним сложные задачи, но они отвечали уже новому времени… В те годы я не могла заметить и оценить его постоянный духовный рост. И лишь теперь, стараясь понять и охватить его личность, сложить воедино его записи, дневники, письма, вкладывая в недостающие звенья свои воспоминания о его беседах с родными, советы многочисленным духовным чадам, несущим ему свою боль и неразрешенные вопросы, я пытаюсь выявить его самые главные требования прежде всего к себе, а затем – к людям. Вера. Чистейшая, беззаветная, безусловная вера и надежда на Господа при любых обстоятельствах… Но как сделать эту веру не застывшей, не мертвой, а живой, трепетной и приносящей спасительные плоды? Это стало его целью и в самосовершенствовании, и в постоянной духовной помощи всем нуждающимся в нем.

Через год после возвращения с Севера. Кушва, 1954 год

Отец Григорий в сане диакона. Кушва, 1954 год

Дома… после многих лет лагерных страданий

По прошествии года с начала служения отца Григория диаконом в Кушве, 6 ноября 1955 года, в день празднования иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» Преосвященнейший архиепископ Свердловский Товия[19]19
  Архиепископ Пермский и Соликамский Товия (Остроумов; 1884–1957). – Изд.


[Закрыть] совершил его рукоположение во иереи. Вскоре батюшку перевели в Нижний Тагил.

В период служения в Кушве, а потом в Нижнем Тагиле папа был полон энергии, которая находила выход в самых различных проявлениях. Он с наслаждением работал в храме, приводя в порядок церковные книги, иконы, киоты. Его часто можно было видеть в церковной ограде с плотниками и столярами. Одновременно он с пастырской теплотой и терпением окормлял вверенную ему Господом паству, ведя неутомимую духовно-просветительскую работу.

Надо сказать, что к концу 50-х и в 60-е годы духовной литературы в стране почти не осталось, и то малое, что удавалось найти батюшке, он переписывал вручную, «тиражируя» для многочисленных духовных чад. Позднее удалось купить пишущую машинку, и отец Григорий специально научился печатать, чтобы более полно удовлетворять духовный голод всех страждущих. Постоянная привычка печатать духовную литературу сохранилась в нем до последних дней жизни. Будучи уже смертельно больным, он еще пытался напечатать страничку-другую… После его кончины так и остался лист бумаги, вставленный в машинку, с недопечатанным словом… Не смог. Но у многих верующих сохранились как память о батюшке перепечатанные им самим тетрадки с духовными записями.

Отец Григорий вскоре после рукоположения в сан иерея. Нижний Тагил, 1955 год

Читая его дневник, можно проследить, как он постоянно и пытливо всматривается в себя, совершенствуя и обостряя свой дух. Он постоянно как бы наблюдает за собой со стороны. В его записях все чаще появляется мысль о значении времени – конкретного времени, отпущенного каждому. Как это время использовать с максимальной пользой? В дневнике настойчиво звучит тема часа в течение суток. Необходим контроль: что сделано за час, на что он был потрачен? Думаю, что тут не последнюю роль играла жизнь в заключении, в лагере. В шахте или на лесоповале ощущение реальности того, что любой час может оказаться последним, повышалось в сотни раз в сравнении с жизнью на воле. Очень настойчиво в дневнике проводится мысль, что в любой час надо быть готовым предстать пред Господом с ответом за все.

После рукоположения отца Григория в сан иерея вместе с матушкой Ниной им удалось осуществить свою давнюю мечту и побывать у истоков Православия на Руси – в Киеве, чтобы молитвенно припасть к киевским святыням. (Матушка к этой поездке отнеслась с большим волнением.)

И вот в один из теплых октябрьских дней перед глазами отца Григория и матушки Нины предстал Киев с его многочисленными храмами, монастырями и Печерской Лаврой, куда отец Григорий еще в детстве мечтал доскакать на своей деревянной лошадке. Город поразил их своим великолепием и красотой. В те годы большинство православных храмов было закрыто, и осмотреть их можно было лишь как экскурсантам. После Великой Отечественной войны Киев лежал в руинах, но храмы восстанавливались одновременно с городом. Это были как будто прежние храмы, они стояли с позолоченными куполами, только теперь в них располагались различные госучреждения и музеи.

Древний Софийский собор – колыбель Киевской Руси – был открыт; иногда в нем совершались богослужения. Сила и величие духа чувствовались в этом древнем храме… Свет, заливавший его сверху, высвечивал верхний ярус икон, сияющий позолотой. Причудливо отражаясь в разноцветных лампадах, свет постепенно растворялся внизу, не в силах охватить весь храм. Иконостас, уходящий куда-то ввысь, казался удивительно легким, так что иконы, помещенные в нем, как будто парили в воздухе.

Отца Григория и матушку поражало все. Они любовались архитектурой Андреевского храма, росписями Владимирского собора, древними святынями Покровского и Флоровского монастырей. Поразила их и красота самого города. Киевские бульвары со знаменитыми каштанами, выложенные каменными плитками, были усыпаны в эти октябрьские дни ворохами разноцветных опавших листьев. В воздухе то и дело кружила теплая золотая метель, так мало похожая на северную невьянскую осень. Шурша легкой листвой, они медленно шли по направлению к Киево-Печерской Лавре, вспоминая такой же осенний день их свадьбы.

Главной целью их приезда было, конечно, посещение лаврских пещер. Уже на подходе к Лавре на отца Григория и матушку налетел вольный днепровский ветер, который то сбрасывал батюшкину шляпу, то закручивал на узорных плитах тротуара воронки из сухих листьев. Как расшалившийся ребенок, он неожиданно кидал легкую сухую листву в лицо прохожим, но отец Григорий был глубоко сосредоточен на предстоящем посещении дорогих святынь, он ничего не замечал вокруг и шел к пещерам, призывая в молитвах помощь Божию.

* * *

В войну налеты и бомбежки немецких самолетов повредили внешний облик Лавры. После войны многое было восстановлено, и какое-то время Дальние, или, как их еще называли, «нижние», пещеры были открыты для паломников. Верхние же были закрыты для всех.

«Когда во время Великой Отечественной войны немцы заняли Киев, – читаем мы в житии преподобного Кукши Одесского[20]20
  Память 11/24 декабря. – Изд.


[Закрыть], – то немецкий комендант города пожелал посетить всемирно известные Пещеры Киево-Печерской Лавры, в то время еще закрытые. Для этого нашли монаха – бывшего насельника этой обители. Осмотр начался с Ближних Пещер. В то время мощи почивали в раках открыто, не под стеклами. Около раки преподобного Спиридона-просфорника, почившего 800 лет тому назад, комендант остановился и спросил, из чего сделаны эти мощи. Монах стал объяснять, что это тела людей, своей святой жизнью сподобившихся нетления. Комендант, не веря его словам, взял свой пистолет за ствол и рукояткой с силой ударил по руке преподобного Спиридона: сухая, потемневшая от веков кожа лопнула на запястье, и из раны хлынула настоящая алая кровь (следы трех засохших потоков ее заметны и сейчас на руке преподобного). Увидев это чудо, комендант в ужасе бежал из пещер, а за ним и вся его свита.

На следующий день по городскому радио немецкая комендатура объявила, что Киево-Печерская Лавра открывается, и желающие могут поселиться в ней. <…> Вскоре немцы разрешили открыть и женские монастыри: Покровский, Флоровский, Введенский»[21]21
  Житие и чудеса преподобного Кукши Одесского. Одесса, 2000. С. 22–23. – Изд.


[Закрыть].

Буквально перед приездом отца Григория и матушки Нины массовые посещения пещер временно ограничили. Объясняли это тем, что в легких песчано-сланцевых породах горы, потревоженной бомбежками, произошла деформация, в результате чего в пещеры якобы стала попадать днепровская вода. Женщина, приютившая у себя моих родителей, работала в музее, находящемся на территории Лавры. Она была глубоко верующим человеком; почти всю жизнь прожила в Киеве, проводя экскурсии по Лавре. С отцом Григорием и матушкой она познакомилась в Нижнем Тагиле, когда гостила там у своих родственников. Она и выхлопотала для них особые пропуска для посещения нижних пещер. Она же рассказала отцу Григорию и матушке много интересного из истории Лавры. На вопрос об отношении сотрудников музея к монастырю женщина ответила, что почти все они приходили на эту работу убежденными атеистами, но за время пребывания в стенах Лавры насмотрелись такого, что их прежние убеждения поколебались. Так, например, был известен факт, что в музей поступило распоряжение вынести из пещер все святые мощи и уничтожить их. Ночью приехали грузовики, но когда на них перенесли мощи святых, ни одна машина не завелась. Отправили за подводами, переложили на них святыни, но лошади встали на дыбы. Святые мощи снова разнесли по пещерам и оставили в монастыре.

В хронике Киево-Печерской Лавры сотрудниками музея зафиксирован и такой случай, который произошел за год до последнего открытия монастыря. В пещеру проник злоумышленник, чтобы, выполняя заказ мафиозной группы, сбывавшей за границу иконы, похитить и вынести из Лавры часть мощей святых угодников. Сотрудники музея заметили, что более двадцати гробниц осквернено, и в этот же день объявили поиск грабителя. Несчастный был обнаружен сидящим в оцепенении в одном из дальних концов пещеры, не имеющим сил даже пошевелиться. В таком положении его и вынесли из пещер сотрудники милиции. Позднее он рассказал, что в тот момент, когда, совершив задуманное преступление, он собирался скрыться, какая-то неведомая сила заставила его пойти в самый дальний угол пещеры, где на него навалилась такая тяжесть, что он не мог более сдвинуться с места.

* * *

Помолившись у надвратной церкви, отец Григорий и матушка с благоговением, затаив дыхание, вошли на территорию Киево-Печерской Лавры.

В целом территория всех пещер Лавры так огромна и их сложный лабиринт на разных уровнях так переплетается, что даже в отведенном для посещения паломниками условном квадрате без проводника легко заблудиться. На территории Лавры отца Григория и матушку уже ждала их провожатая.

Пройдя почти по всей территории монастыря, они подошли к нижним пещерам. Вместе с другими немногочисленными паломниками им отметили пропуска и разрешили посещение. Они зажгли свечи и стали спускаться по крутому, уходящему куда-то вниз коридору. Некоторое время спуск продолжался, потом коридор резко поворачивал и далее уже проходил на одном уровне, то расширяясь, то сужаясь. Тут же начинались первые захоронения насельников Лавры – ранние и более поздние.

Прямо вдоль коридора в легких известковых стенах были выдолблены ниши, в которых и погребали подвижников. Перед каждой из них горела неугасимая лампада. Здесь же висела икона святого, под которой был написан тропарь или молитва ему.

Волнение, которое испытывали отец Григорий и матушка при спуске к мощам святых Божиих угодников, совершенно улеглось, уступив в душе место тишине, покою и благоговению. Они медленно шли, останавливаясь и читая, кто здесь покоится, молились… Имена многих святых были им незнакомы.

По мере продвижения вперед мощей становилось все больше. Легкое благоухание, тонкий неземной аромат наполнял ниши. Паломники уже не держались плотной кучкой. Кто-то молился у одной могилки, кто-то у другой.

Говорили, что в пещерах подолгу жила старица, питаясь подаянием и ночуя у святых могил.

Время словно остановилось для отца Григория и матушки. Трудно сказать, сколько минут, а может быть, часов прошло со времени их спуска, но в какой-то момент матушка вдруг потеряла отца Григория. Буквально минуту назад она видела его коленопреклоненную фигуру, характерный окат плеч, наклон головы, но сейчас его… нет. Это было столь неожиданно, что вначале она даже не испугалась. Решила, что он, наверное, прошел чуть вперед. Она тоже прошла немного вперед, но там его не оказалось. А может, она не слышала, углубившись в молитву, как он вернулся назад? Она поспешила обратно. Тоже нет. Спутница их, хоть и подбадривала матушку, но напугана была не меньше. Кричать, звать? – Но святость этого места не позволяла разговаривать громко. В испуге они метались, стараясь не потерять того места, где видели отца Григория последний раз. Кроме того, женщина-экскурсовод предупредила, что в пещерах много боковых ходов, так что можно заблудиться. Волнение матушки нарастало. Она в изнеможении упала, прижавшись к какой-то могилке, и взмолилась: «Господи! Не дай ему потеряться. Где же он, что с ним случилось?».

Наверное, исчезновение батюшки, беготня испуганных женщин туда-сюда и не были столь долгими, но им показалось, что прошла целая вечность, прежде чем прямо у противоположной стены коридора, где в нише сидела матушка, стал заметен слабый свет и вскоре высветился новый ход – куда-то вглубь пещеры, до этого совершенно невидимый. Еще минута – и две тени промелькнули в этом проеме. Какая-то странная сила не давала женщинам тут же вскочить и побежать навстречу, ноги словно отнялись и приросли к земле. Вглядываясь в темноту, они увидели, как одна фигура поменьше ростом сделала земной поклон перед другой. Человек в длинном монашеском одеянии благословил первого и тут же исчез. Исчез и ровный голубоватый свет, в котором показались фигуры, совсем не похожий на слабое мерцание свечей. В эту же минуту у прохода, ставшего опять почти незаметным, оказался батюшка. Свеча его не горела…

Матушка бросилась к нему, ее знобило. От отца Григория исходило едва уловимое благоухание. Он тоже дрожал, но голос его был тихий и ласковый:

– …Что ты, Ниночка! Да разве можно так переживать? Все это время я молился тут рядом, в нише. Вы обе меня просто не заметили. Не надо… Успокойтесь. В таком святом месте ничего страшного случиться не может.

У матушки от волнения стучало сердце, дрожали губы и руки. Отец Григорий еще что-то говорил ей, тихо и с убеждением. Постепенно страх стал отступать. Ей вдруг стало стыдно за то, что она думала об опасности в месте, которое само по себе хранит своей святостью.

Женщина, их сопровождавшая, очевидно, тоже переволновалась. Вскоре они вышли из пещер – совершенно в другом месте, в небольшую рощицу на берегу Днепра. Все молчали, осознавая происшедшее; женщины вспоминали исчезновение батюшки и его столь неожиданное возвращение, странный отсвет, в котором они видели незнакомую тень. Кто это был? Когда при дневном свете матушка взглянула на отца Григория, то увидела, что его синие глаза сияли, он был какой-то отрешенный, взгляд его отражал не земное, но небесное.

Пройдя через рощицу, они оказались на самом берегу реки. Темно-синие воды Днепра, синее небо, синие глаза батюшки, а наверху – возвышающаяся Лавра с горящими в заходящем солнце многочисленными золотыми куполами церквей. Они шли берегом реки к дому, где жила их гостеприимная хозяйка. Величественный Киев панорамой разворачивал перед ними свои богатырские плечи с позолоченными маковками-шлемами больших и малых городских храмов.

Спустя много времени мама несколько раз пыталась расспрашивать батюшку о его явном отсутствии в пещерах Лавры во время их паломничества и о таинственной тени, оказавшейся рядом с ним, но отец Григорий упорно твердил, что все это ей только показалось, или отмалчивался вовсе. Не знаю, рассказал ли он матушке со временем об этом таинственном событии. Может быть, и рассказал, но только матушка Нина умела хранить тайны…

В 1962 году архиепископ Свердловский Флавиан[22]22
  Вероятно, речь идет об архиепископе Флавиане (Дмитриюке; 1895–1977), с 1958 по 1966 год епископе Свердловском и Курганском. – Изд.


[Закрыть] назначил отца Григория настоятелем Свято-Духовской церкви в поселке Рябково города Курган.

Несколько месяцев прослужил батюшка в рябковской церкви, к тому времени уже «приговоренной» городскими властями к переоборудованию под кинотеатр. А вскоре верующим предложили новое место под строительство молитвенного дома в поселке Смолино, который и был возведен с Божией помощью трудами отца Григория и его духовных чад.

Отец Григорий и матушка Нина. Смолино, 1966 год

Престол нового молитвенного дома освятили в честь Святаго Духа. Из рябковского храма перенесли церковную утварь, иконы, богослужебные книги и священнические облачения, и богослужения возобновились. Много лет отец Григорий, окормляя созданный им приход, служил один. Он и строитель, и настоятель, и требный батюшка одновременно. Жизнь его была настолько спрессована во времени, что с новой силой звучит в его духовном дневнике тема значения и силы часа[23]23
  См. ниже, с. 267–272. – Изд.


[Закрыть].

За всю свою жизнь батюшка, можно сказать, не имел полноценного отпуска. Он служил круглый год. Вставая в четыре-пять часов утра, батюшка готовил себя к Божественной литургии. Потом сразу же крещение, венчание, панихида… А в городе уже ждут его с требами. Сообщение с Курганом было тогда через поселок Восточный. Через Тобол[24]24
  Река, протекающая через территорию Казахстана и России, левый приток Иртыша. – Изд.


[Закрыть] переправлялись в то время различными способами: и лодки, и плотики, иногда – мостки почти без перил. С требным чемоданчиком, со Святыми Дарами при температуре 25–30 градусов жары добирался батюшка в любую точку города и близлежащих поселков на общественном транспорте или пешком. Где-то ждали его на исповедь и причастие, где-то – на соборование, но как бы далеко и сложно ни было добираться, он никогда никому не отказывал. Домой приходил белее мела, чтобы сбросить насквозь промокшую одежду и… быстрее в храм ко всенощной. Только вечером он давал себе немного отдышаться, обдумать проведенный день и еще успеть подготовиться к следующему, такому же. Конечно, только Господь давал ему силы. Что такое отпуск, он просто не знал.

Отец Григорий, матушка Нина и дочь Ольга. Смолино, 1970-е годы

Смолино. Свято-Духовская церковь. Фото 1981 года

Лет тринадцать – пятнадцать батюшка жил такой напряженной жизнью. Но ему готовились новые испытания.

Свои трудности и переживания он тщательно скрывал, стараясь оградить близких от лишних волнений, но его душевная боль вылилась в стихи, вряд ли рассчитанные на читателя:

СЕРДЦЕ

 
Бедное сердце! О, сколько тревоги
Ты испытало со мною в пути!
Сколько раз, чувствуя тяжесть дороги,
Ты учащенно стучало в груди.
 
 
Но и теперь, почуяв ненастье,
Что собралось над твоей головой,
Бьешься, волнуешься, хочешь, чтоб счастье
Снова лилось полноводной рекой.
 
 
Полно, утихни же. В мире коварном,
Где суждено нам с тобою шагать,
Больше ты будешь, родное, печально,
Много придется терпеть и страдать.
 
 
Долго придется тебе еще биться
И волноваться в стесненной груди,
Пусть тебе сладкое счастье не снится
В жизненном нашем тяжелом пути.
 
 
Пусть тебе видятся шумные грозы,
Бури, ненастья и море скорбей,
Ненависть дикая, только не розы
И не хвала от коварных людей.
 
 
Так обновимся в служении верном,
Путь христианский со мной продолжай
И своим стуком тревожным, чрезмерным
Ты уже больше меня не пугай.
 

10.02.1975

Папа был слишком замкнутым человеком, чтобы посвящать в свои тяготы близких. Кроме мамы, конечно. Поэтому я не могу объяснить причины его переводов сначала в Шадринск, вскоре в Куртамыш, потом в Усть-Миасс и так далее… Скорее всего это было связано с отношением к нему уполномоченного по делам религиозных организаций Курганской области. Но факт остается фактом: мои престарелые родители, живя в Кургане, стали «перелетными птицами». Церковный дом, где они жили все годы службы в Свято-Духовском храме, им пришлось освободить, и они купили маленький домик здесь же, в Смолино, где и жили до самой смерти.

Отец Григорий. Смолино, конец 1970-х годов

Еще в 1970 году, когда отец Григорий постоянно служил в церкви Смолино, он, видимо, уже почувствовал грядущие скрытые гонения, выраженные в необъяснимых хаотических переездах с одного прихода на другой. Для себя он написал в это время молитву на каждый день. Молитва была найдена в его архиве уже после преставления его и матушки.

МОЛИТВА ОТЦА ГРИГОРИЯ – «ТОЛЬКО НА НЫНЕШНИЙ ДЕНЬ»

Господи! Я не молюсь о будущем, далеком и о нуждах завтрашнего дня; лишь ныне сохрани меня под покровом Твоим, только нынешний день.

Спаситель! Будь со мной в труде моем и молитвах, помоги мне быть добрым в делах и словах только нынешний день. О, пусть я не буду настойчив в исполнении своей воли.

Не попусти, Господи, чтобы я произнес слова бесполезный, оскорбительный, преступный. Внуши устам моим слова ободряющие, утешающие и радующие всех, с кем я встречусь в нынешний день.

Благость Пречистой Матери Твоей, Господи, да сопутствует мне и поможет при встречах с людьми.

Пусть я не буду причиной чьих-либо страданий, печали и слез на нынешний день.

Господи! Бедствие приближается ко мне: дай мне силы встретить беду без ропота и уныния, как вестницу Твоей правды и любви ко мне на нынешний день.

Не прошу я, Господи, о завтрашнем дне; завтра, быть может, я буду близ Тебя, но пощади меня, научи меня, сопутствуй мне только нынешний день. Аминь.

17.11.1970

Уезжая на воскресные и праздничные дни на другие приходы, они оставались там на неделю, иногда на полторы и возвращались в Курган, чтобы снова ехать на очередную субботнюю и воскресную службы. Переехать совсем на каждое из мест нового назначения родители не могли, так как понимали, что это носит временный характер и переводы с прихода на приход спонтанны и необъяснимы. За отцом Григорием и матушкой Ниной, как по команде, следовали многочисленные духовные чада батюшки, верные им и в радостях, и в трудностях. И храмы маленьких городов и поселков епархии наполнялись церковным пением и чтением милых курганцев.

Приезжая в Курган, я совершала вместе с ними эти беспокойные поездки. Как я отметила для себя, чтобы добраться из дома в Смолино до очередного районного храма, они должны были преодолеть около четырех пересадок. Первая – из дома через Тобол до городского рынка, вторая – от рынка до автовокзала, третья – на рейсовом автобусе до районного центра, четвертая – на местном автобусе до храма. Иногда бывало, что они шли пешком около одиннадцати километров, например, в Усть-Миасс.

Такая жизнь у моих престарелых уже родителей продолжалась не год или два, а лет пять или шесть и прекратилась лишь тогда, когда у отца Григория резко обострилась давно возникшая желчнокаменная болезнь, на болевые приступы которой он не обращал до поры внимания. Произошло это в Куртамыше: острейший приступ желчнокаменной болезни, осложненный перитонитом[25]25
  Воспаление брюшины. – Изд.


[Закрыть]. Почти умирающего, его на машине привезли в Курган. Уже находившийся на волосок от смерти, он был прооперирован практически без какой-либо надежды на удачный исход. Спустя некоторое время, когда его перевели из реанимации в отделение, студенты-медики приходили посмотреть на выжившего после почти безнадежной операции пациента. Свершилось чудо – он поправился и еще более десяти лет служил Господу и Его Церкви, помогая верующим духовными советами и молитвами.

Отец Григорий и матушка Нина. Смолино. 1970-е годы

После перенесенной операции батюшка еще выезжал иногда служить на небольшие приходы. Он уже не был настоятелем в родном Свято-Духовском храме, и служить там ему удавалось все реже. Это обстоятельство отец Григорий тяжело переживал – тут и новый приток молодого священства, и, конечно, уходящие силы самого батюшки… Надо было видеть лицо отца Григория, когда он приходил из смолинского храма и говорил: «А я завтра служу литургию!». При этих словах он весь прямо светился. Очень любил батюшка служить в маленьком храме крестильного дома при Свято-Духовской церкви.

Много лет отец Григорий и матушка Нина ездили исповедоваться к отцу Павлу Ездакову – скромному, аскетично настроенному священнику, который служил в одном из сельских приходов. Отец Павел, соответственно, исповедовался у отца Григория. Их связывали глубокая сердечная дружба и взаимная привязанность. Встречаясь, они часто и подолгу беседовали на темы духовного и нравственного воспитания паствы. От отца Павла батюшка и матушка всегда возвращались домой духовно обновленными, с особым душевным подъемом. После ухода из жизни отца Павла отец Григорий подолгу, с особой глубиной и серьезностью молился об упокоении его души. Чувствовалось, что отцу Григорию очень не хватало общения с отцом Павлом, возможности поделиться своими мыслями, трудностями, проблемами духовной жизни прихода и просто человеческого общения.

* * *

Слава Тебе, явившему мне красоту вселенной.

Акафист «Слава Богу за все», икос 1

В памяти моей всплывают моменты общения отца Григория с природой. Глядя на поля, деревья, травы, цветы, он не уставал повторять: «Как много дал нам Господь, и как порой мы бываем к этому бесчувственны и неблагодарны». Скромный полевой цветок мог восхитить и растрогать его своим совершенством. Особенно любил он смотреть на небо, говоря, что нет ничего прекраснее неба в любое время.

Летом я приезжала к ним сначала на каникулы, а потом, уже работая, во время отпуска. Родители мои жили тогда в Смолино, в церковном доме, огород которого подходил прямо к обрыву, к реке. По узкой тропочке можно было спуститься к воде.

С обрыва нам открывались такие бескрайние дали! Под ногами плескался тогда еще довольно чистый Тобол. На другой его стороне – пологой и песчаной – вольно раскинулись огромные поляны, овраги и овражки, заросшие дикой вишней, мелким кустарником, камышом и полевыми травами. А маленькие болотца и ручейки старого русла Тобола служили приютом всякой летающей, плавающей и ползающей живности, резвящейся среди водяных лилий, кувшинок и высоких нарядных стеблей иван-чая.

Поля, в это время еще не распаханные и не занятые коллективными садами, наполняли все вокруг дивными, целительными ароматами. Река гасила шумы города, и только иногда проходящий по Омскому мосту поезд, очень похожий издали на игрушечный тепловозик с вагончиками, привлекал к себе внимание или гудком, или ненавязчивым перестуком колес.

Наедине с природой. Смолино, 1980-е годы

Батюшка сколотил у нашего забора на краю обрыва скамеечку и теплыми вечерами, уже после службы, любил посидеть, подумать, послушать тишину, любуясь красотой и гармонией наступающего вечера. С удовольствием принимал он в свою компанию и нас с мамой. С этого места мы особенно любили смотреть на небо, которое завораживало своим необъятным простором.

А какие волшебные краски доводилось видеть нам чаще всего при закате солнца! Казалось, невозможно так тонко, искусно соединить нежную лазурь, где-то вспыхивающую изумрудной полосой, переходящую вдруг в нестерпимо ярко блестящее золотое облачко, с багровыми клубами, похожими на гигантские люстры, которые, медленно выцветая и переливаясь всеми оттенками розового, истаивали вдали.

Светило, устав за день, медленно опускалось за городом, но феерия красок и света не заканчивалась. Вот поплыли по необъятному небу, как по морю, белые кудрявые деревья, подсвеченные розовым. Вот они почти незаметно для глаз превратились в длинные узконосые палевые ладьи, а те, в свою очередь, слились в огромный парусник. Ну прямо «Летучий голландец» какой-то. А вот из него возник замок с башенками и бойницами, но только где же этот ошеломляющий золотисто-палевый цвет? Его уже и в помине нет. И замок-то – голубой, даже серо-сизый, и в постепенно надвигающихся сумерках можно еще видеть, как из него вытянулось длинное забавное лицо человека в шляпе… Шляпа-то уж совсем потемнела. Вот и первая звезда…

С реки вдруг потянуло уже ночной сыростью. Тихо так, что слышно, как плеснула рыба, а с противоположного берега из камышей стали медленно выползать, вытягиваясь, длинные полупрозрачные ленты тумана, окутывая кусты и почти ложась на воду, усиливая тишину настолько, что, кажется, звенит в ушах. Или это комары? Ну конечно, да еще какие злющие…

Отец Григорий и матушка Нина. Смолино, 1980-е годы

– Пошли скорее домой, – говорит матушка, – Чай, наверное, давно остыл.

Папа с просветленным лицом, словно умылся в этой вечерней свежести и красоте, неторопливо встает.

В глазах его еще отражается небо, и лицо светится теплом и благодарностью к Создателю.