Текст книги "Персонал"

Свидетельство 034

Что бы это значило для меня – осознавать, что я не живое существо? Что я, человек, был резным тесаным камнем наравне с камнями в этой комнате – не умнее и не разумнее их? И что бы это значило, если бы такой человек мог перемещаться только между двумя комнатами – одной с предметами и другой с голосами – из пространства в пространство сквозь поток света, в струе света, в попытке полюбить вещь как человека, человека как вещь? В этих двух комнатах заключено каждое место, куда ступала человеческая нога, каждое утро (ноябрь на планете Земля, пять градусов Цельсия, в глазах отражается низкое позолоченное раннее солнце, ребенок сзади, на детском сиденье велосипеда), каждый день (плющ, покрасневший от мороза, обвивал здание конторы) и каждую ночь (в комнате под сосной, чужое дыхание над чьим-то веком), и теперь все эти человеческие места собраны в двух комнатах для пребывания, они – словно корабль, который свободно рассекает темноту среди осколков и кристаллов, без притяжения, без земли, протянувшейся во все стороны, без почвы и без воды и рек, без потомства, без крови, без морских животных, без соли в соленых водах и без кувшинок, тянущихся сквозь мутную воду к солнцу.

Свидетельство 037

Я никак не могу взять в толк, как мой отец умудрялся использовать слово «феноменологически» неправильно. Но поправить его мне не хватало смелости. Мы сидели за обедом. Может, вам это и не интересно. Он сказал: «Человек всегда нуждается в трех вещах: еде, транспорте и похоронах. Поэтому я заведую похоронным бюро и отвечаю за избавление от ликвидированных сотрудников, а в некоторых случаях – тел, оставшихся после болезни или перезагрузки. Мы разработали свой собственный небольшой ритуал, так как кремация – единственный возможный вариант и скорбящим некуда пойти. Скорбящие или нет – не знаю даже, можно ли вообще скорбеть по коллеге, но из уважения мы все равно проводим обряд, к тому же нельзя исключать отношений между членами экипажа. Но, наверное, вы пришли, чтобы выяснить совсем не это? Остальные меня почти не замечают: у них нет никакого желания общаться со мной. Кроме того, многие из экипажа никогда не умрут, и я не знаю, как это влияет на их психику – если в таких случаях вообще можно говорить о психике. Но, наверное, вы пришли, чтобы выяснить как раз это? Психика, не психика – существуют дела, которые нужно делать, и для этого есть я. Я не считаю их трудными или мерзкими. Я не имею ничего против смерти. Не имею ничего против разложения. Меня скорее пугает то, что никогда не умирает или не меняет формы. Поэтому я горжусь тем, что я человек, и с честью принимаю неизбежность своей смерти. Именно это и отличает меня от некоторых из тех, что находятся здесь. О чем вы хотели поговорить со мной? Попав на корабль, я первым делом начал планомерно избавляться от своего диалекта. Следующим моим шагом стала проверка функционирования вентиляции и печи. Могу вас заверить: и то и другое работает исправно. К сожалению, мне еще не приходилось использовать печь так часто, как того хотелось бы. Нас ведь не так уж и много. Почему мне так нравится печь? От нее пахнет жженой материей, и это напоминает мне о домашней еде, от нее пахнет плотью, почвой и кровью, пахнет рождением моей дочери, пахнет планетой Земля. Это не оттого, что мне не нравится находиться здесь. Моя работа для меня все. Я был самым лучшим в группе, потому и оказался здесь. Мой отец умер много лет назад. Не знаю, почему я вспомнил о нем. Он – из другого мира.

Свидетельство 035

С момента доставки сюда во мне не оставалось сомнений, что меня уже настигла смерть, но в моем случае было разрешено продолжить симуляцию. Я словно растение, у которого отсохло все, кроме одного-единственного зеленого черенка, все еще живого, и этот черенок и есть мое тело и сознание; и мое сознание, словно рука, предпочитает касаться, вместо того чтобы думать.

Свидетельство 038

После двадцати восьми дней работы в комнатах у меня возник вопрос: кто я? Персонал, человек, разработчик, кадет номер семнадцать на корабле шесть тысяч. Моя работа с предметами в комнате начала казаться чем-то нереальным. Я то и дело ловлю себя на том, что просто стою и таращусь на них несколько минут, ничего не предпринимая. Словно эти предметы существуют лишь затем, чтобы своими очертаниями и материалами пробудить во мне особые ощущения. Словно это их истинная цель. К жизни меня возвращает коллега или другая форма жизни, что появляется в комнате и выполняет свое задание, или же меня зовут принимать пищу. Кто весь этот персонал вокруг меня? Кто дожидается в коридоре, чтобы поговорить с вами? Они такие же люди, как я? Или это пауки в человеческом облике? Определяет ли человека то, что он появляется из другого человеческого тела? Или я могу считаться человеком, исторгнутым из мешка со слизью, из скопления икры, из комочка яиц в море, или среди злаков, или в диких травах? Существую ли я в центре мира, имею ли в нем значение? Или я всего лишь одно из этих мягких яиц в общей массе? Как-то мне на глаза попался один кадет. Он ходил по столовой со стеклянным шаром во рту, перекатывал его языком, и тот щелкал о зубы. Скажи, он один из вас?

Свидетельство 040

У меня нет сомнений, что, кроме меня, есть и другие, для кого ценен ваш визит. Когда они впервые получают задание, то всегда торопятся, нервничают, и может пройти несколько недель, прежде чем они начнут не спеша обходить комнату пребывания, класть руку на предметы, прислушиваться. Зачастую до этого момента члены команды не замечают запаха в комнате. Я знаю, что многие на тот момент удивлялись млечно-голубому свечению. В предметах есть что-то знакомое, даже если они тебе раньше не встречались. Как будто они из наших сновидений или из далекого прошлого, которое мы храним глубоко внутри себя и которое не описать словами. Как будто это воспоминание о том, как мы были амебами или одноклеточными организмами, невесомыми эмбрионами в теплых водах. Эмбрионами, чьи носы и рты – широко открытые, с оголенными, словно у полового органа, слизистыми – еще не срослись. У предмета может быть розоватый узор, как на песке, через который пробился родник, как потрескавшаяся земля в бесплодной пустыне, как нарезанное куриное филе, как пачка мороженого, которую мать просила меня достать из холодильника, и тонкая обертка вокруг морозно жгла руки, но скоро становилась влажной, и подтаявшее мороженое просачивалось через сгибы картонной упаковки. Может, в них есть нечто, желающее вырваться наружу? Или, может, они скрывают что-то, зная, что мы наблюдаем за ними?

Свидетельство 046

Неужели не быть человеком настолько ужасно? Неужели это значит никогда не умереть? Не знаю, горжусь ли по-прежнему своей принадлежностью к человеческому роду. Когда экипаж умрет или исчезнет, предметы останутся здесь, в комнатах, вне зависимости от того, что будет с нами. Итак, вы спрашиваете меня: причиняют ли эти предметы зло? Упрекаем ли мы их за отсутствие сочувствия с их стороны? Знакомо ли камню чувство печали? Вы спрашиваете меня, потому что сами не уверены в ответах – я читаю это на ваших лицах. Неуверенность в том, какой из предметов считать живым, угрожает самой организации. Это наводит, например, на такой вопрос: какие из предметов, находящихся в нашем распоряжении, имеют право на правосудие? Или, допустим: можно ли рассматривать этот предмет как субъект, а нас признавать виновными в убийстве? Меня же, напротив, занимают совершенно другие вопросы: почему мою коллегу привлекают самые эксклюзивные материалы? Ей важно одеваться в космосе по моде? Или она хочет украшать себя только неразлагаемыми материалами? Верит ли она, что если будет носить на коже нечто не знающее смерти – само бессмертие, то это позволит ей самой преодолеть смерть? Я имею в виду не смерть среди людей, когда они теряют любимых, а такую смерть, когда человека как бы нет. Она коллекционирует алмазы, мрамор и кожу. Прежде чем лечь спать (ее койка прямо под моей), она берет в руку горсть полированных шариков из драгоценных металлов. Когда мне не спится – надеюсь, вы простите меня, я знаю, что сон единственное, за что мы несем личную ответственность на корабле, и я пытаюсь разобраться с этой проблемой, – но все равно иногда я лежу без сна и гляжу с койки вниз: мне видно, как она спит подо мной, ее рука спадает с края, ладонь слегка приоткрыта, и оттуда мне подмигивают металлические шарики, словно звезды, словно океан маленьких глаз.

Свидетельство 041

Из того, что осталось дома, больше всего я скучаю по шопингу. Понимаю, это как-то глупо. Но если мне не удавалось осознать реальность события – например, когда мне досталась эта работа, – надо было кинуться по магазинам, купить все необходимое для отправления и таким образом убедиться в случившемся. Грядущие события постигались через покупки, обстоятельства – через вещи, характеризующие их. Шопинг оказывал на меня почти отупляющее действие, и после того как он стал недоступен, у меня появились мысли и чувства, и они оказались полны грусти.

Свидетельство 047

Прежде чем начать существовать, всему нужно проделать долгий путь. Казалось, эти комнаты станут для меня безопасным местом. На земле мне было нехорошо. Мне не нравилось жить рядом с таким большим количеством людей. Обратите внимание на старое кожаное покрытие на скамьях, такого уже ни у кого нет. Животные, которым принадлежала эта кожа, вымерли. Каждый раз, пытаясь где бы то ни было создать для себя безопасное пространство, я встречаюсь там со смертью. Я этим ни с кем не делюсь – может, для вас тут нет ничего нового, вы видели записи с камер, но от экипажа я держу это в тайне. Я украдкой приближаюсь к предметам в комнатах, к материалам, ложусь рядом с ними, обнимаю их, прижимаюсь щекой к оранжевому полу, к полированному розовому мрамору, мечтаю принадлежать к их рядам, менее одиноким, менее человеческим. Я помню своего опекуна, как помнишь ощущение от покрытого красным лаком деревянного шарика во рту. Меня переполняло чувство любви к опекуну. Я хочу стать таким шариком – свободным от любых мыслей, – хочу всех бросить, подсесть к этим яйцам и превратиться в них.

Свидетельство 042

Моя работа здесь носит скорее административный характер. Да, все так. Я распределяю задания на день. В мои обязанности также входит контроль за тем, чтобы человеческую часть экипажа не накрыла ностальгия, настолько сильная, что они впадут в ступор. В самом начале такое часто случается. Ко всеобщему удивлению, предметы в комнатах оказались полезны при подобных приступах ностальгии, и человеческий персонал, у которого благодаря рабочим заданиям есть возможность ненадолго выходить в долину на Новомоткрытии, демонстрирует признаки улучшения и приподнятого настроения. Мой любимый – большой, с глубокими желтыми бороздками. Когда солнце падает на предметы, бороздки светятся, и из них сочится вещество, напоминающее смолу. Поскольку в комнате, где мы храним предметы, нет ни одного окна, то иногда мы проветриваем в комнате с панорамой. Когда, совершая оборот вокруг Новогооткрытия, мы занимаем правильную позицию, панорамная комната открывается солнцу и омывается теплыми волнами света, словно сияющей водой. И огромный предмет посреди комнаты тоже светится. Изо всех его бороздок течет благоухающая жидкость. Любого, кто в это мгновение находится в комнате, наполняет счастье, которого не передать словами. Когда корабль продолжает свой путь, оставив позади свет звезд, из большого предмета вырывается вздох, словно от изнеможения. Мы начищаем его влажными тряпками и относим обратно в комнату. В наших руках он выглядит уставшим. С моего разрешения экипажу было позволено оставить себе эти тряпки, которые, насколько я знаю, они кладут на лица перед сном. И я лежу с такой тряпкой: это помогает, хотя я и не могу объяснить, как именно.

Свидетельство 052

Я тесно контактирую с кадетом номер восемь, которую за это время мне удалось близко узнать. В отличие от меня, она родилась из человеческого тела и ходила по планете, во время наших бесед она почти всегда повторяет, как сильно скучает по Земле. Она не гордится своей тоской и хочет работать как следует – в этом можете не сомневаться. На том месте, где у нее кроется ее тоска по Земле, в себе я нахожу похожую тоску по человеку, которым когда-то был и которого утратил. Теперь я всего-навсего имею человеческий облик, а это далеко не то же самое. Я похож на человека и ощущаю себя человеком, состою из тех же частей. Неужели недостаточно, чтобы вы просто изменили мой статус в документах? Все дело в имени? Стану ли я человеком, если вы начнете меня так называть?

Свидетельство 055

Меня зовут Джанис и Соня. Я не единое, меня – две. У нас серебристые волосы, и мы очень этим гордимся. Мы самые старшие на корабле. Нам это было известно еще со времен, когда мы были ребенком. В природе есть первородная сила, которая стремится к разрушению. Иногда, когда мы рассматриваем фотографию, что вы дали нам, наш нос начинает чесаться так невыносимо, что мы принимаемся сморкаться и раздираем его до крови. Несколько лет подряд мы пытались найти этому объяснение и пришли к выводу, что по той или иной причине объекты и текстуры, созданные человеком в мире, нормальны, в то время как повторяющиеся, органические структуры просто невыносимы. Против этих структур мы бессильны: уничтожить их невозможно, и они будут появляться снова и снова.

Свидетельство 049

Вы говорите мне: это не человек, а коллега. Когда я заливаюсь слезами, вы говорите: тебе нельзя плакать, это не предусмотрено твоей программой, возможно, это ошибка в обновлении. Вы говорите: человеческие коллеги порядком перепугались из-за тебя, мы же объясняли, что это для тебя нехорошо, что это больше, чем ты можешь вынести, и теперь ты всеобщий любимчик. Вы говорите: важно, чтобы среди персонала все были равны и чтобы никто не отдавал предпочтение каким-либо категориям. Вы говорите, что категории должны работать по-прежнему – как отдельные подразделения. Кто решил, что мне нужны этот костюм, этот пушок на макушке, круглые щеки и накачанные руки, за которые меня постоянно хвалят? Неужели я не выполняю свою работу достаточно хорошо? Не понимаю: я стою по четырнадцать часов за саморегулируемыми биодрапировками. Вы говорите, что теперь мне позволят проводить меньше времени с моими человеческими коллегами, что теперь мне надо находиться среди себе подобных. Мне требуется диагностика неисправностей? Вы говорите: ты останешься здесь, пока мы не решим, что с тобой делать. Вы говорите: мы пытались отключить тебя, но по непонятной причине ты каждый раз заново активируешься, что невозможно для твоей модели. Моя единственная обязанность – служить вам. Я всего лишь хочу жить рядом с людьми, всего лишь хочу сидеть рядом с ними, покачивая головой, чтобы улавливать их запах.

Свидетельство 057

Есть человеческие существа, а есть им подобные. Те, кто был рожден, и те, кто был создан. Те, кому суждено умереть, и те, кому не суждено. Те, кому предстоит разложиться, и те, кому не предстоит. Это Йеппе, пятый пилот, на него приятно смотреть, мне он нравится. Он из человекоподобного персонала, все верно. Но он пахнет как человек и улыбается как человек. Что это значит? Мне все равно. Я работаю в машинном отделении. На самом дне судна. Но теперь я сижу перед вами, в помещении для тестирования. На мой взгляд, я принадлежу к числу тех, кто знает корабль лучше прочих. Как механику, мне приходится много передвигаться, чтобы справиться с заданием. Внизу под нами место моего основного времяпрепровождения – машинное и грузовое отделения, дальше по коридору, внизу под нами, – прачечная, биодрапировка и крематорий. За этой дверью – столовая, ванные и две комнаты с предметами. Слева от меня два отсека с койками, отсек с конторами и отсек, чье предназначение мне неизвестно: у меня туда нет доступа. Справа – еще два спальных отсека, коридор выпуска и место восстановления, среди экипажа прозванное «комнатой зачистки». Слышал, ее именуют «лотком для яиц» и как-то еще – что? Ах, вам хотелось бы узнать об этом поподробнее? Замазка, и бутон ванили, и успокоитель идиотов, и тебя нужно обновить – так говорят, когда кто-то делает глупость. Комната без сновидений. Разрушитель снов. Дерматолог. Его присутствие я не могу объяснить. Тебе нужно к дерматологу? Недавно мой человекоподобный коллега заявил, что ненавидит интерфейс. «Да ладно тебе, – ответил Йеппе, – не такой уж он плохой, этот интерфейс». Дальше всего – кабина пилотов, а над ней панорамная комната, откуда можно наблюдать за звездами, и, когда мы выходим в нужную точку орбиты и готовимся к приземлению на Новоеоткрытие, куда мы периодически причаливаем – думаю, раз в десять дней или около того, – в любом случае из комнаты с панорамой можно разглядеть долину, где мы нашли объекты, и это невероятное зрелище, вам обязательно нужно как-нибудь там побывать, мы все собираемся наверху – конечно, если наши задания позволяют, – люди и человекоподобные вместе, и от вида долины все испытывают счастье, каждый раз неизменное. Чем-то похоже на то, что мы помним еще по жизни дома, не правда ли? Тогда я признаюсь Йеппе, что это напоминает мне о прошлом. Ха-ха! Когда мы – и старина Йеппе, и все прочие, стоим там и вместе таращимся на долину, нет никакого разделения на человеческих или человекоподобных – и тогда кажется, что эти категории перестают существовать или, по крайней мере, они не применимы в момент, когда мы вместе стоим и смотрим вниз на долину.

Свидетельство 048

Кадет номер двенадцать носит головной убор с черной кожаной бахромой, спадающей на лицо и наполовину скрывающей его. Никто из нас не может выяснить, является эта маска наказанием или наградой.

Свидетельство 053

Мое тело не такое, как ваше.

Свидетельство 054

После потери моего дополнения в результате несчастного случая оно начало мне повсюду мерещиться и как будто преследовать меня. Оно тянет меня за одежду, и порой кажется, что надо непременно поднять его, обнять и поцеловать, а иногда, когда оно снова появляется между скамьями, – полуцифровой зверек, полуголограмма ребенка вроде тех, которых выделяют потерявшим своих биологических детей, – я вскрикиваю от ужаса и ору на него, иной раз, пожалуй, и вскакиваю, чтобы влепить дополнению пощечину, чтобы оно исчезло. Никто другой его не видит. Я готова принять их предложение о таблетках.

Свидетельство 056

Когда мне выделили детскую голограмму моего сына за полчаса до выключения света в отсеке номер восемь, это, без всяких сомнений, сильно повлияло на мою работу. Я наблюдаю, как он играет с пластилином, иногда мне хочется просто смотреть на него спящего, иногда я позволяю ему плакать, обхватываю саму себя руками и представляю, будто обнимаю и утешаю его. Первое время смотреть на детскую голограмму было нелегко, как вы и предполагали, потому что от этого я только начинала скучать по нему еще сильнее, но должна сказать, что через некоторое время стало легче, и теперь детская голограмма, без сомнения, помогает мне стабилизироваться в качестве здешнего персонала, и я вижу, как благотворно это сказывается на моей включенности в работу.

Свидетельство 061

Каждый день я осматриваю костюмы на наличие в них прорех и потертостей, проверяю, не разошелся ли где-нибудь шов и не выпала ли заклепка. Это не просто предмет одежды – это еще и контейнер, который защищает не только того, кто его носит, но и коллег, находящихся в непосредственной близости. Осмотрев все костюмы на предмет износа, я приступаю к созданию следующего.

Свидетельство 054

С вами легко общаться. Кажется, что ни скажи – все правильно. Я говорю, и вы записываете мои слова. Вы улыбаетесь мне. Я считаю вас красивыми. Мне даже стало казаться, что, пока вы пишете, вы еще и рисуете меня. Биодрапировки – вязкие: третья и шестая – мокрые, первая и четвертая – с голубым оттенком, в то время как с десятой по четырнадцатую – все одного цвета, который меняется в зависимости от того, где находится корабль. Вторая и девятая биодрапировки – красные, насквозь продуваются ветром. В какие-то дни они лишь слегка трепещут, а в другие – бешено полощутся. Эти колебания на ветру не сообразуются ни с циклами корабля, ни с другой логикой – по крайней мере, эта логика до сих пор нам неизвестна. Пятая биодрапировка – из серебра, не настоящего серебра, а своего рода шифона, прозрачного и блестящего, хотя это вовсе и не шифон, а биоматериал. Пятая биодрапировка, безусловно, самая дружелюбная из них, чего не скажешь о соседней шестой биодрапировке, в которой нет никакой индивидуальности, однако именно до нее персонал дотрагивается реже всего, она будто сделана из сплошной тьмы, и в ней почти отсутствует хоть что-нибудь материальное. Восьмая биодрапировка больше всего напоминает что-то уже нечто знакомое: и качеством, и внешним видом, и даже запахом, близким, как шоколадный бархат в вагоне поезда; она дружелюбная, хотя и немного замкнутая. Мы прозвали ее «дедушкиной драпировкой», хотя мало у кого в нашем подразделении был дедушка, но это понятие нам знакомо. Оно легкое для понимания.