Текст книги "Протоиерей Николай Гурьянов"

ПРОТОИЕРЕЙ НИКОЛАЙ ГУРЬЯНОВ

НАСТАВЛЕНИЯ, СОВЕТЫ, СВИДЕТЕЛЬСТВА О ПОМОЩИ

Протоиерей Николай Гурьянов часто повторял: «Будьте всегда радостны и в самые тяжелые дни вашей жизни не забывайте благодарить Бога: благодарное сердце ни в чем не нуждается».

Старец говорил: «Идите и делайте добро. Всякая любовь покрывает множество грехов».

Еще говорил: «Будьте со всеми в любви и светлой радости. Каждый день проводите в добром союзе и мире со всяким человеком, помня, что человек человеку друг, брат. С плачущим плачьте, с радующимися радуйтесь. Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал 6, 2)».

Учил: «Верующий человек, он должен любвеобильно относиться ко всему, что его окружает. Любвеобильно!»

Говорил также: «Не огорчайтесь за посещение неприятностей, это – спутники жизни в наших оздоровлениях».

Он же говорил: «Человек рожден для того, чтобы беседовать с Богом».

Наставлял: «Молитва должна быть искренняя, как обращение сына к отцу. Ведь Бог – Отец каждого из нас».

Наставлял также: «Надо жалеть неверующих людей и всегда молиться: “Господи, избави их от этого вражеского помрачения”».

О земной и небесной жизни говорил: «Ведь это мы сейчас в гостях, а потом все пойдем домой. Но только, мои драгоценные, горе будет нам дома, если мы в гостях были да что-то нехорошее делали».

На вопрос: «Как жить?» он отвечал: «Жить так, словно ты завтра умрешь».

Отец Николай родом из-под Гдова. Родился он 24 мая 1909 года в верующей благочестивой семье. Отец его был регентом в Михайло-Архангельском сельском храме. Старший брат Михаил Алексеевич Гурьянов преподавал в Санкт-Петербургской консерватории. Младшие братья Петр и Анатолий также обладали музыкальными способностями. Все трое братьев погибли на войне.

С детства будущий старец прислуживал в алтаре. Самой важной встречей для него была встреча со священномучеником Вениамином Петроградским, – маленький алтарник носил во время архиерейского богослужения его посох. И сам он потом стал пастырем, наставником очень многих людей.

Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский с 1917 по 1922 г.

По воспоминаниям старца, митрополит Вениамин часто бывал в семье Гурьяновых и даже останавливался у них на ночлег. Прислуживая владыке за богослужениями, мальчик однажды услышал от него: «Какой ты счастливый, что ты с Господом…» – и получил в благословение архиерейский крест, который потом всю жизнь хранил как величайшую святыню.

Духовные чада записали рассказ старца: «Меня в детстве все “монахом” называли. А я рад, я действительно монах. Никого кроме Господа не знал и не искал… У меня своя келья была, так и называли: не комната, а келья. Иконочки везде стояли, молитвословы, книги духовные, огромные царские портреты. Однажды, когда красные бушевали, в окно влетел снаряд и упал возле царских портретов, но не разорвался: вот как меня царские мученики с детства хранили; а я как их любил! Даже сердце останавливалось, как только думал о них!»

Старец очень почитал преподобного Серафима Саровского, многим благословлял молиться именно ему, говоря, что он всегда все исполняет.

Старец также очень почитал своего небесного покровителя, святителя Николая Чудотворца. В жизни отца Николая было три Никольских храма: в селе Ремда Псковской земли, где он служил псаломщиком; в литовском селе Гегобросты, где был настоятелем с 1943 по 1954 год; и на острове Залита, где он служил с 1958 года до конца жизни.

Главным воспитателем и духовным другом Коли была его мама, которую он после ее блаженной кончины назовет святой. Екатерина Степановна Гурьянова после ранней смерти мужа одна подняла и воспитала четырех сыновей. Она научила детей молитве и постоянному предстоянию пред Господом.

Отец Николай вспоминал: «Мамушка у меня была блаженная, разговоров не любила, больше молчала и беседовала с Господом мысленно, никогда с Евангелием не расставалась. Была очень религиозной и любила клиросное пение». Долгие годы она помогала сыну в его трудах, скончалась 23 мая 1969 года и похоронена на кладбище острова Залита.

Священник Николай Гурьянов с мамой Екатериной Степановной

В 1928 году Николай Гурьянов окончил гатчинский педагогический техникум и первый курс педагогического института в Ленинграде. В конце двадцатых годов в городе стали разрушать храмы. Николай Гурьянов однажды оказался свидетелем этого святотатства и не мог смолчать: «Что вы делаете? Ведь это храм, святыня! Если вы не уважаете святого, поберегите хотя бы памятник истории и культуры и подумайте о Божием наказании, которое за это будет!»

Студента Гурьянова вскоре исключили из института. Это был 1929 год – начало особо яростной борьбы с «религиозной пропагандой».

С 1929 по 1934 год Николай служил псаломщиком в церкви во имя святителя Николая в селе Ремда Середкинского района Псковской (тогда Ленинградской) области, на родной Гдовщине, и преподавал математику, физику и биологию в школе.

В 1934 году Николая Алексеевича арестовали. По словам старца, записанным духовными чадами, причиной его ареста было смелое слово в защиту веры и поруганных святынь. Заключение в «Крестах», ссылка в лагерь под Киевом, а затем на поселение в Сыктывкар – основные этапы исповеднического пути старца.

Во время тяжких испытаний батюшка встретил множество подвижников, истинных светильников православной веры.

О тех страшных годах батюшка рассказывал: «Люди исчезали и пропадали. Расставаясь, мы не знали, увидимся ли потом. Мои драгоценные духовные друзья! Все прошло! Я долго плакал о них, о самых дорогих, потом слез не стало… Мог только внутренне кричать от боли… Ночью уводили по доносам, кругом неизвестность и темнота… Страх всех опутал, как липкая паутина, страх. Если бы не Господь, человеку бы невозможно вынести такое…»

Один из множества лагерей ГУЛАГа

Старец вспоминал о лагере: «Нас туда отправили не для того, чтобы мы оттуда вышли живыми». Гоняли заключенных на лесоповал. Паек скудный, а норма по заготовке дров приличная. Не справился с нормой – завтра паек не получишь, а на работу идти обязан. «Идешь утром в лес на работу по лесной дорожке – один упал, умирает; еще один падает – вот так было».

Еще вспоминал: «Идешь по снегу, нельзя ни приостановиться, ни упасть… Дорожка такая узкая, ноги в колодках. Повсюду брошенные трупы заключенных лежали непогребенными до весны, потом рыли им всем одну могилу. Кто-то еще жив. “Хлеба, дайте хлеба…” – тянут руки». Батюшка протягивал ладонь, показывая, как это было, приоткрывал ее и говорил: «А хлеба-то нет!» Потом плакал и долго молчал, молился.

Старец прошел в лагере через страшные страдания – несколько раз был на краю смерти. Однажды его придавило вагонеткой, в другой раз ему уронили на ноги тяжелый рельс и покалечили ступни. С тех пор, как говорил батюшка, ноги его едва держали.

В Заполярье Николай оказался среди тех, кто прокладывал железную дорогу. Годы спустя батюшка вспоминал ту ночь, когда ему пришлось долгие часы стоять в воде и в ледяном крошеве вместе с другими заключенными. Бесконечной показалась эта ночь страданий. Наутро пришедшие охранники обнаружили, что он – единственный, кто остался жив. Батюшка открыл духовным чадам, что его «согревала молитва Иисусова» и он не чувствовал холода. Он часто говорил: «Я холод люблю и не чувствую его». Батюшка всегда ходил легко одетый в любой мороз, никогда не кутался.

Начало пастырского служения отца Николая совпало с годами Великой Отечественной войны. В сан диакона он был рукоположен 8 февраля 1942 года высокопреосвященнейшим митрополитом Сергием (Страгородским) – будущим патриархом, а через неделю был рукоположен в иерея.

Первым местом служения стал Свято-Троицкий монастырь в Риге, затем вильнюсский Свято-Духов монастырь. С 1943 по 1958 год отец Николай был настоятелем храма Святителя Николая в селе Гегобросты Паневежского благочиния Литовской ССР. Хотя старец и не принимал монашества, он всегда вел строгую, подвижническую жизнь.

Игуменья Пюхтицкого монастыря матушка Варвара вспоминала: «Отец Николай был целибат. У нас в Вильнюсе его все знали и поминали в записочках как священноинока Николая. Я у матушки игуменьи Нины (Баташевой, в схиме – Варвары) спрашивала об этом, и вот что она мне рассказала. Отец Николай говорил, что, если будет угодно Господу, он примет постриг в монашество. У матушки Нины даже хранилась одежда, которую сестры сшили для пострига отца Николая. Но в войну, когда женский монастырь сильно бомбили, у матушки игуменьи все сгорело, в том числе и эта одежда. Отец Николай рассудил, что на его монашество нет Божией воли, и пострига не принимал».

Протоиерей Иоанн Миронов, которого связывала со старцем Николаем полувековая духовная дружба, рассказывал: «Любовью и простотой своей спас батюшка от закрытия Никольский храм. Пришли к нему из НКВД решительно настроенные люди и говорят: “Поступили сведения, что вы против колхозов выступаете, паству против советской власти агитируете”. Здесь нужно упомянуть, что отец Николай всегда любил все живое. У него на кухне свила гнездо ласточка, и он ее оберегал. Так вот, показал отец Николай на ласточку и отвечает: “Как я могу препятствовать такому серьезному делу, когда даже малую пташку не могу тронуть. Ваше дело – государственное, мое – духовное”. И такое эти простые слова возымели действие, что ушли они успокоенные и храм не тронули».

В 1958 году отец Николай был переведен на служение в Псковскую епархию. Мамочка его – Екатерина Степановна, с которой вместе он прожил всю свою жизнь, – соскучилась по родным псковским местам и стала проситься на родину.

В день Покрова Пресвятой Богородицы, 14 октября 1958 года, отец Николай служил первый раз литургию в храме, с которым будет связано более сорока лет его жизни, – храме Святителя Николая на острове Залита.

Более сорока лет службы в одном храме! Старец и вообще не одобрял смены жизненных обстоятельств без особой необходимости.

Он во всем учил полагаться на волю Божию: «Будет, как должно быть».

После переезда отца Николая на остров Залита ему пришлось немало потрудиться физически. Господь даровал ему золотые руки, и он все делал сам – и крышу на храме железом покрывал, и стены красил, и полы ремонтировал, и обновлял убранство храма. Конечно, у него были и помощники (в первую очередь – мама), но очень многое он все равно любил делать самостоятельно.

Игуменья Пюхтицкого монастыря матушка Варвара рассказывала: «Простота и любовь к людям, животным, растениям, ко всему, что сотворено Богом, выделяли его среди других… Когда отец Николай приехал на остров, около его домика было пустое место, напротив – кладбище с разбитой оградой и ни одного деревца. А ему так хотелось все украсить! И он из Киева, Почаева, Вильнюса, Пюхтиц собирал растения, корни кустов и цветов и сажал на острове. Батюшка с любовью ухаживал за деревцами. Тогда еще там не было водопровода, и воду батюшка носил с озера, по сто-двести ведер. Все сам поливал: и кусты, и цветы, и будущие деревья. Рядом с домом батюшка посадил хризантемы, георгины, гладиолусы. Теперь мы видим плоды его трудов: повсюду зазеленели туи, пихты, лиственницы. А где зелень, там и птицы. Сколько их наполнило своими голосами ранее пустой остров! Для них, для пташек Божиих, отец Николай устроил “столовую под открытым небом”. Чистой своей душою батюшка был близок всему, что сотворено десницей Божией».

Отец Николай с выращенными им цветами

Отец Николай говорил об острове: «А ведь до меня здесь не было птиц. Они начали селиться на острове, когда я перебрался сюда и стал кормить их».

Протоиерей Иоанн Миронов рассказывал: «Двор скромного батюшкиного домика-кельи был словно иллюстрацией к первым главам книги Бытия: каштаны, кипарисы и другие деревья, множество голубей на ветвях и крыше сидят плотно, как куры на насесте. Тут же воробьи и прочие мелкие пташки. А рядом с курами мирно прогуливаются кошки и собачка. И всех батюшка старался приголубить, угостить. У батюшки двадцать восемь лет прожила кошечка Липушка, совсем “очеловечилась”. Однажды ворону кто-то подбил камнем, так батюшка ее выходил, вылечил, и она стала совсем ручной. Каждое утро потом встречала батюшку, каркала, хлопала крыльями – здоровалась. И все кругом – и деревца, и цветы – все на острове жило батюшкиной заботой. Пчелки, мошки, жучки – все ему было не чужим. Комара даже не обидит. Все творение было батюшке по сердцу. Он всегда внимательно смотрел, чтобы ни цветок, ни деревце не повредили».

Старец делился в письме: «Движемся по хозяйству. Зеленеем. Я очень люблю растительный мир и много для него посвящаю времени».

Еще писал: «Милость Божия, что по лету запас корм для крылатых друзей. Теперь радостно моему недостоинству за моих посетителей, что они отлетают от меня сытыми. Иначе – были бы огромные слезы и неутешная печаль для меня и птиц. Особо радуют меня синицы».

Писал также: «С первой половины ноября птичья столовая аккуратно работает. Большие обслуживаются с полдесятого утра, малые же воробушки с трех часов дня. Всех посетителей ежедневно бывает больше трехсот».

Восклицал: «Боже, сколько в мире красивого! Природа, природа, ты для нас дорога в невечерний день».

Благодарил: «Все, все меня радует и за все благодарю Господа».

Игуменья Варвара делилась: «К отцу Николаю как к своему духовному отцу ездили мы с матушкой Георгией (ныне игуменьей Горненской иерусалимской обители) на остров ежегодно. Обычно мы ехали через Псково-Печерский монастырь. Я очень люблю эту древнюю обитель и особенно батюшку отца Иоанна (Крестьянкина). Они с отцом Николаем были очень похожи друг на друга: и почти ровесники, и говорили почти одно и то же. Разница была лишь в том, что отец Иоанн говорил прямо, а отец Николай в разговоре немного юродствовал, часто давал ответ духовной песней. Бегая славы человеческой, он ходил иногда в беретике, в маминой кофточке, в калошиках».

В шестидесятые годы, во время усиления гонения на Церковь, к отцу Николаю приехали представители местной власти. Они очень грубо разговаривали с батюшкой и пообещали на следующий день вернуться за ним. Старец всю ночь простоял на молитве, а наутро на озере поднялась страшная буря, которая не утихала в течение трех дней. Талабск (другое название острова Залита. – Примеч. ред.) стал недоступен. После того как буря стихла, об отце Николае как-то забыли и больше не трогали.

Отец Николай не был самочинником, он духовно питался от старцев всю жизнь. Когда был молодой, часто ездил в Печоры, в Почаев, в Киев, в Прибалтику. Особо он почитал старца Гавриила Псково-Елеазаровского. И чад своих батюшка всегда (по личному опыту молодости) обязательно благословлял на паломничества к святыням: «Это все в сердце останется. В трудную минуту вспомнишь и утешишься».

Народ начал посещать остров Залита, паломничать к отцу Николаю как к старцу с начала семидесятых годов. Люди стали узнавать о батюшке и потянулись к нему: ведь пообщавшись с ним, нельзя было его не полюбить. Он всего себя отдавал Богу и людям. Духовными чадами батюшки стали многие священники, монахи и миряне, а также игумены и игуменьи многих древних и вновь открывшихся монастырей. Все они жили под покровом молитв старца.

Отец Николай всегда много читал, призывая всех к вдумчивому, умному чтению, благословлял получать хорошее светское образование. Лучшим подарком для него была книга.

С юных лет Николай Гурьянов записывал полюбившиеся ему стихи в особую тетрадку, которая потом стала основой его заветной книги, получившей название «Слово жизни». В годы старческого служения на острове батюшка благословлял чаще читать детям хорошие стихи, ибо они «умягчают сердце».

Старец говорил: «Некоторые стихи – как молитва, и человек, читая их, беседует с Господом, а потом полюбит саму молитву, его будет тянуть к ней, чтобы покаяться перед Творцом». Сам батюшка всю жизнь записывал свои молитвенные переживания в поэтические строфы, их он тоже включил в книгу «Слово жизни».

Старец очень любил и духовное пение, сам пел и играл на фисгармонии.

Отец Николай удостоился посещения Пресвятой Богородицы. Как-то старец служил Божественную литургию. Необыкновенная тишина и благоговение были в храме. Никто из прихожан не проронил ни одного слова. Все, как один человек, в положенные моменты опускались на колени, были предельно сосредоточены: поистине тогда у всех было «единое сердце и одна душа». По окончании литургии отец Николай кротко и очень тихо сказал: «Какие вы счастливые, мои дорогие, сегодня Сама Матерь Божия незримо посещала нас и всех, бывших на службе, благословила».

Старец стяжал множество даров Святого Духа: прозорливости и духовного рассуждения, исцеления душ и телес человеческих, смирения, горячей веры, пламенной молитвы, любви Христовой.

Будучи сам великим старцем, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорил о протоиерее Николае Гурьянове, что он является «единственным по-настоящему прозорливым старцем на территории бывшего СССР».

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Митрополит Рязанский и Михайловский Павел (Пономарев) рассказывал такую историю: «…Приехала к нам в Печоры матушка Георгия (Щукина). Оказывается, у нее был разговор со Святейшим Патриархом о возможном направлении ее в Иерусалим. И ей нужно было посоветоваться с духовником – отцом Николаем, известным старцем на острове Залита. Но попасть на остров ей не удалось – пароходы уже не ходили, а лед еще не встал… А эконом меня спрашивает: “Так благословите на вертолет?”… Позвонили в аэропорт – оказалось, вполне доступно. Через сорок минут вертолет уже был в монастыре. Прилетели – а там и приземляться-то некуда. Только что выпал снег хороший. Сели куда-то в огород. Видим – сам отец Николай идет. И матушки бегут, что-то шумят. Оказывается, после службы и трапезы все по кельям разошлись – и вдруг отец Николай стал всех звать. “Выходите, – кличет, – матушки, к нам гости едут, матушка игуменья иерусалимская, отец-наместник с братией монастыря”. Они говорят: “Батюшка, ты в своем уме? Кто к нам едет? Пароходы не ходят. Ложись, отдыхай”. И вдруг – вертолет, шум. А ведь тогда не то что мобильников, вообще связи с островом не было. И ведь называл уже отец Николай матушку игуменьей иерусалимской, хотя о ее будущем совсем никто не знал…»

Матушка Елизавета, настоятельница Спасо-Елеазаровского псковского монастыря, вспоминала: «Батюшка своей любовью всегда умел всех людей соединить. Вот это, наверное, самая драгоценная черта и самое знаменательное свойство великого старца. И по этому определяется его высота, величие его духа, что он действительно объединял всех в единое своей любовью и всем внушал эту любовь».

Иеромонах Антоний как-то спросил старца: «Батюшка! Недавно блаженная Любушка, которая была духовной дочерью отца Серафима Вырицкого, преставилась. А ведь она предсказывала, что после ее смерти будет немало потрясений в стране». Долго размышлял отец Николай, а потом спросил: «А вы молитесь за нее?» – «Да, ежедневно», – ответил отец Антоний. «Так и она каждодневно молится перед Престолом Всевышнего! Умолила, чтобы не было бедствий!»

Протоиерей Олег Тэор рассказывал о старце: «Батюшку я оценил с первой же встречи и очень почитал его всегда. Меня удивляла его прозорливость. Он предвидел многое и, если нужно было, говорил то, что потом сбывалось. Например был такой случай. Отец Николай всегда помнил о смерти, о своей к ней подготовке, часто говорил на эту тему и наказывал, в чем его хоронить. Однажды он обещал одной своей духовной дочери, что она будет на его похоронах. Другая, по имени Антонина, тут же заявила: “И я буду, батюшка. Обязательно приеду”. А он так прикровенно и говорит: “Да нет, ты дома будешь”. И оказалось, что эта Антонина умерла. А та, которой было обещано присутствовать на похоронах, действительно там была. И мне батюшка говорил, что я его похороню. Так и вышло».

Отец Олег Тэор еще делился: «Сейчас я также чувствую его молитвенную поддержку. Бывает, что, когда его поминаю, мне идет помощь. Отец Николай имел и дар исцелений. Молитва его была очень действенной. Одна его духовная дочь тяжело заболела, врачи признали рак. Она себя чувствовала очень слабо, лицо ее было бледное, прозрачное. Работала она на тяжелой работе, где ей приходилось иметь дело с вредными для ее здоровья химикатами. Врачи рекомендовали ей перейти на другую работу. Но отец Николай не благословил. Больная послушалась. Прошло уже много лет, а она, по молитвам батюшки, поправилась и живет до сих пор. Когда я сильно заболел, отец Николай тоже очень убежденно уверил меня, что Господь исцелит. И действительно, я исцелился».

Еще говорил о старце: «Отец Николай старался привить своим чадам память о смерти. Говорил, что если бы люди знали, что им уготовано, то они вели бы себя по-другому. Часто он для вразумления и наглядности показывал гостям икону Страшного суда, объясняя ее и напоминая о возмездии за грехи. Наставлял очень убежденно, евангельскими словами и примерами. Указывал на изображении, где и за какой грех человеку предстоит мучиться. Это многих отрезвляло и заставляло задуматься и помнить всегда о смертном часе».

Архимандрит Амвросий (Юрасов) свидетельствовал о прозорливости старца: «Были со мной еще два человека. Одного старец легонько ударил по щеке, а потом сказал: “Батюшка, благослови”. – “Да я не батюшка!” – “Не батюшка? Да?” Прошли годы. Теперь тот человек игумен. Девушке, которая приехала с нами, вынес нотную бумагу. Она удивилась: зачем это? Она же художник. Не поет. Нот не знает. А ныне она регент в монастыре».

Игуменья Варвара, настоятельница Пюхтицкого монастыря, поведала, что в ее бытность монахиней виленского Свято-Духовского монастыря отец Николай Гурьянов как-то во время трапезы после праздничного богослужения сказал ей: «Матушка, а как вас сватать-то будут!» – «Что вы, батюшка, такое говорите, – отвечала она, – я ведь в постриге, обет Господу дала». Но отец Николай повторил свое, как будто и не слышал возражения: «Как вас, матушка, сватать будут! Вы уж тогда не отказывайтесь». Через некоторое время виленская монахиня стала пюхтицкой игуменьей и тогда уразумела, о каком сватовстве шла речь за праздничным столом.

Домик отца Николая

Протоиерей Георгий Ушаков делился: «Часто я видел, что, даже когда батюшка говорил с человеком, у него в перерыве между фразами шевелились губы. Думаю, что он был непрестанный молитвенник. Отсюда происходили и его прозорливость, и открытость к горнему миру. Во время молитвы Господь открывал ему душу человека и Свою волю о нем».

Протоиерей Владимир Степанов рассказывал: «Я жил тогда в Пскове и служил диаконом в Троицком кафедральном соборе. Рядом с собором стоит колокольня, в которой в семидесятые годы жила монахиня Архелая. Захожу однажды навестить матушку. Речь зашла об отце Николае. Она мне рассказывает, что ей было очень тяжело, и она молитвенно обращалась к батюшке: “Отец Николай! Помоги мне! Отец Николай! Помоги мне…” И так несколько раз. Утром следующего дня батюшка приезжает в Псков, приходит к матушке Архелае и с порога говорит ей: “Ну что ты меня просишь: отец Николай, помоги мне, отец Николай, помоги мне…”»

Еще рассказывал: «Господь наградил батюшку живой верой и непрестанной молитвой. Часто было заметно, что он творит Иисусову молитву. Силу его молитвы я испытал на себе, и не раз. Один из примеров: у меня была серьезная проблема и я зимой пешком от большака пришел по озеру к старцу. Он меня выслушал, затем встал и говорит: “Давай помолимся”. Батюшка становится на колени на своей крохотной кухоньке, я за ним тоже. Несколько минут молитвы. Встаем с колен. Отец Николай меня благословляет, и я ясно в душе ощущаю, что моей проблемы больше нет. Слава Богу!»

Протоиерей Владимир Ш. вспоминал: «У одной нашей близкой знакомой погиб сын: утонул в реке. Невозможно было установить причину этой смерти – убийство или самоубийство? Мать поехала с этой скорбью к отцу Николаю. Вошла она в храм перед концом богослужения. Батюшка вышел из алтаря, подошел прямо к ней и сказал: “Убили, убили. Будем молиться о душе новопреставленного”… До этого отец Николай никогда не общался с нашей знакомой и ничего не знал о ее горе».

Вспоминал также: «Один священник приехал исповедоваться к отцу Николаю. Батюшка его встретил и вместе с ним подошел к своему дому. Он долго искал ключ от двери в карманах своего подрясника, а между тем кот терся у его ног, желая поскорее попасть к своей миске. Во время “поиска” ключа отец Николай все время обращался к своему коту, называя все “его грехи”. Приезжему священнику оставалось только одно: войдя в дом батюшки, встать на колени, в слезном покаянии склонить голову под епитрахилью и выслушать разрешительную молитву!»

Священник Алексий Лихачев рассказывал: «…Батюшка мне показался немного наивным: он все уговаривал меня ежедневно читать утренние и вечерние молитвы. А я был таким усердным студентом, что для меня странным казалось не то, что молитвы не прочесть, – я и Псалтирь читал неукоснительно. “Разве он не знает, что я и без всяких уговоров это делаю?” Но потом в академии я оказался в кружке молодых людей, знатоков и приверженцев греческой традиции, которые, вышучивая наше российское благочестие, иронизировали: “Без вычитки этого правила вам никак не спастись”. Так батюшка заранее меня укрепил, чтобы не поддаться. И еще: теперь, через десять лет, я настолько оказался обременен строительством храма, а также семейными трудностями и бытовыми неурядицами, что засыпаю иногда, не раздеваясь. Но слова отца Николая звучат сегодня как укор».

Говорил также: «Батюшкин язык надо было еще уметь понять. Он открывал людям такие глубокие вещи, да еще в нескольких словах, что их приходилось облекать в форму образов или символов, которые прояснялись постепенно, по прошествии времени, наполняясь новыми духовными смыслами и поворотами судьбы. Некая послушница, приехавшая вместе со мной на остров, стала рассказывать батюшке о нестроениях в монастыре. Он ласково прикоснулся к ее шее: “А ты крестик-то носишь?” Она вынула крестик с груди. “Вот и носи”. (У нее через год открылось душевное расстройство.)»

Остров Залита

Еще рассказывал: «А девушке Вале, интересовавшейся у него, можно ли ей заниматься конным спортом и танцами, отец Николай с лаской и улыбочкой говорит: “А дай-ка я тебе красочки-то добавлю” – и берет седую прядь со своих волос, и будто перекладывает ей. Она, знай, смеется. А ведь он ей намекал на горе до седины».

Отец Алексий делился еще: «В предпоследний мой приезд он кормил меня сахаром: и много же клеветы мне пришлось испытать за последние два года от самых, казалось бы, близких людей! Каждое батюшкино слово и даже жест были глубоко значимыми, символичными. Ведь то, что открывалось ему в Духе Святом, нужно было передать человеку в краткие минуты духовной встречи. А чтобы потом получить ориентир на своем пути, узнав, какова воля Божия, надо было вспоминать мельчайшие подробности этой встречи, каждое слово, интонацию».

Во время службы в Никольском храме

Раб Божий Сергий неожиданно заболел: развилась сильнейшая дистрофия внутренних органов. Парень буквально таял на глазах, резко убавил в весе, его беспокоила страшная слабость, постоянная тошнота и частая рвота. Усилия медиков были напрасны, родители безрезультатно потратили огромные деньги на обследования и лечение. Сергей продолжал таять как свеча, и его близкие готовились к худшему. Знакомая монахиня предложила отвезти больного на остров к старцу Николаю. Добирались с большим трудом из-за плохого самочувствия молодого человека и различных поломок автомобиля. Услышав от больного, что никто не мог его вылечить, батюшка участливо посмотрел на Сергея, затем легонько стукнул его по щеке и сказал: «Все пройдет». Через некоторое время еще раз стукнул больного по щеке и добавил: «Будешь здоров». Здоровье Сергея после поездки пошло на поправку.

Раба Божия Елизавета вспоминала: «Моя младшая сестренка лежала в реанимации на искусственной вентиляции легких, надежды на то, что она выживет, почти не было. Я попросила батюшку помолиться, он смиренно сказал: “Ну, может, Бог все управит. Запиши младенца Анну” (в записочку, чтобы молиться). Вернувшись, я узнала, что с того дня ей сразу стало лучше и ее уже выписали. Папа спросил батюшку о работе и через несколько недель получил такую должность, о которой можно было только мечтать».

Врач Владимир Алексеевич Непомнящих рассказывал о старце: «Внешне он казался отрешенным от всего земного. Чувствовалось, что между нами, грешными, и старцем было громадное расстояние. Многим, подходившим под благословение, батюшка уже не отвечал на вопросы, а только молча крестообразно елеем помазывал лоб. При этом люди чувствовали, как необходимость в расспросах исчезала. Однако с теми, у кого действительно была нужда, отец Николай беседовал, отвечал им на вопросы и даже приглашал людей к себе в домик. Он отвечал не на все вопросы, а выборочно… Несомненно, старец Николай знал волю Божию и открывал ее в той мере, в какой считал необходимым…»

Раб Божий Андрей Лукин вспоминал: «От юности моей я пристрастился к алкоголю и к двадцати шести годам понял, что без него не могу долго обходиться. Я начал искать выход, пробовал закодироваться, не помогло, только хуже стало… стал брать обеты. Обещался пред Богом, на кресте и Евангелии, в присутствии священника, о воздержании от алкоголя, сначала на полгода, потом на год и полтора. Так продолжалось шесть лет, но беда в том, что как только наступал конец срока обета, буквально в тот же день, я начинал снова пить, так как страсть подступала и невозможно было бороться с ней. И вот в 1999 году, в августе месяце, я приехал на остров Залита, к отцу Николаю Гурьянову. Я подошел к нему и говорю: “Батюшка, благословите меня не пить три года и не курить год (взять обеты)”. Отец Николай благословил меня большим крестом и сказал: “Не будешь ни пить, ни курить до конца жизни твоей”. С тех пор прошло семь лет, и за это время у меня даже помысла не возникало (слава Богу!) ни выпить, ни покурить. А ведь я курил больше двадцати лет».

Еще вспоминал: «А за два года до этого чудного события моя жена вместе со старшей дочерью ездила к отцу Николаю с вопросом о том, уходить ли мне с мирской работы и трудиться всецело в церкви или нет. Батюшка, не зная моего имени, сказал жене: “Низкий поклон Андрюшеньке, и прошу ваших молитв”. Какое у батюшки смирение – как он назвал меня, алкаша… А жене ответил: “С мирской работы уходить не надо, а регентом пусть поработает…” Так и вышло “поработал”, через полгода, меньше, пришлось мне из регентов уйти. Еще жена спрашивала про дочь: учиться ли ей дальше, так как успехи в учебе были неважные, на что старец сказал: “Учись, учись и учись. Тройка и четверка тоже хорошие отметки…” Дочь окончила школу, среднее специальное заведение, сейчас учится в высшем, на четвертом курсе. При поступлении за основной предмет получила пять, за остальные четыре. А ведь в школе училась на тройки!»