Текст книги "Мышиный Король"

1

Мышей было штук пять: одна белая, а остальные серые.  Они спали на опилках, тесно прижавшись друг к дружке. Иннокентий осторожно постучал по прутьям клетки, пытаясь их разбудить, но зверьки не реагировали. Оглянувшись вокруг,  он вынул из сумки планшет и направил объектив на пушистый серо-белый комок.

Было время обеда,  около трех.  Юноша с планшетом оказался единственным покупателем в этом углу большого зоомагазина. Разнообразные представители мелкой фауны вылизывали шерстку, крутили колесики, залезали в кормушки и даже спаривались, но необычного покупателя интересовали только спящие мыши.

Продавцы в оранжевых футболках  некоторое время также не замечали юношу в черном. Они уже не раз видели его здесь и знали, что он ничего не возьмет. Он никому особо не мешал, но правила торговли не позволяли использовать видеокамеру без разрешения начальства. К Иннокентию подошла хмурая девушка-продавец и сказала, что здесь снимать нельзя.

Он выслушал ее, важно кивая головой, и произнес что-то невнятное.

Девушка слегка наморщила напудренный лобик, стараясь понять, что он хочет: странный юноша с хвостиком на затылке довольно сильно заикался. Она уже собиралась пойти за старшим по смене, но Иннокентий  знаками объяснил ей, что ему нужны мыши из клетки. В доказательство своих намерений он вынул из кармана тысячу рублей.

– Вам все пять? – радостно спросила  продавщица.

В ответ юноша в черном не то покивал, не то помотал головой. Он снова был занят: рассматривал, как зверьки на экране скалили зубы.

– А клетку не хотите приобрести? У нас есть комфортабельные клетки со всем необходимым для ваших питомцев! – с энтузиазмом произнесла девушка.

В ответ таинственный покупатель лишь покрутил головой, словно у него затекла шея.

– Обязательно возьмите для них корм, –  продолжала настаивать сотрудница магазина. – Они любят поесть, эти малыши.

Иннокентий не обратил на ее слова никакого внимания, но ее это ничуть не смутило:

– В нашем магазине вы всегда найдете экологически чистые корма.

И она без запинки перечислила не меньше пяти торговых марок.

– Так вам какой принести?

Странный юноша снова помотал головой, как лошадь. Девушка быстренько сбегала в соседний зал и принесла увесистый желтый пакет.

 «Кто его знает, – думала она. – Может, он  инспектор из центрального офиса? Может, он пришел нас проверять?»

Разумеется, Иннокентий не были никаким инспектором. Он учился на втором курсе Колледжа сферы обслуживания, а в зоомагазин ходил исключительно ради забавы. Их сегодня отпустили раньше, и он не знал, чем заняться.

День выдался пасмурный  – уже не зима, но еще и не весна. Солнышко то выглянет из-за туч, то снова спрячется. Обычный московский понедельник – вставай по будильнику, трясись среди таких же хмурых людей или стой в нескончаемой пробке. Почему-то в Москве именно в понедельник самые большие пробки на улицах и больше всего народа в метро.

Впрочем, в этот понедельник  удача улыбнулась всей  пятнадцатой  группе. После третьей пары в класс зашел  помощник директора и сказал, что Анны Петровны не будет, и они все свободны.

Анна Петровна вела в коллеже русский язык и литературу. Директор еще утром вызвал ее в свой кабинет и строго предупредил, что если она завтра же не принесет справку из психоневрологического диспансера, то ей в этом месяце не видать зарплаты. Литераторша спросила, нельзя ли ей уйти пораньше, и директор отменил русский для всех – и для нее, и для двенадцати отроков.

Так уж совпало, что именно в этот понедельник Никита Коршунов был при деньгах. Услышав, что русского не будет, он обратился к однокурсникам с краткой речью:

– Эй, народ! Айда в «Забавинский»!  Я накрываю «поляну».

Народ встретил предложение с энтузиазмом. Гремя лавками и наступая друг другу на пятки, тинейджеры вывалились из класса. В аудитории остался один Иннокентий Королев, которого никто не собирался угощать. Однокурсники его вообще недолюбливали – не то за странную манеру держать себя, не то за привычку ходить во всем черном. Его за это даже прозвали Иноком. В общем, этот Инок остался один в аудитории, а потом тоже решил скоротать время в торгово-развлекательном центре «Забавинский». Он тогда еще совершенно не собирался покупать мышей.

Торгово-развлекательный центр «Забавинский»  выделялся из всей округи. Во-первых, он был покрашен с яркие жизнерадостные цвета – желтый и оранжевый. Во-вторых это было единственное здание со скошенной стеной. Ну, а в третьих, на его фасаде недавно установили здоровенный плазменный монитор, который переливался всеми цветами радуги. Вот и сейчас он манил к себе молодежь, точно магический кристалл.

Когда-то тут располагался секретный научно-проектный институт, но это было так давно, что никто из студентов Колледжа сферы обслуживания уже не помнил тех времен. Здание тогда было скучным, серым, с большими окнами и без неоновых букв на крыше.

Потом времена изменились. Из серой типовой коробки  сначала вынесли все лишнее, потом  пристроили скошенную стену и заделали ненужные окна. Превращение секретного института в торговый центр продолжалось не один год. Старожилам Забавинского района постепенно пришлось забыть не только о былом назначении большого дома на площали, но и о своих прежних занятиях. Впрочем,  название «ЗАБАВИНСКИЙ» гораздо больше подходит торгово-развлекательному центру, чем секретному институту. Крупные красные буквы на крыше обновленного здания были теперь видны издалека. Все студенты Колледжа сферы обслуживания прогуливали здесь лекции и семинары.

Ребята миновали маленький скверик, перебежали  площадь и шумною толпою ворвались в храм торговли.  Здесь, как всегда,  было светло и тепло, звучала бодрая музыка и пахло фастфудом. Подталкивая друг дружку, тинейджеры доехали на эскалаторе до третьего этажа и заняли очередь на раздаче. В предвкушении сытного обеда они  прикалывалась друг над другом.

Что такое «прикалываться» знает любой современный подросток. На молодежном слэнге словечком означает самые разные действия. Так, студенты пятнадцатой группы мололи всякий вздор, толкались, пихались и показывали  друг дружке фотки на смартфонах. Фотки, само собой, тоже были прикольными.

Девчонки шушукались, что прикольным сегодня  был и Никитос. И правда, семнадцатилетний Никита Коршунов  был  необыкновенно хорош собой: темные, почти смоляные кудри, голубые глаза и белая толстовка с ярко-розовой надписью KING. Конечно, кудри, глаза и прочие прелести были у него и раньше, а вот модный  прикид  появился только сегодня.

– Так, народ, всем колу?

Стоя у кассы, он следил за тем, чтобы никто из компании особо не налегал дармовую еду.  – Тонкая, тебе крылышки или бедра? Эй, вы! Не слишком там обжирайтесь на халяву!

Последняя фраза была адресована уже не Антонине Большовой по прозвищу Тонкая, а ее приятельницам – Ире Бреевой и Кате Слипчук. Кумушки  проворно загружали подносы сверточками,  не задумываясь о фигуре.

Никитос с озабоченным видом поглядывал на мелькающие цифры. Когда «поляна» была полностью оплачена, в его  бумажнике осталась одна мелочь.  Девушка-кассир, по виду тоже студентка,  вручила главному спонсору подарок за покупку – воздушный шарик в виде Микки Мауса.  Никита взял надувного мышонка и присвистнул не то от радости, не то от  досады.

«Гулять так гулять!» – подумал он и чуть не расплескал кока-колу на малиновую голову Тони Большовой.

– Ну, ты даешь, Никитос! – похлопал его по спине довольный однокурсник Варуш Карапетян.

Никита был польщен.

До этого Варуш никогда не присоединялся к нему в буфете и, тем более, не признавал лидерства Коршунова. Сегодня же все было иначе.

– Ты, ваще, крутой сегодня! – цокнул языком гордый кавказец.

– Да чё там? Жрите! – отозвался польщенный спонсор и по-хозяйски развалился на неудобном пластиковом стуле.

– Ну, за тебя,  Никитос! – поднял бумажный стаканчик артистичный Вадик Рубайло. – Зажигай!

– И всегда оставайся таким же красавчиком, – подхватила  Большова, стреляя в его сторону зелеными глазами.

Никита поймал на себе ее взгляд, но тут же сделал вид, что ничего не заметил. Больше всего он боялся, что растеряет весь свой авторитет, поддавшись на уловки девочки с малиновыми волосами. У него, можно сказать, башню сносило, когда она сидела рядом и так откровенно подмигивала.  Он, по правде говоря, очень хотел обратить на себя ее внимание.

Конечно, он мог бы быть и попроще. Например,  подкатить к ней в коридорчике и вежливо сказать: «Уважаемая Тоня, позвольте пригласить Вас на обед, а потом – на посещение кинофильма!» Он, Никита Коршунов, умел казаться пай-мальчиком, когда хотел, но очень боялся, что его отошьют. Он не сомневался, что будь он пай-мальчиком, зеленоглазая девочка с малиновыми волосами лишь фыркнет: «Отвали, Коршун!»

«И что в ней такого? –  любил порассуждать на досуге Никита Коршунов по прозвищу Коршун и сам себе отвечал: – Да ничего особенного.  Разве что стройные ноги, чувство собственного достоинства, да еще и умение соображать».

Нельзя сказать, что у других девушек эти качества полностью отсутствовали. Скорее, они просто редко встречались все вместе.

Коршун повернулся к соседке и слегка подмигнул ей черным глазом. Никто из ребят не заметил их переглядок: все аппетитом налегали на еду.

Когда подростки утолили первый голод,  простоватая Ира Бреева по прозвищу Бомбочка  шмыгнула носом и поинтересовалась:

– Никитос, колись, откуда бабки!

Компания навострила уши, готовясь услышать историю успеха.

В этом торговом центре, где каждый из них уже сто раз слонялся от витрины к витрине, королем мог быть только человек с деньгами. Коршун  раньше никогда не устраивал светских тусовок. Он, помнится,  даже как-то  стрелял у Варуша десятку на «Сникерс».  Он был самым обыкновенным чуваком  – не ботаном и не геймером, не изгоем и не шишкой, но сегодня  с ним, реально,  что-то случилось.

– Да так, – скромно опустил глаза KING в новой толстовке. – Немного срубил  в Интернете.

Приятели оживились и потребовали подробностей.

2

– Д-дед, с-смотри, к-какие мыши!

Иннокентий поставил клетку на письменный стол,  заваленный ручками и бумажным мусором.  Анатолий Кузьмич вошел в комнату и  без особенного интереса оглядел новых жильцов.

– Мышей купил? – проворчал он. – Теперь кота надо завести.

Иннокентий не понял шутки старшего родственника и испуганно прошептал:

– З-зачем к-кота? Он же и-их с-сожрет!

Но дед лишь беззлобно похлопал его по спине:

– Э-эх, Кешка! Какой же ты у меня валенок! Да пошутил я, не бери в голову. Я вижу, тебе за кем-то ухаживать хочется. Не за девушками, так за мышами. Ну что ж, я не против.

Дедовское лицо вдруг посерьезнело. Он взглянул с опаской на новых жильцов.

– Надеюсь, ты их не для опытов купил?

Но внук как будто не расслышал вопроса. Забыв и про мышей, и про деда, он рассматривал фотографию, которая висела на стене, чуть скособочившись в сторону окна.

Заметив, что внук никак на него не реагирует, дед сердито вздохнул и тоже перевел взгляд на скособочившийся портрет десять на пятнадцать. Оттуда на него смотрели трое:  непутевая дочь Лариска в какой-то легкомысленной фате,  новоиспеченный зять Королев в строгом костюме и их сын Кешка, которому на момент бракосочетания родителей как раз исполнилось четырнадцать лет. Он беззаботно улыбался в объектив, точно первоклассник. Дед сдержанно кашлянул и с тяжелым вздохом  поднялся с кушетки. От этого шума за спиной внук вздрогнул и засуетился возле новоиспеченных квартирантов. Сдвинув учебники и тетрадки на самый край стола, он поставил туда маленькую клетку и и стал неуклюже сыпать туда корм из желтого пакета.

Так уж вышло, что после смерти единственной дочери  Анатолию Кузьмичу Мошкину пришлось взять к себе внука.  Он смахнул набежавшую слезинку и снова закашлялся.

Корм из пакета посыпался прямо на ковер.

Дед не выдержал, и сквозь приступы кашля заворчал:

– Да аккуратней ты, криворукий!

Да, сейчас этот нескладный парень совсем не похож на ангелочка с фотографии.

«А ведь я ни разу не видел, как он улыбается,» – вдруг подумал Кузьмич.

Он громко втянул в себя воздух и глухо произнес:

– Сам бы поел чего-нибудь. Каша на плите еще теплая.

Внук ушел на кухню.  Дед  грузно опустился на тахту и тяжело задышал.

Словно старая кинопленка, его память стала оживлять картины былого. Июньский вечер в Гаграх, ресторан на набережной и одноместный номер в престижном ведомственном санатории. Потом в кадр попало общежитие в Мытищах, две женщины и сверток с розовыми лентами. Затем плегка будто оборвалась, и как Мошкин не старался, не мог ничего вспомнить. Зато после перерыва пошло сразу несколько черно-белых школьных фотографий. На них была изображена хмурая девочка в очках.

Мошкин задумался. Когда он впервые встретился с Ларисой? Сколько ей тогда было?  Она еще никак не могла сказать ему «папа»…

Кино продолжалось. Вот показалась строгая девушка в очках – Мошкин  пристроил ее секретаршей к одному бывшему сослуживцу в «первый отдел». Они почти не общались с дочерью, так как у него в тот год особенно много работы. Через год сослуживец позвонил ему и сказал, что он, майор госбезопасности Мошкин, вскоре станет дедушкой.  «Это не я!» – клятвенно заверил его бывший сослуживец.

Анатолий Кузьмич вспомнил, что испытывал тогда нерадостные чувства – унижение, досаду и тревогу. Ему казалось, что его собственное будущее висит на волоске. В стране тогда было большое брожение умов.

Потом он снова увидел общежитие в Мытищах, и опять двух женщин.  В его душе вдруг зародилась неведомая раньше светлая радость: «Мужик!».  На сей раз кулек был с голубой лентой.

– Мы решили назвать твоего внука «Иннокентий»,  что по-гречески  означает «невинный», – заявила  осунувшаяся девушка в очках. – Только не спрашивай, от кого он. Я дала сыну твою фамилию.

Дед Мошкин втянул в себя воздух одной ноздрей и промокнул глаза краем рубахи. Да если б он только знал, от кого забеременела дочь!  Он бы лично отвел ее на аборт в ведомственную больницу!

Иннокентий познакомился со своим отцом лишь тогда, когда тот вышел на свободу по амнистии.

Дед Мошкин бессильно оглянулся. Когда это было? Пять лет назад или восемь?  Что-то у него с памятью, наверное, старческий склероз. Он попытался вспомнить, сколько стоил планшет, который он подарил Кешке на прошлый день рожденья, но не смог.

С фотографии на него сквозь очки насмешливо глядела Лариска в легкомысленной фате.  А ведь у нее у самой вчера был  день рожденья!

Он очнулся, будто от тяжелого сна, и крикнул:

– Эй, Кешка! Ты не забыл, что у матери вчера были именины?

Внук вернулся в комнату и, подойдя к фотографии на стене,  дотронулся пальцем до лица матери.

– На, сходи-ка вот, – засуетился Анатолий Кузьмич. – Купи какой-нибудь букетик. Только ты нечетное количество купи, ладно?

Он  пошаркал в прихожую, вынул из кармана своего пальто две сотенные бумажки и запричитал:

– Ох, до чего же все дорого! Какие-то три гвоздички – и две сотни! Ну ладно, иди давай, – осекся он и снял с вешалки черную куртку внука.

Уже у самой двери дед он спохватился, достал с вешалки свой рыжий шарф в клеточку и повязал его отроку на шею:

– Совсем ты со своими мышами про мать забыл!

Иннокентий как будто не слышал.

Дед возвысил голос:

– Да ты и про мышей уже, небось, забыл! Ой, горе ты мое! – снова запричитал он. – Да твои твари теперь всю ночь будут решетку грызть. Знаешь-ка что? Сходи-ка ты опять в этот в магазин, пока он не закрылся. Купи там нормальную клетку, чтобы с кормушкой и с поилкой.  Раз уж завел живность, то и ухаживай за ней, а не смотри истуканом.  На, держи еще!

Иннокентий равнодушно засунул в карман тысячную купюру и открыл входную дверь.

– Куртку застегни, оболтус! – крикнул ему вслед Кузьмич.– Д-дед, с-смотри, к-какие мыши!

Иннокентий поставил клетку на письменный стол,  заваленный ручками и бумажным мусором.  Анатолий Кузьмич вошел в комнату и  без особенного интереса оглядел новых жильцов.

– Мышей купил? – проворчал он. – Теперь кота надо завести.

Иннокентий не понял шутки старшего родственника и испуганно прошептал:

– З-зачем к-кота? Он же и-их с-сожрет!

Но дед лишь беззлобно похлопал его по спине:

– Э-эх, Кешка! Какой же ты у меня валенок! Да пошутил я, не бери в голову. Я вижу, тебе за кем-то ухаживать хочется. Не за девушками, так за мышами. Ну что ж, я не против.

Дедовское лицо вдруг посерьезнело. Он взглянул с опаской на новых жильцов.

– Надеюсь, ты их не для опытов купил?

Но внук как будто не расслышал вопроса. Забыв и про мышей, и про дела, он рассматривал фотографию на стене, справа от стола. Дед тяжело вздохнул и тоже взглянул на портрет. Оттуда на него смотрели трое:  непутевая дочь Лариска в легкомысленной фате,  новоиспеченный зять Королев в строгом костюме и их сын Кешка, которому на тот момент бракосочетания родителей исполнилось четырнадцать лет. Мальчишка беззаботно улыбался в объектив.

Внук очнулся, поставил на стол желтый пакет, неуклюже разорвал его и стал сыпать зерна прямо в клетку.

Так уж вышло, что после смерти единственной дочери  Анатолию Кузьмичу Мошкину пришлось взять к себе внука.  Он смахнул набежавшую слезинку.

Корм посыпался на ковер.

Дед не выдержал:

– Да аккуратней ты, криворукий!

Да, сейчас этот нескладный парень совсем не похож на ангелочка с фотографии.

«А ведь я ни разу не видел, как он улыбается,» – вдруг подумал Кузьмич.

Он громко втянул в себя воздух и глухо произнес:

– Сам бы поел чего-нибудь. Каша на плите еще теплая.

Внук ушел на кухню.  Дед  грузно опустился на тахту и тяжело задышал.

Словно старая кинопленка, его память стала оживлять картины былого. Июньский вечер в Гаграх, ресторан на набережной и одноместный номер в престижном ведомственном санатории. Потом в кадр попало общежитие в Мытищах, две женщины и сверток с розовыми лентами. Затем плегка будто оборвалась, и как Мошкин не старался, не мог ничего вспомнить. Зато после перерыва пошло сразу несколько черно-белых школьных фотографий. На них была изображена хмурая девочка в очках.

Мошкин задумался. Когда он впервые встретился с Ларисой? Сколько ей тогда было?  Она еще никак не могла сказать ему «папа»…

Кино продолжалось. Вот показалась строгая девушка в очках – Мошкин  пристроил ее секретаршей к одному бывшему сослуживцу в «первый отдел». Они почти не общались с дочерью, так как у него в тот год особенно много работы. Через год сослуживец позвонил ему и сказал, что он, майор госбезопасности Мошкин, вскоре станет дедушкой.  «Это не я!» – клятвенно заверил его бывший сослуживец.

Анатолий Кузьмич вспомнил, что испытывал тогда нерадостные чувства – унижение, досаду и тревогу. Ему казалось, что его собственное будущее висит на волоске. В стране тогда было большое брожение умов.

Потом он снова увидел общежитие в Мытищах, и опять двух женщин.  В его душе вдруг зародилась неведомая раньше светлая радость: «Мужик!».  На сей раз кулек был с голубой лентой.

– Мы решили назвать твоего внука «Иннокентий»,  что по-гречески  означает «невинный», – заявила  осунувшаяся девушка в очках. – Только не спрашивай, от кого он. Я дала сыну твою фамилию.

Дед Мошкин втянул в себя воздух одной ноздрей и промокнул глаза краем рубахи. Да если б он только знал, от кого забеременела дочь!  Он бы лично отвел ее на аборт в ведомственную больницу!

Иннокентий познакомился со своим отцом лишь тогда, когда тот вышел на свободу по амнистии.

Дед Мошкин бессильно оглянулся. Когда это было? Пять лет назад или восемь?  Что-то у него с памятью, наверное, старческий склероз. Он попытался вспомнить, сколько стоил планшет, который он подарил Кешке на прошлый день рожденья, но не смог.

С фотографии на него сквозь очки насмешливо глядела Лариска в легкомысленной фате.  А ведь у нее у самой вчера был  день рожденья!

Он очнулся, будто от тяжелого сна, и крикнул:

– Эй, Кешка! Ты не забыл, что у матери вчера были именины?

Внук вернулся в комнату и, подойдя к фотографии на стене,  дотронулся пальцем до лица матери.

– На, сходи-ка вот, – засуетился Анатолий Кузьмич. – Купи какой-нибудь букетик. Только ты нечетное количество купи, ладно?

Он  пошаркал в прихожую, вынул из кармана своего пальто две сотенные бумажки и запричитал:

– Ох, до чего же все дорого! Какие-то три гвоздички – и две сотни! Ну ладно, иди давай, – осекся он и снял с вешалки черную куртку внука.

Уже у самой двери дед он спохватился, достал с вешалки свой рыжий шарф в клеточку и повязал его отроку на шею:

– Совсем ты со своими мышами про мать забыл!

Иннокентий как будто не слышал.

Дед возвысил голос:

– Да ты и про мышей уже, небось, забыл! Ой, горе ты мое! – снова запричитал он. – Да твои твари теперь всю ночь будут решетку грызть. Знаешь-ка что? Сходи-ка ты опять в этот в магазин, пока он не закрылся. Купи там нормальную клетку, чтобы с кормушкой и с поилкой.  Раз уж завел живность, то и ухаживай за ней, а не смотри истуканом.  На, держи еще!

Иннокентий равнодушно засунул в карман тысячную купюру и открыл входную дверь.

– Куртку застегни, оболтус! – крикнул ему вслед Кузьмич.

3

Подростки расстегнули куртки: им стало жарко от калорийной фастфудовской еды. Никому из компании не хотелось идти домой, но трапеза была закончена. Строгий охранник уже несколько раз прошел мимо их, неодобрительно помахивая рацией. В рестораном дворике не хватало посадочных мест.

– А я бы еще похавал на халяву! – хохотнул туповатый Костян Коротков по прозвищу Короткий. Еда для него  была главной радостью в жизни.

– Да ты уже за троих нажрал! – отбил пас хозяин застолья.

Все лениво засмеялись. Серьезное выражение лица было только у Вадика Рубайло, которому еще так и не придумали клички.

Когда смех затих, он спросил:

– Никитос, так что там за халява в Интернете?

– Да, поделись по-братски, – подхватил Варуш.

Коршунов неопределенно пожал плечами:

– Да так. Фигня, в общем. Ролик тут снял прикольный и в Ютуб выложил. А там куча просмотров. Ну, мне аккаунт завели, то, сё… Короче, это сейчас маза – выкладывать в Сеть прикольные видео. Чем прикольнее – тем больше бабла. Каждый может попробовать. Тут нет никакого секрета.

Ребята оживились.

– Да-а? – с интересом протянула Бреева-Бомбочка. – А если я сниму, как Тоньке волосы крашу, то мне тоже бабки упадут?

Тонька метнула на подружку неободрительный взгляд:  эта Бреева, значит,  решила  забрать все бабки себе!

Никитос с видом эксперта развел руками:

– Ну, это смотря как снять! Если ты еще спецуху сделаешь и саундтрек наложишь…  В общем, чем прикольнее, тем лучше.

Тонька решила перехватить инициативу:

– Крутяк!  А вообще, – она снова ухмыльнулась в сторону Коршунова, – это клевая идея – делать клипы. Прикиньте, мы все вместе можем поснимать!  А бабосики потом по-честному разделим.

Она сделала паузу, наблюдая за реакцией приятелей:

– Ну чё, народ?  Что скажете?

Народ оживился, но ничего путного сказать не мог.

Никита чувствовал, что Тонька снова ускользает от него, как змея. Про его «поляну» уже все забыли. Теперь всем хочется новых развлечений, а по этому делу он не большой мастер.  Девочка с малиновыми волосами посматривала на него украдкой: и как он, поведется?  У Коршуна предательски заурчало в животе.

Он снова отбил пас:

– А чё? Давайте сейчас завалимся к Тоньке на хату и будем снимать  прикольное видео!

Большова была откуда-то из Подмосковья, а в Москве снимала комнату.

Он с вызовом посмотрел на соседку-соперницу, а потом снова по-дружески подмигнул ей.

– Ну как, Тонь? Ты не против? – спросила вместо него Бомбочка.

Ребята стали обсуждать предстоящую забаву, но Большова как будто  воды в рот набрала.  Она чувствовала, что Коршунов не просто так дразнит ее и набивается в гости.

Достав из сумки розовый планшетик, она лишь поскребла его розовым ноготком:

– Прико-ольно!

Потом она выдержала эффектную паузу и внесла предложение:

– А чё? Двайте прямо сейчас и начнем.  Пойдем на улицу и сделаем клип. Короче, сюжет такой: Никитос стреляет у прохожих  бабки на новый фильм. Рубайло, у тебя планшет с собой?

Вадиек кивнул. Он давно уже увлекался цифровыми технологиями.

– Вдвоем, что ли, снимать будем? С разных точек? – догадался он.

Но Никитосу эта идея не понравилась. Чтобы он, в своей белой толстовке с надписью KING снимался в роли нищего?

Он с легкой опаской наблюдал за реакцией приятелей.

– А чего?  – Тонкая улыбнулась кончиками губ. – Так все продюсеры делают – сначала башли  на новый фильм собирают, а потом уже снимают. Или, может, у тебя уже есть лимон?

Никита вспомнил про мелочь в бумажнике и промолчал.

Она как будто прочитала его мысли:

– Ну, тогда надо собрать тысяч десять на раскрутку. А что, это сейчас модно. Краудфандинг называется.

– Да много ты знаешь! Краудфандерша ты наша! – хотел выставить ее на смех Вадик Рубайло, но тут же получил от Тоньки щелчок по носу.

Никита понял, что его втягивают в идиотскую игру и возмутился:

– Не, не! Я не буду бабки просить!  Что я, бич какой-то?

Ребята озадаченно замолчали.  Всем хотелось продолжить тусовку, но что конкретно делать,  пока никто не знал.

Наконец,   Короткий предложил:

– А чё? Давайте прикинемся, что мы, типа,  психи из какой-нибудь секты. Будем тормозить  прохожих и говорить, что через месяц конец света.

– Дурак ты, Костян! – надула губы Тонька. – У меня через месяц день рожденья.  Накаркаешь еще!

Теперь пришла очередь обижаться Короткому:

– Да это прикол, Тонь! Ты чего, шуток не понимаешь?

Вспыхнувшую перепалку разрулил хитроумный Вадик Рубайло – мастер заговаривать зубы:

– Короче. Снимаем с Тонькой в двух ракурсах. Выходим на улицу и ждем,  пока  какой-нибудь мужик со здоровым баулом  пойдет через дорогу. Вы тогда к нему, типа, подходите и предлагаете перенести чемодан через дорогу. Типа,  у нас в колледже началась неделя добра, и  нам надо снимать на видео  хорошие поступки. Мужик, скорее всего,  поднимет кипеш. Может,  даже замахнется. Вот это самое прикольное. Тут, главное, успеть во-время смыться.

Большова внимательно слушала концепцию будущего фильма. Коршунов недовольно помахивал ногой. Он чувствовал, что Рубайло снова обскакал его со своими приколами.

– А если он, это? Милицию позовет? – засомневался осторожный  Варуш Карапетян.

– Не, – отрицательно покачал головой  Вадик, который сам мечтал о карьере клипмейкера. – У нас же будет видео, что мы ничего плохого не делаем. Никто потом никому ничего не докажет. А я все смикширую и наложу звук.

Компания одобрительно загудела, и ребята двинулась к эскалатору.  Никита чуть не забыл свой подарок – воздушного Микки Мауса, который выглядел так, словно сам объелся фастфудовской снедью. Встречным потоком воздуха игрушку  сдуло  куда-то вбок, и длинная веревочка зацепилась за лайтбокс. Пластиковый Микки на секунду скорчил недовольную гримасу, а потом громко пукнул и разлетелся на куски.

                                                      4

От звука выстрела Валик невольно вздрогнул. Василий Петрович заметил, что его помощник изрядно нервничает.  Они были в этом тире уже в пятый раз, но юный стрелок  попадал только в «молоко».

– Так, боец, смотри сюда, – по-военному скомандовал Василий Петрович. – Руку поднимаешь плавно. Да стой, не дрыгайся. Ты же не девка, а нормальный мужик! Во-от, правильно. Пла-а-вно. А-гонь!

Валик зажмурился, нажал на курок и снова вздрогнул при отдаче.

Скрягин свел широкие брови к переносице и недовольно  почесал указательным пальцем щеточку усов.

– Экий ты тюфяк, Макушин! – выругался он как можно интеллигентнее. – Ну, скажи мне,  зачем я тебя в институт устроил? Чтобы ты дурака валял? Не-ет, друг мой любезный. Мне помощник нужен, а не тюфяк. Давай еще двадцать выстрелов. Заряжай!

Было уже около половины десятого вечера, и в пустом тире никто не мешал двум стрелкам. Под трибунами старого стадиона отдавались хлопки рассыпались, точно горох, и замирали где-то в темноте. Вахтер, которого Петрович дружески похлопал по плечу при встрече, отдал ему ключи, чтобы они могли тренироваться тут сколько влезет. Взамен Скрягин вручил старому знакомцу мужской поллитровый сувенир. Он уже неделю собирался сюда, чтобы самому пострелять  вволю. Но сейчас, спустя полтора часа занятий отставник Скрягин вместо былого воодушевления чувствовал раздражение и усталость. Мазила Макушин, хоть и изображал старательного ученика, никак не мог освоить простое движение – присоединить магазин к  рукоятке. О меткости своего подопечного Василий Петрович вообще предпочитал не думать: если, не ровен час, Макушину придется прикрывать его, то вообще неизвестно, в каком направлении полетит его пуля.

Глядя на сопящего ассистента, Скрягин в сердцах произнес:

– Да пошевеливайся ты, голуба! А то мы, бляха-муха, тут заночуем!

– Да я стараюсь, Васильпетрович, – загнусавил в ответ помощник. – Но он не вставляется!

– Кто?

– Да эта штуковина!

В ответ «Васильпетрович» лишь устало отмахнулся:

– Эх, ты, боец, Иван-огурец! Давай сюда.

И зачем он только пригрел этого недотепу? Лучше бы взял кого-нибудь побойчее. Но парня побойчее с его собственной легкой руки осенью отправили служить на Крайний север. Как же его звали? Коля? Вася? Скрягин вдруг вспомнил маленького, но очень шустрого третьекурсника. Он то и дело «стрелял» у Макушина деньги и сигареты, а Валик, тогда еще просто староста группы, каждый раз бегал жаловаться  директору.

– Ладно уж, не торопись, – с досадой вздохнул наставник, – а то еще палец прищемишь.

Когда-то лейтенант Скрягин  часами учил молодых  бойцов собирать и разбирать  автоматы. За двадцать пять лет воинской службы ему пришлось побывать в самых разных местах, которых журналисты и политики называют горячими точками. Воспоминания об этих путешествиях, яркие, как вспышки гранат, теперь не давали ему заснуть каждую ночь. Он ворочался в постели, комкая простынь, а  молодая жена   все дальше отодвигалась от него.

– Давай, сбегай за мишенями,  –  бросил он помощнику. – Одна нога здесь, другая там.

Он на секунду вдруг представил, что лежит в кровати не с чернобровой двадцатилетней красавицей, с белесым, точно моль, Макушиным. От этой мысли Скрягина передернуло, и он брезгливо сплюнул на пол.

Адъютант тем временем уже бежал обратно с мишенями. Все выстрелы были «в молоко».

Майор строго произнес:

– Если в следующий раз  ни разу не попадешь,  комиссую тебя как непригодного. А еще лучше – отправлю в Красную армию.

Валик вздрогнул:

– Нет-нет, Васильпретрович! Только не это! Я же вам ничего плохого не сделал!

За прошедший год Валик отрастил такое же брюшко, как у шефа, и перенял у него   пренебрежительно-требовательную манеру разговаривать  с подчиненными.

– А может, мне специальные очки заказать для стрельбы? –  с обидой в голосе поинтересовался он.