Текст книги "Пляж острых ощущений"

– Да не грузись ты, – я натянул джинсы, – лучше не покупай больше желтую прессу и не носись ни на какие пробежки. А то какой-нибудь папарацци щелкнет тебя и опубликует с подписью «Невестка Сазона Сазонова вместо того, чтобы заниматься по утрам сексом, носится вокруг дома. А не импотент ли непутевый внук Сазона Сазонова?!» Интерес к фигуре моего деда просто фантастический! Хорошо, что я вовремя свалил из этого города. Слушай, ты нигде не видела мою рубашку?

– Нет, я этого так не оставлю! – Элка вскочила с кровати, схватила газету и яростно зашуршала газетами. – Сейчас найду телефон, найду адрес паршивой газетенки, и из этого Михальянца всю душу вытрясу! Я заставлю его дать опровержение! В противном случае пригрожу подать в суд за клевету! Кстати, ты не знаешь, какое мужское имя начинается на букву Зэ?

– Понятия не имею! – Я отобрал у Элки газету, но она уже терзала телефонные кнопки, тыкала в них длинными пальцами, не попадала, сбивалась и начинала сначала.

– Алло! Редакция! – заорала она. – А дайте-ка мне Михальянца на букву Зэ! Да, да, именно его! – Она прикрыла трубку рукой и восторженным шепотом сообщила мне: – Представляешь, в редакции его все зовут Засранец Михальянц!

Ох, как мне не хотелось скандала и разбирательств! Я бы даже согласился всю жизнь платить алименты Элеоноре, лишь бы только Беда не поднимала шума. Но Элку, вставшую на тропу войны, остановить было практически невозможно. Разве что... В голове зароились неубедительные аргументы, а глаза вдруг наткнулись на небольшую заметку в газете в рубрике «Криминал».

– Подожди, – я нажал на аппарате отбой. – Лучше прочти сначала вот это!

– Что?! – Элка выхватила газету. – Что тут еще?! «Загадочная смерть продюсера на Диком пляже», – вслух начала читать она. – «Этой ночью генеральный продюсер телеканала „Рим“ Игорь Матвеев был найден мертвым на берегу моря, именуемом Диким пляжем. Кто-то напал на него сзади и размозжил голову. Что делал продюсер в столь позднее время на берегу – неизвестно. У следствия нет пока никаких версий. Известно только, что это не ограбление, так как ценные вещи и деньги не тронуты. На руке у трупа была нарисована красная цифра один...

– Слушай, ты не видела мою клетчатую рубашку? – перебил я ее, радуясь, что Элку удалось отвлечь от военных действий.

– «... Но самое поразительное, что спустя три часа в другом районе, точно таким же образом был убит Иван Петушков, генеральный директор крупнейшего в городе агентства недвижимости „Очаг“. Его обнаружила с проломленной головой соседка в подъезде дома, где проживал Петушков. Бумажник, часы, золотая цепочка и приличная сумма денег остались при нем, так что версия ограбления исключается. На правой ладони трупа была нарисована красная цифра два. Что это? В городе появился маньяк? По обоим делам начато следствие. Оперативники почти не сомневаются, что убийства совершил один человек. Они уже называют его между собой „молоточником“.

– Нет, ну что я говорила?! – заорала Элка, начисто позабыв о намерении учинить скандал Михальянцу. – Что говорила? Номер два все-таки появился! Всего через три часа! Нет, нужно обязательно попытаться найти этого алкаша из клумбы! Менты этим, как пить дать, заниматься не станут, а у него может быть очень ценная информация! Слушай, ты нигде не видел мои джинсы? Я не могу идти искать его в шортах, а то засранец Михальянц сфотографирует меня и напишет, что невестка Сазона пропила штаны.

Все начиналось сначала, но теперь следовало попытаться удержать Беду от поисков алкаша.

– Тебе же вроде бы на работу, – намекнул я, продолжая искать рубашку. В комнате, которую мы в квартире деда определили «своей», царил идеальный порядок, одежда ровными рядами висела в шкафу на плечиках, но моей любимой рубашки в клетку нигде не было.

– На работу мне к двум. Я успею что-нибудь предпринять, чтобы найти бродягу. Где мои джинсы?! – Беда начала носиться по комнате, заглядывая во все углы и отодвигая стулья. В конце концов она брякнулась на коленки и застыла в интересной позе, заглядывая под кровать.

– Да зачем тебе этот урод? – не выдержал и заорал я. – Ты здесь кто? Следователь? Оперуполномоченный? Ты – жена!

– Кухня, дети и постель? – ехидно уточнила Элка, не меняя позы.

– Можешь добавить к этому что-нибудь и для собственного удовольствия, – разрешил я, не подумав, и она тут же отбила мяч:

– Вот для собственного удовольствия я сначала раскатаю Михальянца по длинному редакционному коридору, а потом найду и допрошу пропойцу, которому ты отдал пиджак. Если тебе интересно, зачем я это сделаю, то отвечу: первого нужно научить проверять информацию, а второй, глядишь, подскажет мне сюжет для нового детектива. Давным-давно ничего не писала! – Она разогнулась, встала, отряхнула коленки и руки, хотя пол был идеально чистый – сам драил его каждый день «машкой»[3]3
  «Машка» – швабра, используемая на флоте, у которой вместо тряпки веревки (морск.)


[Закрыть].

Крыть мне было нечем. Она действительно давно ничего не калякала карандашом в своих тетрадках, а теперь учуяла своим журналистским носом «материал». Наверное, нужно смириться и ради семейного счастья позволить ей делать все, что захочется.

– Черт с тобой, – махнул я рукой, – делай, что хочешь. Скажи лучше, как жена, куда подевалась моя рубашка?

– Кажется, у нее приключилась любовь с моими джинсами, – засмеялась Элка. – Они свалили в романтическое путешествие.

Я пожал плечами и вышел из комнаты.

* * *

Я совсем позабыл о маман.

Поэтому вздрогнул, когда увидел на кухне женщину, стоящую у плиты. Она озабоченно хмурилась над кастрюлей, в которой что-то бурно кипело.

– Сын, – она на мгновение подняла на меня большие карие накрашенные глаза, и тут же сразу уткнулась в кастрюлю, – прости, ужасно глупо вчера получилось. Я не думала, что ты вымахаешь таким... таким Шварцем. А тот мальчик, которого я вчера обняла, так походил на Сережу, твоего папу!

Я попятился, чувствуя некоторую неловкость от того, что не очень одет.

– Да, очень похож, – журчала она, не отрывая глаз от кастрюли, – я уж было потом подумала, а не нагулял ли твой папа еще одного сыночка? А, может, это нахулиганил Сазон? Слушай, ты не знаешь, сколько варятся яйца всмятку? Я без своей домработницы Ляльки как без рук!

– Минуту, – подсказал я.

– Две, – Элка оттеснила меня с прохода, подошла к плите и тоже заглянула в кастрюлю. – Генриетта Владимировна, вы варите всмятку перепелиные яйца?! Как же их есть? Спичкой?

– Перепелиные яйца всмятку – очень полезные, деточка. Они убивают раковые клетки.

– Господи, Генриетта Владимировна, неужели в вашем роскошном организме есть раковые клетки?

– Типун вам на язык! – взвизгнула маман. – Это для профилактики. А вы – домработница Сазона?

Стекла Элкиных очков блеснули так, что я понял – если я не вмешаюсь, семейная жизнь начнется с большого скандала. А может, она этим скандалом даже и закончится.

– Это моя жена, Генри... Вла... ма... па... Жена! Элла Тягнибеда!

– Что за фамилия?! Да и имечко никуда не годится. Надеюсь, мои внуки не будут Тянитолкаями!

– Внуков у вас не будет, – сухо отрезала Элка. – О том, что я бесплодна, судачит весь город.

– Никогда не хотела быть бабушкой.

– А придется. В утренней газете написано, что у Глеба скоро родится ребенок от совершенно посторонней девушки.

– Что вы говорите? Ну, совершенно посторонняя девушка ни в коем случае не сделает меня бабушкой!

– Хватит! – гаркнул я во всю силу своих неслабых легких. Но они не обратили на меня никакого внимания.

– Деточка, а какой у вас рост? Метр девяносто пять? Шесть? Семь? Восемь? Подайте, пожалуйста соль во-он с той полочки. Вы достанете.

– В вашем возрасте, Генриетта Владимировна, неразумно употреблять в пищу соль. Кстати, яйца переварились. Они не всмятку, они вкрутую. Боюсь, вашим раковым клеткам ничего не грозит.

– Даже если яйца вкрутую, они не перестали быть перепелиными и не утратили своих целебных свойств. А вам, деточка, нужно побольше кушать жирного, сладкого и мучного. Эта болезненная худоба...

– Не более болезненная, чем ваша, Генриетта Владимировна. Мои джинсы на вас отлично сидят, только длинноваты немножко.

– Что вы говорите? Эти джинсы ваши?! Я забыла дома халат и решила, что никого не обижу, если надену старые рваные штанишки, которые валялись в ванной.

– Эти рваные штанишки стоят тысячу долларов, – прошипела Беда.

– Вас подло надули. Им красная цена двести рублей. Почистите, пожалуйста, яйца, у меня дорогой маникюр. Ой, простите, я совсем позабыла, что вы вовсе не домработница Сазона Сазоновича!

– Немедленно прекратите, – жалобно попросил я.

– Деточка, а сколько вам лет? Не бойтесь, скажите, я знаю, у мужчин сейчас очень модно брать в жены женщин гораздо старше себя.

– Поделите свой возраст пополам, потом еще пополам, отнимите пять лет и вы узнаете сколько мне лет, Генриетта Владимировна!

– Ой, боюсь тогда, что вы еще не родились! – Маман весело рассмеялась. – А жаль, потому что я хотела попросить вас позвонить моему мужу и сказать ему, что вы моя близкая подруга, и что я задержусь у вас на месяцок. Мы, видите ли, повздорили с ним перед моим отъездом.

– С вами трудно не повздорить, Генриетта Владимировна.

– Ой, не скажите, вы меня мало знаете. Я – душка!

– А я-то какая душка! Кстати, вы знаете, что в перепелиных яйцах холестерина гораздо больше, чем в куриных, гусиных, утиных и страусиных?

– Вздор. Это диетический продукт.

– Это чистая правда, как и то, что вы напялили на себя рубашку Глеба, в которой он обычно занимается уборкой квартиры.

– А я-то думаю, почему она такая большая и пахнет так дурно!

– Это яйца ваши так пахнут.

– Рубашка.

– Яйца.

– Рубашка.

– Яйца.

– Рубашка.

– Яйца!

Они гарцевали друг перед другом, как сохатые в брачный период, примеряющиеся, как бы побольнее ударить рогами соперника.

– Умоляю вас, перестаньте! – У меня больше не было сил. Было всего лишь утро, но у меня уже не осталось никаких сил от этой семейной жизни! – Хотите, я сам почищу вам яйца Генри... Вла... ма... па...

– Я хочу, чтобы Трясунесчастье достала мне соль с верхней полки.

Элка открыла рот, но не успела ответить. Ее перебил звонок в дверь. Я поплелся открывать, проклиная тот день, когда согласился провести это лето у моря.

* * *

– А поворотись-ка, сынку! – гаркнул хорошо знакомый голос, едва я открыл дверь. На пороге стоял дочерна загорелый Сазон в широких шортах, майке и темных очках. Он улыбался во всю свою белозубую пасть. В отличие от слуха, зубы у него были отменные. – Здорово, сынку! Женился? Не передумал?!

Я за сухие сильные плечи притянул Сазона к себе и поцеловал в лысоватый затылок. И только тут заметил, что он не один. Ну, Мальцев, его давний друг и «оруженосец» меня нисколько не удивил – он везде таскался за дедом, считался его компаньоном по бизнесу и верным соратником во всех начинаниях. Но кроме Мальцева на площадке стояла баба. Нет, вру, не баба, а женщина, определенно, роскошная женщина, – в ней было килограммов сто пятьдесят веса, пятьдесят из которых приходилось на грудь. У нее была корона густых темных волос, черные очи, алые губы и, судя по всему, кроткий нрав, потому что она застенчиво улыбалась и смотрела слегка исподлобья.

Я отступил в темноту коридора, дед ввалился за мной, следом зашли Мальцев и знойная спутница.

– Эх, жалко, на свадьбе не погулял! – заорал Сазон. Он всегда громко орал, потому что почти ничего не слышал, а слуховой аппарат одевал только для деловых переговоров с партнерами по бизнесу. – Ну ничего, наверстаем! Ты, сынку, меня потерял?

– Я в курсе, что у тебя были сложности с сексом! – крикнул ему я, включил в коридоре свет и украдкой взглянул на женщину, в присутствии которой наш полногабаритный коридор показался тесным. При ярком свете она оказалась совсем молодой, нет – совсем юной. Наверное, ей было лет двадцать, или девятнадцать, но скорее всего – восемнадцать. Во всяком случае, я очень надеюсь, что ей уже есть восемнадцать лет.

– У нас были сложности с рейсом, – разуваясь, устало поправил меня Мальцев.

– С сексом, – уперся я.

– С рейсом, – настаивал Мальцев.

– С сексом.

– С рейсом.

Дед замотал головой, переводя взгляд то на Мальцева, то на меня – он не слышал ни слова.

– С сексом! – Наш разговор набирал ту же динамику, что и утренний диалог Элки с маман. – Может, у тебя, Елизар и были трудности с рейсом, а у Сазона они были с сексом.

– С рейсом, – терпеливо повторил Мальцев. – Самолет задержали в Мадриде почти на сутки по техническим причинам. Сазон же посылал вам эсэмэски!

– Да, он писал «секс задерживается».

– Рейс! – Мальцев снял соломенную широкополую шляпу и стал критически рассматривать себя в зеркале.

– Секс! – теряя терпение, я не очень воспитанно указал пальцем на пышную грудь девушки.

– А какой марки телефон у Сазона? – вдруг подала голос из кухни маман.

– «Сименс»! – охотно ответил ей Мальцев.

– Тогда все понятно, – прокричала маман. – В этих «Сименсах» есть функция Т9 – автоматический набор текста. Чтобы долго не набивать текст, эта функция подставляет нужное слово из памяти телефона. В словах «секс» и «рейс» порядок набора клавиш совпадает, а поскольку «секс» употребляется чаще, то и выскакивает на дисплей первым именно это слово! Старый прикол! Об этом все уже давно знают!

– Все – это вы, Генриетта Владимировна? – любезно осведомилась Беда.

– Хлопцы! – заорал дед. – Хватит меню обсуждать! Стройся! Равнение направо! На кухню шагом марш!

Мы гуськом потянулись на кухню.

На кухне Элка почему-то все-таки чистила перепелиные яйца. Маман колдовала над туркой – картина была практически идиллической.

– Элка! Ты что, разоряешь воробьиные гнезда?! – завопил дед. – Генка! А ты все же приехала! Молодец! Пора, наконец, познакомиться с сыном, он практически вырос, не орет по ночам и не марает пеленки! – Дед звонко хлопнул маман по заднице. Она вздрогнула и пролила кофе на газ. Синее пламя с прощальным шипением погасло.

– Не смей называть меня Генкой! – возмутилась маман и специальной зажигалкой наладила пламя.

– Что?!! – заорал дед. – Говори громче, не щелкай клювом как полудохлая утка!

– Ну, нисколечки не изменился, – вполне мирно себе под нос констатировала маман. – А сколько воды утекло!

Дородная девушка смущенно присела на краешек стула и с интересом стала смотреть, как Элка чистит мелкие яйца.

Мальцев смахнул невидимую пыль с диванчика, сел и, вальяжно закинув ногу на ногу, откинул небрежно со лба непослушную прядь.

Елизар Мальцев, в прошлом поэт и прозаик, теперь с головой ушел в новое дело – он начал маслом писать картины. В основном это были морские пейзажи. Вернее, – это были одни только морские пейзажи. В нашей квартире она висели на каждом шагу – одинаковые синие квадраты с небанальными названиями: «Изнывающее море», «Разочарованное море», «Влюбленное море», «Разъяренное море», «Сытое море», «Голодное море» и даже «Поддатое море».

Елизар штамповал свои шедевры десятками, сотнями, называл себя «маринистом», носил яркие шейные платки, льняные костюмы, седую кудрявую шевелюру – слыл, одним словом, творческой личностью и, несмотря на занятость в Сазоновом бизнесе, всегда находил время постоять с мольбертом у моря с задумчивым прищуром и с занесенной для очередного мазка кистью. Елизар умудрялся «выставляться» со своими «синими квадратами» в местных Домах культуры, а однажды Сазон даже откупил ему на неделю зал в городской картинной галерее. Выставка называлась «Мат Айвазовскому» и, как ни странно, собрала кое-какие сборы.

– Элка, будешь лопать воробьиные яйца, так и останешься стиральной доской! – закричал дед. – Эй, Кармен, доставай из сумки жратву!

Девушка подскочила, открыла баул и стала метать на стол какие-то объемные свертки.

– Кстати, дамочки и господа, разрешите представить вам Кармен! – провозгласил Сазон. – Это типа моя невеста. Вполне возможно, что я женюсь на ней. Она испанка и ни бум-бум по-русски!

– Ни бум-бум! – подтвердила Кармен, сверкнув исподлобья черными очами.

– Вообще-то, ее зовут Долорес, – вмешался Мальцев, – но Сазон всех испанок зовет Кармен. Долорес знает только одну русскую фразу: «Хорошо, господин».

– Хорошо, господин, – повторила Кармен и широко улыбнулась.

– Ну и дела, – развел я руками.

Утро еще только набирало силу.

– Деточка, бросьте вы эти чертовы яйца. Лучше достаньте во-он с той полочки кофейные чашки.

– Кофеин, Генриетта Владимировна, гораздо пагубнее влияет на организм, чем холестерин. Особенно если в нем вдруг заведутся раковые клетки.

– А что, в вашем организме завелись эти клетки?

– Ни бум-бум! – широко улыбалась Кармен, разворачивая свертки и извлекая из них пластиковые упаковки с салатами, нормальные яйца и даже огромную копченую курицу.

– Господи, в Испании такое неземное Средиземное море, – мечтательно простонал Мальцев с дивана.

– Что?! Говорите громче! У вас, что батарейки сели?!! – орал дед.

– Хорошо, господин! – начала раскланиваться Кармен.

– А почему вам не дает покоя мой прекрасный организм, Генриетта Владимировна? Потому что он молод, красив и неглуп?

– Вовсе нет, деточка. Просто у вас явный дефицит веса. Это нехорошо.

– Для кого нехорошо, Генриетта Владимировна?

– Для вашей красоты и ума, деточка!

– Генка, ты никак третируешь Элку?! – дошло наконец до Сазона. – Отставить!!!

– Не смей называть меня Генкой!

– Ни бум-бум! – Кармен жестом пригласила всех нас к столу.

– Рота, всем жрать! – приказал дед, усаживаясь на стул.

– Не садитесь на угол, деточка, а то семейная жизнь не заладится!

– Где у круглого стола вы видите угол, Генриетта Владимировна?

– В подарок на свадьбу я привез вам из Испании свою лучшую картину. Она называется... – Мальцев пересел поближе к столу.

– Ни бум-бум!

– ... она называется «Охеренное море».

Это море меня добило. Я вдруг отчетливо понял, что завтракать в такой обстановке я не смогу. А также я не смогу в ней обедать, ужинать, спать, и просто дышать. Я схватил со стола батон и улизнул в свою комнату. Там, схватив телефон, я набрал номер своего старинного друга детства.

– Колян, – откусив пол батона, сказал я, – помнишь, ты говорил мне, что хочешь поехать во Владик к отцу, но не можешь найти себе на работе замену? Так вот, я согласен тебя подменить на пляже, при условии, что мне можно будет жить, или хотя бы время от времени ночевать на спасательной станции. Я готов приехать прямо сейчас!

– Ты же вроде женился? – осторожно поинтересовался Колян.

– Женился, – вздохнул я и опять откусил батон. – Но еще как-то не очень привык. Пойми меня как спасатель спасателя – мне просто необходимо холостяцкое логово и хоть какая-нибудь работа. Иначе я просто не выживу. Выручай!

– Ура! – заорал Колян на том конце провода. – Немедленно приезжай!

* * *

Я принял правильное решение – занять себя каким-нибудь делом.

Неделя на спасательной станции пролетела почти незаметно. Колян ввел меня в курс дела, объяснил обязанности пляжного спасателя и со спокойной душой улетел во Владивосток, объявив, что вернется не раньше, чем через месяц.

Да, я принял правильное решение занять себя делом, но я и представить не мог, что дело спасателя окажется таким хлопотным. Не то, чтобы каждый второй отдыхающий норовил утонуть или утопиться, но специфика работы оказалась такой, что у меня и минуты свободной не было.

Основной моей обязанностью было неотрывно, неутомимо и неустанно бдить.

Пляж назывался «Жемчужный» и принадлежал какому-то ООО. Спасательной станцией назывался вагончик, оборудованный стареньким кондиционером, двумя расшатанными кроватями, колченогим столиком и допотопным рукомойником с железным штырем, который звонко гремел, когда я пытался умыться. Около вагончика стоял щит с корявой надписью «Спасательный пост», а на щите элементом декора висел спасательный круг. На этом оборудование спасательной станции себя исчерпывало. Ни тебе воздушных аппаратов дыхания, ни водолазного снаряжения, ни уж тем более быстроходного катера. Была, правда, ветхая лодочка с одним полугнилым веслом и... больше никакой романтики.

– Это тебе не Малибу, – объяснил мне Колян, – тут только на себя надо рассчитывать, а не на технику.

Я и рассчитывал на себя. Ведь плавал и нырял я даже лучше, чем ходил или бегал.

За отдыхающими нужен был глаз да глаз. Потому что отдыхающие эти не представляли себе отдыха без пива, джин-тоника, коньяка и водки. А, утолив жажду горячительными напитками, они норовили заплыть подальше.

И если мужикам достаточно было грозно крикнуть в рупор: «За буйки не заплывать!» и они послушно гребли к берегу, то девицы плевать хотели на мои окрики. Я как-то выловил парочку таких фей за буйками, так они сильно возмущались и заявили, что плевать хотели на правила, плавать будут там, где им хочется, а я на то и спасатель, за то мне и деньги платят, чтобы в случае чего не дал им утонуть. В общем, с девушками была засада. Я уж не стал им объяснять, что деньги спасателям платят такие, что они вправе дрыхнуть весь день в вагончике и никого не спасать.

Поговорку «Пьяному море по колено», наверное, придумал отчаявшийся спасатель.

Я отнесся к своим обязанностям весьма серьезно. На свои деньги купил бинокль и патрулировал берег с утра до вечера, а иногда даже и ночью, потому что основательно поселился в вагончике, бывая дома только набегами. По штату мне полагался помощник – матрос-спасатель Ленька, но он за свои восемьсот рублей зарплаты был стабильно пьян, появлялся редко, а если и появлялся, то как правило, я зорко следил, чтобы он сам не утонул.

В вагончике я навел относительный порядок – купил электрический чайник, поменял ржавый рукомойник на новый, принес из дома две смены постельного белья и кое-какую посуду. В общем, обжился, и был очень доволен, что пока Элка с маман упражняются на кухне в острословии, мне есть чем заняться.

Беда приезжала ко мне каждый день. Она нарушала ревом «Харлея» относительное пляжное спокойствие, бросала мотоцикл на охраняемой автостоянке, там же раздевалась практически догола (то, что на ней оставалось, трудно было назвать купальником). Потом она гордо вышагивала как цапля, переступая через загорелые дочерна тела, и курила на ходу сигарету. Дошагав до вагончика, она бросала окурок в песок и кричала:

– Эй, кто-нибудь, спасите девушку от голодной смерти!!

Как правило, я находился где-нибудь неподалеку с биноклем, подходил и начинал выговаривать Элке:

– Сколько раз говорил тебе – не бросай окурки в песок, здесь урны на каждом шагу! Уборщики пляжа каждый вечер собирают по четыре ведра окурков! Четыре! А знаешь сколько им платят? Копейки. Это тебе не Малибу.

– А эти уборщики случайно не сообщают тебе, сколько они за смену находят золотых цепочек, колечек, часов, фотоаппаратов, мобильников и прочих утерянных ценностей?!

– Не сообщают, – бурчал я и заходил в вагончик. Как всегда, Элкины аргументы мне крыть было нечем. Я действительно у некоторых уборщиков замечал предметы, сильно похожие на металлоискатели.

– Есть хочу, – неизменно заявляла Элка, оказавшись в вагончике.

Дело в том, что администрация пляжа, пытаясь, видимо, компенсировать мизерные зарплаты спасателей, а также убогое снаряжение, развозила для них бесплатные неплохие обеды. А так как мой напарник постоянно отсутствовал, мы с Элкой каждый день съедали по вкусному большому обеду. Элка отдавала мне второе, я жертвовал ей свой суп, мы наедались до отвала, потом заваливались на кровать и, если для занятий любовью у Элки не было настроения, то мы просто болтали о том, о сем.

Вот уже несколько дней как она все уши мне прожужжала про приезд в город какой-то звезды.

– Юлиана Ульянова, Юлиана Ульянова, – трещала она без умолку, – Юлиана Ульянова приезжает на этой неделе! Жуть, какая капризная, жуть – знаменитая! Нужно заказать для нее лучший в городе номер люкс, арендовать лучший конференц-зал, договориться с лучшими журналистами, с ресторанами, газетами, глянцевыми журналами, телевидением, кажется, нужно с самим Господом богом договориться, чтобы во время гастролей Юлианы Ульяновой погода была хорошая и не дай бог, дождь не пошел!

– Да кто такая эта Юлиана Ульянова, что за звезда?! – не выдержал я однажды. – Первый раз о такой слышу!

– И я первый раз, – вдруг сникла Элка. – Но, говорят, суперпопулярная личность.

– Кто говорит?

– Она и говорит! Звонит мне каждый день на мобильный и контролирует процесс подготовки своих гастролей. Весь мобильник просадила, зараза. «Ах, я звоню вам, ах, сообщить, что супы ем только из ах, протертого сельдерея!» Тьфу. Нет, ну правда, она очень известная. Правда, не у нас, а где-то там, в Голливуде.

– Где-то там в Голливуде! – я захохотал от души. – А в Голливуде-то об этом известно?

– О чем? – надулась Элка.

– О том, что она там суперпопулярная личность!

– Ее там каждая собака знает!

– Это Юлиана Ульянова говорит?!

– Ну не собаки же!!! Она – самая знаменитая русская в Голливуде! Актриса, певица, модель, журналист, телеведущая и... и вообще первая в мире красавица.

– А при чем тут твое издательство?

– Так она еще и книжки пишет, я что, не сказала?

– Нет. Ты сказала, что она актриса, певица, модель, журналист, телеведущая и красавица.

– Так сейчас все актрисы, певицы, модели, журналисты, телеведущие и в особенности красавицы книжки пишут!!!

– Детективы? Любовные романы?

– Да нет же! Они учат других русских девушек как прославиться и подцепить прынца. Что для этого нужно есть, пить, носить, читать, говорить, и как краситься. В особенности как краситься. Ты не представляешь, как ценны и оригинальны такие советы. Покупаешь за двести рублей подобное руководство и – все олигархи в твоем кармане, а слава и деньги гонятся по пятам. – Элка не выдержала и расхохоталась.

– Странно, – пожал я плечами.

– Что тебе странно?

– Если весь Голливуд валяется у нее в ногах, то зачем ей нужны гастроли в наш скромный город?

– Не знаю, – пожала Беда плечами. – Она летит сюда за свой счет и хочет получить максимум освещения своего визита в прессе и на телевидении. Так уж получилось, что за это отвечаю я.

– Все равно странно.

– Что еще?

– Я всегда считал, что певица, актриса, модель, журналист, телеведущая и писатель – это совершенно разные профессии, требующие разного образования, разных навыков, природных данных, таланта, наконец, и даже разной карьеры!

– Ты безнадежно отстал от жизни! – диагностировала Беда и снисходительно потрепала меня по щеке.

Разговоры об этой Юлиане Ульяновой меня так достали, что однажды она даже приснилась мне в виде шестиглавого Змея Горыныча – каждая голова была олицетворением одного из ее талантов, но все шесть голов были замечательно белокуро и голубоглазо красивы.

Одному я был несказанно рад: с появлением имени Юлианы Ульяновой Беда напрочь забыла о своем стремлении найти парня из клумбы, чтобы попытаться разузнать у него, при каких обстоятельствах он избавился от моего пиджака, а также она позабыла и о намерении закатить скандал Михальянцу, так вольно интерпретировавшему события нашей свадьбы.

* * *

Это случилось в субботу вечером, когда основной поток отдыхающих схлынул, оставив берег почти пустынным, лежаки сиротливыми, а зонтики от солнца – невостребованными.

Я стоял недалеко от вагончика и в бинокль рассматривал море, когда на небе неожиданно появились тучи, задул довольно прохладный ветер, и на море появились «барашки» – предвестники шторма.

Я перевел бинокль на берег – народу в связи с испортившейся погодой почти не осталось, а те, кто еще задержался, поспешно собирали свои вещи. Между лежаками бродила какая-то исхудавшая кошка, обнюхивая фантики и палочки от мороженого, в большом количестве валявшиеся на песке. Наконец, она нашла колбасную кожуру и стала ее жевать. Я вздохнул и убрал бинокль от глаз.

Мусор – это настоящее пляжное бедствие. Штата уборщиков катастрофически не хватает, чтобы к утру вернуть берегу пристойный для отдыха вид. Я нарисовал массу табличек с просьбой не мусорить и развесил их по всему побережью, но никакие письменные обращения типа: «Большая удобная урна желает познакомиться с вашим мусором» или «За собой не убирают только козлы» не помогают.

Я еще раз вздохнул и хотел пойти в свой вагончик, но вдруг услышал за спиной:

– Глеб Сергеевич! Глеб Сергеевич!

Ко мне бежала Варвара – самая добросовестная уборщица пляжа. За собой она волокла большой полиэтиленовый мешок, до отказа забитый фантиками, окурками, пустыми пластиковыми бутылками и смятыми банками из-под пива.

– Там... там... – она показала рукой, затянутой в резиновую перчатку, в сторону, где пустовали деревянные лежаки.

– Что случилось? – Я почувствовал, как сердце прибавило ходу, словно кто-то невидимый нажал в моем организме на газ. – Кто тонет?! – заорал я и бросился туда, куда указывала Варвара.

– Нет! – крикнула мне Варвара. – Не тонет! Но там у лежака лежит чья-то одежда, а рядом никого нет! И в воде нет, и поблизости нет! Эта одежда уже два часа там лежит. Я туда шла – лежала, обратно шла – лежит, а тут уже и ветер поднялся и море штормит, я вернулась, а вещички до сих пор на месте!

Я побежал вдоль берега, осматривая лежаки. На одном из них действительно небрежно валялись вещи – ярко-желтая юбка, такого же цвета топ, темные очки и сумочка на длинном ремне. Под лежаком стояли босоножки на высокой платформе. Я приложил к глазам бинокль и стал рассматривать неспокойное море. Может, все-таки, это просто любительница поплавать в шторм? Но нигде никого не было.

– Э-э-эй!! – крикнул я, но даже эхо обделило меня ответом.

Подошла Варвара, волоча свой мешок.

– Ну как? – спросила она.

– Похоже, хреново, – поделился я впечатлениями.

– Да не переживайте особо, – попробовала успокоить меня тетка. – Может, ушла куда, да сейчас вернется.

– Куда уйдешь в купальнике дальше пляжа? Да и сумка ее вон валяется! – Недоброе предчувствие прочно поселилось у меня где-то в районе желудка.

– Во-он те кусты видите? – Варвара указала на густой кустарник, росший на склоне вдалеке. – Там парочки часто уединяются на предмет половой любви. Может, дама поразвлекается и вернется?

Кусты были далеко, но я не поленился, сходил туда и, обдирая коленки и локти колючими ветками, тщательно их обследовал. Там валялось много пустых пивных банок, окурков, засохших презервативов, был там даже увядший букет цветов, но ничего похожего на обладательницу легкомысленных милых вещичек я так и не обнаружил.

Я вернулся к лежаку и на свой страх и риск порылся в сумочке. В полном хаосе в ней находился полный набор женских банальностей: пудреница, помада, мятные конфеты, флакончик духов, зеркальце, фотография какого-то парня. Ни денег, ни ключей, ни документов, ни мобильного телефона я не нашел. Оставалась надежда, что существовала еще одна сумка, с которой дама куда-то и удалилась, где-то там задержалась и должна вернуться вот-вот.