Текст книги "Пляж острых ощущений"

– Извините, – пробормотал я. – Ради бога, простите. – В полной растерянности я пальцами утер с его скулы кровь, поднял с пола очки и заботливо нацепил их на его колоритный нос, вполне тянущий на фамилию с окончанием «янц». Левое стекло очков пересекала жирная трещина. – Извините, – повторил я. – Принял вас за Михальянца. Простите. Я заплачу. – Я судорожно начал искать бумажник.

– Да ладно, – отмахнулся вдруг юноша, зашел в свою будку и записал что-то в толстой тетрадке. – А, впрочем, давайте, – сказал он, обернувшись ко мне. – Очки нынче дорого стоят.

Я вытряхнул из портмоне всю наличность. Парень невозмутимо рассовал ее по карманам, уселся на шаткий стульчик и снова уткнулся в газету.

– Извините, – еще раз сказал я, унизительно поклонившись. – Надеюсь, этот инцидент останется между нами.

– Вы имеете в виду, не попадет ли он в утреннюю «Болтушку»? – усмехнулся апельсиновый юноша. – Нет. Не попадет. Спите спокойно. Эй, Ирка, все получилось как надо! – крикнул он вдруг. Я обернулся и увидел, что по коридору идет та самая девушка, которая утверждала, что Михальянц для конспирации носит очки и парики. – Но в этот раз твоих только десять процентов и Зойкных пять! Остальное мое, потому что до крови, – продолжил юноша.

Из-за его спины я заглянул в раскрытую тетрадь, лежавшую на столе, и увидел там столбик фамилий напротив которых стояли суммы – пятьсот рублей, тысяча, две, три. Напротив записи «внук Сазона Сазонова» стояла сумма «четыре тысячи». И была в этом списке только одна фамилия, сумма напротив которой существенно перекрывала ту, которую я вручил юноше.

Я почувствовал себя очень скверно.

Я опять вляпался в какую-то гнусную историю.

– Простите, – растерянно начал я. – Простите, а...

Поравнявшись с будкой, девушка просунула голову в окошко и рассмеялась:

– Вы набили морду нашему Вадику? Не расстраивайтесь. Он для этого тут и сидит.

Я совсем перестал что-либо понимать и мне захотелось удрать, как нашкодившему мальчишке.

– Понимаете, – улыбнулась мне девушка, – все, о ком писал Михальянц, очень сильно хотят набить ему морду. И мы эту возможность им предоставляем. Скажите, ведь вам не хочется больше никого бить? Вы спустили свой пар?

Пожалуй, в этом она была права. Бить мне больше никого не хотелось. Я отдал бы еще не одну тысячу, чтобы только этот юноша не заявил на меня в милицию. Нужно было скорей уходить, но один вопрос мучил меня.

– Скажите, – обратился я к юноше. – Там напротив фамилии Тягнибеда стоит сумма семь тысяч. Она что, избила вас сильнее, чем я?

– Нет, она обозвала меня очень нехорошим словом. При свидетелях, – он кивком указал на девушку.

– Каким? – заинтересовался я. – А, впрочем, знаю. Засранец.

– Нет. Простите, но я не могу его повторить.

– Слушайте, – взмолился я, – но где же сам Михальянц? Почему вы его покрываете?

Лица их вдруг одинаково поскучнели.

– Понимаете, – сказала мне девушка, – дело в том, что я нисколько не наврала вам. Михальянц – личность загадочная и отчасти даже мифическая. Как он выглядит, действительно, не знает никто. Материалы он присылает по электронной почте, гонорары ему перечисляют на счет.

– Ясно. Значит, вы не его пассия.

– Кто вам это сказал?

Я махнул рукой и пошел вон из редакции. Два дела, которые я хотел сделать сегодня, я провалил.

Впрочем, их провалила и Элка.

* * *

Вторую половину дня я прослонялся по пляжу. Леньки нигде не было видно. В вагончик я заходить не стал в надежде, что мартышка проголодается и, как только я отворю дверь, выскочит наконец наружу.

Когда я все-таки вернулся в свое логово, обезьяна спокойно спала на подушке в раковине. Я попытался схватить ее, но... все повторилось сначала. Она со скоростью пули, не успев даже толком проснуться, улетела на стол, оттуда на сетку кровати, потом на потолок, где и исполнила свое фирменное раскачивание с пронзительным визгом.

– Ладно, – махнул я на нее рукой, – завтра куплю дихлофос и проведу санобработку. А пока живи, гадость.

Я навел в жилище относительный порядок и даже вскипятил чайник. Ни кофе, ни заварки совсем не осталось – я вымел все с пола веником на улицу, – поэтому я сел хлебать пустой кипяток из кружки. Элка мне не звонила, и я решал для себя сложную задачу: позвонить ей первым, или не позвонить, когда в дверь тихонько, неуверенно постучали.

– Открыто! – крикнул я, в надежде, что это Беда выпендривается с неуверенным стуком.

Но в вагончик зашел пацан. Я не сразу узнал в нем утреннего героя, потому что он был одет и причесан под «хорошего мальчика» – белая рубашка, брючки с подтяжками и косой проборчик на голове. Такие проборчики делали мальчикам в девятнадцатом веке перед тем, как их щелкнуть на дагерротип.

Узнав пацана, я очень обрадовался. Наверное, я обрадовался ему даже больше, чем Элке.

– Ну заходи, гостем будешь, – кивнул я пацану, но он продолжал топтаться у порога, потом сунул руку в карман и вдруг протянул мне кучу смятых купюр.

– Дядь, – сказал он, – это выкуп за Яну. Отдайте мне ее. У меня больше денег нет, эти я на велик копил.

– Выкуп?! – я захохотал во все горло. – Да я готов тебе сам за нее выкуп отдать, только чтоб ты забрал ее отсюда! Эта тварь мне тут все разгромила, она испортила все продукты, одежду, белье и... кажется, съела кошку, потому что кошки нигде нет.

– Значит, вы не взяли ее в заложники? – обрадовался пацан.

– Нет, – вздохнул я. – Я не беру в заложники обезьян.

– Здорово! – пацан сунул деньги в карман. – Значит, я думал о вас гораздо хужее.

– Хуже, – поднял во мне голову педагог.

Этот наглец еще что-то там обо мне думал!

– Яна, пойдем домой, – позвал мартышку пацан.

Она снова устроилась в раковине и, тихо попискивая, ловила на себе блох. Никакой радости при виде хозяина обезьяна не обнаружила.

– Иди сюда, – пацан протянул руки и шагнул к ней.

Увы, все повторилось сначала. Мартышка удирала от пацана с такой же прытью, как и от меня. Дальнейшие полчаса мы с пацаном пытались ее поймать, потом устали, выдохлись, и плюхнулись на кровать.

– Это хоть твоя обезьяна-то? – спросил я пацана.

– Моя, – кивнул мальчик. – Она жила в клетке у моей соседки по дому. Соседка сильно пила и плохо ее кормила. Потом соседку с белой горячкой увезли в дурдом, и я Яну к себе забрал. Откормил ее, приручил. Хотел летом на пляже подзаработать немножко. Знаете, сколько народу хотят сфотографироваться в обнимку с обезьяной!

– Ясно, – сказал я. – В общем, эта обезьяна из очень плохой семьи.

– Почему-то вы ей очень понравилась, – растерянно пробормотал пацан. – Она от вас уходить не хочет.

– Ну, хоть обезьяне я нравлюсь, – вздохнул я и посмотрел на телефон. Элка все не звонила.

– Что делать-то будем? – спросил я пацана.

– Пусть Яна у вас поживет. Она беременная, ей волноваться вредно. Буду пока без нее зарабатывать.

Я не стал уточнять, от кого может быть беременна обезьяна, жившая в клетке у сильно пьющей женщины.

– Дядь, если вы приручите Яну, то знаете, сколько на ней заработать сможете?! Только будет справедливо, если вы мне за нее заплатите. Тысяч восемь-десять. Это недорого за такую жирную, откормленную, к тому же беременную обезьяну.

Я даже не нашелся, что ответить ему, только развел руками.

– Это правда недорого. Обезьяны, знаете, сколько стоят!

– Не знаю и знать не хочу. Топай отсюда. Может, она за тобой побежит.

Пацан помялся слегка у двери, но не вышел.

– Дядь...

– Что еще?

– А если вы мне двести рублей дадите, то я...

– Пошел вон! – заорал я.

Он выскочил за дверь и уже оттуда крикнул:

– Ну не хотите, как хотите! Просто я, кажется, знаю, кто огрел по затылку тетку, которую вы сегодня спасали!

– Стой! – Я выскочил, поймал пацана за шиворот и втащил его обратно в вагончик.

* * *

– Я, дядь, видел, как к ней какой-то крендель клеился.

Получив свои двести рублей, пацан расслабился и по-хозяйски развалился на стуле.

– Зови меня Глеб, – сказал я ему. – Извини, чая нет, твоя Яна все высыпала.

– Я дядь, то есть, Глеб, чай не люблю. Так вот, я днем вчера, когда по пляжу ходил, то к тетке этой подруливал, предлагал с Яной сфотографироваться. Но она отказалась, сказала: «Иди, мальчик, иди. Я и так каждый день с обезьянами фотографируюсь, работа у меня такая!» Я пошел к соседнему лежаку, там две девушки с удовольствием с Яной сфотаться согласились. Смотрю, а к той тетке мужик подвалил и вроде как клеиться начал. Она сначала нос от него своротила, а потом к себе на лежак посидеть пустила, улыбаться начала, смеяться и глазки строить. Короче, через пять минут они уже флиртовались во всю.

– Флиртовали, – поправил я.

– Ну да, а потом, ближе к вечеру, я ее с тем же парнем в шашлычной видел. Они шашлыки лопали, пиво пили, ржали и флиртовались.

– Флиртовали, – снова поправил я.

– Так вот, а сегодня утром я с Яной на пляж пораньше пошел, искупаться хотел. Днем не люблю купаться, море похоже на горячий суп, в котором много мяса в купальниках. Обычно я хожу по тропинке, которая идет мимо мусорных баков. Ей мало кто пользуется, только пацаны, которые ходят на пляж торговать всякой ерундой – сигаретами, бутербродами и кока-колой. Идем мы с Яной, мимо тех баков, вдруг она как завизжит! И прятаться за меня начала. Я смотрю, тетка знакомая на земле лежит, и как будто ползти пытается. А на голове у нее кровища.

– Может, это была другая женщина, а вовсе не та, которую ты днем с парнем видел? Откуда ты можешь знать точно? Она ведь лицом вниз лежала!

– Я че, маленький?! – возмутился пацан. – Во-первых, купальник. В этом сезоне желтый цвет не так, чтобы модный. Все больше красный предпочитают и голубой. Во-вторых – волосы и прическа. Они подстрижены у нее по-особенному – затылок коротко, а на макушке длинно. В третьих, рост и это... телоделение.

– Телосложение.

– Да. У нее фигура шик-блеск для такого преклонного возраста. В четвертых, след у нее от ожога на руке был. Я его хорошо запомнил, потому что у меня самого такой же. – Он задрал рукав и на предплечье показал розовый шрам.

– Ты сможешь описать мужика, который с ней познакомился, а потом пригласил в шашлычную?

– Смогу. Он очень на вас похож.

Я налил себе в кружку кипятку и поздравил себя с тем, что этого заявления не слышал майор Барсук.

– Что значит, «очень похож»? – мрачно поинтересовался я.

– Ну просто копия. Я бы даже сказал, что это были... вы. Вы утром мне когда дверь открыли, я подумал, ну все, счас он и меня по башке треснет.

– Не неси ерунды. – Я вылил кипяток обратно в чайник.

– Дядь, то есть Глеб, если ты мне тыщ восемь-десять дашь, я никому не скажу, что ты с той теткой в шашлычной... – Договорить он не успел. Я встал и поднял его вместе со стулом так, что его глаза оказались прямо напротив моих.

– Дядь, ну не баксов же, а рублей. Ванька Босой недавно видел, как со склада товар воровали, так за молчание двадцать кусков заломил.

– Тебя как зовут?

– Петя.

– Не ври.

– Ну Коля.

Я потряс его вместе со стулом.

– Максим Максимович, – сказал вдруг пацан и я почему-то поверил ему. С этим косым проборчиком и подтяжками, ему очень шло это «Максим Максимович».

Я опустил стул на пол и оперся руками о спинку так, что пацан оказался в западне.

– Запомни, парень, – сказал я ему, – ты не посмеешь меня шантажировать. И знаешь, почему?

– Почему? – как примерный ученик спросил парень.

– Да потому что я точно знаю, что это не я. Видишь, как все просто? Давай, рассказывай, как выглядел тот парень и не дай бог тебе что-то наврать, Максим Максимович.

Пацан вздохнул тяжело, видно, понял безвыходность ситуации, и заговорил.

– Он был ростом как ты – метра два, с фигурой как у тебя, волосы такие же темно–русые, ну и лицо твое – подбородок там, щеки, лоб, нос. Глаз я, правда, не видел, он все время в темных очках был. В общем, если бы ты точно не знал, что это не ты, то я бы точно сказал, что это был ты.

Я снова ему почему-то поверил. Хотя, конечно, он мог и наврать с три короба, но я поверил.

– И зачем ты все это мне решил рассказать? – спросил я, с тоской глядя, как Яна в раковине почесывает бока. Может, она и правда, беременная, подумалось мне. Ничего не ест, а такая упитанная.

– Ну не ментам же мне это рассказывать, – рассудительно пояснил пацан. – Они за такое денег не платят. Может, добавите еще сотенку, дядя Глеб?

Я молча вытащил из кармана сто рублей и отдал пацану.

– Я пошел? – Он снова стал паинькой – подтяжки, проборчик, потупленный взгляд.

– Иди, – махнул я рукой.

– Вы Яну творогом, бананами и морковкой кормите, – сказал на прощание он и добавил: – Все-таки, наверное, вы неплохой человек, раз она к вам так привязалась.

– Наверное, неплохой, – согласился я.

Пацан ушел. Обезьяна дремала в раковине. Где-то громко замурлыкала кошка. Элка не пришла и не позвонила.

Я решил, что нужно лечь спать и, раздевшись, плюхнулся на кровать. Но сон не пришел ни через десять минут, ни через полчаса. Меня мучил вопрос: наврал ли пацан о схожести предполагаемого убийцы со мной, или не наврал?

В конце концов, я все же заснул и сквозь сон слышал, как вернулась Беда, как она чем-то шуршит, раздевается и укладывается рядом со мной, бормоча что-то нецензурное про Юлиану Ульянову.

Я улыбнулся во сне. Зная Элку, можно было предположить, что после нашего разговора она устроит мне недельный бойкот. Но она вернулась, залезла ко мне под одеяло, и можно было предположить, что она меня любит, или... или обстановка в квартире Сазона совсем уж невыносима.

Я улыбнулся во сне и обнял ее крепко-крепко.

Беда была теплая, мягкая, и почему-то очень лохматая.

* * *

Утром я проснулся от той же тревожной мысли – наврал или не наврал пацан?

Если вдруг не наврал, то нужно срочно что-то предпринимать. Но что?! Мысль назойливо вертелась в сонном мозгу и наконец я открыл глаза.

На подушке, рядом со мной спала обезьяна. Не успел я протянуть к ней руку, как она была уже в раковине. Выругавшись самым сильным из известных мне выражений, я ближайшие тридцать минут снова пытался поймать мартышку. Меня подстегивало еще и то обстоятельство, что эта тварь где-то устроила себе туалет и в вагончике нестерпимо воняло.

Наконец, я плюнул, решив, что попрошу у Сазона денег и куплю новый вагончик. А здесь пусть живет эта сволочь.

В дверь неожиданно постучали – негромко, но очень настойчиво. Так стучатся только очень сильные неприятности. Сердце мое дало сбой, а от недоброго предчувствия задрожали коленки. Обругав себя за идиотскую мнительность, я быстро оделся и распахнул дверь.

На пороге стоял майор Барсук и двое парней в штатском – его обычная свита.

– Глеб Сергеевич Сазонов? – зачем-то спросил майор.

– Вы же прекрасно знаете, что это я, – я отступил назад, давая ему пройти.

– Ффу-у-у-у!!! – сморщился майор так, что даже его крепкий затылок пошел жирными складками. – Чем это так воняет? Вы что тут испражняетесь, что ли?

– Это Яна, – пояснил я и хотел указать на мартышку, но ее нигде не было видно.

– Кто?!

– Обезьяна.

– Обезья-яна Яна, – нараспев вывел Барсук. – Складно вы всегда врете, уважаемый внук Сазона Сазонова. Складно и нестандартно.

Я почувствовал себя совсем скверно после этих его слов.

Барсук окинул внимательным взглядом мое холостяцкое логово. Парни тоже просканировали глазами тесное небольшое пространство.

– Женитесь на одной, беременеете другую, а живете и вовсе с макакой, – ухмыльнулся он гаденько.

– Зачем вы пришли? – перебил я его.

– А вы не догадываетесь?

– Нет.

– Вам придется проехать со мной в отделение.

– Зачем?

– Ну... возникли некоторые вопросы, на которые ответить сможете только вы.

– Задавайте из здесь.

– Мне будет удобнее сделать это в отделении. Протоколы, видите ли, то, се...

Я не стал спорить. Я закрыл вагончик на ключ и пошел с ними в милицейский «Газик». И у Элки и у Леньки есть от станции свои ключи.

* * *

Солнце жарило через стекло.

На лбу выступили крупные капли пота то ли от этого солнца, то ли от нацеленных на меня глаз. Барсук обманул, он привез меня в отделение вовсе не для допроса, а на опознание. Оказывается, бравый майор не сидел сложа руки, он опросил много свидетелей, которые видели, как женщина в желтом купальнике познакомилась на пляже с крепким высоким парнем в темных очках. И теперь я стоял перед двумя девушками и одним пожилым дядькой в ряду таких же крепких парней как и я. Им, как и мне, на нос нацепили очки с темными стеклами.

– Вроде бы этот, – ткнула пальцем в меня первая девушка.

– Не слишком уверена, но очень похож. Да, он, пожалуй, – кивнула вторая.

– Да он это, он! – воскликнул мужик. – Я ж помню как он перед ней гоголем танцевал! У меня на лица профессиональная память, я ж вахтер! – гордо заявил он.

Понятые в углу облегченно вздохнули, предвкушая свое скорое освобождение от тягостной процедуры.

– Так-так, – довольно потер руки Барсук и пригласил всех подписать протокол опознания.

Я закрыл глаза под темными стеклами. Это был бред. Наверное, я заболел и в температурном бреду мне приглючились все эти трупы с разбитыми головами и красными цифрами, Барсук, моя свадьба, маман, обезьяна и Максим Максимович. Вот только Элка мне не могла приглючиться. Да, не могла. Я открыл глаза и увидел, как все по очереди подходят к столу и подписывают бумаги.

Нужно набраться терпения и подождать. Они не смогут ничего доказать. Они не смогут, а дед наймет лучших в городе адвокатов. Самое страшное, что может случиться – меня на три для засадят в кутузку до выяснения обстоятельств. В конце концов, найдутся и люди, которые подтвердят, что в тот день я патрулировал пляж, а не соблазнял погибшую женщину. Хотя, пляж – такой муравейник, что если кто-то что-то и запоминает, то никак не спасателя... Но все равно, нужно только набраться терпения и подождать. Это смешно – навесить на меня три убийства.

Под конвоем меня отправили в изолятор временного содержания. Он находился в подвале и это давило на психику даже больше, чем решетки на окнах первого этажа. У меня отобрали мобильник, шнурки, часы и ремень – все как полагается в таких случаях. С позволения Барсука я позвонил Элке, но ее мобильный не отвечал. Тогда я набрал Сазона, но его телефон тоже молчал, наверное, дед опять не надел слуховой аппарат.

– Да ладно вам, – успокоил меня майор. – Уж мы позаботимся, чтобы ваши родственники узнали о том, где вы находитесь. В том числе и макака, – усмехнулся он.

Я кивнул. Пусть майор не сомневается, что я спокоен и уверен в себе.

Нужно только набраться терпения и подождать.

В изоляторе было нестерпимо душно. В углу, на нарах, сидел мрачный тип с лысым черепом и сломанным носом.

– И за что? – коротко поинтересовался он, когда замки лязгнули за моей спиной.

– За убийство, – усмехнулся я. – Они считают, что я маньяк.

Он уважительно хмыкнул и замолчал. Больше мы с ним не перемолвились ни словом. Сидели, уставившись тупо в пространство и думая о своем.

Днем меня вызвали в следственную комнату на допрос. За грубым столом, выкрашенным серой краской, сидел майор. Он больше не казался мне комическим персонажем, который не очень грамотно выражает свои нехитрые мысли. Что-то в этом приземистом человеке с мощным затылком мне показалось по-настоящему опасным. Я совершенно отчетливо понял, что по какой-то причине он меня невзлюбил и эта причина не та, что он считает меня настоящим убийцей. Барсук испытывал ко мне какую-то острую личную неприязнь, от которой наэлектризовался воздух в этой и без того душной комнатенке.

– Присаживайтесь, – кивнул он на стул с любезностью, от которой захотелось стать невидимкой и сквозняком просочиться в щель между полом и дверью.

Не так уж он и смешон, этот майор Барсук.

– Я сообщил вашей жене и деду, что вы арестованы.

– А я арестован?

– Санкцию прокурора я уже получил. – Он по столу передвинул ко мне какую-то бумагу, но я даже не взглянул на нее. Какая была разница, что это за бумага?

– Но есть и хорошая новость, – расплылся он в улыбке Кинг-Конга. – Следователь разрешил вам свидание с родственниками.

Если бы вчера мне сказали, что хорошей новостью для меня будет разрешение следователя на свидание с дедом и Элкой, меня бы это повеселило. Впрочем, следовало признать, что новость эта действительно неплохая.

Нужно только набраться терпения.

Наверное, он ждал, что я начну бить себя в грудь и орать: «Я не виновен!», но ничего такого я делать не стал. Наверное поэтому он задал мне вопрос:

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально. Впрочем, если вы угостите меня сигаретой, я буду чувствовать себя лучше.

Он усмехнулся, похлопал себя по карманам, выудил пачку «Примы», зажигалку, и щелчками отфутболил их ко мне.

Я с наслаждением закурил. Голова с непривычки пошла кругом, ладони вспотели, а сердце заухало где-то в ушах. Пусть я нарушил запрет. Главное не выдать своего страха и не начать орать «Я не виновен!»

– Мне нравится, что вы не отрицаете своей вины, – сказал Барсук.

– Разве я сказал, что я ее признаю? – Я выпустил струю дыма ему в лицо.

– Зря вы так. Доказательств хоть отбавляй. Слушайте меня очень внимательно. Я проделал много работы. Я шел практически у вас по пятам. Я опросил гостей вашей свадьбы. Все как один утверждают, что ваша жена, та, которая официальная, постоянно находилась в зале, общалась с гостями, знакомилась, танцевала и выпивала. А вот вы... Вы отлучались на некоторое время со свадьбы. Учитывая, что у ресторана находился ваш мотоцикл, вы вполне могли успеть сгонять на Дикий пляж и сделать свое черное дело. Кроме того, я нашел одного пляжника, который видел, как вы спускались по тропинке к Дикому пляжу вместе с убитым.

Я глубоко затянулся. Конечно, «Прима» не те сигареты, которые бы я предпочел, но выбирать не приходилось. Этот Барсук был воплощением воинствующей совдепии – курил «Приму», носил синтетические рубашки в безумную сине-желтую полоску, стригся бобриком и пользовался одеколоном «Шипр».

– Ну хорошо, – усмехнулся я. – Ну успел я на мотоцикле сгонять на Дикий пляж, ну тюкнул по голове там несчастного и напялил на него свой пиджак, но ведь потом-то я с вами в отделении парился не меньше часа! Как я мог убить второго человека?

– Да запросто! – он рубанул ребром ладони по столу. – Да, вы действительно провели у нас час, но труп номер два был обнаружен через три! Причем в доме, который находится по соседству с вашим. Вы вполне могли...

– Я был с женой в ирландском пабе.

– Да, я звонил ей. И опросил официанта, который обслуживал вас. Он сказал, что вы пробыли там минут сорок, не больше. Считайте сами. Ваша жена сказала, что после паба вы долго гуляли по ночному городу и вернулись домой под утро. Но, думаю, она врет. Оно и понятно – не будет же она подставлять собственного мужа. Наверняка вы вернулись домой раньше, и наверняка вы отлучались из дома. Ну, а третью жертву, поскольку она была женщиной, вы просто закадрили, пригласили в кафе, подпоили, завели за баки и...

– И чем же я их? Молотком?

Интересный допрос у нас получался. Я его спрашивал, а он за меня отвечал.

– Вы физически очень сильный человек. Бывший десантник. Вы убивали их... да чем угодно! Хоть и молотком. Экспертиза подтвердила, что подобный удар мог быть нанесен тупым металлическим предметом. Санкцию на обыск вашего пляжного жилища я уже получил.

– Бред.

– Вовсе нет. Кроме всего прочего, вы человек с темным прошлым. Что это за история, из-за которой вы в свое время удрали из этого города, жили по подложным документам, а ваш дед несказанно разбогател?![6]6
  См. книгу О. Степновой «Беда по вызову».


[Закрыть]

– Я сполна расплатился за эту историю. И практически не притрагиваюсь к деньгам деда.

– Практически! – поднял толстый указательный палец Барсук. – Очень удобное слово.

Я не стал ему больше перечить. Это было бы глупо. Я попросил еще одну сигарету и закурил. Впрочем, оставался еще один важный вопрос, который я не мог не задать на этом «допросе».

– Скажите, а зачем я убивал этих людей? Каков, как говорится, мотив? Ведь я понятия не имел об их существовании, никогда их не видел и никогда с ними не общался.

– Зря вы не делаете чистосердечного. Я все равно все раскопал.

Я не выдержал и рассмеялся:

– Что?! Тут-то вы чего могли раскопать?

– Со всеми, на кого вы подняли руку, вы имели личные счеты. Вы спрашиваете – каков мотив? Он стар и банален как мир – месть! Вы вынашивали ее долгие годы, но рискнули осуществить, только когда почувствовали за спиной мощную поддержку капиталов своего деда. Вы поняли, что с такими деньгами он отмажет вас от любого наказания, даже если вас и изобличат в преступлениях. Ведь так однажды уже получилось! Помните, из той истории с подложными документами вам удалось выйти целым и невредимым! Я узнавал. Весь город тогда судачил, что Сазон всех купил.

Так вот, Игорь Петрович Матвеев – жертва номер один, – не всегда был продюсером телеканала. Когда-то он был директором рекламного агентства «Атака», в которое вы после службы в армии устроились работать шофером. Матвеев славился тем, что не выплачивал своим сотрудникам зарплаты за многие месяцы. Одни просто меняли место работы, поняв, что денег они не дождутся, другие продолжали терпеливо ждать, работая на Матвеева и веря, что рано или поздно он с ними расплатится. Вы принадлежали к последним и проработали дольше всех – почти десять месяцев. Но он так и не заплатил вам! Немудрено, что вы заимели на него зуб и решили наказать рано или поздно. Ведь тогда Сазон сидел на вашей шее, он получал мизерную пенсию и при этом любил выпить.

Жертва номер два – Иван Иванович Петушков когда-то перешел вам дорогу по мужской части. Помните, девушку, которая не дождалась вас из армии? Не мне вам рассказывать, что она стала женой Петушкова.

Чем больше он говорил, тем больше я понимал, что вляпался я по-крупному. Факты, которые он излагал с крокодильей усмешкой, когда-то действительно имели место в моей биографии, но, убей меня, я не помнил ни фамилии задолжавшего мне директора, ни тем более за кого вышла замуж ждавшая меня когда-то из армии девушка.

– Вот только с Маргаритой Петровной Лялькиной загвоздочка вышла, – продолжил Барсук. – Никак не могу понять, где и когда она вам насолила. Ну ничего, может, она вскоре очнется и все расскажет, если вы не сделаете этого раньше.

– Не сделаю. – Я затушил сигарету прямо о стол. – Не сделаю, потому что рассказывать мне вам нечего, кроме того, что я вовремя вызвал «Скорую» и в результате спас ей жизнь. И вас я, кстати, тоже сам вызвал. Вам когда-нибудь встречались убийцы, которые сами вызывают милицию?

– Вы первый, – засмеялся Барсук. – Но это в моей практике. На самом же деле это встречается на каждом шагу – верный способ отвести от себя подозрения.

– Жаль, – я чиркнул его зажигалкой и уставился на веселое пламя. – Жаль, что пока вы тратите на меня время, настоящий преступник ищет четвертую жертву.

– А вы не жалейте, – усмехнулся Барсук и засобирался: собрал со стола бумаги, забрал сигареты и зажигалку. – Не переживайте. Я не зря отложил свой отпуск. Наверное, все-таки меня повысят. А вы зря так уверены в своей безнаказанности. Думаете, бабло вашего деда спасет вас от тюрьмы? Не надейтесь. Я сделаю все, чтобы дело получило огласку. Таких, как вы, надо давить. Если бы вас давили чаще и больше, Союз бы не рухнул. Не все покупается в жизни. Не все! И не все люди продажны. Прощайте!

Он что-то нажал под столом и в комнате словно из-под земли появился конвой.

В этот день меня допрашивал не только Барсук. Приезжал следователь из прокуратуры, но ему я твердил: жертв не знал и мстить им не собирался. То, что наши жизненные пути когда-то пересеклись – неудивительно, в этом городе численность населения такова, что любой прохожий может оказаться в прошлом или твоим начальником, или сослуживцем, или одногруппником в детском саду. На допросе у следователя я вдруг понял, что спасти меня может только сам «молоточник», огрев по голове четвертую жертву.

Меня измотали эти допросы. Я выдохся, вымотался, отказался от склизкой каши, которую мне предложили в качестве ужина, и прилег на жесткие нары, чтобы хоть ненадолго забыться. К своему удивлению, едва коснувшись щекой отполированной чужими телами деревянной поверхности нар, я провалился в черную пропасть, где не было места снам и видениям.

– Сазонов, на выход! Свидание! – разбудил меня утром резкий голос.

* * *

Они стояли передо мной в ряд – Элка, Сазон, маман и Елизар Мальцев.

Уж как деду удалось добиться того, чтобы их всех вместе впустили в комнату для свиданий – не знаю.

Я сглотнул комок, образовавшийся в горле.

– Ну, здрасьте всем! – сказал я и улыбнулся.

Наверное, улыбка получилась чересчур вымученной, потому что они вдруг разом забегали вокруг меня, загомонили, засуетились. А потом также вдруг остановились и замерли в самых разнообразных позах.

– Так, – сказал я, – давайте договоримся, что успокаивать меня не надо, не надо жалеть, а также уверять, что все вы абсолютно уверены, что я невиновен. Это смешно.

– Смешно, – согласилась Элка, уселась на стул и закурила.

– Это черт знает что, – сказала маман. – Я приехала погулять на свадьбе и заодно отдохнуть на юге. А в результате вынуждена шляться с передачами в этакое заведение, – она рукой сделал полукруг, указывая на выкрашенные серой краской стены. На ней был молочного цвета брючный костюм и шляпа с короткой вуалькой. Эта вуалька в серой комнате, где нет окон, выглядела трогательно и смешно. – А Сазон еще утверждал, что с тобой теперь хлопот никаких! А тут, здрасьте, – тюрьма! – Она снова развела руками, будто бы приглашая всех разделить ее возмущение.

– А вам бы, Генриетта Владимировна, только салоны красоты посещать, – пуская дым через нос, сказала Беда. – Жизнь – многогранная штука. Вам будет полезно здесь побывать.

– Мне?! Деточка, мне уже поздно изучать этот суровый быт. А вот у вас еще все впереди.

– Генка, заткнись! – прикрикнул Сазон не нее. По тому, что дед был сух, серьезен, деловит и прекрасно все слышал, я понял, что он нацепил слуховой аппарат. – Сынку, – обратился он тихо ко мне, – я этих гребаных следаков...

– Тс-с-с!!! – зашипела на деда Беда.

– ... урою, – все же закончил мысль Сазон.

Мальцев на заднем плане кивнул, подтверждая полное согласие с дедом.

– Я уже нанял частного детектива, и классного адвоката. Не дрейфь, сынку, жри больше и спи вдоволь – когда еще так отдохнешь! Они, скоты...

– Тс-с-с-с! – снова зашипела Беда.

– ... не захотели выпустить тебя под подписку, ну, я их, сук... – последние слова Сазона потонули в громком и фальшивом Элкином пении:

– Владимирский централ, – дурным голосом завопила она, – Ветер северны-ый!»

– Ну и репертуарчик у вас, деточка! – хмыкнула маман. – Будто всю жизнь только и делали, что шконарь давили.

– Ой, какая терминология, Генриетта Владимировна! И где вы только ее нахватались?! С виду такая приличная женщина.