Текст книги "Щит и меч Венеры"

– Сука ты пьяная!

– Дундрынь глухая!

Я нажала кнопку звонка и стала трезвонить, не переставая.

– Бесполезно, – сказала Анжела. – Маня звонок вообще никогда не слышит.

– Но ведь слышит же она, что Хася ей отвечает! – возмутилась я.

– Всегда так, я и сама не пойму, отчего это, – пожала Анжела плечами и опять начала долбить ногой в дверь. – Я им мороженое купила, растаяло уже. – Она кивнула на тканевую авоську, стоявшую на полу, под которой расплылась белая лужа.

– Эй, бабульки, вам мороженое купили, тает уже! – крикнула я в замочную скважину.

– М...да ты старая! – совсем рядом проорал Манин голос.

– Ой! – отшатнулась я от двери.

– Это я-то старая? – донеслось из комнаты. – Ах ты, калоша жеваная! Да я на два часа моложе тебя!!

– Ты?!

– Я!!

– А кто из нас в обоссанном памперсоне лежит?

– Да лучше я буду в мокром памперсоне лежать, чем дундрынью глухой на табуретке в коридоре сидеть! У меня слух!! И голос!! Ой, цвететь кали-ина, в поле у-у ручья, ять! Парня молодо-ого, по-олюбила я...

– Ять! Парня полюбила, на свою беду-у...

– Ять! Трам-пам-пам-пам, слов ять не найду!!

– Вино, видно, крепленое было, – схватилась Анжела за голову. – Господи, как перед соседями стыдно-то!

– Слушай, надо спасателей вызывать, они дверь откроют.

– Да не ездят они уже к нам! Говорят, сами разбирайтесь. Я их раньше по два раза на дню вызывала! Последний раз, когда Маня белье на балконе вешала. Оступилась она и наружу выпала, но за веревки зацепилась и держалась мертвой хваткой, пока спасы не приехали. Ехали они двадцать минут по пробкам, так она все это время частушки матерные на весь двор распевала. Спасатели приехали, а тут полный двор народа, все ржут и фотоаппаратами щелкают. А Хася недавно за батарею бутылку пива припрятала, чтоб с Маней не делиться. Так вот, хотела потихоньку достать, руку между звеньев просунула, а обратно вытащить не может ни с пивом, ни без пива. Рука отекла, болит, Хася ругается, на чем свет стоит, Маня хохочет как умалишенная. Спасы приехали, стали батарею резать, да бутылку пива нечаянно разбили. Хася так материлась, что спасатели, мужики молодые, красные стали. Все, говорят, больше к вам не поедем. Сами со своими хулиганками разбирайтесь! – Она снова с обреченной усталостью начала колотить ногой в дверь. Можно было, конечно, расспросить Анжелу прямо здесь и уйти, но бросить ее в таком положении я не могла.

– Отворь калитку-то! – орала из комнаты Хася. – Анжелка пришла, жрать принесла!

– Пасть закрой! – кричала со своей табуреточки Маня.

– А давай постучимся к верхним соседям и попросимся через балкон к тебе в квартиру залезть!

– Ой! Я совсем не умею лазить!

– Я умею, – заверила я ее. – Тут какой этаж? Всего второй. Так я с третьего по балкону спущусь, и если балконная дверь у тебя открыта, зайду в квартиру и открою дверь! Я так много раз делала, когда ключ от своей квартиры теряла. Я тоже на втором этаже живу.

– Ой! – Анжела молитвенно сложила руки. – Правда?! У нас балкон всегда нараспашку, бабки вечно комнату проветривают «от микробов».

Через пять минут я уже висела на высоте третьего этажа и, под улюлюканье дворовых мальчишек, ногой нащупывала балконные перила внизу.

«И зачем я в это ввязалась?!» – мелькнула мысль, когда я кулем свалилась на грядку укропа, росшую в деревянном ящичке.

– Глянь, Манюнь, выпила всего ничего, а девочки сисястые в глазах! Шалава какая-то ногастая через балкон залетела, укроп твой помяла на ...! – заголосила старушка в бигудях, возлежащая на диване среди груды ярких подушек.

– Брысь на, отродье летучее на, мымра белобрысая на, дылда патлатая на! – В комнату влетела старушка в цветастом передничке поверх спортивного костюма и с газетной пилоткой на голове. Седые космы торчали из-под пилотки веером, в руках она сжимала штуку с резиновым наконечником, которой принято чистить сантехнику. – Ой, Хаська, халда ты старая в памперсоне, – вдруг пробормотала она, – да это ж Аська Басова, мать твою! Королевна! Краса России! Ведущая нашей любимой телепрограммы «Девушки, на абордаж!» Ой! Ай! Ну, на!!

– Растудыть твою, Аська, мать в тудысь, тудысь и сюдысь!!! – любовно пробормотала старушка в бигудях, лежавшая на диване, и приветственно помахала мне морщинистой рукой. – Чего ж ты через укроп-то заходишь?! Неужто мы б тебя в дверь не пустили?!!

* * *

Через пять минут мы сидели с Анжелой на маленькой кухне и пили чай.

Хася и Маня, заполучив мой автограф, йогурты, шоколад и печенье в красивой металлической банке тихонько переругивались в гостиной. Они обещали нам не мешать и громко не материться.

– Спасибо, Ася, по гроб жизни тебе обязана. Жаль, сразу тебя не узнала, – устало сказала Анжела, разливая по чашкам свежезаваренный чай. – Рассказывай, зачем пришла в мой сумасшедший дом.

– Ты с бабками одна живешь?

– Да нет, муж у меня есть. Но символический, приходящий. Появится, деньги сунет, и нет его! А тут и вовсе пропал: ни денег, ни мужа! – Она с аппетитом начала есть ромовую бабу.

– Вы с Лавочкиным женаты?

– Да. Уже целых три года. Сначала мы жили нормально, Славка каждый день домой приходил, и ночевал дома, а потом... – Анжела махнула рукой. – Как в фитнес-клуб устроился, все, кончилась наша счастливая жизнь. Девушки туда ходят стройные, не то, что я, – она похлопала себя по бокам и взяла еще одну ромовую бабу. – Три недели – ни слуху ни духу! Я даже на работу к нему съездила, но там ничего не знают, грозятся за прогулы уволить. Что делать, не знаю! Пенсии бабушек все на них и уходят – папмерсы-шмаперсы, пиво, лекарство. За квартиру надо платить, телефон за неуплату выключили, за детский садик долг за два месяца. Э-эх! – Она вздохнула и с тоской посмотрела на еще одну бабу, не решаясь съесть и ее.

– Что?! У вас еще и ребенок?

– Да, девочка. Верочка. Ей два с половиной года, она сейчас у мамы моей гостит.

– Ну и скотина же этот Лавочкин, – вырвалось у меня.

– А что, он и тебе ребенка заделал? – Анжела с любопытством уставилась на мой живот.

– Да нет же! Я ищу его совсем по другому поводу.

Я вдруг почувствовала к этой уютной, улыбчивой Анжеле такое искреннее расположение, такую женскую с ней солидарность, что... взяла вдруг да выложила ей про то, как мне надоело быть просто красавицей, как я долго никого не любила, а потом взяла, да влюбилась на улице в Жуля, как устроилась к нему на работу, а потом помирала от скуки, забросив работу на телевидении, и про Бубона ей рассказала, и про свою любимую улицу Патриотическую, и про обрушившиеся вдруг проблемы, среди которых был пропавший невесть куда Лавочкин и следователь Педоренко, который упорно хотел увязать ограбление банка с клиентами нашего агентства. Не знаю, зачем я сделала это... Наверное, мне давно надо было выговориться, причем обязательно малознакомому человеку, а лучше всего священнику или психоаналитику, но так уж случилась, что вместо них подвернулась Анжела – с ямочками на щеках и сочувствующим пониманием в голубых ясных глазах. Она ни разу не перебила меня, слушала, подперев кулаком подбородок и даже про ромовые бабы свои забыла, хотя в вазочке их оставалось еще целых две штуки.

– Да-а-а! – потрясенно сказала она, когда я закончила. – Надо же, допрыгался мой кузнечик Лавочкин! Ну, то что у него кроме меня еще Наташка и Дашка есть, это я и без тебя знала. Но чтобы он банк грабанул в клоунском обличье! Или стал соучастником ограбления! Нет, это не про моего Лавочкина. Девушки – вот это по его части. Слушай, что-то ты мне душу разбередила! Я хоть и не влюблена в него так, как прежде, но все же очень волнуюсь! Ведь он, с какой бы там Дашкой или Наташкой не хороводил, а деньги мне всегда вовремя приносил! А тут телефон уже отключили! Такого никогда не было... Ой, как бы что-нибудь не случилось! Слушай, а ведь кумир его проиграл бой! А вдруг Славка с горя руки на себя наложил?!

– Да что ты!

– А что, депрессия, все такое. Славка-то отца своего отродясь не знал, черт знает, какие там у него гены, может, суицидальные есть... Ой, мамочки!

– Не накручивай. Что за ты ерунду несешь! Загулял парень с горя, найдется! И вообще, не понимаю я, что вы в нем все находите?

– А знаешь, какой он массаж делает? – мечтательно вздохнула Анжела. – Такой массаж! Мозг полностью отключается, а когда включается... все, поздно, он обязан на тебе жениться.

– Понятно, – кивнула я. – Значит, ты о нем ничего не знаешь, и где Дашка с Наташкой живут, тоже не знаешь.

– Нет. Вы же повестку ему из милиции делали и телеграмму от мамы организовывали, должны сами знать.

– Он за ними в контору к нам приходил. А адрес там липовый.

– Вот ведь, скотина, сколько денег на алиби потратил, а мне ни копейки не дал, – беззлобно сказала Анжела и принялась за очередную бабу. – Слушай, а ты правда Мисс Россия была?

– Правда.

– Здорово! А я, видишь, мучное люблю, поэтому толстая.

– Ты не толстая, ты аппетитная. И тоже очень красивая. Точно тебе говорю. Как бывшая Мисс.

– Ну спасибо тебе. Можно тебя попросить, если Славка в вашем агентстве объявится, мне позвонить? Я тебе номер своего мобильного дам, там еще денег немного есть, слава богу.

– Ну конечно. И ты мне позвони, если Лавочкин здесь появится.

Мы обменялись номерами телефонов. Я встала и начала собираться.

Бабушки о чем-то весело переговаривались в гостиной.

– Не забывай больше ключ дома, – подмигнула я Анжеле.

– Постараюсь, растудыть мою в тудысь, тудысь и сюдысь! – засмеялась она.

Я стояла уже на пороге, когда у меня зазвонил мобильный.

– Аська, – сказал взволнованный голос шефа, – приезжай в контору, у нас ЧП.

* * *

– Ну что еще?!! – Я ворвалась в агентство и остановилась как вкопанная.

Стол в приемной был перевернут, факс, ксерокс, компьютер валялись разбитые на полу, жалюзи сорваны с окон, горшок с единственным в офисе цветком, который я исправно поливала каждое утро, разбит, вешалка опрокинута, немногочисленные бумаги и папки представляли жалкое зрелище, потому что тоже лежали на полу, истоптанные чьими-то безжалостными ногами.

Константин Жуль и Нара сидели на подоконнике, поджав ноги и мрачно взирая на беспорядок. У Жуля было лицо, как у ребенка, у которого старшие сверстники отобрали любимую игрушку. От утренней холености и следа не осталось – волосы всклочены, пиджак измят и порван по плечевому шву, а под левым глазом созревал и набухал приличный фингал. У Нары была сильно расцарапана скула, но выглядел он в целом лучше, чем Жуль – не такой растрепанный и убитый. В ухе у него торчал неизменный наушник, а челюсть размеренно перемалывала жвачку.

Я молча метнулась в кабинет шефа, потом в кабинет Нарайяна, там картина была не лучшей. Все компьютеры перебиты, а свеженькому ремонту нанесен непоправимый ущерб. Стены выглядели так, будто в них кидали тяжелые предметы. Краска кое-где обвалилась, на ковролине видны черные следы от высыпавшегося из разбитого копира тонера. Одно оконное стекло ломаным росчерком пересекала большая трещина.

Перешагивая через разбитую технику, я вернулась в приемную. Подняла с пола своего Крейзи Фрога и спросила шепотом:

– Кто?! Кто все это сделал?!

– Аська, на нас напали. – Жуль спрыгнул с подоконника и, высоко поднимая ноги, прошелся по комнате. Он осматривал останки техники, осторожно ощупывая свой фингал.

– Кто?!! – заорала я. И Крейзи Фрог заорал мотоциклетным воем.

Жуль отобрал у меня игрушку и сунул ее в карман.

– Сюда ворвался какой-то кретин и чуть не поубивал нас, – спокойно сказал Нара.

Жуль перевернул чудом уцелевший стул и усадил меня на него. Сам он опять забрался на подоконник, поджав длинные ноги, чтобы они не касались пола.

– Он почему-то решил, что мы покрываем измену его жены, – подхватил рассказ Константин. – Огромный бугай, метра два ростом, залетел в мой кабинет, схватил меня за грудки и начал трясти: «Это ты тут алиби делаешь?! Это твоя работа?!» И сует мне под нос кучу абонементов в областную филармонию. Это, орет, подделка! И по морде мне – хлобысь!! У меня искры из глаз и сознание как в нокдауне. Я ему говорю, успокойтесь, мы знать не знаем вашу жену и абонементы у вас настоящие! Видите, корешки специальным устройством проколоты: один симфонический концерт посетил – дырочка, на второй сходил – еще одна дырочка! Он как заорет: «Дырочка?!! Да я знаю, что у вас тут черта лысого подделают, а не то что дырочку!! В Интернете рекламу читал!» Короче, оттолкнул он меня, и давай тут все громить. Стулья в стены швырять, столы переворачивать, компьютеры колотить. Я его за руки пытался хватать, но он «Убью!» орет, меня отшвыривает и дальше все бьет. «Не подходи! – вопит, – Я контору вашу гнилую уничтожу! Гнезду разврата жизни не дам!! Если б моя жена не знала, что ей квалифицированно помогут обманывать мужа, она бы на это никогда не решилась! Ублюдки! Подонки! Филармония, мать твою!» Меня еще пару раз ударил.

– Тут я пришел, – вступил Нара. – Мы вдвоем попытались его остановить, но он расшвырял нас как паршивых щенят. Приемную разгромил, принялся за кабинеты.

– Почему вы милицию не вызвали? – чуть не плача спросила я. Оказалось, что мне безумно жаль своего уютного рабочего места, жаль цветочек, уже завядший на горке высыпавшейся земли, жаль денег шефа, которые он любовно тратил на обустройство своей конторы, жаль самого шефа, побитого, несчастного и растрепанного.

– Какую к черту милицию!! – воздел к потолку руки Жуль. – Нами и так уже вплотную занимается прокуратура! Мы по уши в... во всяческих подозрениях!! Меньше всего мне нужна тут милиция! Господи, этот гад испортил все! Нужно заново покупать оргтехнику, делать ремонт, восстанавливать репутацию, цветок новый садить...

– Как вам удалось его выставить?

– Никак, – усмехнулся Нара. – Вернее, удалось, но не нам. Бешеный муж уже начал бить окна, но тут на шум прибежал Леша Чесалов. На лице у него была марлевая повязка, рукава халата, как всегда по локоть засучены, а на руках медицинские перчатки, немножко запачканные кровью. Он держал какой-то хитрый стоматологический инструмент с крючочком на конце, улыбался и, гостеприимно распахнув дверь, сказал: «Пройдемте, больной, у меня как раз место свободно, клиент не пришел». Веришь, нет, этот ревнивый бугай как Лешу увидел, побледнел и стал оседать на пол. Чесалов из кармана пузырек с нашатырем достал, перед носом у него помахал и из агентства под мышки вынес. И сказал напоследок, еще раз хулиганить здесь будешь, без наркоза все зубы пересчитаю. Слыхал, как мой кабинет называется? «В зуб даю!» И мерзопакостно так похихикал. Уполз, в общем, ревнивец, а Чесалов сказал, что если помощь еще какая понадобится, обращайтесь, он всегда рад помочь. – Нара захохотал.

Я тоже улыбнулась.

Жуль нахмурился и покраснел.

Мне стало стыдно за свое веселье.

– Константин Эдуардович, давайте, я наведу здесь порядок.

– Да к черту уборку, – отмахнулся от меня Жуль. – Завтра позвоню в фирму «Золушка» и они пришлют сюда бригаду шустрых девчонок с вениками, совками, тряпками и моющими средствами. Главное не в этом.

– А в чем?

– В том, что я впервые усомнился в правильности и полезности своего дела. – Он схватился за голову и взъерошил пальцами волосы.

Побитый, взъерошенный и сомневающийся, он нравился мне еще больше.

Если бы здесь не было Нары, я, пожалуй, бросилась бы ему на шею. Точно, бросилась бы, ведь Милда больше не стояла у меня на пути, а бабка с афиши не бдила мою девичью гордость.

– Но поздно, поздно в чем-либо сомневаться, – пробормотал Жуль, – я уже вляпался по самые уши.

– Мы вляпались, – твердо сказала я.

– Мы, – подтвердил Нарайян.

– Спасибо, ребята, – растроганно сказал Константин. – Когда мы выпутаемся из этой истории, я... я позову вас в ресторан на роскошный ужин! И выдам щедрую премию, и...

– Этого достаточно, – перебил его Нара. – Не стоит расслаблять персонал. А то привыкнем к роскошным ужинам и щедрым премиям. Давайте подведем итог дня.

– Рассказывай первый, – предложил Жуль.

– У меня глухо, как в танке. Опросил весь персонал гостиницы, даже бармена, даже коридорных уборщиц. Все рассказывают одно и то же. В шестнадцать ноль-ноль пришел Подъяблонский, зарегистрировался под своей фамилией, снял самый дорогой люкс, заказал в номер фрукты, шампанское и коньяк, предупредил, что ждет гостью, и больше из номера не выходил. Где-то без трех минут пять в номере раздался хлопок. Горничная подумала, что открывают шампанское, и решила заглянуть в люкс, спросить, не нужен ли лед. На стук никто не ответил, она заглянула в номер и увидела лежащего на полу с простреленной грудью Якова Понкратьевича, как она его уважительно назвала. На ее вопль прибежала дежурная по этажу, и они вместе рванули вниз по лестнице за охраной и администрацией. По дороге им встретились четверо разбитных хорошо одетых мужчин, которые громко переговаривались и были явно навеселе. Мужики поднимались по лестнице открыто, не таясь, и даже успели ущипнуть горничную за известное место. Как потом оказалось, на ресепшен мужчины сказали, что идут в гости к Подъяблонскому и даже показали свои документы. Пока горничная и дежурная собирали охрану и администрацию гостиницы, прошло минут семь-десять. Толпа поднялась наверх, но в номере уже никого не было, ни трупа, ни друзей трупа. Как они покинули гостиницу, никто не видел. Куда делось тело, совершенно непонятно. Даже если Подъяблонский был ранен, это было очень тяжелое ранение, и уйти сам он не мог. Уволочь его тело незаметно для окружающих дружки тоже бы не смогли. Были бы следы крови, да и времени на это надо прилично. В общем, довольно мистическая история с исчезновением пяти человек, один из которых был нежизнеспособен. Менты не могут найти тех, кто приходил к Подъяблонскому. Девочка на ресепшен довольно небрежно посмотрела их документы и ни фамилий, ни имен не запомнила. Вот такая история, шеф. – Нара выплюнул жвачку и закурил.

Константин Жуль кивнул.

– У меня не лучше, – сказал он. – Я бы сказал, даже хуже. Милда вовсе не работала в том ресторане, который нам назвала, и в котором ... мы с ней потом ужинали. Ребята из музыкального сопровождения сказали, что первый раз видели эту женщину, что у них часто поют клиенты, которые умеют петь, и они им просто подыгрывают. В общем... голова у меня пошла кругом. Я обратился к знакомым театралам, и они мне сказали, что в городе есть певица по имени Милда, но работает она вовсе не в ресторане, а в городском театре музыкальной комедии. Поет недавно, молода, талантлива, и очень хочет попасть на столичную сцену. Я поехал в театр музкомедии и уже в холле увидел траурный уголок, некролог и портрет погибшей в автокатастрофе актрисы с траурной лентой. Играла печальная музыка. Стол, на котором стоял портрет, был весь завален цветами. Кругом ходили какие-то люди со скорбными лицами. Но... я испытал невероятное потрясение. На траурном портрете была не Милда!!

– В смысле? – не понял Нара.

– Понимаешь, там было лицо совсем другой женщины! Тоже кареглазой шатенки, но не Милды!! Я даже подошел к какой-то тихой старушке, очевидно, билетерше и спросил: «Скажите, это действительно Милда разбилась вчера в машине на Андреевской трассе?» Старушка посмотрела на меня как на дурака и сказала, что кремирование завтра в два часа дня в Доме Скорби, вход свободный. Но это было только первое мое потрясение. Я поехал в клинику пластической хирургии и узнал, что никакой операции на пять часов дня у них запланировано не было! Тогда я рванул в поселок Андреево, в Дом Творчества, где должна была состояться вечеринка, на которую якобы спешила наша клиентка, и выяснил, что...

– Вечеринки в тот день тоже никакой не было, – закончила я за шефа.

– Да. Дом Творчества давно закрылся на реконструкцию и откроется только в августе следующего года, – пробормотал шеф. – А потом, потом я поехал в департамент культуры мэрии и выяснил, что режиссер-постановщик Стюарт Карленд никогда не собирался в наш город, более того....

– И режиссера-то такого в Америке нет, – снова закончила я.

– Да, – еле слышно ответил Жуль и заорал: – Да, да, да, черт возьми, меня развели как лоха! Как последнего идиота!! Я привык верить людям, особенно женщинам, особенно красивым и обворожительным женщинам! Меня никто, никогда так нагло, так вопиюще бессмысленно и безжалостно не обманывал! Зачем она платила мне? Зачем придумала эту историю?! Почему была уверена, что я не начну ее проверять?! У меня что – внешность идиота?! – Жуль схватил с пола осколок зеркала, посмотрел в него, отбросил в сторону и понуро сказал: – Действительно, идиота.

– Значит, в машине разбилась вовсе не та женщина, которая приходила в наше агентство, – сделала вывод я.

– Да.

– Значит, она обманула нас, назвавшись известной певицей, сочинив чушь про пластическую операцию, про мюзикл, в котором она собирается получить роль, про вечеринку в Доме Творчества, про подругу, которая будет с ней находиться в машине и засвидетельствует перед бомондом, что она попала в аварию.

– Да!

– А в результате погибает настоящая Милда, талантливая молодая певица, внешне похожая на нашу клиентку. А наша клиентка исчезает, как, впрочем, и все остальные наши клиенты, из чего можно сделать вывод, что если она и не причастна к ограблению, то уж к смерти певицы точно имеет отношение.

– Ужас! – Константин схватился за голову. – Аська, прекрати меня расстреливать своими точными выводами, расскажи лучше, что там у нас с мальчиком Лавочкиным.

Я вкратце рассказала ему о том, что мне удалось узнать, опустив подробности хулиганского поведения Хаси и Мани.

– Замкнутый круг, – пробормотал Жуль. – Все клиенты пропали, заказав и оплатив себе алиби. Друзья, может, мне застрелиться?

– Вы нам ужин обещали и премию, – напомнил ему Нарайян.

– Точно. Да и узнать хочется, чем это все закончится, даже если я окажусь в тюрьме. Кстати, в новостях передают, что ни ряженого, ни повозку, ни коня, найти тоже не могут. По ящику показывают фоторобот клоуна! Никто не знает, как он выглядит без грима и своей идиотской одежды.

Я решила не рассказывать о своем посещении дома Бубона. В конце концов, это может быть моим личным делом, ведь ничего интересного я там не узнала.

– По-моему, это идеальное преступление, – задумчиво сказал Нара.

– По-моему, это несколько идеальных преступлений и мы в них главные соучастники, – усмехнулся Константин Жуль. – А тут еще этот хрен ревнивый со своей филармонической женой! – Несчастным взглядом он обвел свой разгромленный офис. – Нара, вы с Аськой завтра езжайте во Дворец Спорта, узнайте, может, кто-то из судей или девочек, которые носят таблички с раундами, видели этого Лавочкина во время боя. Насколько я помню, у него было целых четыре места в первом ряду, его не могли не заметить. Надо выяснить, был он на поединке или не был. Может, зацепка какая появится. А я... как это ни тяжело, поеду на похороны Милды, попытаюсь расспросить кого-нибудь из ее окружения. Может, кто-то знает, кто и почему мог представляться ее именем, как она оказалась на Андреевской трассе, куда и зачем ехала. Ася, у тебя кольцо новое, – вдруг без всякого перехода сказал он и грустно добавил: – Дорогое.

Я посмотрела на глупый, пошлый, огромный бриллиант и развернула кольцо камнем вниз.

Зачем я его надела? Из баловства, куража, глупости и желания, чтобы он, Константин Жуль, заметил его и сделал свои мужские, банальные выводы.

Нара соскочил с подоконника и, махнув нам рукой, направился в свой кабинет:

– Пойду посплю, мой диван почти не пострадал от боевых действий. До завтра, Аська! До доброго утра Константин Эдуардович!

– Ася, я тебя подвезу, – сказал Константин, когда мы вышли из офиса.

– Глупости. Мне всего лишь перейти дорогу.

– Я подвезу, – настаивал Жуль.

Кольцо сработало?! Бриллиант не подвел?! Жуль решил, что у меня появился богатый любовник и спешит занять его место?!

«Нужно всегда держать марку», – сказал вдруг в моей голове строгий голос бабки.

«Я и держу», – отмахнулась я от ее нравоучений.

– Спасибо, Константин Эдуардович, – вежливо ответила я, – но очень хочется прогуляться, подышать свежим воздухом.

«Молодец!» – похвалила бабка.

«А ты думала! – усмехнулась я про себя. – Он еще побегает за мной! Смотри, сейчас начнет меня уговаривать, может, даже позовет посидеть в ресторане».

– Ну, как хочешь, – Жуль крутанул на пальце ключи от машины и пошел к своей спортивной машине. Пискнула сигнализация, шеф скрылся в низкой кабине и через секунду, взревев глушаком, желтая спортивка скрылась из вида.

Я еле сдержалась, чтобы не разреветься.

«А все ты! – взвилась я на бабку. – Сейчас я сидела бы рядом с ним, смотрела на его сумасшедше красивый профиль, нюхала запах его сигарет и была бы счастлива!»

«Дура! – возмутилась бабка, – Чем недоступнее для мужчины женщина, тем она для него желаннее! Он будет землю грызть, чтобы добиться тебя!»

«Не будет! Ты живешь дореволюционными, ни на что не годными понятиями! Сейчас любят наглых, самоуверенных, незакомплексованных, оторванных женщин!!»

«Что значит – „оторванных“?» – светским тоном поинтересовалась бабка, и я начала путано ей объяснять.

Очнулась я от визга тормозов и истерического гудка.

Разговаривая с покойной бабулькой, Мисс Россия 2004 чуть не попала под трамвай.

* * *

Мне плохо спалось. На ночь я напилась крепкого кофе и теперь ворочалась, сбивая простыни в ком. К тому же, рояль не играл.

А может, причиной моей бессонницы было отсутствие привычного цокота копыт по асфальту, тихого позвякивания колокольчика и странной, завораживающей песни, которую ночной город подхватывал гулким эхом, уносил далеко, а потом опять возвращал, словно давая понять, что добро незыблемо, вечно и непобедимо?..

В конце концов, я задремала. И даже увидела странный сон. Бубон стоял на скале, над пропастью, и хохотал:

– Ты будешь счастливой, Аська!

Он прыгнул, но успел схватить меня за руку, и мы полетели с ним в пропасть вместе. Было жутко, страшно, но отчего-то еще восхитительно и прекрасно. От остроты ощущений у меня распирало грудь. Внизу была голубая вода и зеленая травка – оазис. Но он не приближался, мы парили над ним как свободные, легкие птицы.

– Счастье это мираж! – крикнула я, а Бубон на ухо мне прошептал:

– Нет ничего реальнее миража, Аська!

Прекрасный полет прервал резкий звонок. От неожиданности я вскочила и несколько секунд пыталась понять, где я и почему нет рядом Бубона.

Звонок прозвенел еще раз, более настойчиво, требовательно и нетерпеливо.

– Иду! – закричала я и, прихватив по дороге халат, побежала к двери. – Сейчас, Константин Эду... Костя, сейчас!

Замок не поддавался, цепочка не хотела сниматься, а тут еще рояль вдруг нервно забряцал, но быстро затих, словно испугавшись...

За дверью стоял не Константин Жуль.

И не гонец от похотливого Хен Ён Хо.

И даже не Киркин муж, отлавливающий на просторах города свою неугомонную Кирку...

Я сразу узнала его, несмотря на нелепый оранжевый спортивный костюм, жуткий фибровый чемодан, отсутствие рыжих усов и бейсболку, прикрывающую лицо.

– Уходите, – прошептала я гостю. – Уходите немедленно, вы убиты, а ваше тело ищет сейчас вся милиция.

Я навалилась на дверь, чтобы закрыть ее, но он без труда отодвинул меня и зашел в коридор.

– Вот именно, что кто только меня не ищет! – тяжело вздохнул он, снял оранжевую куртку и по-хозяйски повесил ее на вешалку.

Это смахивало на возвращение уставшего мужа из командировки. Еще немного, он сходит в душ и попросит ужин...

– Уходите, – простонала я. – Клянусь, я никому не скажу, что видела вас! Честное слово!

– Пойдем! – он подтолкнул меня к кухне.

Наверное, будет меня убивать, тело спрячет в фибровый чемодан, а сам поселится в моей девичьей трехкомнатной келье...

– Господин, товарищ Подьеблонский, пожалуйста, отпустите меня, я ни в чем перед вами не виновата, а если и виновата, то очень немножечко...

– Подъяблонский!! – вдруг заорал он. – Делай ударение на букву «я»!! А лучше, зови просто Яшей. У тебя можно курить?

Нет, убивать не будет. Разве у жертвы спрашивают разрешения покурить?..

– Курите-курите, – елейно ответила я и зачем-то включила чайник.

– Мне кофе, – распорядился Яков и расположился на кухонном диванчике, вытянув ноги. – Понимаешь, кукла, ты втравила меня в такую историю, что вся жизнь моя кувырком, а все заслуги коту под хвост.

– Я?!

– Ты, кукла, ты! Почему ты не явилась в гостиницу в назначенный час?

– Я... явилась. Только в другую гостиницу. Я перепутала! Простите меня.

– Бог простит. А я влетел на такие бабки, что мне выгоднее было застрелиться.

– Но ведь это не вы ограбили банк в костюме клоуна? – пролепетала я.

– Вот! И ты, кукла об этом талдычишь! А на кого еще в этом городе думать, как не на Яшку Подъя... тьфу! Ненавижу свою фамилию. Даже то, что меня видела куча народа с простреленной грудью, не спасает меня от гнусных подозрений! Ведь тело-то ... того, ушло! Может, это и не тело было, а муляж?! А Яшка в это время банк грабил?! Короче, обложили меня, кукла, со всех сторон. И ты в этом виновата.

– Не понимаю. Я ничего не понимаю!

Подъяблонский закурил и вполне мирно начал рассказ:

– Сидели мы как-то с друганами в бане. Ну, там пиво, девочки, парилка, бассейн, все такое. Потом опять пиво, водка, парилка, бассейн, девочки. Крышу знаешь, как сносит? Распальцовка, как водится, началась кто кого круче. У кого баба красивее, у кого машина дороже, у кого дом больше. Я на грудь принял немеренно, ну и перепарился малость. Смотрю, на стене в холле плакат висит, а на нем – ты, в короне. То есть круче некуда. Мисс!! Россия! Года, правда, уже черт знает какого, но свежее не было. Я говорю, парни, а вы знаете, что это моя баба?! Парни в хохот. Я разозлился. Говорю, могу доказать. Они мне – врешь, Аська девка с гонором, это все знают, ее еще никому обработать не удалось. Я говорю – спорим?! Они – давай! И поставил я, кукла, на кон все, все свое имущество, деньги, и ... – Он вдруг всхлипнул и потер покрасневшие вмиг глаза, – и «Гелика»[4]4
  Гелик – уменьшительно-ласкательное от Гелендваген, модель Мерседес-Бенц


[Закрыть] своего, ласточку мою, машинку, «холодильничек» беленький свой... э-эх, просрал!! Наутро проснулся, вспомнил о споре, холодным потом покрылся. Дьявол меня за пьяный язык тянул! Но деваться некуда было. Разыскал, где ты работаешь, к счастью, контора такая несерьезная оказалась, что тебя в качестве алиби можно было, как в ресторане на десерт заказать. Обрадовался я. Друганам сказал, где и когда мы встречаемся, приходите, говорю, полюбуйтесь, как мы с Аськой под одеялом кувыркаемся. Представляешь, как я обрадовался, когда ты согласилась?! Ведь и мне выигрыш полагался – триста тысяч евриков. Три «Гелика» можно купить, «холодильничков» беленьких... Э-эх! Я как дурак, пятнадцатого помылся, побрился, зубы дезодорантом побрызгал, к педикюрше сходил и даже волосы из ушей выстриг! Люкс снял, сижу как дурак с мытой шеей. Вижу, без трех минут пять уже, то есть – хренушки вам, Яков Понкратьевич, а не три «холодильничка»! И своего-то, лапочку, зайку, лялечку, придется отдать, и все, все другое, что непосильным трудом нажито тоже! Я, кукла, тебя в тот момент такими словами назвал, что цветочки в вазоне вмиг скукожились. В общем, когда я понял, что ты не придешь, я принял единственно верное на тот момент решение.