Текст книги "Вселенский стриптиз"

– Не забудь мне кобелька одного оставить, – распорядился, вставая, Клим. – Заберу в свою псарню до кучи!

– Не забуду… – пробормотал Левин.

Получалось, что магический шар не врал?.. Получалось, что дикие пророчества господина Андрейкина начинали сбываться?..

В голове у Левина навязчиво зазвучали первые аккорды Пятой симфонии Бетховена.

Куча бетховенят…

«Так судьба стучится в дверь», – говорил кто-то про первые аккорды Пятой симфонии. Чуть ли не сам Бетховен это и говорил…

У Левина не хватило духу выгнать Пантагрюэля за дверь, настолько мистическим казалось его превращение из кобеля в беременную суку.

В полубессознательном состоянии Лев накрыл на стол. Выпивки, которую купил Левин, оказалось раза в два больше, чем закуски, которую привез Клим.

– Слушай, а он ничего, – жуя салат из кальмаров, сказала Нора.

– Кто? – Дина залпом выпила третий фужер мартини.

– Левин твой. На актера похож… на этого, как его…

– Депардье!

– Точно! И очки ему очень идут. Вполне такой благородный лорд, не чета твоему хлюпику Стасику. Даже странно, что вы с этим лордом до сих пор не…

– Замолчи! Ненавижу Левина. И Депардье тоже.

Последние слова Дины заглушили раскаты тяжелого рока, грянувшие из соседней комнаты.

– Вот гады! – Нора от возмущения чуть не подавилась салатом. – Ну ничего, мы им сейчас зададим! У тебя музыка есть?

– Есть. Симфоническая.

– Вшивая интеллигенция! Что, ни Раммштайна, ни Блэк Саббата, ни хотя бы Верки Сердючки?!

– Нет. Шнитке, Прокофьев, Рахманинов, Щедрин, Сибелиус…

– Сибелиус! – передразнила ее Нора. – А впрочем, давай-ка зарядим Шнитке, он любую тяжесть перебодает своими синкопами.

Диск плавно уехал в плеер, из колонок тут же грянула какофония звуков симфонического оркестра. Знаменитый Шнитке, схлестнувшись с басами рока, сотрясал стены, рвал перекрытия, сбивал сердечные ритмы и нарушал дыхание…

– Уф-ф-ф! – потрясла головой Нора. – Кажется, получилось.

Дина чувствовала, что напивается. Мартини был сладким, пился легко, пьянил благородно – без водочного угара и пивного дешевого хмеля.

Норе для веселья алкоголя не требовалось, хватало незапланированной беременности. Она вскочила на диван и начала прыгать, высоко задирая ноги.

В соседней комнате тоже творилось полное безобразие. К тяжелому року примешивались дикие вопли, удары в стену и разудалый свист.

– Нам их не перебузить! – крикнула Дина, стараясь перекричать музыку.

– Ничего, сейчас пацаны на подмогу приедут! – в ответ провопила Нора.

– Какие еще пацаны?!

– Я же стриптиз заказала! А то ты не знаешь!

– Забыла, – схватилась за голову Дина. – Мне тут еще пацанов не хватало…

– А этот дружок Левинского, он кто – олигарх?!

– Почему олигарх?

– На «Навигаторах» простые люди не ездят!

– Мне нет дела до дружков Левина. А тебя почему он волнует?

– А то ты не понимаешь! – захохотала Нора.

– Нет, не понимаю.

– Гад он! Олигархическая сволочь. Но машина у него… Я влюбилась с первого взгляда!

– Тебе нельзя! – заорала Дина. – Ты же бе-е… – Она испуганно закрыла себе рот рукой, вспомнив о запрете упоминать проблему беременности.

– Я же в машину, балда! Какая тачка! Мне никогда такой не купить, даже если с утра до вечера вычитывать рукописи самых топовых авторов!

– Дался тебе этот «Навигатор»! Гроб на колесах на тысяча и одно место. Легче в автобус влюбиться.

– Но у него такие глаза! Фары то есть… Правда, правую я разбила.

– Тише, кажется, в дверь звонят!

– О, мальчишки пришли!

– Стой! Им же платить надо!

– Я заплатила.

– А…

– А если нечего будет сунуть в стринги парням, обратимся к олигархической сволочи!

Нора захохотала и бросилась в коридор.

Но дверь уже открывал Клим.

– Девчонки! – кричал он, раскинув руки. – Милые, родные! За первые «па» плачу наличными прямо в подъезде! Ап! Снимаем парики и накладные ресницы! За остальное – двойной тариф!

– Спер идею, – пробормотала Нора. – Олигархический гад…

Филипп Филиппович курил на лавочке у подъезда.

И хоть курить он бросил лет десять назад, сигарета, отобранная у мальца с верхнего этажа, доставляла истинное, давно забытое удовольствие.

Ох, не нравилось все Филиппу Филипповичу!

Ветер не нравился, облака не нравились, лавочка эта не нравилась, автостоянка не нравилась и суетливые воробьи не нравились. А в особенности раздражали его мужики с цветами, тортами и свертками, спешащие в разных направлениях города. И бабы раздражали – празднично-холеные, без головных уборов, с навороченными прическами, улыбающиеся, довольные… Они выныривали из такси, забегали в подъезды, щебетали, как едва народившиеся птенцы, неумело парковали свои машины и сияли, сияли, словно медные самовары, натертые раз в году.

Что это за праздник такой – Восьмое марта?!

Глупость, а не праздник. Если ты настоящая женщина, то для тебя каждый день – Восьмое марта. Ты всегда ухожена, накрашена, одета с иголочки, и взгляд у тебя играет, и голова высоко поднята, и мужики от тебя шалеют. А красить ногти раз год…

Тьфу!

Ох, не нравилось все Филиппу Филипповичу.

Из соседнего подъезда вышла бабка с крохотной собачонкой на поводке. Собачонка начала резво задирать ноги на все бордюры, урны, скамейки и колеса автомобилей. Филипп Филиппович открыл рот для возмущенной проповеди, но сообщить бабке о новом законе, обязывающем выходить на прогулку с собакой с совком и пакетом, так и не рискнул. Бабка слыла умелой и бойкой скандалисткой. Тягаться с ней Филипп Филиппович не посмел.

– С праздничком! – крикнул он бабке. – С международным…

Она его не услышала, зато ее собачонка разродилась визгливым лаем.

Филипп Филиппович втянул голову в плечи и нахохлился как воробей.

Хоть бы работа сегодня была, а то ведь выходной приключился!

Работу свою – «в парке карусели крутить» – Портнягин любил и очень ей дорожил. За пультом управления аттракционами он был и царь и бог. Нажмет кнопку – колбасит народ на вертушке, еще раз нажмет – приземляются все в целости и сохранности. Господом богом чувствовал себя на работе Филипп Филиппович.

А сегодня…

– Э-эх! – затушил он охнарик, огляделся, куда бы его выбросить, но урна оказалась переполнена, и Портнягин сунул окурок в карман. Встал, отряхнулся, направился было домой, но…

Отродясь такого нахальства Филипп Филиппович возле своего дома не видел. Японский микроавтобус на бешеной скорости ворвался во двор, скрипя шинами развернулся и задним ходом припечатался к подъездной двери. Из машины выпорхнула стайка вопиюще развязных девиц в перьевых боа и слаженно нырнула в подъезд, за порядок в котором отвечал Филипп Филиппович.

Портнягин потерял дар речи. Дробный стук каблуков по лестнице удалялся, навевая мысли о невиданных безобразиях на подотчетной ему территории.

– Ге-эй!! – отмер Филипп Филиппович. – Вы куда, вашу-у мать?! Стоять, не двигаться! Я тут директор! Я главный! Где документы?! Где регистрация?! Где…

Портнягин припустил было за девицами, но его вдруг окликнул водитель микроавтобуса.

– Слышь, директор! Ты тут валенками не сучи. Девушки официально прибыли, по закону. Их заказали в агентстве развлечений и праздников!

– Кто заказал? Куда заказал?!

– В квартиру номер пять, – заглянул в какие-то бумаги водитель. – А кто, не имею права говорить.

Филипп Филиппович опять потерял дар речи, застыв с открытым ртом. Никогда, никогда в его подъезд не заходила толпа разнузданных девок в перьях! Пока Портнягин приходил в себя, ситуация изменилась. Микроавтобус уехал, а вместо него к подъезду припарковалась «Газель». Задние двери распахнулись, и весь ужас повторился сначала: из душного нутра машины вывалились – нет, не девки, а пятеро неприлично высоких, мускулистых, загорелых парней. Небрежно наброшенные на плечи дубленки не скрывали порочно-красивых тел. Парни дружно ввалились в подъезд. Преследовать их не было смысла, наверняка они тоже явились в образцовый дом «официально» и «по закону».

– Разврат в пятую квартиру заказывали? – обратился Филипп Филиппович к водителю «Газели».

– В нее, – кивнул парень. – Только не разврат, а стриптиз.

– И в чем разница? – нахмурился Портнягин.

– Разврат – это действие, а стриптиз – искусство!

– Тьфу! – в сердцах сплюнул Филипп Филиппович и набрал с мобильного участкового Каюкина.

– Серега! – закричал он, задыхаясь от возмущения. – В пятой квартире творится полный…

– Боюсь тебя огорчить, Фил, – со вздохом прервал его участковый, – но сегодня во всех квартирах творится «полный…». Праздник!

– Туда приехал разврат!

– Что ты говоришь?! – насмешливо ужаснулся Каюкин.

– Пять полуголых девок и пять похабных парней!

– Фил! Хочешь совет?!

– Ну?! – насторожился Филипп Филиппович, ожидая, что участковый даст ему ответственное задание.

– Заведи себе девушку, Фил! И тогда тебе не будет дела до чужого разврата, – пробасил Каюкин и отключился.

Портнягин аж подпрыгнул на месте от возмущения. Вот, значит, как ценят его старания!

Заведи себе девушку!

Да где ее взять-то?! Тихую, скромную, без боа…

В расстроенных чувствах Филипп Филиппович устроился так, чтобы его не было видно с дороги: сел на корточки с обратной стороны скамейки, привалившись спиной к ее спинке.

Он обиделся.

На весь мир.

И досидел так Филипп Филиппович дотемна. И задремал даже, несмотря на холодный ветер, несмотря на оглушительную музыку и безобразные визги, доносившиеся со второго этажа, из этой гадкой пятой квартиры…

А проснулся от того, что почуял опасность. Фил с детства чуял опасность даже во сне, иначе не выжил бы ни в детдоме, ни в Афгане, ни на зоне, куда попал по глупости на два года.

Проснуться-то Фил проснулся, но опасности не заметил. Только гулянка на втором этаже набрала обороты так, что соседние деревья тряслись, да из кустов высокий парень тащил на себе вдрызг пьяную девку. В парне Фил признал лысого «моджахеда», который залил пятую квартиру, а вот про девку Портнягин ничего сказать не мог, кроме того, что она была красавицей с длинными белыми волосами и очень дорого, не по-здешнему шикарно одета. Девка не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, всем весом висела на «моджахеде», и тот, тихонько подматерываясь, затаскивал ее в подъезд.

Это ж надо так нажраться в женский день! И что они делали в неухоженных старых кустах?!

По идее, нужно было бы сообщить об этом безобразии Каюкину, но после того, как обошелся участковый с Портнягиным, звонить ему казалось унизительным и бесполезным занятием.

Портнягин подождал немного, размышляя о грубостях и несправедливостях жизни, и пошел домой.

В пустую, холостяцкую квартиру, где не было места празднику.

Война Шнитке и Блэк Саббата достигла своего апогея.

Из комнаты Левина слышались женские вопли, разудалый свист и взрывы мужского хохота. Кто бы мог подумать, что оксфордский тюфяк ударит по Дине ее же оружием – устроит грандиозную пьянку и вызовет девок?

Стены тряслись, уши закладывало от басов. Нора визжала и извивалась перед самым атлетичным из стриптизеров. Дина вдруг с пьяной грустью подумала, что нет в Норе никакой просветленной задумчивости будущей мамочки.

Дина с ногами сидела на диване, тянула через соломинку мартини со льдом, а перед ней вязко и вычурно извивался слащавый брюнет. Смотреть на вибрации его тела было неловко, и Дина стыдливо отводила глаза. Но малолетка так призывно крутил перед ее носом бедрами, будто ожидал вознаграждения. Дина смущалась, терпела, но наконец не выдержала и, схватив с полки кошку-копилку, вырвала из нее заглушку и ссыпала холодную мелочь стриптизеру в трусы. Тот заорал и, схватившись за пах, согнулся пополам.

– Дура, – простонал он, мигом превратившись из похотливого мачо в обиженного мальчишку. – Больно же!

Нора захохотала, и толпа парней с готовностью подхватила ее смех.

Дине стало безумно стыдно, но насладиться угрызениями совести она не успела.

Дверь распахнулась, в комнату, танцуя, извиваясь и держась друг за друга, ворвалась цепочка полуголых девчонок. Процессию замыкал Клим. Отплясывая дикий танец, Титов кривлялся и что-то орал. В дверном проеме возник Левин – красный, растерянный и смущенный. Судя по артикуляции губ, он звал Клима назад, в свою комнату, но тот плевать хотел на приличия и жестами подначивал обе стороны слиться воедино в безобразном и шумном веселье. Парни с готовностью подхватили папуасский танец. Титов сорвал с себя пуловер. Размахивая им над головой, он принялся с гиканьем скакать по тесно заставленному пространству Дининой комнаты, топча диван, кресла, рискуя все разрушить и перебить. Нора начала швыряться в него апельсинами. Оранжевые снаряды попадали в стены, оставляя на них рыжие неопрятные пятна. Левин вдруг в сердцах плюнул и задергался под музыку в неловких танцевальных движениях, постукивая себя ладонями по ляжкам. Он разошелся не на шутку: размахивал руками, бил пяткой в пол, тряс башкой, и очки его съехали с переносицы на кончик носа, и рубашка намокла от пота и расстегнулась, и выражение лица стало таким же, как у парней-стриптизеров – без признаков интеллекта, с налетом первобытной похоти и равнодушия.

– Давай, Левин! Давай! – заорал Клим.

– Так их, Титов! – в ответ завопил Левин. – Это моя территория!

Девки в островитянских нарядах были уже везде – на подоконнике, на диване, на креслах и, кажется, даже на люстре. Они извивались, мелькая голыми грудями, задами и расписными лицами…

Дина зажмурилась. Это был конец света. Ни в музыке, ни в танцах не ощущалось никакой гармонии – только глупое, пьяное противостояние и выяснение отношений.

«Хоть бы кто-нибудь из соседей вызвал милицию, – тоскливо подумала Дина, открывая глаза. – Хоть бы кто-нибудь…»

Ей показалось, что маленькая комнатушка, не выдерживая напора веселья, готова разлететься в мелкие клочья.

– Вон из моей комнаты! – вскочив, заорала Дина и запустила в Левина тяжелой кошкой-копилкой. Левин увернулся от кошки, и она, ударившись в стену, разлетелась на керамические осколки. – Вон из моего дома!!! – снова крикнула Дина срывающимся голосом.

И тут одна из девчонок-островитянок отчаянно завизжала. Все замерли, затихли и уставились на нее. На руки, на голову, на голые плечи девчонки с потолка капала кровь. Титов быстро и безошибочно вычислил, где и как выключить музыку. В наступившей тишине показалось, что слышно, как вразнобой колотятся у всех сердца.

– Кровь! – завизжали девицы.

– Спокойно! – приказал Клим. Задрав голову, он внимательно рассмотрел бурые разводы на потолке. Потом пальцем потер плечо девушки, понюхал его, пожал плечами и скучным голосом сообщил: – Кажется, марганцовка. Во всяком случае, на кровь не похоже.

– Кровь! – завизжали девицы.

– Проводка! – крикнула Нора. – Немедленно потушите свет, иначе будет короткое замыкание.

Кто-то выключил свет.

– Клим, я наверх, а ты никого не выпускай из квартиры, – приказал Левин Титову и бросился к двери.

– Как это не выпускай?! Почему только ты наверх?! – Дина бросилась за Левиным и даже вцепилась ему в локоть, чтобы не отстать. – Я, позвольте заметить, тут тоже не посторонняя!

Стараясь обогнать друг друга на лестнице, они ринулись на третий этаж.

Дверь злополучной квартиры оказалась слегка приоткрыта. Левин первым ворвался в темный в холл и сразу бросился в ванную, успев на бегу включить свет.

– Стой! – крикнул он Дине. – Не надо, не ходи сюда…

Но она уже стояла у него за спиной и, задохнувшись от бега, не закричала от ужаса, а лишь схватилась за горло и выпучила глаза. Потому что то, что она увидела, могло быть только галлюцинацией, начавшейся белой горячкой от выпитого мартини со льдом.

В ванной, заполненной до краев буро-красной водой, лежала девушка с перерезанным горлом. Вода хлестала из крана, и длинные белые пряди волос, попадая в поток, шевелились и извивались, словно живые. На девушке было зеленое платье, сапоги на шпильке, а в ушах и на пальцах с возмутительным равнодушием сверкали бриллианты.

Все это было дико, неправильно и не могло быть правдой.

Особенно то, что в кроваво-красной воде, покачиваясь, плавали синие ирисы, прикрывая тело скорбным, подвижным ковром.

– Не ори, – жалобно попросил Дину Левин, хотя она не издала ни звука.

– Сам не ори, – огрызнулась Дина и, переступив по щиколотку в воде, закрутила кран. Вода перестала хлестать, стало тихо.

Белые пряди больше не шевелились, ирисы прекратили хаотичное движение над телом. Дина неожиданно ощутила гордость.

Умыла Левина. Так умыла, что он нахмурился, покраснел и буркнул:

– Поздравляю, отпечатки твоих пальцев наверняка пригодятся следствию.

– Твои ирисы тоже очень заинтересуют оперативников, – огрызнулась Дина. Она сняла с крючка полотенце и тщательно протерла краны.

– На ирисах не написано, что они мои! – возмутился Левин. – Это могут быть совсем другие цветы!

– Ну-ну! Это ты в прокуратуре расскажешь. – Поняв, что алкоголь придает ей невиданную сообразительность и смелость, Дина, склонившись над трупом, рассмотрела его.

Девушка была красавица. С тонким, породистым, до боли знакомым лицом. И это зеленое платье…

Не его ли подол торчал из багажника?!

– Мама! – Дина зажала себе рот рукой. – Мамочки…

– Говорю же тебе, не ори!

– Да ты знаешь, что это за девица?!

– Конечно! Я знаю в лицо всех девиц Москвы и Московской области!

– Идиот! Это Инна Покровская! Звезда! Светская львица! Известный продюсер! Это она раскрутила Игоря Грига, новую поп-звезду! У нее муж – владелец гостиничной сети «Ренессанс», они живут на Рублевке! Без упоминания об Инне Покровской ни одна светская хроника не обходится, весь глянец в ее фотографиях, весь город в щитах с ее изображением!

– Я не в курсе попсовых российских радостей, – пробормотал Левин и уточнил осторожно: – А ты уверена, что это она?!

– Уверена! Нужно звонить в милицию! Немедленно! Сейчас же! Быстрее!

– Стой! – Левин схватил ее за руку. – Я хотел тебя попросить…

– Ой, да не расскажу я про твои ирисы! – отмахнулась от него Дина. – Тем более что на них действительно не написано, что они твои!

– Спасибо, – проникновенно сказал Левин и даже поклонился Дине легонько. – Большое тебе человеческое спасибо. Я не хотел бы давать интервью многочисленным журналистам…

– Скорее! Милиция! – Дина бросилась к двери, но она оказалась закрыта.

Левин проделал все возможные манипуляции с замком, но дверь не поддавалась.

– Нас заперли снаружи, – растерянно сообщил Лев.

– Не может быть! – Дина бросилась на дверь, поколотила в нее кулаками, ногами, побилась о нее всем телом.

– Нас кто-то запер снаружи! – схватил ее за плечо Левин.

– Кто?!

– Откуда я знаю?! Чертова Россия… Долбаная страна! Тут криминала больше, чем звезд на небе!

– Помогите! – в замочную скважину крикнула Дина. – Эй, кто-нибудь…

– Не ори! – Левин быстро прошел по квартире, осматривая комнаты.

Квартирка была так себе – неухоженная и как будто бы нежилая. Везде пыль, запустение, минимум мебели. У продавленного дивана сиротливо притулились женские тапки, которые кто-то использовал вместо пепельницы. На кухонном столе, стояли две грязные чашки из-под чая, валялся пакет с засохшими пряниками. На полке…

– Иди сюда! – позвал Левин Дину. – Я кое-что нашел!

– Что еще?! – Она ворвалась на кухню в крайнем раздражении и возбуждении. – Что, еще один труп знаменитости?

– Смотри, – показал он на полку.

– Бли-и-ин! – Дина никогда не употребляла этого мерзкого слова и всегда жесткой редакторской рукой вычеркивала его из авторских рукописей, но сейчас не удержалась. – Откуда здесь мои вещи?!

На кухонной полке стояли пропавшие из квартиры шампуни, лежало мыло, валялись рулоны туалетной бумаги, бритвенные лезвия, скрабы, гели, лосьоны и прочая ерунда, которой обычно полно в ванной.

– Кто-то пер из нашей квартиры все эти мелочи, кто-то специально затопил нашу квартиру, закрыв сливное отверстие в ванной, кто-то закрыл нас в квартире с трупом Покровской, кто-то хочет подставить нас! – прошептала Дина. – Пошли отсюда! – схватила она Левина за руку. – Быстрее!

– Куда?! Нас заперли! Дверь железная, мне не выбить ее!

– Звони Климу! Пусть нас откроют! Звони в милицию, спасателям, пожарным!

– У тебя есть телефон?

– Нет, оставила дома.

– И я оставил. А тут стационарного аппарата нет, я проверял. Розетка есть, а телефона нет!

– Нужно что-то делать! Стучать по батареям! Орать! – Дина заметалась по комнате, подбежала к окну, рванула на себя раму, но заметила балконную дверь и выскочила на балкон.

– Помогите! – свесившись через перила, закричала она. – Помогите, пожалуйста!

– Да, в самом-то деле, сделайте что-нибудь! – пробормотал Левин, выходя на балкон и проклиная тот день, когда решил вернуться в Россию.

– Громче ори! – обернулась к нему Дина. – Нас никто не услышит! Помоги-ите! Пожа-алуйста!

– Караул! – рявкнул Левин, чувствуя себе последним идиотом. – Шухер! Атас! Спа-артак! Чемпион!

– Что ты несешь?! Повторяй за мной: «По-мо-ги-те! Пожа-алуйста!»

– Идиотизм, – буркнул Левин, чувствуя, как леденеют в снегу ноги в мокрых носках. – Идиотии-изм! – заорал он.

Внезапный порыв ветра вдруг захлопнул балконную дверь. Тихо лязгнув, шпингалет с той стороны закрылся.

– Только этого еще не хватало! – Левин пнул дверь, но она не поддалась.

– Мне страшно, – тихо сказала Дина. – Страшно и холодно.

– Помогите! – теперь уже всерьез, во всю глотку, со всей дури заорал Лев. – Помогите! Спасите!

– Да говорю же тебе, не я эту девку зарезал! – Алекс раздраженно ударил кулаком по рулю. – Мокруха не мой профиль. Если мне что-то нужно, я по-тихому заберу, без крови.

– А я думала, ты и меня зарежешь! – хихикнула Евдокия.

Она сидела на переднем сиденье, смотрела в окно на несущийся навстречу темный асфальт и тайком, время от времени, бросала взгляды на тонкий, красивый профиль Алекса.

– Дура, – захохотал Алекс. – Да как же я тебя зарежу, если ты мне еще деньги за квартиру не отдала?! Накурилась анаши, рыжая, и придумала черт знает что! Я понятия не имею, откуда у меня в багажнике взялась эта фифа Инна Покровская! Вот скандалище-то поднимется! Всю Москву переколбасит! Журналюги миллионы на этом заработают! Ты уверена, что мы правильно сделали, уложив ее в ванну и затопив соседей водой с марганцовкой?!

– Уверена, – кивнула Евдокия. – А что с этой звездой делать-то еще было? Закапывать трудно, с собой возить – опасно. А так… мне она добрую службу сослужит.

– Какую?! – удивился Алекс. – Что-то темнишь ты, Ева!

– Не твое дело.

– Да плевать мне на твои дела. Ты деньги от продажи квартиры с книжки сняла?

Евдокия молча похлопала по пухлой сумке, которую держала на коленях.

– Все, как договаривались, – сказала она.

Алекс кивнул и сосредоточенно уставился на дорогу. Евдокия поежилась, вспоминая, как он стоял возле нее с ножом, а потом, усмехнувшись, тонко-тонко нарезал сыр. Зачем, если они курили марихуану?

Зачем к траве сыр?.. Он и съел-то его только наутро, засохшим.

– Почему ты с девки бриллианты не снял? – задала она мучивший ее вопрос.

– А куда их? – равнодушно отозвался он. – Продать не продашь, у таких кралей все цацки эксклюзивные. Сразу вычислят, не отмажешься. – Алекс замолчал, нахмурился, всем видом давая понять, что болтовня ему надоела.

Неожиданно Евдокия поняла, что они несутся по Рублевскому шоссе. Она хотела спросить у Алекса, зачем они едут на Николину Гору, но не осмелилась – такое жесткое у него было лицо. Она промучилась этим вопросом еще минут двадцать, пока они не остановились у роскошного особняка.

Алекс молчал, словно воды в рот набрал.

– Это что? – растерялась Дуська. – Это где? Это… почему?

– Я же говорил тебе, рыжая, что у меня есть маленький домик за городом, в котором мы будем скрываться, – усмехнулся Алекс и пошел открывать ворота. Через минуту он припарковал «Жигули» возле высокого крыльца с колоннами.

– Пойдем, – позвал он онемевшую Дуську в дом.

Евдокия мелко-мелко посеменила за ним, прижимая сумку к груди.

– Господи! – только и смогла воскликнуть она, когда свет в гостиной вспыхнул миллионом пронзительно-ярких лампочек. – Господи, красота-то какая! – Евдокия пошла вдоль стены, задрав голову и отчего-то припадая на одну ногу. Так красиво, так богато и так роскошно все было вокруг, что у нее навернулись слезы.

– Это что? Почему? – твердила она пустые вопросы, рассматривая картины на стенах в позолоченных рамах и мебель в дворцовом стиле на гнутых золотых ножках.

– Располагайся, рыжая. – Алекс небрежно бросил барсетку на искрящийся шелк дивана, снял куртку и пристроил ее на гнутую спинку стула.

– Кто ты?! – попятилась от него Дуська. – Кто?!

– Дед Пихто, – буркнул Алекс. – Ты деньги-то мне отдашь?

– Ты обещал мне расписку, – вспомнила Дуська свое условие, хотя разум совсем отказывал ей служить. – Душу, сердце и тело…

– О господи! – Алекс открыл секретер, по-свойски порылся в нем, вытащил бумагу и ручку и наспех, размашисто написал что-то на белом листе. – Держи! – протянул он бумагу Дуське.

– «Я, Томас Ревазов, продал свои душу, сердце и тело Евдокии за восемьсот девяносто тысяч долларов», – прочитала она вслух. Почерк был небрежный, но красивый, в тексте не нашлось ни одной ошибки. – Написал бы «своей жене Евдокии», – поправила Дуська.

– Переписывать не буду! – Алекс выдернул у нее из рук сумку с деньгами и сразу повеселел. – Кстати, с праздничком тебя, рыжая! С женским международным днем! Можешь вино в баре взять, оно тут наверняка есть!

Дуська сложила заветную бумагу вчетверо и сунула ее под кофточку, в лифчик, поближе к возбужденному, горячему телу.

– Плевать на вино. Плевать на все праздники. Теперь ты мой, – сказала она, прижимаясь к Алексу. – Совсем-совсем мой…

– Да, рыжая, с сегодняшнего дня мы с тобой одним миром мазаны, – усмехнулся Алекс и похлопал ее по спине. – Ты ведь теперь тоже в розыске будешь, да еще похлеще, чем я. Ведь квартиру свою ты с трупом знаменитости продала!

– Продала, – согласилась Дуська, пряча улыбку. – С трупом…

Эх, знал бы он, что скрываться ей вовсе необязательно!