Текст книги "Кинокефал"

Глава 7

Ледяной ветер укутывает, холодит кости, сжимает внутренние органы, добирается до сердца. Всё существо моё требует сбросить оковы сна, дабы лёд не заковал сердце в панцирь, который не пробьёт и ледяной молот. Открыть глаза. Но это чертовски трудно, невозможно… Хочется свернуться калачиком, потеплее укутаться в одеяло и забыться, как в детстве… но в детстве я пробуждался легко, что же мешает сделать это сейчас?

Грубый толчок разрешил трудность пробуждения. Теперь сердцу моему ничего не угрожало, но зато дала знать о себе голова, грозившая разорваться на части. Приподнявшись на локтях, я припомнил ужасы вчерашнего дня и задачу сегодняшнего – вырваться из этого кошмара.

Надзиратели расталкивали спящих. На этот раз их было двое. Всего двое на такую большую толпу показалось мне опрометчивым, правда, до того момента, пока я не разглядел просыпавшихся. Они, словно служебные собаки, послушно вставали, ожидая дальнейших указаний. Предо мной как ни в чем не бывало поднялся Мико. Глаза его уже не излучали ни страданий, ни задора, а отдавали отвратительной пустотой. Я покосился на профессора. Он уже поднялся и с ужасом вглядывался в отрешенную толпу. Поймав мой взгляд, он жестом показал подняться, что я непременно и сделал. Если принялись исполнять роль, надо довести её до конца. Тем более что от наших актёрских способностей зависели наши жизни. Когда все проснулись, один из будивших толкнул дверь, дав команду, ясную без перевода. Люди-кинокефалы нестройными рядами двинулись на выход. С улицы ветер немилосердно обжёг мои оголённые плечи. Только сейчас я заметил, что белая рубашка моя была не только красна, но и зияла дырами. Тонкая ткань не спасёт от переохлаждения, а я не пёс, чтоб не чувствовать холода. Чёртовы звери! Если и не мое пальто, то могли бы дать какую другую шкуру!

Поравнявшись со мной, профессор незаметно оттолкнул меня от выхода ко всё тем же злополучным мешкам. Пара холщовых ёмкостей была опрокинута, и из них торчало нечто похожее на кусок шерсти.

– Бери что-нибудь скорей! – едва слышно произнёс Тот, не шевеля губами.

Профессор прекрасно владел голонеей – диапазоном слуха и голоса. Это довольно сложная наука и профессор орудовал ею в совершенстве – стоящий буквально в метре от нас надсмотрщик не повёл и ухом. Теперь дело осталось за моим мастерством. Улучив момент, спрятавшись за спину впереди идущего, я наугад вытянул то, что являл собой кусочек шкуры. К несказанной радости, шкура оказалась нечто похожим на шубу мехом вовнутрь. Изловчившись, я натянул её на себя, с наслаждением ощущая кожей меховую обивку. Мне оставалось только надеяться, что никто не заметит мою видоизменённую внешность, вряд ли в состоянии дурмана люди-кинокефалы могли действовать. Они шли медленно, словно во сне, и, находясь в самом конце колонны, мы с Тотом еле дождались выхода. Но вот свежая волна захватила, закружила, обнажив перед нами всю пестроту запахов. После заточения в спёртом воздухе, знакомый мир леса казался сверхъестественным, потусторонним, и желание бежать удерживалось с трудом. Привыкнув к смене обстановки, я понемногу начал изучать местность. Было темно, всё ещё царили сумерки, но запахи возвещали утро. Нас без остановки гнали вперед, мимо потухших лагерных костров, мимо ещё одной избы. Видимо, это и был штаб бандитов. Среди леса не оказалось ни одного строения, кроме этих лачуг. Похоже, это было лесничье зимовье. Неважно. Нас гнали дальше, вглубь елей. Снег был глубок и порядочно тормозил движение. Дело упрощалось лишь тем, что двигались мы под гору. При крутом склоне вереница каравана растянулась, и я мог оценить масштаб трагедии. Не считая одурманенных (которых было, как я верно подметил взаперти – около пятнадцати), впереди бежали двое. Ими оказались знакомые фигуры серого и космача. Передвигались они значительно быстрее, слово парили над землёй, не касаясь наста. Но при внимательном рассмотрении чудо развеялось. Это были всего-навсего снегоступы.

Сзади тычками и криками нас по-скотски потеснили, добиваясь того, чтоб мы нагнали впереди идущих. Жажда обернуться и рыкнуть была настолько сильна, что плотно сжатые челюсти мои онемели. К тому же хотелось оглянуться, чтобы представить общее число бандитов, и если их не больше, чем в начале цепочки, то велик шанс привести пленников в сознание и скопом одержать победу, благо не стесняли веревки. Холодное кристаллическое вещество рухнуло с ветки мне на макушку, остудив голову и тем самым сбавив обороты чрезмерно развернувшихся планов. Конечно, высвободить умы сородичей по несчастью не представлялось возможным, так как ни суть, ни время действия дурмана мне неизвестны. Также, я не учёл, что среди мерзавцев есть колоссы, которых голыми руками обычным обывателям не взять. Абсолютно безвыходное положение… Неужели нас вправду ведут отвоёвывать деревню? Да, раннее утро – безупречное время для того чтобы застать врасплох, однако, глупо так рисковать, похищая людей, используя при этом запретные средства для претворения в жизнь плана по завоеванию клочка земли. Горной земли, неплодородной, далёкой от коммуникаций. Пусть даже да, они хотят вернуть её из-за сентиментальности, но зачем столько махинаций и усложнений? Нет, всё отнюдь не так просто…

Резкий окрик пулей прорезал воздух. Я успел заметить, как нечто чёрное взметнулось за моей спиной, резко подалось в бок от шеренги и покатилось вниз, исчезая за поворотом склона. Следом, с раскатистым рыком метнулась исполинская тень, не сразу принявшая облик гиганта-кинокефала. Задержавшись на мгновение, он исчез из поля моего зрения, а поворачивать голову было чревато – задурманенные стояли, глядя перед собой, пока ловили беглеца. Я узнал его. Так взметнуться могли только полы длинного плаща, но никак не полушубка. Плащ носил один из «интеллигентов». Похоже, на него единственного не подействовал порошок. Но зачем он совершил бессмысленный манёвр? Ясное дело – схватят.

Душераздирающий крик дополнил дело. Не просто схватят – ликвидируют. Здравомыслящие не нужны. Крик, не успев дойти до своего апогея, перешёл в жуткое бульканье. Эти полсекунды развернули целую гамму страха и разочарования. Перед теми, кто обладает слухом, конечно.

Я прикрыл глаза, превратив их в узкие щелки. Боль, обжигая сердце, подступила к горлу. Какое право имели эти твари! Как могут они так хладнокровно завершать чужие жизни? Мои челюсти скрипнули вновь.

Серый, отойдя от передков, приблизился к месту события, остановившись в двух шагах от меня. Ответом на его вопрошающий возглас стал зычный хруст снегового покрова под тяжелыми шагами. Серый нетерпеливо повёл ушами.

– Afois?

Знакомое имя заставило напрячь и без того обострённые до предела органы чувств. Это тот, кажется, кто изувечил парню голову. Раздавшийся низкий рычащий голос соответствовал фигуре, появившейся в пределах моей видимости. Я разглядел острые, высокопоставленные уши, тупую укороченную морду, маленькие налитые кровью глаза. Сравнительно небольшая голова венчала мощный торс с узлами мышц, который, несмотря на стужу, был полностью обнажён. Ноги, одетые в меховые штаны, тоже были непропорциональны столь внушительному туловищу. Передвигался он без снегоступов, звериными скачками. Видно, что снег не был ему преградой. От внешности его веяло совсем нечеловеческим. Это был истинный берсерк, иного определения не возникало. В дополнение к и без того отвратительному виду, на чёрной смоляной пасти блестела багряная кровь. Тут же я ощутил и на своих щеках липкое тепло. Он имел точно такие купированные уши, и его шерсть так же отливала чёрным, с теми же рыжими бровями – подпалинами, которыми я очень гордился… Лишь челюсть его была не так вытянута, как моя, но в целом я словно наблюдал свой портрет. Это сходство будоражило и возмущало. Внутренний зверь, всклокотав, подзуживал: «Никто не смеет быть похожим на тебя!» И, несмотря на то, что эта сволочь только что совершила убийство, ненависть во мне вызвал по большей части факт нашей схожести. Я не желал быть убийцей, но злая судьба издевалась надо мной, тыча перед носом образом моего альтернативного я. Образом того, кем я мог бы быть.

Серый вдруг повернулся в мою сторону и изучающее втянул носом воздух. Поздно пришло осознание того, что мои эмоции, рассеянные вокруг, выдали меня с головой. Я позабыл, насколько тонки материи и насколько надо быть сдержанным. Но положение неожиданно спас ненавистный чёрный монстр. Его горловой бас завёл неподвижно стоявшие шеренги. Серый отвернулся и заскользил во главу цепочки, а берсерк – в её конец. Как только очертания монстра исчезли из моего обзора, я почувствовал жжение от его светящихся точек. Он определенно знал, что я в памяти… но зачем? Зачем отвёл глаза Серому?

С трусцы наша колонна перешла на шаг. Идти становилось труднее, теперь мы поднимались в гору. В общей сложности весь наш путь занимал минут тридцать, и если бы он продлился ещё, то наш пленный отряд начал бы валиться с ног. Порошок не делал их всесильными, и без средств хождения по снегу нам приходилось ой как несладко. Сам начиная сдавать позиции, я сильно переживал за профессора, не приспособленного к подобным переходам. Он шёл следом за мной, посапывая в спину, но я не мог оглянуться. Смотреть следовало только перед собой, и когда мы вскоре преодолели хребет, взору открылась печальная картина.

В белой пустоте горной седловины дымками печей обозначился оазис поселения. Печаль же состояла в том, что вскоре от умиротворённого спокойствия картины не останется и следа. И виноваты в этом будем мы.

– Stát! – громко и чётко, чтоб слышал каждый, скомандовал Серый. С конца процессии в голову прошли те, кто подгонял нас. Наконец удалось понять, сколько их было – двое, не считая берсерка. В итоге жалкая кучка, поработившая целую толпу, состояла всего из пятерых людей-кинокефалов. Правда, берсерк бы сошёл и за троих, но не в этом суть. Суть была до печального глупа.

Один из поработителей сделал несколько шагов к вершине. Его белоснежная шерсть, казалось, светилась на фоне рассветных сумерек. Возвысившись над нами, он произнёс нечто командным тоном, указывая рукой вниз, на поселок. В тон белому возопил берсерк, перестраивая свою речь в оглушительный вой. Неожиданно ему стали вторить все пленники. Я еле успел подхватить этот рвущий душу на части клич. Вой – сродни звону колокола, возвещает нечто жуткое, растит тревогу. В детстве мы часто дурачились с Рейном, не задумываясь о первопричине воя, не осознавая его колдовской опасности. Нечто необузданное просыпается, сильное, а совместное действо увеличивает это «нечто» во много раз. Не представляю, что чувствовали одурманенные, когда меня самого пробирало до костей. Без сомнения, они были в полной власти воя. Воя вожака – берсерка. Если берсерк велит – они последуют за ним, велит рвать встречных на куски – они будут рвать…

Громоподобная команда громилы опустошила мысли. Толпа рванула. Зачарованные сорвались с места так внезапно, что бедного профессора вжало в мою спину, да и сам я еле успел удержать равновесие, приноравливаясь к рыси на снегу. Все дышало безумием: пустые глазницы, оскаленные клыки, темная фигура берсерка впереди, хруст снегоступов позади… Каждый метр приближения к мирным домам отдавался во мне недоверием к последующим страшным событиям. Казалось, грозная лавина с разгона врежется в избы, в которых не окажется жителей… Но нет, надежды рухнули. Из домов выбежали вооружённые топорами люди. Столкновение было неизбежным. Вот Берсерк, вырвавшийся далеко вперед, налетел на первого встречного. Увернувшись от топора, он блокировал удар и вцепившись человеку в шею, вырвал из неё кусок мяса. Алая кровь хлынула фонтаном, яркими пятнами обагрив девственно белый снег. Толпа задурманенных взвыла и, перепрыгивая через плетенную изгородь, уподобляясь главарю, ринулась в атаку. Замелькали топоры, зазвучал треск проломанных черепов, дикий вой, возгласы мужчин, пронзительные крики женщин. Тихая деревушка превращалась в ад. Я остановился перед плетнем – чертой, отделяющей белое пространство от багряного месива. Тот, разогнавшись на спуске, вновь налетел на меня, но я успел выставить перед собой руки, врезавшись пальцами в заиндевелые сучьи ограды. Боль от пораненных пальцев сменилась ужасом развернувшийся сцены: Мико, словно дикий пес, пытался вгрызться в горло такому же молодому парню. Попытки Мико были неуклюжими, движения заторможенными, и деревенскому парню не составило бы труда зарубить его своим топором, но вместо этого, он беспрестанно отпрыгивал от Мико, крутился вокруг него (на действиях сказывался страх, похоже, что это была его первая битва). Воспользовавшись промежутком времени из-за неопытности обоих противников, я перемахнул через изгородь и сграбастал юнца в охапку, стараясь его оттащить. В ответ на мои усилия, мышцы Мико заиграли неясно откуда взявшейся силой, и он буквально стряхнул с себя мой захват. Попытался вцепиться в него снова, но деревенский дурень, тоже воспылав силой, перестал отскакивать, перейдя в полное отчаянной решимости, нападение. Зарычав на глупость молодецкой безудержности со стороны обоих, я еле успел оттолкнуть Мико от рокового удара, просвистевшего мимо топорика, и увернуться сам. Я ушёл от атаки кувырком в сторону, мгновенно вскочил, обескуражив парня своей реакцией, выбил топор. Вопреки моим ожиданиям, это не остановило молодца – он двинулся на меня с голыми руками. Положение осложнил, вырвавшийся из-за моей спины, Мико. В последний момент, я успел подставить ему подножку, и бедный Мико налетел прямо на сложенную вдоль дома поленницу. Парня же не останавливали ни крики профессора на богемском языке, ни то, что я только что избавил его от бежавшего на него неприятеля. Он упорно продолжал продвигаться ко мне, в оборонительной позе закрывая своё лицо. Подобная бездумная упёртость вызвала раздражение, и я, отбив кулак, направленный мне в челюсть, сам нанёс удар ребром ладони в висок. Руки парня обмякли, и он, раскинув их в стороны, повалился спиной в сугробы, минуя опасную поленницу. За окном избушки, возле которой произошла стычка, донесся надрывный плач. Подняв голову, я встретился с устремлёнными на меня большими, полными невыносимого горя детскими глазами. Глаза эти, то устремлялись к бессознательному телу, то возвращались ко мне. Без слов было ясно, что обездвиженный мной юноша, приходился ребёнку близким человеком. Ребёнок в доме был один, и никто не поможет потерявшему сознание парню, которого просто разорвут, оставь я его на улице. Что-что, а живое дыхание люди-кинокефалы чуяли хорошо. Деваться было некуда. Вздохнув, я подцепил горе-бойца за подмышки. Склонившийся над Мико профессор тут же подскочил ко мне, подхватив парня за ноги. Весь поединок Тот тревожно топтался возле, готовый в случае чего прийти на помощь, но я справился быстро, и он толком не успел ничего предпринять. И слава Христофору. Мне хватило возни и с двумя парами рук.

Мы молча, не сговариваясь, понесли парня к крыльцу дома. Краем глаза я увидел, как исчезло детское лицо, и до меня дошло, что ребёнок вряд ли откроет нам дверь. Однако, к моему облегчению, дверь легко поддалась, и мы буквально ввалились во внутрь. Положив парня на пол (некогда было нести его до кровати), я схватил Тота под локоть, готовый вместе с ним рвануть из избушки к Мико, но профессор не поддался на мой порыв. Он замер, как вкопанный, глядя куда-то в угол. Проследив за его взглядом, я увидел все то же печальное детское лицо. Это был мальчик, лет пяти. Светло-русые волосы, голубые глаза. Он совсем без страха, изучающе смотрел на нас. Лицо его застыло в упрямом выражении нахмуренного лобика. Герр Тот заговорил с ним, но мальчик смотрел не на него, а на меня. Ласковые слова не смягчили его черт, хотя это было и неудивительно. Крики на улице стали явственней, и я, прервав оцепенение, снова потащил Тота к выходу. Захлопнув за собой дверь, мы так и застыли на пороге. В метрах десяти от нас стоял Серый в позе готовности прицела. В руках он держал огнестрел, дуло которого было направлено прямо на нас. Похоже, он видел, как мы перенесли парня в укрытие, а может, и наблюдал всё сражение целиком и теперь караулил нас, чтобы избавиться от неугодных. Мои ноги инстинктивно подкосились, и я с головой погрузился в снег, увлекая с собой и Тота. Щепки от пробитой древесины разлетелись во все стороны, осыпав мелкой рябью пространство вокруг. Вскочив, я бросился к Мико, туда, где угол дома скрывал обзор Серому, при этом не выпуская профессора из своей железной хватки. Вдогонку нам воздух прорезала вторая пуля. Она чиркнула по стыку досок, чуть не задев Тота. Звук от выстрела острой плетью хлестанул по ушам. Стрелял только Серый и только в нас, больше звуков ружья не было. Показалось странным, что битва протекает без участия оружия. В результате всё снова сводилось к обряду. Кровавому обряду…

– Он дышит! – герр Тот впервые обратился ко мне за такой долгий промежуток короткого утра. – Нельзя его оставлять!

Профессор сам держался за меня. Ноги его подкашивались и тряслись. Силы Тота таяли на глазах, сердце старика с трудом одолевало стресс за стрессом. Я с ужасом представил, как мне придется тащить их обоих. Но на раздумья времени не оставалось, надо было действовать. Схватив Тота под левую руку, правой я сграбастал Мико.

– Не надо, – отстранился профессор. – Я лучше подхвачу мальчика с другой стороны.

– Хорошо.

Кивнув, покрепче подхватил Мико. Голова его бессильно поникла, а поверх багряной тряпки-повязки на засохшую кровь накладывались струйки свежей. Я старался не глядеть на него, сосредотачивая всё своё чутьё на каком-нибудь убежище. Пригнувшись, мы двинулись вперед. Обогнув загораживающие нас от стрелка дома, мы вышли на широкий простор главной улицы, усеянной телами – неподвижными или мельтешащими, остервенело борющимися. Здесь и сконцентрировался эпицентр основной бойни, что на безопасное место не смахивало вовсе. Свернув, я уповал на то, чтоб мы незамеченными проскочили во двор напротив. Нам наперерез выскочила пара задурманенных людей-кинокефалов, но, увидев нас, они промчались мимо. Я в нерешительности остановился, пытаясь прогнать из нёба зловонное трупное дыхание пробежавших. Руки вдобавок стало невыносимо покалывать. Но ещё тяжелее было ожидать звука выстрела. Мы не успели скрыться, и Серый мог пристрелить нас в любой момент. Однако он почему-то не отправился за нами, не вышел из-за дома. Это было совсем уж нелогично

– Бонифац, туда! – прохрипел Тот, утягивая нас с Мико вправо. Профессор приметил в качестве укрытия то, что выглядело как фасад дома, однако это оказался сарай или загон для скота. Всё одно, это было идеальным местом чтобы укрыться от творившегося ада. И меня ни капли не смущало мое нежелание окунаться в это пекло. Здесь я был бессилен. Я не смог бы защитить задурманенных – меня зарубили бы местные. Не мог я помочь и селянам, ведь как вернуть людей-кинокефалов в разум, мне было неизвестно. Оставалось одно – самое гадкое и уничижительное – пережидать.

Мы протиснулись за Тотом в чёрную полость сарая. В темноте я видел хорошо, правда, после слепящего белоснежностью снега, мои глаза долго привыкали к полумраку. Закуток был очень маленьким, мы в прямом смысле наступали друг другу на ноги. Нет, разумеется, скот здесь не держали.

– Положим мальчика сюда, – профессор освободил скамью, заставленную корзинами, смахнул рукавом мелкую стружку, и я аккуратно положил на неё неподвижного Мико. Тот, оттеснив меня, принялся хлопотать над парнишкой, и я был вынужден вплотную придвинуться к выходу. Приблизившись к узкой щели дверного железного проёма, стал наблюдать. Сквозь двор хорошо просматривалась улица – просёлочная дорога с рядами низеньких деревянных домиков. Мне стало очень жаль, каким образом довелось увидеть этот пейзаж. Его неисправимо портили рыхло-всклокоченный снег, суетные чёрные тени, душераздирающие крики… Я бы многое отдал, чтобы увидеть его в первоначальном спокойствии, проскрипеть снегом по тихим улочкам, пропустить через себя отзвуки мирной жизни.

Низкочастотный рык полностью приземлил меня в страшную действительность. В полосе проёма показался знакомый размах берсерковой фигуры. Ужасный главарь чумного войска появился из ниоткуда, внеся хаос и в без того отвратительно сумбурную схватку. Тут же, на расстоянии метров пятнадцати от меня, показался хрупкий силуэт, и я сразу узнал в нём только что встреченного мальчика. Было совершенно неясно, что творилось у него в голове, и какого чёрта, он покинул худо-бедно защищённое жилище. Неловкие движения мальчика сковывал несоразмерно большой тулуп, в который он кутался, как в одеяло. Голова его была непокрыта, и русые волосы периодически ворошил северный ветер… вернее, северо-восточный. Напряжённая складка на лице мальчика не разгладилась, а продолжала упрямо пересекать лоб. Он явно был твёрд в намерении добраться куда-то. Все эти детали я успел уловить за секунды до рокового момента, когда Афоис заметил ребёнка. Я не сомневался в совершении этого мгновения, предчувствуя наперёд его ужасные последствия… Но чем этот момент отличается от десятков тех, от которых я благополучно открестился? Почему я не пытаюсь спасать убивающих друг друга людей, однако рвану на помощь мальчику? Неужели дело лишь в неспособности маленького существа постоять за себя? В таком случае это несправедливо, потому что ребёнок – не иное создание. Он тоже человек, а абсолютно все люди вне зависимости от возраста достойны помощи в равной степени. Вот я попытался уберечь Мико, попытался защитить его молодого противника, и каков итог? Я слышу тяжёлые страдальческие стоны Мико, а парень в хижине так и не пришёл в себя, раз ребёнок ушёл оттуда. Скорее всего, он побоялся остаться с обездвиженным телом наедине… Нет, больше я не буду играть в милосердие! С меня довольно.

Полы тулупа оставляли за мальчиком длинный тягучий след. Как в вязком сне я наблюдал за разворотом остроочерченной головы, за её хищным оскалом, вспыхнувшим интересом маленьких глаз. Мгновение и огромная туша уже летела к одинокой фигурке, сокращая расстояние широкими скачкообразными шагами. Я не выдержал, рванул на себя железную дверь, но мои и без того покалеченные пальцы не справились с острой гранью двери. Я порезался ещё больше, заструилась алая кровь. Слишком поздно.

– Mavriš!

Отчаянный крик раскатился по окрестности, и мальчик резко развернулся навстречу несущейся к нему неминуемой гибели. Теперь и мне, и кроваво-белой пустоте было известно его имя. Последовавший за криком свист топора и вонзание его по самую рукоять в лопатку, берсерка не остановило, даже не замедлило. Чудовище было неудержимо. Это абсолютно бесполезно. Меня передернуло при этой мысли. Израненные пальцы сжали холодное железо, сердце выпрыгивало из ребер. Я видел, как обескураженно замер маленький человек, как ветер трепал рукава его тулупа, гладил запорошенные белизной волосы.

Издав судорожный вздох, я закрыл глаза.

Безмолвный крик, со страшной оглушительностью достигший моих ушей, так и не был исторгнут из груди ребёнка. Вслед раздался знакомый, отвратительно булькающий звук, и тихое удовлетворённое рычание. Скорбные выкрикивания имени мальчика наполняли невыносимой печалью, перерастающей в раздражение на бессмысленность этого зова. Мальчик уже не откликнется.

Не открывая глаз, я бессильно сполз по косяку вниз. Ужас от свершившегося ещё не полностью овладел мной, но вопрос, стучавший в висках, начинал выедать изнутри. Неужели я не помог? Почему я не выбежал?!

– Что с вами, Бонифац? – оторвавшись от Мико, спросил меня Тот. Я слышал по обращённому в мою сторону голосу, что профессор ничего не видел. Глаза мои были закрыты.

Шум на улице перешел в невообразимую вакханалию, словно сражающихся стало вдвое больше.

– Бонифац, нам надо уходить, – прошептал Тот.

Я разозлился ещё больше. Куда уходить? В пустыню лесов и горных массивов? Зачем озвучивать такую глупость?

Зажмурился сильнее. Крики с улицы приближались, и вскоре стали вполне различимы членораздельные выражения непривычно странного говора. По быстрым звукам снегового хруста стало ясно, что к нам кто-то приближался.

– Герр Бонифац… – профессор испуганно потряс меня, но было поздно. Под закрытыми веками темень сменилась светом распахнутой двери. Я открыл глаза, встретившись с холодным непроницаемым лицом. Слух меня не подвёл, так как человек был, действительно, не местный, а пришлый. Это единственное, что я успел заметить. Удивлённый возглас переплёлся с обрушивающейся на мою голову дубиной. Вновь наступила всеобъемлющая мгла.