Текст книги "Подарок Мэрилин Монро. Смертельный аромат №5"

– …а потом меня вдруг кто-то шахнул по затылку!

Андрей встрепенулся.

– Кто кого шахнул?

– Ну, ты даешь! Андрей, о чем ты только думаешь?! – Катя нахмурилась, и на чистом смуглом лбу обозначилась маленькая вертикальная морщинка. – Я тебе уже почти все рассказала. Я поехала в аэропорт, подругу встречать. Потом вернулась, мне показалось, что духовку не выключила: что я и жаркое, и весь дом сожгу. В доме кто-то был, на втором этаже явно раздавались шаги… Я испугалась, выбежала на улицу, стала звать на помощь. Я думала, что Стивен – кстати, Андрей, познакомься, это наш сосед, Стивен Уэйн – находится где-то рядом, он стриг газон. Я звала Стива, и тут меня кто-то ударил по затылку. Больше ничего не помню… Стивен только что сказал, что видел какого-то невысокого мужчину в плаще, который бежал с нашего участка… Вообще странно, в этом районе никогда не было никаких грабителей…

«Ничего странного, – подумал Андрей, ощупывая затылок сестры. – Череп остался цел; ни ссадин, ни крови. Только небольшая шишка все-таки свидетельствовала о несильном ударе. – Я уже один раз пытался говорить с тобой на эту тему. И ты закатила мне истерику… Но суть от этого не меняется. Твоя квартира в центре Москвы, в престижной «сталинке» даже в кризис с его падением цен на недвижимость стоила больше миллиона долларов. Наш дедушка-академик, наверное, и не подозревал, что его наследство потянет на такую кругленькую сумму! Решившись на переезд, ты продала квартиру, хотя я предлагал тебе ее сдать, мало ли как все обернется. Но ты заявила, что встретила любовь всей своей жизни. И что средства тебе понадобятся, когда ты решишь начать в Америке свой бизнес. Фирму свою ты тоже толкнула за приличную сумму. Тут я согласен, оставишь бизнес без контроля – все покрадут, а так ты получила нормальный навар… В общем, на твоем счету лежит куча денег. Брак с американским кренделем оформлен юридически. Завещания, естественно, нет. Поэтому если что-то с тобой случится – американский муж получает кругленькую сумму. Я пытался тебе объяснить все это, но ты закричала, что я необоснованно обвиняю в корысти твоего любимого человека. Я очень хотел бы ошибиться… Но чудес не бывает. Мне кажется, что сегодня никакого грабителя тут не было. И этот невысокий человечек, которого видел сосед… Он приходил для того, чтобы убить тебя, а не ограбить. Грабить тебя будет Мишутка, крендель американский! Ну почему ты не нашла себе нормального русского мужика?! Тогда мне было бы за тебя спокойнее…»

Глава 2

1960 год, Лос-Анджелес, Мэрилин Монро

– Лучшие друзья девушек – это барбитураты, – пропела Мэрилин. Ослепительно улыбнувшись, она высыпала на ладонь несколько пилюль.

Хотя ни петь, ни улыбаться ей на самом деле совершенно не хотелось. Так, привычка играть – даже если единственным зрителем является лишь она сама; даже если настроение – хуже не придумаешь.

Еще четыре часа назад надо было явиться в павильон, где установлены декорации для новой картины. Вся съемочная группа, включая режиссера, уже давно привыкла – не стоит ждать Мэрилин вовремя, она никогда не приходит в назначенный час. И даже опоздание на полдня – тоже не из ряда вон.

Но нет, прислали, видите ли, помощника режиссера. Сукин сын, тупой ублюдок! Он заявился прямиком в особняк! Обомлел, естественно. Всякий глаза вытаращит, увидев, что на актрисе только черные лакированные шпильки. «Мисс Монро, вас ждут», – прошептал мужчина, облизывая пересохшие губы.

– Вон! – заорала Мэрилин, швыряя в помощника режиссера флакон духов.

Мужчина ловко прикрылся дверью, и это вызвало еще большую злость.

Ждут они, видите ли!

Ничего, подождут! Еще как подождут – до завтрашнего утра, и никак иначе! Потому что теперь мисс Монро работать не в состоянии! Ее расстроил навязчивый помощник режиссера! И ей надо отдохнуть! Вот сейчас она всем назло примет снотворное и ляжет спать!

Поставив пузырек на тумбочку у постели, Мэрилин раскрыла желтые желатиновые оболочки и высыпала порошок в бокал шампанского. Золотистый напиток, пенясь, быстро растворил белую струйку лекарства, превращая нембутал во множество лопающихся пузырьков.

Смешивать таблетки со спиртным – это отлично. Такой коктейль действует и быстрее, и сильнее. Важно только делать это в одиночестве. Иначе…

Мэрилин поморщилась, вспомнив о муже, всегда оравшем в таких ситуациях: «Да ты – просто конченая наркоманка! Тебе надо прекратить прием таблеток!» Залпом опрокинув шампанское, актриса бросилась к зеркалу, схватила расческу, стала взбивать белокурые волосы…

Вглядываться в собственное отражение.

Любоваться высокими скулами, вздернутым носиком, огромными глазами и пухленькими губками.

Думать о том, что теперь полным ходом идут съемки нового фильма; что роман с Ивом Монтаном, закрутившийся во время работы над картиной с символичным названием «Давай займемся любовью», доставил много сладких минут.

Думать о чем угодно, только не…

О нет, нет!

Неужели опять начинается приступ паники?! Перед глазами словно начинают мелькать кадры из фильмов, собственное прошлое чередуется с невероятно страшными кошмарными видениями. А еще отовсюду могут раздаться чужие голоса…

Мэрилин прищурилась, пытаясь разглядеть в зеркале собственное лицо, – но видела уже лишь искаженные яростью черты Артура.

…Господи, Господи, Артур Миллер!

«Я долго думал, надо ли мне жениться на Мэрилин Монро. Бесспорно, она красива. Однако эта женщина глупа, мне не о чем говорить с ней. Да, Мэрилин слушает мои речи открыв рот. Но что будет потом, когда мне это осточертеет?!»

Он написал эти строки в своем дневнике. И оставил тетрадь на самом видном месте. Должно быть, дневник не прятался совершенно сознательно – чтобы жена его обнаружила, и долго рыдала, и глотала таблетки…

Артур Миллер оказался настоящим сукиным сыном! А ведь он производил такое приятное впечатление; казался надежным, как банковский сейф! Кто бы мог подумать, что такой высокий рост, и интеллигентские очки, и умные монологи на самом деле маскируют редкостного ублюдка!

После знакомства с ним подумалось: вот он, наконец, тот мужчина, который сможет дать счастье. Он напишет сценарий для фильма, он станет хорошим отцом будущих деток, он позаботится о деньгах. И можно будет наконец не волноваться по поводу кучи проблем; сняться в паре оглушительно успешных картин; родить дочку, а лучше – двух. И потом просто чувствовать себя счастливой женщиной…

Это счастье – оно выстраданное и заслуженное.

За него заплачено горькими слезами двадцатилетней Нормы Джин, послушно снимающей трусики, едва только семидесятилетнему продюсеру Шенку захочется с ней позабавиться. Норма Джин умирает от отвращения, чувствуя несвежее дыхание престарелого любовника. Но бизнес есть бизнес. В этой игре такие правила. Можно отказаться их принимать. Постараться стать верной женой, вернуться к Джиму Догерти, развод с которым оформлен совсем недавно. Вернуться к нему – и что? Опять терпеть эти нудные разговоры о хозяйстве? «Поменяй занавески, Норма Джин. Почему у нас опять текут краны, а ты все снимаешься для обложек журналов?! Чем строить глазки фотографам, лучше водопроводчика вызвала бы!» Очень интересные темы для бесед! А еще Джим Догерти хочет кувыркаться в постели по нескольку раз на дню. От его грубых движений никакой радости, только внутри все болит. Поэтому да пошел этот Джим Догерти куда подальше! Попользовался молоденькой красоткой – и будет с него. Надо самой устраивать свою жизнь, самой пробиваться. Хотя ради этого и приходится терпеть престарелых любовников…

Старичок Шенк не подвел, пристроил молоденькую фотомодель в актрисы, на «Коламбиа Пикчерз». Отдельное спасибо таблеткам, погружавшим в сладкое полузабытье в тот момент, когда к нежному телу тянутся холодные влажные стариковские руки, усыпанные пигментными пятнами. Без пилюль ничего бы не вышло. Секс и так премерзкое занятие, а уж со старым любовником – никакие нервы не выдерживают. Хорошо, что пузырек затуманивающих сознание пилюль всегда поблизости…

Итак, в актрисы все-таки пристроили.

Свершилось!

Первый фильм – дороже, чем первый мужчина. Название у картины не очень романтичное – «Ужасная мисс Пилгрим». А у роли-то, у первой роли начинающей актрисы Мэрилин Монро вообще ни имени, ни названия. Может, попытаться ее окрестить как-нибудь по-своему? Например: «Девушка у телефона»? Камера только на пару секунд фиксирует испуганные глаза хорошенькой блондинки, сжимающей в руках телефонную трубку. Толком и разглядеть-то ничего нельзя, так быстро исчезают те кадры. Однако эту малюсенькую сцену переснимали миллион раз! Едва только в лицо начинал бить прожектор света – рот Мэрилин кривится, челюсть перекашивает. Режиссер, узнавший, что контракт с «Коламбиа» заключен всего на полгода, вздыхает с облегчением. Недолго мучиться? Он думал, что избавится от неумеющей играть милашки? Это напрасно! У милашки на этот счет имелись свои планы. Реализовать их было сложно. Но, как всегда, цель оправдывает любые средства. Важен только результат. Все остальное – не имеет значения…

О том, что преподавательница по актерскому мастерству Наташа Лайтесс неровно дышит к хорошеньким девушкам, в Голливуде все знали. Да и горящие страстью темные глаза женщины лучше всяких слов говорили: «Мэрилин, Норма Джин, стань моей, и ты не пожалеешь, я сделаю все для тебя».

При виде ее тонких рук с длинными пальцами и четко очерченных губ в голову все время лезло: «Нет, ну не может же женщина быть хуже старика?! Старички слабенькие, пока они станут хоть на что-то годны – семь потов сойдет. А с женщиной не надо, наверное, мучиться долгими ласками. И потом, у Наташи так красиво подстрижены волосы. Она меня порекомендует своей парикмахерше! На аренде квартиры опять-таки можно сэкономить. Гонорары пока небольшие, приходится считать каждый доллар…»

Наташа учила играть.

Понимала ли она, что играют прежде всего с ней?

Наверное, понимала. Глупой Наташу никто назвать бы не мог.

Она действительно поселила у себя симпатичную блондиночку, томно говорящую: «Да, я совершенно точно что-то к вам испытываю, но мне нужно время для того, чтобы осознать свои чувства». И при этом прекрасно отдавала себе отчет: уроки актерского мастерства – единственное, что по-настоящему интересует Мэрилин.

Она проводила с новой ученицей все свое время, работала с утра до ночи над ее пластикой, артикуляцией, мимикой – и осознавала: благодарности не будет. Эта высокая худая брюнетка обладала уникальным чутьем, позволявшим угадывать успех и отдельного актера, и фильма в целом. Конечно же, она сразу поняла то, что еще никто, кроме нее, понять не мог: Мэрилин ждет слава, ошеломляющая, оглушительная. Но как только на небосклоне Голливуда взойдет эта новая звезда – старые друзья мгновенно утратят для нее свою важность, влияние. Ведь в этой жизни так много всего интересного: люди, фильмы, города. Надо двигаться вперед, не стоять на месте. Использовать те возможности, которые предоставляются, – и тут же забывать о них, искать новые. Увы, Мэрилин так устроена. Ее сущность – движение вперед. Задерживаться нельзя, Мэрилин – река, а что станет с рекой, если вдруг замедлится плавный, но неуклонный ход воды?..

Наташа Лайтесс была умной женщиной. Она все понимала. Но ничего не могла с собой поделать. Просто влюбилась. Тонула в сладком омуте своих чувств, надежд, желаний…

Такая отчаянная любовь не вызывала ответных чувств.

Почему-то наоборот: чем добрее и великодушнее поступала Наташа, тем больше Мэрилин хотелось унизить свою преподавательницу актерского мастерства.

«Никто не должен видеть твоих переживаний и разочарований, – учила Наташа, нежно поправляя белокурый локон своей ученицы. – Актриса должна дарить радость. И если этой радости не будет в тебе – ты не добьешься успеха. Тебе больно – а надо улыбаться…»

Проверим, какова эта теория в действии?

Сможет ли Наташа спрятать свое горе за улыбкой?

Настолько ли она сильна, как хочет казаться?

И оказывается – ничего подобного!

– Мэрилин! Что ты делаешь?! Зачем ты так поступаешь со мной… с нами?! Господи, за что, за что мне все это?!

Струятся слезы по бледному лицу Наташи. В карих глазах – боль, подбородок дрожит.

Легко можно догадаться, о чем Наташа думает в эту минуту.

О том, что любимая девочка живет в ее квартире уже больше полугода. Такая волнующая, сладкая! У Мэрилин дразнящие привычки – обожает разгуливать нагишом по квартире в туфлях на высоких каблуках; эта обувь позволяет бедрам и ягодицам покачиваться особенно соблазнительно. Мэрилин настолько рядом, ближе не бывает – но Наташе все еще не позволяется прикоснуться к роскошному телу своей любимой девочки. «Я не готова, дорогая», – смущенно бормочет Мэрилин, отводя взгляд.

И вот Наташа застает свою любимую целующейся с маникюршей! Тех губ, на которые Лайтесс готова молиться, касается другая женщина!

– Это не то, что ты подумала, Наташа! – оправдывается маникюрша, не замечая, что все ее лицо перепачкано ярко-красной помадой. – Между нами ничего нет. Мне вообще не нравятся женщины. Просто я пришла делать Мэрилин маникюр, на ней не было никакой одежды, и я… Я не знаю, что на меня нашло!

Маникюрша – не лесбиянка, это все прекрасно знают. Тем больший азарт – попытаться соблазнить ее, заставить эту девушку пойти наперекор собственной природе.

Высший пилотаж актерского мастерства – дразнящие прикосновения, томные взгляды, многозначительные паузы.

Мэрилин умеет соблазнять, как никто другой…

У нее роскошные белые волосы, и красивые платья, и уверенный вид. Но только это ведь лишь оболочка. А под ней – все та же сиротка, худенькая Норма Джин, готовая на все – не есть, не шуметь, не капризничать; готовая на все – лишь бы только ее кто-нибудь полюбил.

Вызывать любовь, искать любовь – это все, чем занималась Норма Джин с юных детских лет, едва у нее получилось осознать, в каком незавидном положении она находится.

Малышка никому и никогда, по сути, не была нужна. Лишенная материнской и отцовской ласки, она хотела, как бродячая собачонка, немного тепла – но получала только койку в приюте.

Но ничего, Мэрилин своего добьется – эту девочку полюбит вся страна. Она всех соблазнит, очарует, заставит испытывать и нежность, и вожделение.

Соблазнит всех, всех!

Естественно, маникюрша не выдерживает, откладывает пилочку, целует ярко-накрашенные губы.

Все разыгрывается, как по нотам: Наташа заглядывает в дверь именно в этот момент, ее лицо искажает боль, из глаз текут слезы.

– Ты чудовище, Мэрилин, – обиженно бормочет она потом, когда маникюрша уже выставлена за дверь. – Но я так люблю тебя!

Чудовище?

Вовсе нет! Это ведь была просто шутка, забавная безобидная шутка!

Мэрилин жестока? Вздор!

Ведь совсем недавно она потратила все свои деньги на рынке! Там, заключенные в клетки, бились о прутья белоснежные голуби с темненькими хохолками. Какая участь бы их ждала? Отправиться в духовку? А так они получили свободу и, расправив крылья, взмыли в ярко-синее бесконечное небо. Правда, их спасительница имеет контракт с «Коламбиа», предусматривающий плату всего 125 долларов в неделю. Ей теперь будет нечего есть, потому что мальчишки-продавцы запросили за свободу птичек целую сотню и не соглашались уступить и десяти баксов. Но это – мелочи. Самое главное – прекрасные голуби теперь, должно быть, стремительно проносятся над океаном…

Любовь Наташи, кажется, чувствуется физически.

Она обнимает Мэрилин – и воздух становится теплее, а свет – ярче. Но ее тело все-таки не вызывает ничего, кроме раздражения. Сказать прямо о том, что губы, покрывающие грудь нежными поцелуями, совершенно не возбуждают, не хватает духа. Проще притвориться, задрожать всем телом, издать стон.

Все делается в точности, как советовала преподавательница по актерскому мастерству.

Наташа счастливо улыбается:

– Мэрилин, тебе хорошо со мной?

Кивнуть в ответ несложно.

А любовь слепа – чистая правда.

Любовь слепа…

Мэрилин раздосадована. Она втайне завидует последнему осветителю, тискающему костюмершу в укромном уголке съемочного павильона.

Как хочется ослепнуть! Как хочется самой почувствовать то, что испытывает Наташа, – сумасшедшую страсть, невероятную радость от секса. Неужели всю жизнь придется только играть? Только притворяться, что чувствуешь любовь – и в жизни, и на съемочной площадке?..

И вот, совершенно неожиданно случилось, свершилось…

Хотя первое впечатление от Джо ДиМаджио: ну и дурак, вот урод! Долговязый, словно каланча. Бейсбол, может, и сделал его звездой (фотографии не сходят со страниц газет), однако дорого обошелся его зубам, не улыбка – обломки. Впрочем, спортсмена это не смущает – улыбается постоянно. Ничего не рассказывает, только скалит плохие зубы. И приносит из бара один коктейль за другим. Ну не идиот ли?

Он получил Мэрилин Монро в свою постель лишь по одной причине – Наташа накануне закатила дикую сцену ревности.

Она вообще начинала требовать все больше и больше внимания, старалась сопровождать «любимую крошку» с утра до ночи, даже в магазин за новым платьем не выпускала. А еще она пыталась запретить и шампанское, и таблетки. В общем, пришло время срочно куда-то переезжать. У Джо ДиМаджио имелся прекрасный дом с видом на океан. И этот парень вообще не кричал – только улыбался. Так, может, он сгодится для того, чтобы приютить хорошенькую актрису?..

Странно, но его кожа пахла невероятно приятно – свежим ветром, скошенной травой, весенней зеленью.

Джо только берет Мэрилин за руку – а по ее телу уже бегут мурашки.

От поцелуев, оказывается, может кружиться голова. Губы Джо пьянят сильнее шампанского.

Мэрилин понимает, что в этот раз все будет по-другому и что можно забыть о своем актерском мастерстве, и кричит, как дикая кошка, и воздух и свет вдруг внезапно заканчиваются…

– Ты плачешь? Я сделал тебе больно?

Джо испуган. Он вскакивает с постели, приносит бокал шампанского, смахивает пальцами бегущие по щекам слезы.

– Ты сделал мне хорошо, – бормочет Мэрилин, чувствуя невероятную легкость во всем теле. – Мне кажется, я родилась заново. И, знаешь, Джо ДиМаджио, как ты посмотришь, если мы больше никогда не будем расставаться?

Странно, необычно – больше никаких прагматичных мыслей, ни о доме, ни о деньгах. Просто хочется, чтобы этот мужчина всегда был рядом. Видеть его глаза, прикасаться к крепкому мускулистому телу – неожиданное наслаждение; острое, никогда не испытанное ранее удовольствие…

Джо кивает:

– Как раз ломал голову над тем, как бы сказать тебе, что хочу познакомить тебя со своей семьей.

Как пьяная, Мэрилин знакомится с мамой ДиМаджио, выбирает свадебное платье, занимается обустройством дома.

Все, что происходило в те месяцы предсвадебной суеты на съемочной площадке, фактически не оставило в сознании следа. Собственное счастье оглушило, заполнило всю жизнь. Невозможно было запомнить слова даже малюсеньких ролей! Поэтому помощник режиссера пишет реплики на карточках – а если взгляд Мэрилин вдруг не может их отыскать, то актриса просто безмолвствует перед камерой.

Отрезвление от счастья происходит быстро и мучительно.

– Я думал, ты бросишь карьеру и будешь сидеть дома! – кричит Джо, и… и бьет свою жену огромными крепкими кулачищами. – Сколько можно сниматься в этих дурацких пошлых фильмах!

Мэрилин пытается увернуться от ударов и рыдает.

Как больно, как стыдно!

Да, с Джо прекрасно в постели.

Но он требует невозможного – оставить кино, ради которого потрачено столько сил. Оставить – а что взамен? Вдруг муж разлюбит, захочет развестись – и что тогда, ни денег, ни работы? Как он не может понять: ее жизнь складывалась так, что рассчитывать приходилось только на свои силы. И невозможно теперь вот так просто, ради чьей-то прихоти, бросить работу, отказаться от денег, от славы – от всего, что стоило неимоверных усилий!

Все реже муж кажется добрым волшебником. Все чаще – бесчувственным чурбаном. Как прекрасен был подарок на его день рождения! Золотая медалька, на которой красовалась гравировка: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь». Хотелось сказать Джо то, что, оказывается, так сложно произнести. Что любовь к нему согревает душу; что только рядом с ним становится хорошо и спокойно. Кто-то из девочек на съемочной площадке рассказал: есть такой писатель, Сент-Экзюпери, и он придумал такую четкую и вместе с тем нежную формулировку. Эти слова стали бы лучшим признанием в любви, признанием, которое Джо никогда не слышал. «И что это за глупость тут нацарапана?» – отреагировал муж. Да он не понимает ни книг, ни кино. Ничего не понимает, кроме своего тупого спорта!

А теперь еще и эти удары…

Мэрилин терпит несколько месяцев.

Гримеры изводят килограммы косметики, замазывая покрывающие все тело синяки.

Джо дерется все сильнее.

Развод в таких условиях – это уже просто вопрос выживания.

Но как же это больно…

На пресс-конференции, посвященной разводу с ДиМаджио (на ее проведении настоял агент, уверяя, что лучше один раз собраться с духом и все честно рассказать газетчикам, чем терпеть их постоянный террор), получилось только вымолвить:

– Да, мы разводимся.

Потом губы задрожали, из глаз хлынули слезы.

Очередные обломки очередной семьи…

«Все, больше никогда, – подумалось тогда, после чуть успокоившейся боли. – Никаких мужей, никаких романов. Я буду сосредоточена только на работе».

Мыслей о браке с Артуром действительно не было.

Он сам проявлял инициативу, настаивал. Дарил бриллианты, обещал написать сценарий гениального фильма с прекрасной женской ролью, мечтал о будущих детях, которые наполнят шумом гостиную роскошной квартиры на Манхэттене. В конце концов, драматург объявил о своих планах жениться на Мэрилин Монро в прямом эфире на телевидении!

Такой напор произвел впечатление.

А после свадьбы мужа как подменили.

Казалось, это кино уже недавно снималось, только с ДиМаджио в главной мужской роли: упреки, ревность, оскорбления…

Из этой реальности хотелось сбежать в сладкий мир, который дарили пилюли.

Но в последнее время кошмары стали проникать и туда.

Какие-то мужчины… Они прячутся за дверью, негромко переговариваются. Но ведь ясно: они собираются ворваться в спальню, а потом убивать, долго и мучительно.

Бежать от них! Скорее к окну! Только там… Там приставлена лестница. И возле стекол уже видна голова ребенка… Это мальчик, у него игрушечный нож в руке. А вот его лицо стареет, нежная кожа покрывается морщинками…

– Ты – ничтожество, Мэрилин Монро, – пробивается голос Артура Миллера через гул голосов незнакомых мужчин. Тех, что постоянно прячутся за дверью спальни. – Ты жалкое ничтожество…

– …Нет! Нет, я сильная! Я сильная и справлюсь со всеми проблемами! – закричала Мэрилин. – Я все могу, я всем докажу – у меня талант, и я не сумасшедшая, я не сумасшедшая!

Высыпав в рот пригоршню пилюль, она заметалась по спальне.

Есть только один человек, который умеет отключать это страшное кино и затыкать эти ужасные голоса. Психиатр Барбара Мэй из Нью-Йорка.

Да, еще предстоит месяц съемок, и надо торчать здесь, в Голливуде.

Но нет никаких сил видеть этих жутких мужчин, слышать их разговоры.

Наплевать на съемки, подождут пару дней возвращения ведущей актрисы. В конце концов, она плохо себя чувствует. И теперь самое главное – бросить в чемодан пару платьев и уехать в Нью-Йорк. Кажется, сам дом миссис Мэй, расположенный в дивном прекрасном саду, приносит облегчение. Буквально полчаса беседы с доктором творят чудеса.

В Нью-Йорк! В Нью-Йорк!

И поскорее…

* * *

«Я в Америке, в Америке, в Америке!!!»

Лику Вронскую просто распирают радостные эмоции. Она едва сдерживается, чтобы не запрыгать прямо здесь, на выходе из аэропорта.

Во-первых, после многочасового перелета пройтись пешком, чувствуя, как разминаются затекшие ноги, – это уже огромное удовольствие.

Во-вторых, получение багажа и прохождение паспортного контроля оказалось настолько быстрым и сопровождалось таким количеством улыбок, что настроение мгновенно стало соответствующим – веселым, легким.

И все-таки, как невероятно приятно после промозглого московского ноября вдруг ощутить на своем лице ласковое дуновение соленого ветерка! Здесь так тепло, что даже можно снять куртку!

Осень в Калифорнии – это, оказывается, около двадцати градусов выше ноля, и яркое солнце в ослепительно-синем небе. Впрочем, в холле аэропорта уже распевают рождественские песни Санта-Клаусы, висят декоративные композиции: елочные веночки, гроздья красных шариков, золотистые и серебристые гирлянды. К Рождеству, как выясняется, здесь начинают готовиться рано. Какой резкий контраст: яркое солнце, никакого снега и атрибуты зимнего праздника.

«Я в Америке, я в Америке, и…»

Пулей вылетев из здания аэропорта, напоминающего огромную летающую тарелку, Лика сразу же увидела стоянку такси; направилась к ней, катя за собой большую сумку на колесиках. Но потом остановилась, завертела головой по сторонам.

А что делают другие пассажиры?

Это безопасно – пользоваться такси?

Это «официальные» таксисты, с которыми надо расплачиваться по тарифу, или же, как и в Москве, поездка на такой машинке может обернуться неприятным финансовым сюрпризом? С московских «бомбил» станется запросить за доставку от Шереметьева до города долларов сто пятьдесят – двести! Интересно, а какие здесь нравы? Просто разводят на деньги или же разводят на деньги еще и с угрозой для безопасности туриста-чайника? Иногда по телевизору покажут про США такое: и грабеж средь бела дня, и убийство из-за пары долларов…

Может, стоит позвонить Катиному мужу, его номер есть в блокноте? Хотя… вот вариант проще!

Увидев визуально знакомого парня-русского, прилетевшего тем же рейсом, Лика развернулась и заторопилась к нему навстречу.

– Извините, вы можете мне помочь? Так получилось, что подруга не смогла меня встретить. А я не выясняла никаких туристических подробностей. – Вронская сняла с плеча черный кожаный рюкзачок, достала записную книжку. – Вот, посмотрите, это адрес моих друзей, куда мне надо попасть. Я могу взять такси на стоянке возле аэропорта, это безопасно? Сколько это примерно будет стоить?

– Да нисколько это не будет стоить. Тебе надо в Бич-сити?

Лика неуверенно пожала плечами:

– Вроде нет, подруга говорила, что живет в Лос-Анджелесе…

– Это тебе авиабилет надо было покупать до Лос-Анджелеса. А на самом деле Лос-Анджелес – это фактически название многих городов. Для приезжих это все объединение – Лос-Анджелес, а местные называют каждую часть по-своему. В Нью-Йорке та же беда, мегаполис объединил множество городов, но там единое управление. Здесь – нет, в каждом городке – своя власть. У тебя в блокноте написано – Бич-сити. Это как бы такая коттеджная деревня, небольшой городок преимущественно одноэтажной застройки. Не Беверли-Хиллз, конечно, но очень приличный, без криминала, с хорошими школами и больницами. В принципе, мы живем в двадцати милях дальше по побережью, и Бич-сити нам по пути. Меня встречает жена, на машине. Если хочешь, можем подбросить тебя. Странно, какой у твоих друзей знакомый адрес… У меня такое чувство, что я совсем недавно что-то на эту тему читал…

Пока парень открывал портфель, Лика внимательно изучала попутчика.

Похоже, он – ровесник, немногим за тридцать. Выглядит хорошо, отлично одет, очки придают внешности вполне интеллигентный вид. А еще у него тонкие длинные пальцы. Наверное, музыкант?

– Да, точно, смотри, заметка! Твоим друзьям повезло купить такой дом по дешевке! Вот и в статье написано, теперь он стоил бы совсем других денег. – Парень протянул газету: – Держи, друзьям покажешь, если они не в теме. Я – Виталий. О, а вон моя Машка бежит. – Попутчик поднял руки вверх, замахал ими. Что было совершенно излишним: длинный, как каланча, он и так возвышался над толпой, растекающейся в разные стороны оживленными ручейками. – Она у меня всегда везде опаздывает. Мы – программисты, работаем на «Юниверсал Пикчерз», рисуем американское кино. Поработали год, решили здесь остаться. Зимы практически не бывает, платят хорошо. Сначала напрягали все эти улыбки неискренние. Но потом мы с Машкой решили: лучше уж неискренние улыбки, чем искреннее хамство, и перестали париться по поводу этой разницы менталитетов…

Лика машинально взяла газету, опустила взгляд.

Перевести заголовок и Лид[10]10
  Вводная часть материала, в котором коротко излагается его суть.


[Закрыть] получалось с трудом.

– Ладно, потом, – пробормотала она, запихивая газету в рюкзачок. – Когда-то у меня был отличный английский, но те времена явно уже прошли!

Расположившись на заднем сиденье просторного мини-вэна, Вронская прилипла к стеклу.

Да-да, невежливо все время молчать и пялиться на проносящийся за окном город.

Люди оказали тебе услугу, и дань вежливости – не надуваться тут букой, а вести ни к чему не обязывающий разговор; перекидываться банальными фразами, словно мячиком для пинг-понга.

Но, елки-палки, новая страна, новый город, новые люди, новые лица – все это настолько любопытно!

Журналистско-писательский взгляд, как сканер, фиксирует сразу множество деталей.

Небоскребы, ну в точности как в кино, величественны и прекрасны. Их головокружительная мощь действительно производит впечатление. Пока в России была вся эта революционная неразбериха и советский застой, Америка строилась. В Москве подобные кварталы только начинают появляться и выглядят не всегда гармонично. Здесь – совсем другое дело…

Дороги – это тоже отдельная тема, просто изумительная, нетипичная часть пейзажа. Развязки находятся высоко, это придает трассе несколько непривычный вид.

Что у нас тут с автомобилями, кстати? А они самые разные! Машины яркие новые; машины-середнячки, «пятилетки»; даже древние автомобильчики, чуть тронутые ржавчиной. Американский автопром, конечно, рулит – большинство тачек, естественно, «американцы»: «Форд», «Дженерал Моторс». А еще почему-то заметно много «японцев», хотя модельный ряд явно не европейский – все эти пикапы, огромные джипы и даже обычные седаны выглядят так, как будто их конструировали для великанов…

Вообще, не такая она и лощеная – Америка. В телесюжетах и кино показывают наиболее удачные ракурсы: небоскребы, мосты на фоне океана. В реальной жизни же шикарные дома могут переходить в промышленный квартал, за ними следуют какие-то базы, или предприятия, или оптовые магазины – все это обнесено аккуратными пластиковыми щитами и уменьшает «гламурность» образа, но делает город более живым.

И проблема лишнего веса американцев, похоже, тоже на самом деле не настолько актуальна, как это может показаться после просмотра телесюжетов.

Полные люди на улицах есть. Но их не так много, далеко не каждый прохожий – шарик по сто пятьдесят килограммов. Просто камера на съемках репортажа специально фиксирует наиболее расплывшиеся тела. А на самом деле по городу дефилируют и длинноногие темнокожие красотки, и худенькие подростки, и стройные молодые женщины и мужчины – явно «белые воротнички», выскочившие из какого-нибудь банка в ближайшее кафе выпить чашку кофе.