Текст книги "Предпоследний круг ада"

Глава 2

Чаплин был не в настроении.

Почему, не мог понять. Работа всегда его радовала. Даже если что-то не получалось так, как хотелось, Эду хватало творческого порыва для того, чтобы сохранять положительный настрой. Он был уверен в себе, поскольку знал, что сможет все исправить и добиться идеального результата. С «Сиамскими» была та же история. После знакомства с Таней и Аней Чаплин понял, что сценарий никуда не годится, но готов был менять сюжет по ходу съемок. Эд даже нового персонажа решил ввести, эпизодического, но яркого, и поручить исполнять роль непрофессионалу. Имелся у них в группе парень с таким заразительным смехом, что, когда он начинал хохотать, к нему присоединялись все. Это был помощник оператора Макс. Именно его Эд намеревался попробовать на роль. Даже не самого Макса, а его смех. Персонаж трижды появится в кадре и будет хохотать, причем два раза над комедией, один – над драмой.

Идея эта пришла Эду по дороге на студию. Она понравилась ему, но… Настроение все равно не улучшилось. Если бы Чаплин верил в дурные предчувствия, то решил бы, что это они не дают ему покоя.

Прибыв на студию, Эд распорядился принести себе двойной эспрессо и найти Макса. Пока ассистент выполнял поручение, Чаплин сидел в своем кресле и просматривал отснятый вчера материал. Он вполне устраивал Эда, но и это не прибавляло настроения. Пожалуй, оно еще больше ухудшилось. Эд начал раздражаться, ему захотелось курить, но он бросил три месяца назад и не собирался срываться. Зависимость от никотина он преодолевал мучительно, ему не помогали ни жвачки, ни пластыри. Немного облегчали страдания леденцы, и Эд сосал их постоянно. В итоге поправился на шесть кило, чему не обрадовался. Кого-то лишний вес не портит, особенно если его немного, но у Чаплина наливались щеки, превращая лицо в луну, и небольшие голубые глаза становились еще меньше. Тот, кто хорошо не знал Эда, начинал предполагать, что он попивает. Но Чаплин не употреблял. Считал, что алкоголь мешает творчеству, и позволял себе лишь символический фужер шампанского.

– Твой кофе, – услышал Эд у себя за спиной и протянул руку, чтобы ассистент вложил в нее стакан. – А Макс в пробке застрял, запаздывает.

– Как приедет, скажи, чтоб пулей ко мне.

– Хорошо. Что-то еще?

– Артисты на месте?

– Гримируются.

– Отнеси им новый вариант сценария сегодняшних эпизодов, пусть переучат текст. Там немного изменений, так что справятся быстро.

Ассистент кивнул и, сунув под мышку бумаги, унесся. Эд принялся за кофе. Не успел сделать и двух глотков, как его окликнули:

– Господин Чаплин.

Эд обернулся и увидел двух незнакомцев. Один из них был объективно привлекателен, второй субъективно. Как Клуни и Тарантино. Именно на этих двух голливудских ВИП-персон мужчины и походили. Но Эду с первого взгляда было ясно, что никакого отношения к кинематографу незнакомцы не имеют.

– Майор Марченко, уголовный розыск, – отрекомендовался «Тарантино», сверкнув документом. – Это мой коллега Аркадий Устинов. Тоже майор. Мы можем с вами побеседовать?

– Если только недолго…

– Не беспокойтесь, много времени у вас мы не отнимем, – заверил его «Клуни».

Эд встал с кресла и подошел к полицейским с вопросом:

– Что-то случилось?

– Убийство, – лаконично ответил Марченко.

– Где?

– У вас тут.

– На киностудии?

– Точнее, в этом павильоне. – Он достал из кожаной папки несколько снимков. Первый протянул Эду. На нем был изображен двухстворчатый шкаф. – Это часть ваших декораций?

– Да, – кивнул головой Чаплин и сделал еще один глоток кофе. Он показался противным, хотя до этого Эд пил его с наслаждением.

– Где стоял шкаф и почему его убрали?

Чаплин пригласил полицейских следовать за ним и провел их к декорациям.

– Стоял тут, – указал место Эд. – Но после первого дубля его перенесли.

– Почему? – живо поинтересовался Устинов.

– Из-за него картинка получалась не такой, как мне хотелось. Он перегружал ее. И шкаф убрали. Он постоял в павильоне еще какое-то время, а потом его на склад увезли. – Чаплин посмотрел сначала на «Тарантино», затем на «Клуни», вновь отметил киногеничность их лиц и спросил: – А что, этим шкафом кого-то придавило?

– Нет, в нем был обнаружен труп, – ответил Марченко и протянул Эду еще одну фотографию. – Узнаете этого человека?

Глянув на снимок, Чаплин едва не вскрикнул. Лицо покойника оказалось просто жутким. Сдержав возглас ужаса, он попытался увидеть в искаженных чертах что-то знакомое… Не получилось.

– Мне этот парень незнаком, – проговорил он сдавленно и поспешно вернул снимок оперу. – А что с ним случилось?

– Его отравили.

Старательно держа себя в руках, Эд задумался, а затем проговорил:

– Шкаф унесли после обеда. Где-то в два-три часа дня, я точно не помню. Может, убийство произошло уже на складе?

– Нет, тут. Время смерти установлено, и скончался несчастный как раз в два-три часа дня. Но до этого не менее двадцати минут мучился. А шкаф, судя по записям в журнале кладовщика, попал на склад в шестнадцать часов.

– То есть шкаф уносили с трупом внутри?

– Похоже на то.

– Как же труп не вывалился?

– Дверки на задвижке. Она была закрыта.

– Но если смерть наступила не сразу, почему отравленный не кричал? Не колотил в дверь?

– Яд обездвижил его и лишил голоса, – объяснил майор Марченко. – Человек умирал в адских муках и ничем не мог себе помочь.

Вспомнив гримасу на лице покойного, Эд передернулся и сдавленно проговорил:

– Каким зверем нужно быть, чтобы обречь человека на такую страшную смерть.

– Этот зверь среди вас.

– Нам нужен список тех членов съемочной группы, что вчера были задействованы в процессе, – подключился Клуни-Устинов.

– Это не ко мне, а к моему помощнику, – с этими словами Эд поспешно указал в дальний угол павильона. – Вон он, в бейсболке.

– Позовите его, пожалуйста.

– Федя, – крикнул Чаплин. – Иди сюда.

Когда помощник режиссера подошел, полицейские представились.

– А вам не говорили, случайно, что вы похожи на Сета и Ричи? – весело спросил Федор, перевернув кепку козырьком назад. – Это персонажи фильма…

– «От заката до рассвета», – закончил за него Марченко. Вопрос как будто его раздосадовал, и майор оставил его без ответа. – Вы знаете этого человека? – он показал снимок, который Эд уже видел, а затем еще два, еще страшнее предыдущего. На них было видно не только лицо, но и тело, и оно все скрючено, как у больного ДЦП.

– Итить-колотить, – вскричал Федор. – Что за ужас? Кадры со съемок ужастика?

– Вопрос повторить? – строго проговорил майор.

– Я этого чувака не узнаю. А прижизненных фоток нет?

– Мы еще не установили его личность.

– По волосам, одежде попробуйте узнать, – подсказал Устинов.

Федя опять повернул бейсболку козырьком вперед. Была у него дурная привычка играть со своими кепками, которых у помощника было огромное количество.

– Он не из съемочной группы, – выдал-таки Федя. – Не из основного состава, я имею в виду.

– А имеется вспомогательный?

– Конечно. Есть рабочие, водители, буфетчики…

– Буфетчики? – заинтересовался «Клуни».

– Мы должны питаться, так что да.

– У парня на футболке пятна от еды. Их много. Возможно, он один из тех, кто вас кормил?

– Если да, то вам с администратором группы нужно поговорить.

– Поможете его найти?

– Да, – кивнул «Клуни»-майору Федя, – пойдемте, я знаю, где он.

И Устинов с Федором ушли. Остались Марченко и Чаплин.

– Почему у вашего фильма такое странное название? – спросил вдруг «Тарантино».

– Оно рабочее, еще поменяем. Но мы снимаем историю о сиамских близнецах, так что название совсем не странное.

– Такого кино я еще не видел. С удовольствием посмотрю. Давно работаете?

– Вчера был первый съемочный день.

– Значит, вам не повезло.

– Почему? – напрягся Чаплин.

– Следственные изыскания несколько помешают творческому процессу. А если убийцей окажетесь вы или кто-то из исполнителей главных ролей, и приостановят.

В тот момент Эдик поверил в дурные предчувствия. Именно они его и мучили!

Глава 3

Женя был сам не свой…

От счастья, переполняющего его.

Оно бурлило, клокотало и щекотало его изнутри.

С ощущением счастья Бородин лег спать, с ним же проснулся. Под душем пел. Готовя себе на завтрак яичницу, пританцовывал. Дед, который вставал так же рано, наблюдал за ним молча до тех пор, пока внук не оделся к выходу.

– Ты с чего вырядился? – спросил старик, осмотрев внука с ног до головы. На том были брюки со стрелками, голубая в белую полоску рубашка, которую ему подарила мама на 23 февраля, но Женя считал ее слишком нарядной для повседневной носки и ждал особо торжественного случая, чтобы обновить.

– Как я тебе?

– Гарный хлопец, – похвалил внука дед. – Но с чего ты так вырядился? Праздник, что ли?

– Да, дед…

– Какой?

– В моей душе.

– Влюбился? – всплеснул руками старик.

– И это тоже. Но больше ни о чем не спрашивай, пожалуйста. Я пока не готов рассказывать.

– Сглазить боишься, понятно. Ну, удачи тебе, Женька.

– Впервые за долгие годы я уверен, что она со мной! – уверенно заявил Евгений Бородин.

И, обувшись в начищенные до блеска ботинки, Женя покинул квартиру.

Он шел к метро привычным маршрутом. Мерз, потому что не надел куртки. Она не гармонировала с остальной одеждой и обувью, а Жене хотелось выглядеть безупречно. Праздник же!

Вчера он отдал Кукусе блокнот. Тот раскрыл его и тут же начал читать стихи.

– Ништяк, – в привычной манере выразил одобрение он. – Особенно удалось последнее стихотворение.

– У меня появилась муза, – признался Евгений, – так что я готов сочинять и сочинять. Так издателю и скажи.

– Лады. – Кукуся сунул блокнот в карман. Но он был трезв, поэтому Женя не стал беспокоиться о том, что школьный приятель его потеряет. – Привет музе. Я почапал.

– Наберешь меня завтра? – спросил Евгений. – Или нет, давай лучше я сам.

– На созвончике, – бросил через плечо Кукуся и «почапал» в бар.

Звонить ему было еще рано, Данила спал до обеда. Но Женя был уверен, что все хорошо, его стихи понравились издателю и скоро выйдет его первый (брошюра не в счет) сборник.

Бородин домчался до парка за считаные минуты. Он был окрылен, это раз, два – сильно замерз. И то и другое способствует быстроте передвижения. Выйдя на свою любимую аллею, Женя начал собирать листья. Вчера не получилось преподнести букет Татьяне, но сегодня он это сделает обязательно. Вручит лично в руки. То есть руку…

Пока Таня с сестрой присутствовали на площадке, Женя не отрывал от нее взгляда. Но ей на глаза не попадался. Даже обедал не со всеми, а – сидя на катушке с проводами. Но девушки только выпили сока и съели по бутерброду. Не хотели портить аппетит перед шикарным обедом в ресторане, куда их пригласили Нурлан с Абзалом.

Последний, по мнению тщедушного и белобрысого Бородина, был просто воплощением мужской привлекательности. Не слащавой, модельной, а животной, первобытной. Именно такие, как Абзал, валили мамонтов и овладевали в пещерах самыми красивыми женщинами. А так как в каждой современной леди живет первобытная самка, то устоять перед мощью доминантных самцов им ох как сложно… Бородин боялся, что Таня не устоит. И испытывал муки ревности до тех пор, пока не понял, что красавец Абзал был ей совсем не интересен, она больше общалась с Нурланом, но в древнем старце Женя соперника не видел. А вот Аня от племянника Джумаева была без ума. И демонстрировала даже не симпатию, а вожделение. Возможно, причиной тому было состояние алкогольного опьянения, но Жене почему-то казалось, что Аня всегда такая… кхм… откровенная. Сказал бы, вульгарная, но разве можно так о сестре любимой девушки?

Бородин собрал букет. Он получился красивым, но не настолько, чтоб сразить девушку наповал. И Женя отправился в другую часть парка, чтоб наломать рябины – ее ягоды на фоне листьев будут смотреться изумительно. Пока шел, сочинял стих. Точнее, строки рождались сами, Женя только фиксировал их в памяти. Был бы при нем блокнот – записал бы, но Женя отдал его Кукусе, а чистый забыл взять.

…На студию Евгений Бородин приехал с прекрасным букетом и готовым стихотворением. Как зашел в павильон, принялся искать глазами Татьяну, но она еще не приехала… Увы… Или, наоборот, хорошо? Он сейчас попьет чаю, отогреется, его щеки и нос станут нормального цвета. Как большинство белокожих блондинов, Евгений легко и ярко краснел. И самому себе с румянцем во все лицо казался дурачком-простачком.

Но чаю попить не удалось. Едва Женя подошел к своему непосредственному начальнику, гафферу, или бригадиру осветителей, если по-русски, тот огорошил его новостью о том, что вчера на площадке произошло убийство, и велел подойти к полицейским, чтобы посмотреть на фото покойника – того пока никто не опознал.

Женя аккуратно положил букет на свою любимую катушку, прикрыл его пакетом, чтоб не привлекал внимание, и направился к одному из оперов, головастому, щетинистому, с выдающейся челюстью. Бородин отнес его к той же категории альфа-самцов, что и Абзала. Да, не так высок и мускулист, но видно, что сильная личность. Такой мамонта сам гнать не будет, сподвигнет на это других, более мускулистых особей.

– Женек, у тебя память отличная, глянь на фото, – обратился к Бородину Чаплин.

Они были знакомы еще до съемок «Сиамских». Как-то в кафе киностудии пересеклись, разговорились и стали общаться. Не плотно, можно сказать, эпизодически, но именно с легкой руки Эда Женя попал в съемочную группу фильма, обещающего стать хитом.

– Я знаю этого парня, – сказал Бородин, мельком глянув на фото.

– Кто он? – живо поинтересовался полицейский.

– Буфетчик. Он нам напитки разливал вчера за обедом.

– Как зовут?

– Не имею понятия, – помотал головой Женя, – я с ним не общался. Запомнил внешность, и только.

– Что именно в ней вы запомнили? – поинтересовался опер. – Черты лица неузнаваемы.

– Посмотрите на уши, – сказал Женя. – Одно острое и торчит, второе обычное. Парень постоянно теребил торчащее. А еще все время был как будто на взводе и постоянно что-то разливал или ронял, отсюда многочисленные пятна на футболке.

– Вы даже не вздрогнули, когда глянули на фото. Вас оно не напугало?

– Я видел много покойников, меня сложно напугать.

– Где видели, можно узнать?

– У него дед в морге работал, – ответил за Женю Чаплин. – И водил внучка туда на экскурсии…

Это было чистой правдой. Когда деда, проработавшего всю жизнь медбратом в клинической больнице, отправили на пенсию, он устроился санитаром в морг. А так как мама, хирургическая медсестра, постоянно пропадала на работе, а отец их оставил, когда Женя был совсем маленьким, то приходилось таскаться за дедом хвостом. Куда дед, туда и внук. Хоть на рыбалку, хоть в парк, где тот в шахматы играл, хоть в морг. В «морозильник» Женю не пускали, держали в приемном покое, но однажды, будучи третьеклассником, он проник туда без разрешения. Жене было любопытно посмотреть на покойников и совсем не страшно. Дед всегда говорил, что бояться надо живых, а не мертвых…

Вдруг полицейский, с которым Бородин беседовал, ойкнул, а его лицо вытянулось еще больше. Смотрел он при этом за спину Жени. Тот обернулся и увидел исполнителя главной роли Марата Халиева. Он был не только в гриме, но и в специальном костюме с поролоновым торсом и фальшивой головой (не таком костюме, конечно, как у дублера, менее реалистичном).

– Я на секунду забыл, что вы снимаете фильм о сиамских близнецах, – чуть смутился опер. – И удивился явлению двухголового человека…

Женя понимающе улыбнулся, чем явно расположил к себе опера. Который успел побороть испуг и смущение, вновь приняв суровый и деловой вид.

А актер Халиев тем временем подошел к ним. За Маратом, чуть хромая, шагал Охлопков.

– Здравствуйте, – поприветствовал их опер. – Я так понимаю, вы исполнители главных ролей?

– Да, это наши звезды, – кивнул головой Чаплин. – Марат и Иван.

Полицейский на сей раз удержал лицо, но моргнул красноречиво.

– И кто есть кто? – уточнил он.

– Марат, – представился Халиев.

– И вы играете…

– Сестер, это же очевидно.

– Потрясающий грим. Я был стопроцентно уверен, что вы барышня.

– Я Иван, – выдвинулся вперед Охлопков и протянул оперу руку для приветствия.

Тот, пожав ее, воскликнул:

– А я видел вас в каком-то сериале!

– Я очень рад, что вы меня запомнили, – просветлел лицом артист. – Что тут у нас?

– У нас тут труп, – ответил за него режиссер. – Паренек из буфета, Женек опознал его.

Иван с Маратом переглянулись. Это не укрылось от внимания полицейского.

– Вы что-то знаете об этом человеке?

– Нет, – в один голос ответили артисты.

Но когда им под нос сунули фотографии, все изменилось.

– Я же тебе говорил, это он, – воскликнул Марат.

– Но у него другой цвет волос… – бормотал Иван. – И вес. Вспомни, каким он был толстым…

– Перекрасился и похудел, долго ли? А ухо все то же. Он это…

– Кто – он? – встрял Чаплин.

– Большой Ух.

– Кто?

– Мультик такой есть, – начал разъяснять Марат. – Про забавное существо, что слышит звуки вселенной… «Мы веселые медузы, мы похожи на арбузы…» Не помните?

– Помним, – нахмурился опер, – дальше.

– Вот этого парня мы прозвали Большим Ухом, сами понимаете почему.

– Кто он?

– Фанат.

– Чей?

– Ванин.

– Не знал, что у тебя есть фанаты, – заметил Чаплин.

– Их и нет, – хмуро проговорил Охлопков. – Один только… был… Большой Ух. И тот сумасшедший.

– С этого места поподробнее, – подобрался полицейский.

– Он появился в моей жизни где-то год назад, когда я играл в сериале «Романтики». Роль у меня, как всегда, была не главная, но интересная. Герой мой нравился зрителю, и я получал в соцсетях комплименты и электронные сообщения с признаниями в любви, но меня не преследовали поклонники в реальной жизни. Больше скажу, даже не узнавали. Честно, было немного обидно. Поэтому, когда у ворот киностудии ко мне подбежал парень и, захлебываясь восторгом, стал говорить, как он рад со мной познакомиться, я обрадовался. Подписал ему свою фотографию, пожелал всего хорошего и в наилучшем расположении духа поехал домой. Когда я встретил его во второй раз, не заподозрил неладного – мой автограф якобы желала получить и мама Большого Уха. Но когда я стал встречать его постоянно… Сами понимаете… Напрягся. Стал избегать. Но Большой Ух выследил меня. Узнал, где живу, и стал караулить у подъезда. В общем, начались настоящие преследования. Пришлось переехать на другую квартиру, а так как съемки в сериале закончились, Большой Ух не мог меня отыскать… – И Иван добавил после вздоха: – Как думал я.

– Вы не видели его… сколько?

– Четыре месяца. Плюс-минус.

– Выходит, ваш фанат узнал, что вы будете сниматься в «Сиамских», и умудрился найти место во вспомогательной группе?

– Это может быть простым совпадением, – неуверенно протянул Иван, явно о чем-то задумавшись.

– Стоп-стоп-стоп! – взвился вдруг Чаплин. – А откуда Марат знает о Большом Ухе?

– Я рассказывал ему о нем.

– Да ну? Вы так его обсуждали, как будто оба видели.

Артисты вновь переглянулись.

– Пора раскрыть правду, – сказал Марат.

– Да я и так хотел… – Иван виновато посмотрел на режиссера. – Ту встречу я подстроил. Притащил Марата на Арбат, заставил выступать, потом выманил из ресторана тебя… Если б я привел его в офис или студию, ты бы и слушать меня не стал…

– Кто он тебе? – оборвал его Чаплин. – Любовник?

– Боже упаси, я не гей, я же говорил. Мы просто друзья. Но очень и очень близкие.

– Марат же младше тебя лет на десять, – ахнул режиссер.

– Разве разница в возрасте мешает отношениям?

Тут полицейский, внимательно слушавший разговор режиссера и актеров и, главное, следящий за лицами каждого из его участников, отвлекся. Женя проследил за его взглядом и увидел…

Таню!

С Аней. Девушки стояли возле дивана, поставленного специально для них. Они только что приехали и ждали, что к ним кто-то подойдет.

– Это еще один дублер? – спросил полицейский, тронув Чаплина за руку.

– Где? – Тот указал. Обвернувшись, Эд ответил: – Нет, это наши музы. Аня и Таня Сомовы.

– И они…

– Сиамские близнецы.

– Обалдеть, – только и мог выговорить страж порядка.

– Сейчас я вас познакомлю… – Чаплин помахал девушкам, приглашая их подойти.

Женя Бородин тут же ретировался. Он не хотел попадаться на глаза Татьяне сейчас. Пока не время…

Глава 4

Татьяне нездоровилось. Ее слегка подташнивало, и кружилась голова. Она свалила бы все на похмелье (Аня выпила вчера две бутылки шампанского), если бы сестра тоже недомогала, но та отлично себя чувствовала. Сегодня по ее настоянию Сомовы вновь надели платье. Это было не таким нарядным, как бархатное, но сексуальным – с разрезом спереди. Ноги у девушек были стройными и длинными, Аня считала, что их нужно показывать. Таня ее мнения не разделяла, но, когда они шили этот наряд, согласилась на разрез, пусть и не такой высокий, какой предлагала сестра.

– Почему ты не красишься? – спросила она, когда они этим утром готовились к выходу.

– Не хочу.

– Ты бледная, как моль, нарисуй хотя бы глаза.

– Я плохо себя чувствую.

– Рука у тебя двигается, значит, можешь сделать подводку.

– Отстань от меня. Не хочу.

– Ладно… – Аня взяла тушь и принялась яростно ее наносить на ресницы. – Будешь страшной подружкой. В нашем случае – сестрой. Потому что я намерена сегодня выглядеть на все сто.

Таня пожала плечом, ей было все равно, как выглядеть. Не всегда, а именно сегодня.

Ей часто снилось, как их с сестрой разделяют. И каждая имеет свой комплект конечностей и органов. Они два полноценных человека, живущих своей жизнью. Это были самые счастливые сны, за которые Таня цеплялась, а пробудившись, не отпускала их. Когда дрема еще окутывала ее, фантазировала о том, как когда-нибудь случится чудо и их разделят. Наука идет вперед семимильными шагами. Уже умеют создавать искусственные органы и клонировать клетки, так почему бы им с сестрой не дать новые тела или хотя бы их части?

Окончательно проснувшись, Таня понимала, что если такое и случится, то не с ними. Технологии хоть и быстро развиваются, но не настолько, чтобы помочь сестрам Сомовым. Лет через сто, возможно, врачи смогут разделить подобных им. Но скорее они просто не допустят того, чтобы на свет появились сросшиеся близнецы. Уже сейчас серьезные патологии обнаруживаются на раннем сроке, и если бы их мама забеременела Аней и Таней двадцатью восьмью годами позже, то… Они просто-напросто не родились бы! Женщина сделала бы аборт, чтобы не обрекать и себя, и своих детей на муки…

И не было бы Тани и Ани.

Так что хорошо, что их зачали в девяностые годы прошлого века. Еще лучше, что не в древности, когда появление на свет сиамских близнецов предвещало конец света, поэтому их приносили в жертву богам.

Таня спрашивала у сестры, снятся ли ей подобные сны, и она отвечала утвердительно. Но в подробности не вдавалась. Но этим утром разоткровенничалась:

– Знаешь, чем я занимаюсь, когда мне снится, что мы с тобой существуем каждый в своем теле? – спросила она, пробудившись.

– Чем?

– Сексом.

– Я могла бы догадаться, – пробормотала Таня, которую тоже посещали эротические сны, хотя она о сексе вообще не думала.

– Я была бы шлюхой, Таня. Спала бы со всеми…

– Не выдумывай.

– Нет, ясно, что не с каждым встречным-поперечным, а с теми, кто привлекает.

– А тебя привлекают многие.

– Вот именно, – горделиво заметила Аня. – Я сексуальная штучка. Я, в отличие от тебя, полна огня.

– Во мне он тоже есть, – робко начала Таня, – но…

– Ай, перестань, – фыркнула Аня. – Если б мы существовали в отдельных телах и были обычными близнецами, ты ждала бы принца. При твоем характере – годами, если не десятилетиями. И только дождавшись, вступила бы в половую связь. Я другая. В душе я шлюха. И я не понимаю тех женщин, обычных, я имею в виду, заурядных, которые отказывают себе в удовольствии из-за каких-то принципов. Одна не дает на первом свидании, вторая не спит с женатыми, третья не готова к экспериментам и так далее…

– И это нормально.

– Ненавижу это слово! – вспылила сестра. – Нормально – это никак… Скучно, неинтересно. – Аня сжала грудь, затем провела рукой по животу, опустившись ладонью до их общего с сестрой лона. – Если бы ты знала, как я хочу секса.

– Знаю. – Таня схватила сестру за руку, чтобы не дать ей проникнуть под трусики. – Ты постоянно мастурбируешь.

– Я о полноценном! Нам под тридцать, а мы все еще ни разу не были с мужчиной.

– Ты опять об этом? Мы же договорились…

– Нет, ты поставила условие, я вынуждена была согласиться на него, но сейчас все изменилось! Мы станем звездами, и нас захотят многие. Это не то, что я предлагала…

А предлагала Аня воспользоваться услугами мальчика по вызову. Она готова была заплатить проституту за то, чтобы он переспал с ними. Также сестра была согласна на секс с извращенцем, и за то, чтобы он проник в близнецов Сомовых, уже заплатили бы им. Но Таня категорически отказывалась и от того и от другого. Она хотела заниматься сексом если не по любви, то по большой симпатии. И не сразу, а только после того, как мужчина (даже бисексуальная Аня хотела, чтоб первым стал именно мужчина) станет близким по духу, а на это требуется время.

– В общем так, дорогая сестра, – решительно проговорила Аня. – В этом году мы лишаемся девственности – и точка.

– Я не против, но… Даже если найдется НОРМАЛЬНЫЙ мужчина, не жиголо, не извращенец, не алкаш, которому все равно, в кого тыкать, и это я намекаю на соседа, который к нам приставал, а ты будто бы была не против, который захочет нас обеих, то не факт, что он понравится и тебе, и мне.

– Ничего, я потерплю, – хохотнула Аня. – Ради тебя, моя нежная и трепетная сестричка.

На том они разговор закончили и стали собираться.

* * *

Диван, на котором сестры Сомовы сидели вчера, не убрали, оставили для них. Усадил их на него режиссер Чаплин. Он был не таким, как вчера. Просто другой человек: хмурый, недовольный. Он не восторгался близнецами, не купал их во внимании, не справлялся о том, чего бы им хотелось. Усадив девушек на диван, Чаплин будто забыл о них…

А ведь они его Музы!

– Как я понимаю, шампанским нас сегодня поить не будут, – проворчала Аня, закинув свою ногу на Танину. Ей хотелось, чтоб разрез позволил продемонстрировать колени.

– Не каждый же день.

– Почему нет? Все такие напряженные… – заметила Аня. И тут она была права. – Шампанское бы не помешало. А лучше – виски.

– Тебе лишь бы на грудь принять.

– И потрахаться.

– Аня, хватит! Человек вчера погиб.

– А мне-то что? Я его не знала.

– При этом ты плакала, когда разбился Пол Уокер из «Форсажа».

– Он был таким красивым и талантливым. Я не просто переспала бы с ним, я бы родила от него детей… Идеальный мужчина. Не то что этот… Который умер.

– Ты знаешь того, кто умер?

– Не знаю, конечно, но помню. А ты нет? Он нам сок наливал. – Таня покачала головой. – Наверное, потому что он не на тебя пролил мультифрут.

– И каким он был, этот парень?

– Да никаким, я же говорю. Ни кожи, ни рожи, ни воспитания – даже не извинился передо мной. И вообще, что это за мужик, который в тридцать с лишним лет соки в буфете разливает?

Таня хотела напомнить сестре о том, что о покойниках плохо не говорят, но Аня схватила ее за руку и хихикнула на ухо:

– Смотри, какое чудо… в листьях. – И указала глазами на приближающегося к ним парня.

Сначала Таня увидела именно их – листья. Желтые, оранжевые, красные, они были собраны в огромный букет и дополнены ягодами рябины. Нес это великолепие парень с взъерошенными светлыми волосами. Лицо его, сильно раскрасневшееся, показалось ей знакомым, но откуда, девушка не могла понять, пока их взгляды не встретились…

Женя Бородин!

Талантливейший поэт, замечательный человек, симпатичный, пусть и по-своему, мужчина, в которого Таня была влюблена вот уже два года…

И которому не собиралась показываться на глаза.

Вчера, когда Женя явился под ее окна, она едва не умерла от ужаса. Она не могла показаться ему! Таня не сомневалась, что как только Бородин узнает, какая она на самом деле, тут же отвернется от нее и, как следствие, перестанет ей писать, а она, можно сказать, жила их общением. Он поэт, тонкая натура, тянущаяся к красоте и изяществу. Ему нравятся чистые линии, гармония, легкость. В том числе в девушках. И Женя считал, что Татьяна красивая, изящная, гармоничная… А она…

Поэтому Таня спряталась от Жени. И не ответила на его послания. Она хотела выждать время. Придумать какую-нибудь правдоподобную легенду, а потом снова возобновить общение с Евгением.

И вот он здесь… Надвигается на нее, неся перед собой пламенеющий осенний букет, как горящий факел, огнем которого собирается ее поджечь!

Таня зажмурилась.

– Добрый день, – услышала она мягкий мужской голос. Женин!

Затем Анин:

– Привет, чудо в листьях. Что это у тебя за икебана?

Бородин не отвечал. Когда Таня открыла глаза, поняла почему – он смотрел на нее и хотел говорить именно с ней.

– Это тебе, – Женя протянул букет. – Прости за вчерашнее. Я был навязчив, бестактен и совершенно невозможен.

– Это кто? – полюбопытствовала Аня.

– Мой виртуальный друг. – Таня приняла букет. – Женя, что ты тут делаешь?

– Работаю. Я осветитель.

– Все равно что буфетчик, – хмыкнула сестра и оторвала от рябиновой грозди ягоду. – А что Женя вчера сделал такого невозможного, что я не заметила?

Татьяна не стала ей отвечать. Ей было не до сестры. Женя не убежал в страхе, увидев ее? Он подошел к ней с букетом и извинениями? Она не отвратительна ему?

– Ты и вчера работал? – продолжила диалог Таня.

– Да, но держался в тени. Не хотел тебя смущать или расстраивать, не знаю точно, какие чувства вызвал бы, если б во второй раз за день вторгся в твое пространство.

Грамотная речь, приятный голос, Таня с удовольствием Женю слушала. И смотрела на него с тем же чувством. Он нравился ей и на фото, но в жизни был лучше: глаза распахнуты, рот готов к улыбке, а этот трепетный румянец… он так идет его щечкам. И мягкая желтая щетина… И родинка.

– Я тоже должна извиниться перед тобой, – тихо проговорила Таня. – За то, что скрывала правду. Теперь ты знаешь ее…

– И все понимаю.

Женя сделал резкое движение. Он хотел взять Таню за руку, но не решился. В итоге нервно сорвал ягоду. Если так пойдет, и рябину будут пожирать и Аня, и Женя, от букета ничего не останется.

– Я написал новое стихотворение и посвятил его тебе, – сообщил Бородин.

– Прочтешь?

– Обязательно, но попозже, мне надо вернуться на рабочее место.

– Он осветитель, без него никак, – скривила рот в скептической улыбке Аня, но и ее реплика, и гримаса остались без внимания.

– Ты будешь тут до какого времени? – спросил Женя.

– Не знаю. А ты?

– Пока Чаплин не скажет: «Все свободны».

– Мы никуда не торопимся, тоже можем посидеть до конца рабочего дня.

– Вот уж нет! – взвилась Аня. И этот ее вопль нельзя было проигнорировать. – Сейчас я позвоню Абзалу и скажу, что мы не можем обедать на студии, где травят людей. Думаю, он пригласит нас в ресторан. Только во французский я больше не хочу. Мне больше итальянская кухня нравится.