Текст книги "Письмо из ниоткуда"

Он намыл ласточку, украсил шарами и припарковал подальше от мусорки.

– Наташенька, ау!

Никто ему не ответил. В ванной или кухне, решил Ромчик. Вечерами Наташа из дома не выходила, просиживала часами у телевизора. Ей стали нравиться бесконечные сериалы и музыкальные передачи. Еще она начала рисовать. Брала пастельные мелки, альбом и создавала какие-то абстракции. Ромчик, желая поддержать ее увлечение, звал ее на пленэр, но Наташа брала идеи не извне. Она даже вид из окна ни разу не зарисовала. Прекрасный, некогда любимый. И все реже забиралась на подоконник, чтобы полюбоваться бескрайним небом и золотыми куполами…

Она не видела их, только помойку? И не верила звездам, которые падали, но не исполняли желаний?

Ромчик сбросил куртку (вспотел от волнения) и собрался отправиться на поиски любимой, как вдруг увидел на журнальном столике записку. Белый лист, вырванный из альбома, был согнут и поставлен. На нем пастельным мелком коричневого цвета написано: «Нет больше НАС, есть только ТЫ и Я. И я хочу, чтоб ты ушел. Даю тебе три дня на сборы, это время поживу за городом. Не ищи меня. Просто исчезни из моей жизни. Ключи оставь под ковриком!»

Он схватил листок, чтобы перевернуть его и увидеть постскриптум. Нет, он не ждал, что в нем будут слова: «Я тебя разыграла» или что-то в этом роде. На такие темы не шутят…

Но и не расстаются с любимыми так сухо. А Ромчик не сомневался в том, что Наташино чувство живо. Не иссякает оно так быстро!

На обороте ничего не было. Но под сложенным листом пряталось кое-что…

Это была половинка сердца на тонкой цепочке. Ромина половинка сердца.

Он сгреб лист, скомкал его. Серебряную побрякушку тоже схватил и сунул в карман вместе с посланием. Забыв о куртке, помчался во двор. Там стал срывать с машины шарики. Они взмывали вверх, и это раздражало. Тогда Ромчик начал лопать их, пугая звуками голубей. Те разлетались, и на фоне золотых куполов носились птицы, шары и первые желтые листья, поднятые ветром.

Конечно же, он не послушался Наташу и отправился на ее поиски. В этом ему мог помочь только Генрих.

– Я не знаю, где она, – сразу же сказал он. Даже вопроса не дождался.

– Не ври.

– Клянусь. Наташа знала, что ты через меня будешь ее искать, и ничего мне не рассказала. Попросила только через три дня явиться в коммуналку, взять из-под коврика ключ и проверить, съехал ли ты.

– А если нет?

– Она вернется в город только после этого.

– Если тебе дали поручение, значит, и новый номер. – Старый она отключила.

– Сама позвонит. На рабочий.

Ромчик достал из кармана скомканный альбомный лист. Разгладил его на коленях.

– Она не сказала, куда делись МЫ? Почему теперь только она и я.

– Настолько личное я с ней не обсуждаю.

– Это и плохо! – вскричал он. – В смысле надо с кем-то обсуждать пережитое. Лучше со мной, но, если она не может, с мамой, сестрой, другом… Психотерапевтом, наконец! Я предлагал ей обратиться за помощью. Готов был вместе на терапию ходить… Но она ответила категорическим отказом. – Ромчик швырнул Наташино послание в урну. Промазал. Пришлось поднимать. – Когда нужно, послушаться, пойти за мной, как коза на веревочке… Что уставился? Да, сравнение не лучшее, но она вела себя и не как робот, хотя мне так казалось первое время. Она была не бездушной, но послушной до тошноты. Когда я пытался ее отвлечь и развлечь, шла за мной, щипала травку, блеяла что-то в ответ на мои разумные слова…

– Наташенька пережила страшное событие, не суди ее строго.

– Я тоже потерял ребенка! И чуть не потерял ее! Я имею право судить.

– Нет.

– Это еще почему?

– У тебя еще будут дети, а у нее нет.

Роман растерянно смотрел на Генриха. Тот понуро молчал.

– Сказал «а», говори «б».

– Ты знал, да?

– О чем?

– Об операции, после которой Наташенька осталась без матки и яичников. Все удалили, Ромчик! Но спасли. А она не знает, как теперь жить, понимаешь? Не чувствует себя полноценной. – Генрих поднял на него глаза. Он вновь вернулся к очкам, потому что от линз краснели глаза, и посмотрел на Ромку через толстые стекла со странным выражением. На миг тому показалось, что в них сверкнула ненависть. – И ты еще свое: «Мы родим еще кучу ребятишек!» Помню я, как ты успокаивал ее, когда она расплакалась, выкидывая снимки УЗИ. Между прочим, доктор Врангель сразу увидел патологию плода. Наташе можно было вовремя сделать аборт, и тогда она осталась бы здоровой…

– А говоришь, она с тобой личным не делилась?

– Не она – доктор это сделал. Папе пришлось сказать, что Наташенька моя женщина, иначе не пристроили бы ее. Поэтому я знаю о ее горе.

– Если б я знал, то чушь бы не нес. И вел бы себя с ней иначе. Не сможет родить – не надо, усыновим.

– Ваш идеальный мир рухнул, это совершенно точно. В Наташином понимании он традиционный: вы двое, ваши дети, страсть, гармония, доверие. Но этого уже не будет. Даже если ты уверишь ее в том, что для тебя главное она, Наташенька не поверит. Она будет сомневаться не столько в тебе, сколько в себе, и все разрушит. Как ей кажется, лучше это сделать сейчас. – Он снял очки и стал их протирать. Привычка, от которой не избавиться. – Этого она мне тоже не говорила. Просто я ее чувствую…

Ромчик тогда оскорбился. Почему Наташа откровенно не поговорила с ним? Это нечестно…

Он выкинул половинку сердца в реку, собрал вещи и выехал из квартиры. Три дня пожил у родителей, два в гараже, где чинили его машину. Когда она стала более или менее надежной, уехал в Москву. Начинать жизнь надо было с нового места. В Нижнем его уже ничего не держало!

И все же Ромчик ждал, когда Наташа одумается. Он написал ей письмо, очень проникновенное, а не такое сухое и грубое, какое оставила она. В Нижний он регулярно наведывался, благо на машине ехать всего шесть часов. Но проведывал он родных, и только. Наташенька знала и его новый адрес, и телефон (а если бы и не прочла то письмо, то могла спросить у его мамы или сестры), и если бы захотела, то связалась с ним. Ромчик так и написал ей: «Передумаешь, просто позвони и скажи «привет!».

Почти год прошел с расставания. Дела шли в гору. Ромчик и с долгами расплатился, и маме стиралку и посудомойку подарил, и впервые съездил на море. Один-одинешенек. Он катался по побережью, останавливаясь в понравившихся местах, ел фрукты, пил вино и… Представлял, что рядом с ним Наташенька. Он как будто немного тронулся умом, но, возможно, просто очень много пил. А еще изнывал без секса, но не мог заняться им ни с кем. Как говорили в их дворовой компании, перешел на ручное управление.

Из Крыма он поехал сразу в Нижний, миновав поворот на Москву. Завалился домой с корзиной, в ней фрукты, специи, орехи. Была и бутылочка вина, но ее Рома втихаря передал маме, чтоб батя не увидел. Пусть с Ларисой выпьет выдержанную «Массандру» из заводских погребов на какой-нибудь праздник. Сестра как раз в гости пришла. Да не одна, а с маленьким сынишкой. Были у нее проблемы одно время. Не с тем мужиком связалась, в темную историю вляпалась, чуть не села из-за него, но смогла выкарабкаться. Теперь замужем за ментом (кто бы мог подумать!), в декрете сидит.

– Как ты? – спросила Лариса, с улыбкой наблюдая за тем, как брат нянчится с ее сыном.

Они когда-то были очень дружны. Родители работали в сменах, батя еще и куролесил, и дети были предоставлены сами себе. Лариса, как старшая, за Ромчиком присматривала. Разница всего два года, но какой она казалась ему взрослой. Лариса уже в школе училась, а он еще в сад ходил. И сестра его забирала. Обычно пораньше. И они вдвоем ехали на метро к вокзалу. Там было так интересно! И сытно. На привокзальной площади и ларьки с пирожками, и бабушки с овощами-фруктами с огорода, и холодильники с мороженым. А через дорогу – диковинный «Макдональдс» и настоящий торговый муравейник, в котором каждая десятая палатка – едальня. Симпатичным чистеньким ребятам со славянской внешностью угощение перепадало постоянно. Но, если жвачку или шоколадку давали, Лариса в карман прятала. Перепродадут. А пирожок или яблочко съесть можно. Было у них и любимое заведение. Называлось «Магнолия». Там подавали вкуснейшие мини-пиццы и, если ребята покупали одну, вторую им давали бесплатно…

Об этом времени Ромчик вспоминал всегда, когда ругался с Ларисой. Они отдалились друг от друга в подростковом возрасте, стали почти чужими. Потом начали враждовать. Рома считал, что его сестра катится по наклонной. В лицо называл ее отбросом. Та плевала ему в лицо. За такое не зазорно и бабе втащить. Но Ромка прощал ей это в память о тех временах, кода они, держась за руки, бродили по торговым рядам, среди ворья, наркоманов, бандитов – всего того сброда, что стекался на привокзальную площадь. Среди цыганят-попрошаек, готовых отмутузить конкурентов. Среди ментов, что только делали вид, что следят за порядком. Их окружала опасность, но Ромчик был спокоен, ведь его за руку держала сестра. С ней ему было все нипочем!

– Так как ты? – повторила вопрос Лариса. Они уже несколько лет отлично общались. Все благодаря Наташеньке, она помирила их.

– Хорошо. Я же рассказывал. – Он отчитался о поездке на море и продемонстрировал фотографии.

– Или ты не в курсе?

– Чего?

– Наташа замуж выходит.

– Моя Наташа? – переспросил он. Мало ли какая – имя распространенное.

– Уже не твоя, получается.

– За кого?

– Не знаю, мы не общаемся. Но сестра мужа работает в свадебном салоне на Покровке, она мне сказала, что Наташа заходила выбирать платье. С сестрой Полей. И они торопились, потому что торжество уже на следующей неделе…

Ромчик тут же встал, передал ребенка матери и пошел к выходу.

– Куда ты? – крикнула Лариса.

– Съезжу к другу. Давно его не видел.

– Только глупостей не натвори!

А он именно это и запланировал – сотворить глупость. Иначе говоря, отмудохать Генриха.

Ромчик подъехал к проходной предприятия, на котором тот работал. Дождался, когда бывший друг выйдет, и посигналил. Генрих напрягся, увидев водителя «бумера», но все же подошел.

– Садись, подброшу.

– Я на своей. – И махнул в сторону стоянки авто.

– А ты все равно садись.

Но Генрих мотнул головой. Тогда Роме пришлось выйти, схватить того за шею и чуть встряхнуть.

– Прости, что не сказал, – пискнул тот. – Я смалодушничал…

Бить его Рома не собирался, но сам не заметил, как распустил руки. То были оплеухи, но обидные. И Генрих впервые решил дать отпор. Сжав кулак, он долбанул Рому по лицу. Слабый нос тут же «заплакал». Кровь закапала, заливая футболку. Схватившись за ноздри одной рукой, второй Ромчик двинул Генриха под дых. Раз, другой. Когда тот осел, схватил за шкирку и затолкал-таки в машину.

Сам тоже сел, но сначала достал из бардачка салфетки.

– Ну, рассказывай, – прогнусавил Ромчик, сунув в каждую ноздрю по затычке.

– Свадьба в следующую субботу.

– Дождался? Поздравляю!

– Меня-то с чем? – Он снял очки, чтобы проверить, не сломаны ли. Но те просто погнулись.

– Ты и Наташенька станете мужем и женой.

– Она не за меня выходит. Но спасибо за то, что допустил эту мысль.

– Нет? Тогда за что ты прощения просил?

– Я же сказал, за малодушие. Нужно было позвонить тебе еще тогда, когда она о помолвке объявила. Но я надеялся, все расстроится, ан нет… И заявление подали, и банкетный зал заказали.

– Кто он?

– Не знаю. Лично не знаком. Взрослый какой-то мужик. Не старый – именно взрослый. За тридцать. Разведенный. Поленька говорит, классный. И очень Наташу любит.

– А она его?

– Наверное, тоже, раз замуж выходит. Не по залету же…

Ромчик вышел из машины, чтобы выкинуть пропитавшиеся кровью тампоны в урну. Генрих тоже покинул ее.

– Ты мне, кажется, ребро сломал, – сказал он, схватившись за бок.

– Не выдумывай. Ты получил по брюшку всего-навсего.

– Уезжай из города, Ромчик. Пока не натворил беды.

– В твоих советах нуждаюсь.

– Я их тебе и не давал никогда. Сейчас впервые.

– Ты вообще когда-нибудь считал меня другом?

Генрих молчал.

– А врагом? Их, как говорят, надо держать еще ближе, чем друзей.

– Слишком много на себя берешь, Ромчик. Ты был когда-то помехой, а теперь… Никто! Вали в свою Москву, чтобы я забыл о твоем существовании. И ты о моем забудь.

Он так и сделал… Свалил в тот же день. В «своей» Москве нашел новую квартиру, работу, продал «бумер» и пригласил на свидание официантку из любимого кафе. Он начал новую жизнь!

Глава 3

Она вытряхнула из кармана деньги, пересчитала их. Тринадцать лари. По нынешнему курсу это меньше четырехсот рублей или четырех долларов. Негусто, но на три дня Алисе хватит. Ест она мало, воду пьет из-под крана, благо она в Тбилиси не только безопасная, но и вкусная, а вина совсем не пьет. За свой счет точно! Угощают, не отказывается от бокала-другого, но на излишества деньги не тратит по убеждению.

Уже пять месяцев как Алиса живет в Тбилиси. Приехала в Грузию из родного Екатеринбурга к друзьям на недельку, но осталась если не навсегда, то надолго. Гостеприимством не злоупотребляла, через двадцать дней переместилась в гостиницу (тогда у нее еще были деньги), потом нашла компанию, и вшестером они сняли трешку. Так бы и жили в ней, но хозяйка выселила беспокойных жильцов. Пьяных дебошей они не устраивали, оргий тем более, но могли всю ночь играть на гитарах, барабанах, петь, читать стихи, просто играть в ассоциации, но с хохотом и воплями. «Лучше бы оргии устраивали!» – поджав губы, сказала хозяйка, когда выяснила, чем именно занимаются ее жильцы, на которых жалуются соседи.

Компания распалась. Алиса с Гогеном сняли комнату. Он был художником, пытался рисовать портреты на Руставели, но его быстро погнали местные мазилы (именно так он их называл). То, что начиналось как страстный роман, быстро переросло в дружбу, но с сексом, а Гоген познакомился с Мананой, взрослой армянкой, владеющей кафе, где он взялся расписать стену. Художник забрался под крылышко новой возлюбленной, позабыв обо всех обязательствах. Он не только съехал, но и не отдал свою долю арендной платы, а хуже всего, прихватил с собой единственную ценность Алисы – золотой браслет, купленный ими на блошином рынке Тбилиси в качестве подарка ей на день рождения. Да, вскладчину, но для нее, а не для толстой Мананы, на ее руке он и смотреться не будет, но какая разница? Гоген преподнесет его в знак своей любви и наплетет что-нибудь романтическое. Брехать у него получалось даже лучше, чем рисовать.

Месяц Алиса мыкалась по богемным знакомым, спала то с кем-то валетом, то на полу, а когда смогла хоть немного заработать, сняла крохотную комнату в аварийном доме. В ней водились тараканы, полы были погрызены мышами, а нужник находился на улице. И все равно Алиса радовалась. Кровать, вполне удобная и широкая, есть раковина, чайник, черно-белый телевизор, который ловит всего один канал, но он детский. Алиса любила засыпать под мультики, американские, французские, русские и все переведенные на грузинский. Просыпаясь, она заваривал себе чай в гигантской чашке с лилиями и попивала его под раскидистым каштаном во дворике, называемом итальянским. В эти минуты она была безгранично счастлива, поскольку ни о чем не думала. Такую установку она себе дала – ни о чем не думать сразу после пробуждения. Алиса сделала себе такой подарок – утро безмятежности. Он денег не стоит, но радует многократно.

– Через две ночи выселяться, – вслух проговорила она и тяжко вздохнула. Был день, и появлялись мрачные мысли. – Если я не заработаю денежку, то скоро буду ночевать на улице.

Она действительно рассматривала этот вариант. Ночи уже нехолодные, можно перекантоваться в любом итальянском дворике. В них много полуразвалившихся балкончиков, на которых стоят старые диваны, если постелить под себя полотенце, рюкзак сунуть под голову, накрыться курткой, то есть шанс выспаться. Главное, чтобы ее не заметил никто из жильцов. Добрые начнут зазывать к себе, а Алиса хотела еще немного побыть в одиночестве, а злые вызовут патруль. Она не наркоманка и не пьяница, у нее в порядке документы, но депортировать ее все равно могут, а на родину она возвращаться не может…

Не просто же так бежала с одним рюкзаком!

В животе у Алисы заурчало. Она не ела со вчерашнего дня, но не из-за экономии. Просто не хотелось! Вечер она провела в компании потрясающих людей, которым читала стихи. Ей рукоплескали и подносили коньяк. От него она тоже отказывалась, поскольку и без допинга была на подъеме. Жаль, потрясающие люди были проездом в Тбилиси и Алиса вынуждена была с ними расстаться сразу после полуночи. Она проводила их на вокзал и махала им вслед сорванной с головы косынкой. А возвращаясь домой, сочиняла новое стихотворение о расставании. Оно было главной темой ее поэзии.

Алиса сгребла деньги и сунула их обратно в карман. Все до последней монеточки. Все свое ношу с собой – это про нее. В котомке документы, тетрадка со стихами, карандаш, чтобы их записывать, таблетки от аллергии и вся наличка. Сейчас ее так мало, что можно и в кармане таскать.

Живот снова заурчал. Громче и протяжнее. Примерно с таким звуком, что издает старый кран в ее комнатушке, прежде чем дать воде политься. Алиса заторопилась и уже через минуту стояла возле палатки с традиционной грузинской выпечкой. Взяв хачапури с сыром и лобиани с фасолью, она вгрызлась в тот пирог, что подали первым. Божественно пахнущий, свежий, тающий во рту, он был так хорош, что Алиса глотала его, почти не жуя. Слопав половину, сделала над собой усилие и приостановилась. Нужно сесть и поесть нормально.

– Вкусно? – услышала она мужской голос и подняла глаза. Молодой мужчина, который к ней обращался, явно был туристом. – Вы с таким аппетитом едите…

Алиса в ответ кивнула. Она была очень дружелюбной, разговорчивой, контактной, но не со всеми. Исключением являлись молодые мужчины славянской внешности, что бродили в одиночку по улочкам Тбилиси. Кто-то из таких мог ее преследовать.

– С фасолью? – не отставал он. Алиса глянула на начинку и вновь кивнула. Выпечка с сыром ей нравилась больше всего, но она стоила на два лари дороже, потому она купила и любимый хачапури, и дешевый лобиани.

– Вчера вы были более разговорчивы, – хмыкнул незнакомец. На щеке у него была ямочка. Одна и на правой. А длинная челка спадала на левую. В целом образ получался гротескный. И все же молодой человек был симпатичным. Ласковые карие глаза, крупный нос, улыбчивый рот, растрепанные светлые волосы.

– Мы знакомы? – подивилась Алиса. Она запомнила бы этого парня, была в нем какая-то богемная небрежность. Легкая, естественная. И порода. Алиса предположила, что он рос в среде творческой интеллигенции и сейчас, скорее всего, близок к искусству, но тому, что приносит доход. Режиссер рекламы или успешный тревел-блогер.

– Я видел вас у бань. Вы читали стихи. По мне, красивые, но я не разбираюсь в поэзии.

– Нет?

– Я из рабоче-крестьянской семьи. Деды и бабки из деревень понаехали в город Горький, чтобы строить автомобильный завод, родители работали там же. В нашем доме если и были книги, то американские детективы.

– И в них вы разбираетесь?

– Тоже нет. Я не люблю читать. – Он широко улыбнулся. Рот потянула за собой ямочка. Ребенком он мог бы сниматься в «Ералаше». – Давайте знакомиться, я Роман.

– Алиса. – Она уже не опасалась своего нового знакомца, но представилась ненастоящим именем. Тут, в Грузии, она для всех была Алисой.

– Давайте посидим где-нибудь? Я не могу на ходу есть.

– Вон лавочка. – Она указала на нее.

– Может, лучше в кафе зайдем? Поедим нормально, вина выпьем.

Она колебалась, но недолго:

– Я знаю хорошее местечко неподалеку.

– Ведите. Я вчера много где был, но мало что помню. Только вас…

– Поэтов? – зачем-то уточнила она, прекрасно понимая, что Роман имеет в виду конкретно ее. – Предлагаю на «ты» перейти.

– Отлично. Не люблю официоз. И как давно ты, Алиса, переехала в Тбилиси?

– А что? – настороженно спросила она.

– Если это секрет, не говори. Так даже интереснее. Будешь для меня таинственной незнакомкой.

Алиса улыбнулась ему. Хорошо, что не настаивает на своем. И ведет себя непринужденно. О таких обычно говорят: легкий в общении человек. Алиса тянулась к подобным, но и им она не доверяла.

– Я сюда без обратного билета прилетел, – сообщил Рома, когда они зашли в небольшое помещение, наполненное ароматом свежей выпечки. Половину его занимала дровяная печь. – И без особой цели. Но думаю задержаться в Грузии, потому что, кроме Тбилиси, ничего не видел. Посоветуешь, куда съездить?

– В Кахетию. Я ездила в Телави, и город мне так понравился, что захотелось остаться.

– Почему же вернулась в Тбилиси?

«Тут легче выживать», – чуть было не ляпнула она, но вовремя прикусила язык.

– Я была с друзьями, куда они, туда и я.

К их столику подошла миловидная женщина в летах, принесла меню. Оно оказалось на грузинском.

– Нетуристическое место, – пояснила Алиса. – Для своих.

– Тут картинки есть, разберемся. – Рома взял ламинированный лист и приступил к выбору. – Я буду хачапури по-мегрельски и салат с грецким орехом. А ты?

– Хинкали жареные. Сейчас ими пахнет.

– Аромат дивный. Дашь попробовать штучку? Хотя не надо, сделаем иначе… – Роман подал знак женщине, что обслуживала столики и, скорее всего, владела заведением. – Мы хотим попробовать все, – сообщил ей Рома. – Каждое блюдо. Это можно организовать?

– Конечно, дорогой.

– Отлично. Можно по мере готовности. Но сначала вино. Какое порекомендуете?

– Чачу. Как аперитив. Потом принесу вам кахетинского.

– Вы оттуда родом? Я как раз собираюсь в Телави…

И принялся болтать с женщиной, а Алиса отправилась в туалет. Там она вымыла руки, затем посмотрела на свое отражение. Не сказать, что дурнушка, но и привлекательной не выглядит. Личико с кулачок, на нем выделяются когда-то вытатуированные брови, поверх которых выросли светлые волоски. Два дождевых червя, зарывшиеся в песке, так это выглядит со стороны. Прически нет. От слова «совсем». Красивые, чуть вьющиеся волосы не уложены, просто помыты, и то пару дней назад. Еще и одета Алиса черт знает как: в мятую юбку до пола, бесформенную рубаху, жилетку стеганую. Странно, что Рома обратил на нее внимание. Как женщина она его точно не могла привлечь, значит, понравились стихи? Даже не разбираясь в поэзии, можно чувствовать настроение и откликаться ему. Он производит впечатление эмпатичного человека. И если Алиса на его счет не обманывается, у них может что-то получиться…

Кто бы знал, как ей нужен надежный друг!

…В дверь неожиданно постучали. Алиса быстро вытерла руки и отодвинула щеколду. На пороге стоял Рома.

– Тут один туалет, – сказал он. – А у меня вот. – И показал на глаза, из которых лились слезы.

– Что с тобой случилось?

– Просыпал перец, а потом почесался. – Он зашел в уборную, склонился над раковиной и стал промывать глаз. Чтобы не смущать его, Алиса вернулась за столик. К ней тут же подошла хозяйка с подносом. На нем лаваш, соусы и две стопки чачи.

– Что с твоим парнем? – спросила она.

– Перец рассыпал, и он в глаз попал.

– Разве? – И глянула на набор для специй, в котором все баночки были полны. – А мне показалось, его что-то расстроило.

– Например?

– Ему сообщение пришло. Прочитал и лицом потемнел. Уж не умер ли кто?

– Он возвращается, – бросила Алиса, увидев Романа. Глаза его были сухими, а рот улыбался. Взял себя в руки или просто умылся и хозяйка ресторанчика ошиблась в своих догадках?

– А вот и аперитив, – бодро проговорил он и поднял свою стопку. – За знакомство?

Они чокнулись и выпили. Рома одним махом, а Алиса только пригубила. Она не любила крепкие напитки, а чача еще и пахла резко. К счастью, им принесли еще и тархун, и она переключилась на него. Лимонады в Грузии были исключительными. Как говорили приятели, родившиеся в СССР, со вкусом детства.

– Ты живешь в районе Сололаки? – спросил Рома, оторвав от лаваша кусок и макнув его в сацебели.

– Пока да.

– Соседи, получается. В гостинице или квартиру снимаешь?

– Комнату.

– За сколько, если не секрет? – Она озвучила сумму. – Разве такие цены бывают? Это же почти даром.

– Больше моя халупа не стоит. Но она мне нравится, уютная. И соседей мало. Если не считать тараканов и мышей, конечно.

– Все еще водятся?

– В малых количествах, но да. С ними не борется никто, вот и размножаются, но уходят туда, где сытнее

– Но они не беспокойные соседи, да? – улыбнулся Рома.

– И что важно, тихие. Мне они не мешают. А то в итальянских двориках обычно шум-гам, а у нас спокойно. – Она не заметила, как разболталась. Наверное, глоток чачи ей язык развязал. – Дом расселили еще при Саакашвили, но не целиком. Остались пожилая мать, Карина Иосифовна, с великовозрастным сыном, названным в четь деда. Она библиотекарь на пенсии, он тунеядец.

– Клинья к тебе подбивал?

– Нет. Я бедная и ему неинтересна. – Алиса налила себе еще тархуна. Сейчас ей хотелось только пить, но она решила наедаться впрок, поэтому ждала свои жареные хинкали. – Есть еще старик-музыкант, доживающий свой век в доме предков. Он не выходит, зато часто играет возле окна на фортепиано.

– Комнату тебе сдает библиотекарша?

– Мне и еще одному мужчине. Мы с ним на одной площадке живем, но я его всего несколько раз видела. Он солидный, хорошо одетый, странно, что обитает в аварийном доме. Хотя, возможно, он снимает комнату не для жилья, а как склад. Она большая и с решетками на окнах. Там когда-то жилконтора располагалась.

– Молодой?

– Нет, в возрасте. Он уже был, когда я заехала. Вижу редко, но, как ключами гремит, слышу. Коридор длинный, пустой, поэтому гулкий. В нем как раз мыши и шуршат.

В кармане Романа затренькал мобильный. Достав его, он глянул на экран и нахмурился.

– Извини, я отойду, – бросил он и поднялся из-за стола. Через несколько секунд скрылся за входной дверью.

Тут и хинкали подоспели. Румяные, пышущие жаром, ароматные, они так и просились в рот. Алиса схватила одно за «пипку» и положила себе на тарелку. Пусть скорее остывает, а то она слюной захлебнется. Пока же можно вина пригубить. Молодое, кисленькое, холодное, оно легко пилось. Но Алиса уже знала, как оно коварно. Вроде как компот, а в ноги так дает, что из-за стола буквально выползаешь. Но настроение при этом замечательное и очень хочется петь. Алису с первого грузинского застолья выносили! Хорошо, что пировали в квартире у друзей, и ее просто уложили на диван. Но на нем она не отключилась, как можно было бы ожидать, а приняла удобную позу и начала горланить «Сулико».

Сделав несколько глотков вина, она принялась за хинкали. Подув, откусила бочок. Бульон брызнул в рот, обжег язык. Нужно было еще немного подождать, но Алиса не утерпела, и вот результат.

– Мацони полей, – подсказала хозяйка кафе, представившаяся тетей Беллой. Алиса так и сделала. – Вкусно?

– Ум отъешь, – ответила она и взяла еще одно хинкали. Уже с сыром сулугуни, а не с говядиной.

– Сама леплю. По семейному рецепту. – В каждой грузинской семье был такой, но Алиса особой разницы между хинкали, подаваемыми в домах и ресторанах Тбилиси, не видела. Все вкусные!

– В России таких не поешь.

– Еще бы, – фыркнула женщина. – Не сбежал кавалер? – спросила она, подлив в фужер еще вина. – Что-то долго нет.

– Я надеюсь, – пробормотала Алиса.

Денег, чтобы расплатиться за обед, у нее не было. И занять их не у кого! Ее нынешние приятели такие же голодранцы, как и она. А друзья, к которым она, собственно, приехала, уже сменили место жительства и теперь обитали в Черногории. С ними Алиса познакомилась в Интернете. Было время, когда у нее имелись только виртуальные друзья. Хорошо, что оно прошло!

– Вернулся наконец! – услышала она голос тети Беллы. – Еда остывает, девушка скучает.

– Прошу прощения у девушки, а еде я остыть не дам. – Он схватил хинкали и куснул его снизу. Сок брызнул, залив его руку. Фарш шмякнулся на стол.

– Кто ж так ест? – сокрушенно покачала головой женщина, после чего удалилась на кухню, чтобы забрать с раздачи очередное блюдо.

– Ты хорошо знаешь город? – спросил Рома, съев второе хинкали. Опять неправильно, но уже аккуратно.

– Прилично.

– И у тебя тут полно друзей-приятелей. – Это уже было утверждение. – Местные среди них есть?

– В основном они. Я даже грузинский немного выучила благодаря им. Читать не могу, но хорошо понимаю разговорную речь.

– Поможешь мне? Не бесплатно, разумеется. – Рома поднял бокал с вином и, отсалютовав им Алисе, сделал несколько глотков. Судя по лицу, удовольствия не получил. Чача ему как будто понравилась больше.

– Чем помочь?

– Ко мне сейчас друг летит, к вечеру будет в Тбилиси, и завтра мы займемся поисками человека. Без помощника не справимся.

– Не лучше ли вам договориться с кем-то из местных?

– Меня тут уже дважды облапошили. При обмене денег и покупке сыра на мини-рынке. Не хочу сказать, что все тбилисцы хитрецы и обманщики, но мне везет именно на таких. Ты же тут почти своя… но и наша. – Роман поставил фужер и разбавил недопитое вино лимонадом. Получившейся бурдой стал запивать овощной салат с ядреным красным луком. – Что скажешь, Алиса?

– Можешь на меня рассчитывать.

– Обсудим оплату?

– Дашь сколько не жалко. Я бы даром помогала, но не в моем положении от денег отказываться.

Алиса говорила спокойно, но в душе ликовала. Наконец у нее появилась возможность нормально заработать. Роман на жадину непохож, значит, отблагодарит как минимум сотней долларов. Алиса на эти деньги свою комнатушку еще на месяц продлит, и не придется ей на улице спать.

– Моего друга зовут Генрихом, – продолжил Роман. – Это он звонил только что. Мы с ним несколько лет не общались, и я, возможно, буду испытывать некоторую неловкость при встрече с ним. Это еще одна причина, почему я обратился к тебе, – будешь моей группой поддержки.

– Не подумала бы, что ты в ней нуждаешься.

– Я сам себе удивляюсь. – Роман помялся. – Но мне еще не приходилось возобновлять общение с человеком, которому я набил морду.

– Он точно твой друг?

– Я считал его таковым. Но мы рассорились, подрались… – Он тяжко вздохнул. – Точнее, я Генриху навалял. Он ботан, а я бывший гопник. У него не было шансов против меня.

– А вы снова не сцепитесь? – подозрительно спросила Алиса.

– Точно нет. Даже если он захочет дать мне в морду, я позволю ему сделать это.

Роман оторвался от салата, но только для того, чтобы взяться за другое блюдо – чкмерули. Алиса же больше есть не могла. Ей хватило четырех хинкали. Но то, что останется от трапезы, она намеревалась забрать с собой. Местные так никогда не делали – не принято. Но туристы, особенно европейские, научили их хотя бы не кривиться при виде того, как недоеденные блюда складываются в контейнеры и выносятся из ресторана.

– Хочешь еще чачи? – спросил Рома.

– Нет, с меня хватит. Чаю выпью.

– Я накачу. – Он сделал знак тете Белле. – Ты не подумай, что я алкаш, просто на меня Тбилиси странно действует. Мне в этом городе и плохо, и хорошо одновременно. Столько эмоций, и они такие разные, что хочется затуманить мозг.