Текст книги "Стерва на десерт"

Вторник.
К чему приводит разгильдяйство

На следующий день я пришла на работу с 2-ух минутным опозданием, что уже было чем-то из ряда вон выходящим, обычно я никогда не опаздываю. Попила чаю, сделала макияж, повздыхала, запинала фантик под коврик, чтоб никто не увидел, как я свинничаю. Опять повздыхала и, наконец, дождалась всех остальных.

Сначала в комнату влетела Маруся. Повертя попочкой, пропрыгала к своему столу. Следом вошла Эмма Петровна, бывшая учительница, единственная, кого в нашем демократичном коллективе величают по отчеству. За ней две Марины, одна пухленькая хохотушка, вторая сухопарая и серьезная, последнюю мы чаще называли Марьей, в честь сказочной искусницы, наша от вымышленной по части рукоделия не только не отставала, но могла бы и посоперничать.

Последней в комнату вплыла Княжна. Вообще-то звали ее Леной, и титулованной особой она вряд ли была даже в прошлых своих воплощениях, но Ленка не желала в это верить категорически.

– Может, у меня дед был графом? – горячилась она, когда мы начинали подсмеиваться над ее аристократическими манерами. – А почему бы нет? А? Или князем?

– А, может, Великим князем? Или Императором? – тут мы принимались потешаться над ее ветвистым генеалогическим древом, естественно, вымышленным.

– Может, и так. А в прошлой жизни я вообще была английской королевой! И таких как вы … На галеры! – по-монарши горячилась она, потом, успокоившись, окатывала нас холодным презрением и грациозно стряхивала пепел со своей дешевой сигареты.

Мы не обижались, Ленка была очень милым и безобидным человеком, а всплески раздражения и монаршей спесивости от неустроенности и безденежья.

Вообще мы жили дружно, но скучно. И помещение, в котором мы обитались 8 часов в день 5 раз в неделю было соответственным – плохо освещенным, сырым, холодным. Мы, конечно, пытались его как-то облагородить: Эмма Петровна притащила из соседней комнаты розан, Марья связала салфеточки, Маринка и с Княжной надраили ручки и чайник, Маруся завесила стены плакатами с красивыми мужчинами, а я своими картинами. Но все это не сильно помогало. К тому же, от сырости отклеивались от стен мои акварели, от мрачности чах и ронял листья мне на стол розан, тускнели ручки, грязнились салфетки, и нам с Марусей никак не удавалось найти плакат с каким-нибудь полуобнаженным негром, а то все Малдеры да доктора из американской неотложки.

… Но я отвлеклась, а день тем временем был в самом разгаре, я бы даже сказала, достиг апогея, а именно обеда. Я уже, было, собралась поставить на плитку свою мисочку, как вдруг…

– Где карточки? – это шумела Княжна.

– У тебя на столе.

– Нет! Они были у меня на столе. Вчера. А теперь их нет! – И она грозно посмотрела на меня.

Я опустила очи долу, хотя карточки в глаза не видела.

– Ты выкинула? – продолжала вопрошать она.

– Не-а, – неуверенно оправдывалась я.

Вот так всегда! Все валят на меня.

Но уж если честно, валят обычно заслуженно. Что ж поделаешь, я жутко безалаберная, неорганизованная, неряшливая разгильдяйка, к тому же рассеянная. После меня вечно остаются грязные следы на дорожках, огрызки, крошки (говорят, благодаря им и мне все институтские тараканы кормятся в нашей комнате); и недостает нужных вещей: ручек, клавиш от калькулятора, документов. А куда я все это деваю, не знает никто, даже я сама.

– Куда дела карточки, Леля?

– Ленусик, зуб даю – не брала!

– Ты их так часто даешь, что можно подумать, у тебя их, как у акула, – съязвила Маруся.

У! Змеи! Я погрозила им кулаком и начала напяливать куртку.

– Куда? – хором заверещали «змеи».

– На помойку. Карточки искать, мусор-то из нашей урны уже там.

Никто меня не остановил – в одном мои коллеги были едины: маленькую свинью надо перевоспитывать, приучать к порядку и чистоте, пока она не превратилась в большую хрюшу.

Замечу, пока их старания ни к чему не привели.

Я вышла на улицу. Моросил дождь, а небо было как сгустившийся, застывший дым. Пахло то ли хлором, то ли пармиатом, но хрен редьки не слаще – и то и другое жуткая гадость.

В две секунды я продрогла, а волосы мои понуро повисли вдоль щек, и все из-за того, что ни зонта, ни платка я не взяла. Одно слово – разгильдяйка. Но не возвращаться же теперь, все равно прическа и настроение испорчены. Так что, запахнув поглубже пальто, я, вереща для бодрости духа, рванула через двор.

Мусорные бачки было недалеко, завернув за склады, я оказалась лицом к лицу, вернее, облезлому боку крайнего из них. Рыться в помойке я, естественно, не собиралась, я надеялась, что пропавшие документы могут быть где-то с краю, а не в той зловонной гуще, что мозолила мне глаза.

М-да. Пахло препротивно. Теперь к запаху химии примешивался смрад помойки.

Я встала на цыпочки. Окинула близоруким взором тошнотворный пейзаж. Коробки, бумаги, бутылки, картофельные очистки, рука… Стоп!

Рука? Белая человеческая конечность с чуть согнутой пятерней? Или обман никудышного зрения?

Я сделала шаг. Мой дорогущий ботинок ткнулся носом в подмоченную конфетную коробку, в других обстоятельствах я бы этого не пережила – мой внешний вид, единственное, к чему я отношусь трепетно – но тогда…

Я ошиблась! Это была не рука. А пара рук. А еще две ноги, голова и туловище. И все, не считая туловища, прикрытого рабочим халатом, да ступней ног, обутых в башмаки, мертвенно бледное, с голубоватым отливом.

До сих пор удивляюсь, как я тогда не упала без чувств. Наверное, остановило меня окружающее «великолепие». Я, как всякий художник, пусть и не признанный и даже не непрофессиональный, мигом представила себе композицию – прекрасная Леля в окружении отбросов, с картофельной шелухой на лбу, к тому же в соседстве с посиневшим трупом.

Короче, я осталась стоять. Вид, правда, имела бледный. И рот мой то открывался, то закрывался, как у глупого карася – это я боролась со спазмами в желудке.

Я победила! Вулкан внутри меня затих. Рот закрылся. Но лишь на мгновение, после которого я заверещала так, что копошащаяся у трупа крыса упала в обморок.

Все еще вторник
Я помогаю следствию

Приезда милиции я ожидала, сидя в кресле под розаном, окруженная запоздалой заботой и запахом валерианки. На сюсюканье подружек я не реагировала, как и на их любопытные мордочки – это я им мстила. Пусть помучаются, впредь будут знать, как меня перевоспитывать.

От шока я почти отошла – о пережитом ужасе напоминало только саднящее горло – у меня оказалась на удивление крепкая психика. Память, как выяснилось, была тоже ничего, потому что я смогла подетально восстановить в голове все нюансы увиденного.

Итак, на помойке я обнаружила труп пожилой женщины. Лежал он лицом вниз, на левом боку, руки его были вытянуты, ноги поджаты. Из живота жертвы торчала пластмассовая рукоятка.

– Жертвы? Вы так уверены, что ее убили? – Этот неуместный вопрос задал мне 15 минут спустя прибывший по вызову молодой опер, после того, как я поделилась с ним впечатлениями об увиденном.

– А вы считаете, что тетя Сима возомнила себя самураем и сделала себе харакири?

– Как-как?

– Харакири, если вам это слово в новинку…

– Что такое харакири, кстати, в Японии этот самурайский обычай называют совсем по другому – сэппуку, я знаю, мне хотелось бы услышать еще раз, как вы назвали жертву.

– Сима. Это уборщица наша. – После его вопросительного взгляда я пояснила. – Я ее по волосам узнала. Фиолетовым, как у Мальвины.

«Опер» укоризненно на меня посмотрел, и мне стало немного стыдно за свою остроту. А потом стыд прошел, в конце концов после такого шока я за себя не отвечаю.

Паренек прошелся по комнате. Развернулся, вид при этом имел сосредоточенный, но все равно не сильно внушительный. Как-то не могу я серьезно воспринимать своих ровесников в ответственных ролях. И вообще, какой-то он не солидный. Одет в джинсы и куртку, на голове кепочка (спасибо американцам, которые своими бейсболками испортили и так не очень хороший вкус наших мужиков), из-под кепочки русые локоночки, глаза голубенькие, наивные. Ну, чистый ангел!

Терпеть таких не могу. И я тоскливо покосилась на смуглые мужественные физиономоии наших настенных мужиков – Клуни, Бандераса и Иглесиаса младшего.

– И давно это Сима-Мальвина… – тут он порозовел и пристыженно опустил очи. – То есть гражданка Сима в НИИ работает?

– Это к отделу кадров.

– Ага. – Не очень вслушиваясь в мои слова протянул он, а потом так же задумчиво, не столько меня, сколько себя спросил. – И кому она могла помешать?

Я неопределенно пожала плечами, типа сами разбирайтесь. Ангелочек кивнул, сложил свой не понадобившийся блокнот и направился к двери. Моя последняя фраза настигла его уже на пороге.

– А, может, это наш туалетный маньяк?

Он обернулся, на его лице читалось недоумение.

– Кто?

– Вуайерист.

– Вуа – как?

– Вуайерист, – повторила я гордо. Вот так-то, господин всезнайка, мы не только про самураев знаем. – Он в туалетных кабинках прячется и ждет, когда какая-нибудь дама писать… – при этих словах его уши заполыхали, – простите, справлять нужду начнет.

– И что он тогда делает?

– Как что? Ловит кайф.

– И как долго?

– Да ему долго не дают, визжать начинают! – хохотнула я.

– Извините, я не точно сформулировал вопрос. Как давно вы впервые заметили его… хм… пристальное внимание?

– Давно. Года полтора.

– Вы считаете, что это он мог убить гражданку? – он заходил по комнате.

– Кто его, маньяка, знает.

– Он агрессивный?

– Что вы! Он у нас тихий.

– Тихий, говорите? – задавая этот вопрос, он остановился напротив моей акварели. Постоял, посмотрел. Ничего, видно, не понял, поэтому попытался рассмотреть ее получше. Придвинулся ближе и ткнулся своим дурацким козырьком в стену, после чего смутился и сел на стул.

– И скромный, как Гюльчатай. Ни разу нам своего личика не показал.

– Значит, личность его вам не известна?

– Так точно, – отрапортовала я, а потом как вскочу. – Послушайте! А вдруг тетя Сима его вычислила? Она была одной из самых рьяных охотниц за нашим маньяком!

– Хм… – Он ненадолго задумался, а потом буркнул. – Разберемся.

И тут в комнату ворвалась Маруся.

Маруся проскакала к своему столу, делая бедрами вращательные движения такой амплитуды, словно вертела халахуп, потом села на краешек стула и томно уставилась на паренька.

– Вы закончили? А то нам работать надо. – Это она врала, ей до работы никакого дела не было, просто Марусе было необходимо построить глазки юному Мегрэ. Как и любому мужчине, появляющемуся в поле ее досягаемости. Дело в том, что Маруся у нас страшная кокетка, хотя дальше кокетства она никогда не заходит, потому, как уже 13 лет живет в почти счастливом браке со своим мужем Алексеем.

– Да, я уже ухожу. – Ангелочек церемонно поклонился и попятился к двери.

– А как вас зовут? – вопрошала Маруся.

– Да я уже, собственно, представлялся…

– Николай Николаевич Геркулесов, – ответила за него ваша покорная слуга. – Младший опер уполномоченный, – делая упор на слове «младший», закончила я.

– Ко-о-о-ленька, – протянула Маруся, чем окончательно смутила парня. Так что из нашей комнаты он почти выбегал.

Когда мы остались одни, первое, что спросила Маруся, было:

– И как он тебе?

Я скривилась. Потом обессилено опустилась на кресло и с двух часовым опозданием потеряла сознание.

Среда
Пир во время чумы

Утро следующего дня началось со спора.

– Вам не кажется, что наше торжество надо перенести? – обратилась ко всем нам Эмма Петровна.

– Как? – испугались мы.

– Это же пир во время чумы. Наше веселье будет неуместным. В НИИ трагедия.

– А мы будем медленно и печально, – процитировал кто-то героя анекдота.

– В любом случае, я вынесу это на обсуждение всего коллектива. – Эмма Петровна знала, что в нашей комнате не найдется ни одной, кто бы добровольно отказался от вечеринки.

Сыр бор разгорелся из-за юбилея нашего отдела, которого мы с нетерпением ждали и к которому вот уже месяц готовились.

Конечно, мы все понимали, что Эмма Петровна права, и, быть может, согласились бы его перенести, (перенести, это все же не отменить) но все продукты у нас уже были закуплены, институтская столовая заказана и оплачена, не говоря уже о том, что половина женского коллектива отдела записана на сегодня в элитный парикмахерский салон.

До обеда ничего еще не было ясно. Но в час дня на всеобщем собрании решили торжество все же провести. Однако, строго было наказано громко песен не петь, не дебоширить и пить умеренно. Коллектив сделал вид, что так и сделает.

Итак, мы начали прихорашиваться.

Легче всех было Марусе и Марье – они пришли на работу с «укладкой». Труднее всего мне, ибо красиво причесать мои волосы почти невозможно. Когда-то у меня были шикарные локоны: длинные, до середины спины, темные, пышные. Всем они жутко нравились. Всем, кроме меня. Я всегда мечтала о прямых, как палки, волосах, а в последнее время еще и о «рваной» стрижке. А какая филировка на волнистых волосах? И вот уже год, как я их нещадно травлю перекисью, и, можно сказать, что они у меня стали прямыми, и у меня теперь долгожданная «рваная» стрижка, и даже предпочитаемый джентльменами блондинистый цвет. Волос, правда, стало в два раза меньше, но кого это волнует? Мне и джентльменам нравится. Слезы по моему утраченному великолепию льют только мои подруги да мама с бабушкой.

Когда мой жидкий «сассун» был зафиксирован воском и лаком, я преступила к макияжу. Краситься я люблю, особенно, когда не надо никуда спешить. Долго рисую глаза, брови, губы. Особенно тщательно накладываю румяна, ибо без них по бледности могу соперничать с Кентервильским приведением.

Потом я облачилась в длинное темно-зеленое платье из шифона, покрутилась перед зеркалом и с сожалением натянула под него чехол. Все ж просвечивающие сквозь шифон трусики «танго» выглядели немного вызывающе.

Мои товарки тоже собрались. Маруся кривлялась в центре комнаты, демонстрирую всем свою нежно-голубое платье с блестками; Маринка, более скромная, но такая же сверкающая сидела в кресле; вторая Маринка вся в облаке кружев разместилась рядом; Эмма Петровна в стальном костюме со снисходительной улыбкой следила за Марусиными кривляньями; а Княжна, с ног до головы в красном, (это ее любимый цвет, не иначе с тех времен, когда она была английской королевой и носила красную мантию) прилаживала на грудь камею из стекляруса.

Радио пропикало четыре раза. Окруженные облаком Марусиных духов, мы вошли в столовую.

Весь коллектив был уже в сборе – все 24 человека, мужчин и женщин поровну. Дамы, инженерши из соседней комнаты, ревностно осмотрели наши наряды и остались ими недовольны, как не крути, мы, хоть и были менее оплачиваемыми работниками, выглядели шикарнее их. Мужики же зацокали языками и втянули животы, а у кого их не было, сделали «грудь колесом», приосанились, словом. Вообще-то, сильная половина нашего отдела уступаете в численности слабой, (так, начальник, два электроника и два программиста) но на юбилей были приглашены еще несколько, из старого состава. Придумали это дамы из соседней комнаты, дабы было «каждой твари по паре».

С 15-ти минутным опозданием мы начали.

… Вечеринка была в самом разгаре, когда мне приспичило в уборную. Уже отзвучали торжественные речи, отгремели бодрые тосты, исчезли со стола почти все закуски, и даже первый пьяный уже успел уснуть за столом. Так что можно было смело отлучиться, не боясь пропустить что-либо интересное.

Было где-то около 7.

Я осторожно отлепила от себя нашего молодого программиста Сереженьку, бережно опустила его на стульчик. Идти одной не хотелось, поэтому я оглядела помещение, в надежде найти попутчика. Никто подходящий на глаза не попался – мои приятельницы были заняты: Маруся преданно заглядывала в глаза начальнику, Княжна курила в коридоре, Марины ели, Эмма Петровна беседовала с одним из бывших работников. Остальные 6 женщин плясали, а мужчин я в расчет не брала.

И я отправилась одна.

По коридору шла быстро, провожаемая задорным голосом Леонтьева, который хочет ИМЕТЬ и невесту и друга. В нашу эру повальной «голубизны» получается как-то двусмысленно. Ну да ладно!

Туалет встретил меня приятной чистотой и запахом освежителя. Кафельный пол блестел, он был еще влажным, видно, его только помыли. Я открыла дверь средней кабины (именно средней, потому что наш маньяк обычно ее и облюбовывал, так как из нее можно было подглядывать сразу в двух направлениях). Ожидаемого злодея не обнаружила, только сверкающий унитаз и пустое ведерко. На всякий случай решила осмотреть оставшиеся кабинки.

В первой тоже было пусто. Зато в последней… Когда я рывком распахнула дверь и увидела то, что увидела, мне показалось, что либо я сошла с ума, либо окружающий меня мир слетел с катушек.

Дежа вю! Я это уже видела!

На кафельном полу, скрючившись, лежала женщина. Тучная, одетая в неопрятный синий халат, из-под которого выбивалась шелковая комбинация. У ее поджатых колен алело густое кровяное пятно. Кровь была и на стенах, и на ободке унитаза, и на двери…

Я тихо осела и жалостно прошептала: «Помогите».

Вечер среды
«После бала»

Музыка стихла, стих и шум голосов, и вой сирен. Даже мотор милицейской «пятерки» работал как-то глухо. Я сидела на заднем сиденье машины, ничего не соображая. За рулем был незнакомый мне мужчина в форме, рядом со мной Геркулесов.

– Поехали? – обернулся к нам водитель. Геркулесов высунулся в форточку и вопросительно посмотрел на полного усатого мужика, кажется, старшего следователя. Тот махнул рукой и буркнул:

– Ладно, проводи, а то в обморок еще чего доброго брякнется. Но потом сразу в отделение.

Геркулесов кивнул с таким видом, будто ему доверили сопровождать Папу Римского и скомандовал «Трогай!»

– Прямо, вдоль трамвайной линии, – сказала я, стряхнув с себя оцепенение. – Пьяный дом, вторая арка.

– Все в порядке? – участливо осведомился Ко-о-о-ленька. Я зло зыркнула на него. Какой порядок! Если так пойдет, то в институте к концу месяца уборщиц не останется.

– Я имею в виду… Вы себя нормально…

– Нормально. – Я решительно повернулась к нему всем корпусом. – Вы его найдете?

– Ищем.

– Плохо ищите.

– Никаких улик, – развел руками Геркулесов.

– Даже отпечатков?

– Вот их как раз полно. Посчитайте, сколько женщин за день захаживают в уборную.

– Орудие убийства?

– Длинный острый предмет, предположительно нож, – затараторил он, потом замешкался, – не найден.

– Как не найден? А пластмассовая рукоятка, торчащая из живота тети Симы? Я сама лично видела, она была такая серенькая…

– Две рукоятки, – поправил меня Коленька. – Гражданку Савину убили секатором, которым она кусты подрезала. Она, видимо, пришла на помойку, чтобы ветки выбросить, поставила ведро, отложила секатор и рукавицы, тут-то ее убийца и настиг.

– Ясно, – уныло протянула я. – Значит, чем зарезали вторую женщину не известно?

– Длинным острым предметом, – как попугай повторил Геркулесов.

– Свидетели есть?

– Никаких. Разве что, вы.

– Мотивы?

– Отсутствуют.

– Связующие звенья между жертвами?

– Женщин объединяла только род деятельности.

– Что же получается? В нашем НИИ завелся уборщицененавистник?

– Скорее всего, профессия здесь не причем. Я думаю…– тут он запнулся, решая, видно, посвящать ли меня в свои размышления или нет. – Ну да ладно, слушайте. – Тут он вновь умолк, потом, воровато покосясь на водителя, зашептал, причем так тихо, что я еле-еле расслышала. – Первое убийство было совершено между 8 и 9-ю утра, это установлено экспертизой, сегодняшнее, как я могу судить, где-то около 6 вечера. А так как…

– … рабочий день у нас с 8 до 5, то укокошить он может либо уборщицу, либо диспетчера, либо «вахрушку».

– Не совсем так. Я бы сказал, удобнее «укокошить» именно уборщицу.

– Удобнее?

– А вы вот сами подумайте, – с огромным энтузиазмом принялся объяснять Геркулесов. – Рабочий день начинается в 8, но как я пронаблюдал, работники института к месту службы подгребают только к 8-20.

– Это в лучшем случае. Обычно же в половине девятого.

– Вот видите! – почему-то обрадовался он. – А потом пьют чай минут 40. И не отнекивайтесь. Я наблюдал. Специально ходил по НИИ с секундомером. Ни одной живой души до 9 часов в коридорах не появилось.

– Так уж и не одной? – усомнилась я.

– Лишь единожды из подсобки вышла женщина с большим бумажным пакетом и проследовала во двор.

– Уборщица?

– Уборщица, – довольно подтвердил Геркулесов, потом опомнился и продолжил уже более серьезно. – Так что убийца мог преспокойненько выйти из кабинета, никем не замеченный выйти во двор и притаиться за мусорным бачком, подстерегая жертву. – Тут он проследил за моим лицом и, увидев в нем немой вопрос, кивнул. – Знаю, о чем вы подумали. Я тоже сначала недоумевал, почему он был так уверен, что их никто не застанет. А потом, порасспросив коллег убитой, понял. Оказывается, тетя Сима всегда последней заканчивала уборку – она была медлительной, к тому же с больными ногами. Выходит, что убийца давно следил за женщинами, и вычислил, кого удобнее будет сделать своей жертвой.

– Ну а сегодня? – после долгих умозаключений, завершившихся полным согласием с Геркулесовым, спросила я. – Убить он мог кого угодно, меня, например, или Княжну…

– Кого?

– Вообще-то она не совсем княжна, скорее английская королева…

– Кто-кто? – Геркулесов уставился на меня с таким испугом, будто я только что на его глазах сошла с ума.

– Да не важно!

– Нет? – он еще минуты две недоверчиво на меня косился, потом, видно, мой осмысленный взгляд его успокоил, и он продолжил разговор. – Вас могли бы очень скоро хватиться – это раз, два – пьяные женщины обычно ходят в уборную парами, к тому же они непредсказуемы, а значит, более опасны, к тому же…

– А почему они не кричали? – не очень вежливо прервала стройную цепь его размышлений нетерпеливая собеседница, то есть я. – Ну, тетя Сима, понятно, кричи, не кричи, все равно ни до кого не докричишься, слишком далеко от помойки до корпуса, но сегодняшняя жертва?

– Если бы она и закричала, то и ее никто бы не услышал. Туалет находится на 3 этаже, а там в это время ни души, что до вахтера и диспетчера, то они были оглушены вашей музыкой.

– Вы сказали «если бы», это не спроста?

– Ага, – он был польщен тем, что я вслушиваюсь в каждое его слово. Мальчишка! – Я уверен, что жертва не кричала. Как я мог судить по ранам и положению тела, убийца подошел к женщине открыто, не таясь. Она обернулась, я бы даже сказал, повернулась всем корпусом, и он нанес ей точный удар в живот.

– Получается, она его знала и не боялась?

– Выходит, что так, – согласился он и добавил. – Что не удивительно, ведь убийца институтский, а вы друг друга знаете в лицо. Знаете?

Я не ответила, посчитав вопрос риторическим.

– Ну, хорошо, крика ее он не боялся. Но почему он не опасался, что его застукают. Знал же, что на 1-ом этаже пьянствуют, а значит, кому-то может приспичить в туалет.

И тут он так хитро на меня посмотрел.

– Вы чего щуритесь? – разозлилась я.

– Вы почему на 3-ий этаж пошли?

– А мне что надо было прямо не вставая со стула оправляться?

– Почему на 3-ий, а не на 2-ой? – он все еще щурился, но уже не так издевательски.

– Не знаю, – все еще не понимая, к чему он клонит, протянула я.

– Туалет на 3-ем этаже запирают в 16-45, как и все кабинеты в вашем НИИ. Мне, правда, не ясно, зачем…

– Чтоб кошки не ходили и не гадили. У нас там кафель финский.

– Ну вот! – обрадовался он. – В 5-30 уборщица забирает у диспетчера ключ от туалета и идет в нем порядок наводить. Так что, наш Икс знал, что кроме него и его жертвы на этаже никто не появится.

– А как же я?

– А вы, – он немного замялся, – вы меня, конечно, извините, сплошное недоразумение. Вы совершаете нелогичные поступки, один ваш поход на помойку чего стоит. А он очень педантичен, расчетлив. Он все продумал с точки зрения здравого смысла. У него даже в мыслях не было, что какая-то дама по ошибке поднимется на 3-ий вместо 2-ого. Я даже думаю, что вы создали ему кое-какие проблемы.

– Да? – удивилась я. Это он, по-моему, мне проблемы создает, а не я ему.

– Вы обнаружили жертву гораздо раньше, чем ему хотелось бы.

– А вы откуда знаете, как бы ему хотелось?

– Ну, подумайте сами, – он придвинулся ближе. – Вы бы как хотели: чтобы убитую вами женщину обнаружили сразу или через 12 часов?

– Я бы хотела, что бы ее вообще не обнаружили, поэтому я бы ее закопала, а пока бы вы ее искали, я бы уже на Канары смоталась. И убила бы я не беззвесную уборщицу, а миллионершу какую-нибудь, и сначала я бы ее ограбила! А уж потом…

– Ну хватит, хватит, – примирительно предложил Геркулесов.

– А вот будет знать, как меня с маньяком сравнивать! – все больше горячилась я. – А то разболтался! Его послушать, так я недоразумение, а какой-то психопат образец здравого смысла! Так вот знайте, не логично убивать несчастных уборщиц! Потому что смысла в этом никакого нет! – выкрикнула я фальцетом и устало замерла.

Геркулесов ласково погладил меня по рукаву, погладить по руке у него смелости не хватило. Я была ему благодарна за то, что он ни сколько не обиделся и, кажется, даже понял, что эта недолгая вспышка темперамента – не признак дурного нрава, а следствие пережитого стресса.

Я пришла в себя, высвободила свой рукав из его пальцев, и уже спокойно спросила:

– Значит, вы думаете, что в нашем НИИ орудует маньяк?

– Да, – горячо согласился он. Потом, опять понизив голос до шуршания автомобильных шин, добавил. – Вообще-то так считаю только я. Наш пахан… ну тот, которого вы сегодня видели, старший следователь Русов, он так не думает.

– А что он думает? Что двум уборщицам некий канадский миллионер оставил наследство, и их родственники, сговорившись, решили их порешить? – насмешливо осведомилась я. Мне теория Геркулесова показалась более чем перспективной. Кто же еще может резать уборщиц, если не серийный убийца-психопат.

– А думает он… – Начал, было петь, Коленька, да вовремя одумался. – О чем он думает, я вам сказать не могу. Сами понимаете, тайна следствия.

– Ладно, не говорите. Но знайте – я согласна с вами целиком и полностью, – проникновенно заверила я Геркулесова и продолжила выуживать у него сведения. – А, скажите, – я немного замялась, боясь смутить его, – жертвы были изнасилованы?

– Нет.

– Ни до, ни после?

– Вообще нет следов проникновения.

– Странно.

– И не говорите, – воскликнул он. – Ну и маньяки пошли!

– Импотенты, – фыркнула я, потом, еще чуть-чуть подумав, спросила. – Думаете это тот, кто подглядывает за нами в туалете?

– Я этого не исключаю.

– А я всегда считала вуайеристов безобидными.

– Вполне возможно, тот человек таился в кабинках не для того, чтобы получить удовольствие при созерцании ваших… М… Прелестей. Может, он подкарауливал жертву. А когда понял, что днем ни на кого напасть не удастся, решил проделать это в нерабочее время.

И вдруг меня осенило:

– Так мы можем спокойно его вычислить! Это кто-то из нашего отдела, ведь в институте, кроме нас, никого не было.

– В круг подозреваемых входят 26 человек.

– 26? – удивилась я.

– Вас 24, вахтерша и диспетчер.

– А не желаете сократить круг до 5?

– Почему до 5?

– Женщин надо исключить, это мужик, я чувствую.

– Я тоже так думаю, но совсем исключить… А почему до 5? Даже если это мужчина, их было 12.

– Бывшие работники не в счет. Они не имели допуска в институт до сегодняшнего дня. Первое убийство произошло в понедельник, помните?

– Помню. – Он был расстроен, как же, сам до этого не додумался.

Тем временем мы подкатили к подъезду моего дома. Водитель заглушил мотор, обернулся.

– Здесь?

– Да, спасибо. – На прощание я спросила у Геркулесова. – Значит, мы должны вычислить, кто из пятерых моих коллег является маньяком?

Он кивнул. Я вышла.

На том день и кончился.