Текст книги "Стерва на десерт"

Четверг.
Бесполезный дедуктивный метод

С тех пор, как я начала мимоходом находить потрошеные трупы, я стала самой популярной личностью в институте. Сразу я всем понадобилась, все захотели со мной дружить, каждая любопытная варвара теперь за счастье бы посчитала общение со мной. Еще меня зауважали, это уже за мою осведомленность о ходе расследования. Даже мои товарки теперь не смели учить меня жизни и тыкать носом в огрызки, оставленные мною на клавиатуре компьютера. Мне бы радоваться, но обстановочка к радости не располагала.

В нашей комнате на протяжении всего утра стояла унылая тишина. Мерно тикали часы, стучали друг о дружку Марьины спицы, за окном приглушенно грохотали трамваи. Никогда еще в нашей шумной обители не было так по-похоронному тихо. Обычно в ней стоял невообразимый гвалт и постоянно слышался смех. Главным шумопроизводителем была Маруся, которая если уж говорила, то так, что слышали люди за стенкой, если хохотала, то до колик, а уж если кричала, то дребезжали стекла и закладывало уши, словно в нашей комнате взлетел реактивный самолет. Княжна, опять же, отправляла нас на галеры очень экспрессивно, а Маринка, когда я ее выводила из себя, (делала я это по 5 раз на дню) громыхала ящиками и хлопала дверьми так сильно, что на стене качались мои поблекшие акварели.

Да и сама я человек довольно смешливый, шумный, а иногда и несносно шумный. Помню, в детстве мне за это сильно доставалось от мамы. Она, видите ли, родила дочь, чтобы ей гордится, а с такой девочкой (и она стучала пальцем по моему лбу) можно со стыда сгореть. То она орет, как резанная, на уроке физкультуры, то свистит на чтении, а что она творит, когда возвращается домой… После этих слов мама обычно замолкала, потому что ничего особенно отвратительного я дома не делала, так, побью какую-нибудь посуду, сломаю табуретку, поиздеваюсь над котом. Но ничего из ряда вон выходящего.

Правда один раз я сильно подмочила свою репутацию, побив на маминых глазах соседа по парте. Мальчиком он был жутко противным, глупым и злым, за это я ему и врезала по дороге из школы, но как на грех, в это время родительница моя стояла у окна и наблюдала, как ее милое чадо возвращается домой.

Матушка умильно следила, как я бегу по дорожке, помахивая портфелем, как весело подпрыгивают мои косички, как мило (ей показалось, что мило) я беседую с одноклассником… И вдруг как развернусь и как вмажу ему портфелем по хребту, а потом еще раз. Третий удар я нанести не успела, мама, вылетевшая из подъезда, как вездесущий Бэтмен, уволокла меня, отбивающуюся и норовящую хотя бы лягнуть противника, в дом.

Разве такое поведение достойно воспитанной девочки? – вопрошала мама, втащив меня, уже спокойную, в квартиру. Я честно отвечала, что если и не достойно, то приемлемо. Где это написано, что девочка, хоть бы даже и отличница, должна быть тихой, как мышка, и бессловесной, как арабская наложница.

После этого мы постоянно спорили на эту тему, но споры так ни к чему не привели: маму мои аргументы не делали лояльнее, а меня – ее наставления покладистее. Так мы провоевали до 10 класса. А в 10-ом, когда я единственная из 30-ти учеников принесла «неуд» по поведению, мама от меня отстала, и прекратила ходить на родительские собрания, дабы не сгореть от стыда прямо за партой. С тех пор мы стали жить без войн. Чем очень порадовали бабушку.

Но вернемся непосредственно к повествованию, а именно к унылому утру четверга, когда мы сидели в своей комнате и даром убивали время. Вернее, убивали его мои подружки, я же напрягала свои извилины, да так настойчиво, что мне даже показалось, будто моя черепная коробка начала потрескивать и искриться от напряжения. И довел меня до такого умственного напряга всего лишь один (но какой!) вопрос – кто из мужчин моего отдела является убийцей-маньяком.

Вроде, мужики все приличные, предсказуемые, добродушные. Милые ребята, одним словом. Но ведь кто-то из них все-таки укокошил двух уборщиц. Кто-то… Но кто?

Я решила проанализировать все имеющиеся в моем распоряжении сведения, подключить интуицию, врубить на полную воспетую сером Конон Дойлем дедукцию и вычислить маньяка. Для этого мне понадобилось уединение, и я уединилась под розаном. Удобно села, вытянула ноги, положила под бок подушечку. Конечно, мне не хватало камина, пледа и трубки, но уж чего нет, того нет. Я закрыла глаза и погрузилась в думы.

Итак, пятеро. Начальник, два программиста, два электроника. С кого начать? Пожалуй, с начальника.

Иван Львович Кузин был нашим руководителем на протяжении последних 5 лет. Ходой, высокий, аккуратно одетый, курящий и пьющий в меру. Лет ему было за 50. Он? Вряд ли. Тихий, спокойный человек, который даже поругать нас толком не может. Но педант и несусветный жадина. Из таких, про которых говорят «За копейку удавится».

Тут моя бурная фантазия не удержалась и выдала: Иван Львович пыряет уборщицу ножом за то, что она выбросила в урну его любимый десятилетней давности башмак (левый он потерял два года назад, когда возвращался в подпитии с работы, но оставшийся, пусть и не нужный, но еще хороший, не рваный выкинуть жадничал, думал – а вдруг когда пригодится). Картинка получилась жуткой, и не слишком правдоподобной, но кто знает, какие страсти бушуют в душе скряги и зануды Кузина.

Значит, начальника исключать не будем.

Дальше по табельному списку программист Зорин. Круглый, как шар, бородатый, кудревато-лохматый, умный до неприличия, и до неприличия странный. Странности у него две: (вернее, их гораздо больше, но другие как-то теряются на фоне основных) стоит ему выйти из-за компьютера, он тут же засыпает, в любом положении и при любом шуме – это первая; а вторая – когда он не спит и не работает, он поет. Ходит по коридору – поет, кушает – поет, в туалете, говорят, тоже поет. А так как на Лучано Поворотти он не тянет, не смотря даже на его внешнюю с ним схожесть, то, можете себе представить, как нас его странности достали.

Вот он, уж точно, не мог! Не верю я, что такой сонный соловей может совершить злодейство.

Потом я осеклась… А ведь мог. По крайней мере, возможность у него была. Я помню, как он пропал минут на 40. Все тогда сидели за столами, а он тихонько выскользнул из зала и пропал на долго. Что он делал в это время? Он не курит, звонить ему некому – семьи нет, по нужде сходить за 40 минут можно раз 15. Не уснул же он на унитазе! Хотя…

Дальше – программист Сереженька. Юный паренек, еще студент. Хрупкий, медлительный. Этот не мог не только потому, что ни за что не справился бы с жилистыми уборщицами, но и потому, что в тот вечер был смертельно пьян. Помню я, как он оседал после каждой стопки и клонил свою буйную головушку на плечи сидящих рядом с ним дам.

Не мог!

Или он претворялся? А сам был трезв и полон злых умыслов. Что же до его силы, то мало ли какие потенциалы скрывает его тщедушное тело.

Следующего кандидата я никак не могла рассматривать отдельно от его напарника и последнего из «черного» списка – господина Санина Сан Саныча. Итак, два электроника Санин и Манин были неразлучны и похожи друг на друга, больше чем две капли воды, ибо были внешне совершенно разными, но при этом все их путали. Манин Петя был помоложе, имел редеющую соломенную шевелюру, усы, как у Ватсона, и стройную фигуру. Санин же напротив был толст, очень мал ростом и черняв. Однако, что-то неуловимое делало их похожими (как нечто делает непохожими идентичных с первого взгляда близнецов). То ли мимика, то ли походка, то ли привычка смотреть не прямо в глаза, а как-то в сторону. Словом, я не знаю, как вам объяснить, вы просто мне поверьте.

Сначала пара Санин-Манин показалась мне совершенно бесперспективной. Я просто не могла представить, что один из них, бросив другого, помчится мочить невинных уборщиц, при этом так увлечется этим занятием, что забудет о своем близнеце по крайней мере на 15 минут. Не может такого быть! Санин и Манин даже в туалет ходили вместе, не то что на такое важное мероприятие, как убийство. А если верить следователю, убийца действует в одиночку.

Значит, не они. Или они? Один убивал, другой «на шухере» стоял. По этому никто и не застукал убийцу за его тошнотворным занятием.

Вот и выходит, что все пятеро очень даже могли… И даже выходит, что в нашем отделе одни подозрительные личности работают. А еще выходит, что у меня больное воображение, и что Шерлок Холмс может спать спокойно – я ни за что не смогу составить ему конкуренцию.

Вот на такой далеко не оптимистической ноте я и закончила свои дедуктивные изыскания. После чего обратила взор на приятельниц.

– Как настроение? – бодро молвила я.

– Норма-а-ально, – протянули они без всякого энтузиазма.

Я замолкла, не зная, что еще сказать. Пока подбирала не такой банальный, как предыдущий, вопрос, тишину нарушила Маринка.

– Смотрите, – вяло, совсем ни как обычно, проговорила она и ткнула пальчиком в мутное окно.

Так же нехотя мы проследили за движением ее перста.

– Чего там?

– Три незнакомых мужчинки.

Встрепенулась только Маруся, да и та скорее по привычке рефлексировать на все слова с корнем «муж».

– И куда они?

– К крыльцу идут, что-то с собой тащат. Большое.

– Труп? – хмыкнула Княжна, проявив несвойственный ей черный юмор.

К окошку подошла Марья, пронаблюдала, как незнакомцы вошли в здании института, и выдала:

– Это шабашники. Ремонт у нас на втором этаже делают.

– А, – разочарованно протянули мы. Теперь все, что не связанно с преступлениями, нас мало интересовало.

Хотя, как я успела заметить, двое из троицы внимания заслуживали. Один был брюнетом – как я люблю, правда, несколько полноватым – что я не люблю. Второй же был еще лучше: имел прекрасную фигуру и веселенькую мелированную стрижку. Эх, в другие, более спокойные, времена мы бы с Марусей, тесня друг друга, вывалились за дверь и, перепрыгивая через две ступеньки, понеслись бы на второй этаж. Там по нюху и Марусиному наитию отыскали бы помещение, в котором парни шабашат, а, найдя, жеманясь и хихикая, пригласили бы их испить чаю. Вот такие мы вертихвостки!

Но только не теперь. Теперь мы серьезные, почти угрюмые, и на мужчин, даже таких молодых-пригожих, не делаем стойку. Просто удивительно.

– Просто удивительно, – прочитала мои мысли Эмма Петровна. – Что это вы дамы таких гарных хлопцев проигнорировали?

– Не до этого сейчас, Эмма Петровна, – сурово ответила Маруся. – Не до баловства.

– Тебе бы вообще, дорогуша, баловаться пора прекратить. Не девочка ведь, 35 скоро стукнет, а все туда же, глазки бы парням строить.

– 35 не 50, можно и построить, – с ударением на слове «пятьдесят» протянула Маруся. Типа, нам до вашего полтинника еще жить и жить, не одному успеем голову вскружить.

– И тебе 50 будет, не волнуйся. А от привычек своих профурсеточных пора избавляться уже сейчас.

– Вы тут матом не ругайтесь, Эмма Петровна, – обиделась на незнакомое слово Маруся. – И не вам советы давать, вы в мужчинах ничего не смыслите…

– Это почему же? – возмутилась бывшая учительница. – Только потому, что я не была замужем?

– Конечно, – с чувством превосходства ответила Маруся.

– Е-рун-да! Вот Лелька тоже не была, а вы с открытыми ртами об ее любовных приключениях слушаете, да еще советов спрашиваете.

Ну вот. И до меня добрались! Я вжала голову в плечи и попыталась не дышать – авось, пронесет. Но, не пронесло.

– Лель, – возопила Маруся. – Ну, хоть ты скажи ей, что ваше поколение, от ихнего отличается, как, как, как… «Мурзилка» от «Плейбоя»!

– Брейк, господа, – я сделала попытку утихомирить спорщиц, но не тут-то было.

– Вам Эмма Петровна полагалось замуж девственницами выходить.

– Прекрати, Маруся, – предостерегла представительница поколения «Мурзилки». – Я пошлости не потерплю.

– Да вы даже от слова «секс» краснеете.

– Хватит! – прокричала Эмма Петровна, заливаясь краской.

– Секс, секс, секс!

– А ну прекратите! – прикрикнула я.

Все остальные с радостным любопытством молчали и ждали продолжения. Княжна даже шею вытянула, чтобы ничего не пропустить – как-никак таких стычек в нашей комнате еще не было.

– И «Камасутру», поди, не читали?

– Зато я читала Пастернака и Ахматову.

– А что такое презерватив вы знаете?

– Знаю.

– А видели?

– Видела.

– Может, и покупали даже?

– Да как ты…

– Замолчите! Обе! – гаркнула я.

Маруся закрыла рот, Эмма Петровна наоборот открыла, чтобы глотнуть воздуха. Остальные застыли в немом ожидании.

– А ты чего раскричалась? Командир нашлась, – зло зыркнула на меня Маруся, но, судя по всему, она уже поуспокоилась и начала приходить в себя. – Мы просто спорим. Да, Эмма Петровна?

– Дура ты, Маруся, – беззлобно выругалась ответчица.

– И вы дура, – радостно ответила Маруся. Она, видимо, уже раскаивалась. Вот такая она у нас, горячая, но отходчивая.

– Вот и ладненько! – обрадовалась я и, потирая руки, приготовилась испить чаю, но тут Эмма Петровна принялась за меня.

– А ты, Лелечка, зря с этими парнями не познакомилась.

– Я?

– Ну не я же, мне-то уже поздно. А вот тебе еще пока нет.

– Еще пока? Я что уже дряхлею?

– Нет, но скоро, лет эдак через 5, тебя будет тяготить одиночество. И ты выскочишь замуж за первого встречного, помяни мое слово.

– Но вы же не выскочили! – отбрыкивалась я.

– Потому что я не знала народной мудрости.

– Мужчина должен быть чуть получше обезьяны?

– Нет. – Эмма Петровна, выдержав длиннющую паузу, торжественно произнесла. – Плохенький хорошему дорожку торит.

– Что он с дорожкой делает, плохенький ваш, я не поняла? – заволновалась Маринка.

– Прокладывает, то есть. – Эмма Петровна по старой учительской привычку встала в стойку у стола. – Мне всегда мама говорила, пусть плохенький, но твой. Я фыркала, вот как ты, Леля, и все принца ждала. А зря! Сначала неказистый, потом получше, а там, глядишь и принц бы пожаловал. Начинать надо с малого, а потом по возрастающей. Они ведь мужики какие?

– Какие? – заинтересованно выпалила Маруся, хотя уж кто бы спрашивал, но только не эксперт по мужчинам, коим она только недавно отрекомендовалась.

– Приземленные. Мы, женщины, думаем как? Если нет достойного тебя мужчины, надо быть одной и ждать, когда достойный появится. А как рассуждают они? Раз одна – значит, некому не нужна. А раз некому, значит и мне. Что я хуже других?

– Я что-то не пойму… – начала, было, я, но Эмма Петровна остановила меня жестом и продолжила:

– Потом, не забывай, что мужчина охотник и забияка. Ему за женщину драться надо. Вспомни хотя бы оленей, которые из-за самки по весне рогами сталкиваются, или собак, или петухов. А с кем ему за тебя драться, коль ты одна одинешенька? Вот то-то и оно! – Эмма Петровна сделала глубокий, удовлетворенный вдох, после чего закончила свою эффектную речь словами. – По этому и говорят, что плохенький хорошему дорожку торит.

– Эмма Петровна, миленькая, да у меня столько этих плохеньких было, что если б они и впрямь что-то торили, то ко мне бы уже не дорожка вела, а трасса Е-95.

Все согласно закивали – знали, черти, как часто я связывалась с теми, кто этого был совсем не достоин. Даже Эмма Петровна глубокомысленно хмыкнула, отказавшись от дальнейшей дискуссии.

– Может, взбодримся, чайку попьем, – предложила Маринка.

Все оживились, захлопали ящиками, доставая свои бокалы и кружки. Маруся нежно вынула чайную пару немецкого фарфора, которой гордилась, как Брежнев своими геройскими звездами.

Княжна налила мне и себе по чашке (что в обычные дни делала только после долгих уговоров), сунула мне последний сухарик, поднесла свой бокал к губам, как вдруг…

Все еще четверг
SOS!

У-а-а! У-а-а! – раздалось оглушительное, надрывное, пронзительно-противное «уаканье» пожарной сигнализации.

– Что это? – охнула Эмма Петровна.

– Учебная тревога, наверное, – беспечно ответила Княжна и отхлебнула чай.

– Какая еще учебная! – вытаращилась Маруся. – Об учебной нас за неделю предупреждают. Это настоящая.

– О господи! – вторично охнула Эмма Петровна, после чего вскочила со стула и заметалась по комнате. – Надо спасаться! Девочки, хватаем личные вещи и бежим!

– Как бежим? – преградила путь перепуганной коллеге вездесущая Маруся. – Вы что забыли?

– Забыла, – прошептала Эмма Петровна, в ужасе прикрывая глаза. – Забыла. – Тут она рванула в кладовку и под оглушительный ор сигнализации начала вытряхивать из нее зеленые тюки. – Надевайте. Только быстро! Ну что же вы? – выкрикнула она, видя наше бездействие.

– Это противогазы что ли? – поинтересовалась Марья, подпинывая один из тюков.

– Да, да, – обрадовалась нашему прозрению Эмма Петровна. – Нам надо их надеть и эвакуироваться…

Мы переглянулись. Конечно, паниковать рано, (мы же не знаем масштабов пожара, может, у кого-то просто кипятильник задымился) тем более рано напяливать себе на лица резиновое, посыпанное тальком безобразие, но покинуть стены комнаты не мешает.

– Правда, пошли отсюда, – допив чай, решилась Княжна. – Может, домой пораньше сбежим.

– Как бы не так, – гаркнула Маруся. – Вы разве забыли, что мы члены противопожарной дружины?

– О-о, – застонали мы разом.

Дело в том, что наша чрезмерно активная Маруся умудрилась записать нас во все мыслимые комиссии и дружины. Мы и за соблюдением правил техники безопасности следим, и за зелеными насаждениями, и за тараканьим племенем наблюдаем, еще мы инспектируем территорию на предмет неубранного мусора, и собираем металлолом. Короче, благодаря Марусе у каждой из нас есть как минимум 4 разных повязки, 3 пилотки и две смены униформы, включающие в себя брюки, халат, фартук и еще какую-то мелкую дребедень неизменного синего цвета.

Знали бы вы, сколько раз мы пытались протестовать, когда начальник с хитрым прищуром сообщал нам о нашем членстве в новой комиссии, сколько раз грозились побить Марусю, с чьей легкой руки мы в этой самой комиссии и оказывались, но все без толку – начальник говорил, что ничего уже нельзя сделать, Маруся клятвенно заверяла, что больше так не будет, но по прошествии времени о своих зароках забывала и ввязывалась в новые авантюры, не забывая при этом втянуть в них и нас.

Членами противопожарной дружины мы стали совсем недавно. И членство наше ознаменовалось двумя событиями: первое – нам выдали зеленую форму, второе – плакаты с нашими фамилиями вывесили во всех коридорах НИИ. Так что теперь каждый нихлоровец знает, кто конкретно стоит на страже их противопожарной безопасности, и кто какими средствами за нее борется. Я, например, вывожу людей из здания, Княжна вызывает пожарных, Маринка работает с огнетушителем, а захапистая Маруся с песком и кошмой. Что такое «кошма» Маруся до последнего времени не знала, а напросилась с ней работать только потому, что ей слово понравилось. Когда же уразумела, что это кусок тряпки, которой сбивают пламя, жутко обиделась и даже попыталась выйти из дружины, мотивирую это тем, что ее обманом в нее заманили.

– Я думала, что «кошма» – это что-то вроде «кашпо» или «кашне», – верещала она, размахивая своими худенькими ручонками перед носом начальника.

– А зачем при пожаре горшок и шарф, ты не подумала? – резонно замечал начальник. – Кашпо на стену вешают, тебе с кошмой надо работать …

– Не буду я с тряпкой работать, – горячилась Маруся.

– Раньше надо было думать, а теперь ничего уж не поделаешь, – разводил руками Кузин.

Но и тут Маруся не сдалась без боя, с присущим только ей упорством она начала выклянчивать у Маринки огнетушитель, и та даже согласилась, но было поздно – плакаты-то уже на каждой стене, и как сказал Кузин «ничего уж не поделаешь».

Маруся сделала вид, что смирилась, а в одно прекрасное утро неожиданно выяснилось, что кошма со стенда чудесным образом испарилась. Кому понадобился кусок грубой тряпки, так и не выяснили, новую вешать не стали из боязни, что и ее сопрут, чем очень порадовали Марусю, которая и старую-то своровала с большим трудом.

– Ну что, голуба, – ехидно поинтересовалась Княжна у Маруси, —

с кошмой работать будем?

– Так нет ее, – невинно замигала своими огромными глазищами наша активистка.

– Найдем, – продолжала издеваться Ленка. – И про песочек не забудем. Да?

– Отстань, – огрызнулась Маруся и зашагала к выходу.

– Противогаз возьми! – громыхнула ей в след Эмма Петровна. – Противогаз-то!

Маруся развернулась, схватила в охапку первый попавшийся тюк, нацепила его себе на бок и вывалилась в коридор, громко бумцая тяжелым противогазом по своему костлявому бедру. Мы потянулись следом.

Коридор выглядел, как всегда – ни гари, ни дымы. Зато за дверью, разделяющей его и фойе, слышались истерические вопли и топот ног.

– Ну вот, как всегда мы самые последние, – с досадой прошептала Марья.

– А еще дружинницы, – подпела ей Княжна. – Мы же в авангарде должны быть. – Она ощутимо ткнула Марусю в бок. – Особенно ты, бригадирша.

– Сами виноваты, нечего было чай дуть, когда труба позвала, – отбрила оппонентку «бригадирша». – А теперь без лишних разговоров на борьбу с пожаром, шагом марш!

И мы, как послушные призывники, зашагали к двери.

Выйдя в фойе, первое, что увидели, так это груду огнетушителей, сваленных прямо на пол. Вид эта груда имела нарядный – огнетушители были ярко-красными, сверкающими – но бестолковый. Вокруг нее бегали взмыленные мужики, пинали алые емкости и матерились. Рядом, беспрестанно вереща, размахивала руками вахтерша. А из двери, разделяющей фойе и лестничный пролет, валил густой сизый дым.

– Это что за безобразие? – генеральским басом гаркнула Маруся.

– Пожар! – с новой силой заверещала вахтерша. – Горим!

– А почему не тушим? – возопила командирша, деловито растолкав мужиков, и вырвав из груды самый большой огнетушитель.

– Нечем, – доложил один из них, самый взмыленный и почему-то чумазый мужичек, по голосу идентифицированный, как наш начальник Кузин. – Ни один огнетушитель не работает.

Все закивали, потом Кузин опасливо выглянул на лестницу, принюхался, после чего доложил:

– Скоро догорит.

– Что, что догорит? – загалдели мы.

– Патентное бюро.

– И где оно у нас находится? – поинтересовалась Маруся.

– А вот как поднимешься, так сразу и оно. Первая дверь, – охотно пояснил Кузин.

– А точно догорит? – заволновалась я.

– Ну… Наверное, – замялся Кузин. – А что, думаете, нет?

– А вдруг перекинется? Там же бумаги кругом, стеллажи, пенеплен на стенах. Все это должно хорошо гореть.

– И что нам теперь делать? – проблеял один из мужиков.

– Тушить, – скомандовала Маруся.

– Но не работают же…

– Кошмой.

– Нет ее! Украли!

– Тогда песком, – сурово скомандовала Маруся, – Мужчины, бегом за ящиком и лопатами.

Представители сильного пола во главе с Кузиным ходко затрусили к противопожарному щиту.

– Пожарных вызвали? – прокричала им вслед Княжна.

– Нет, вроде, – обернулся один из мужчин, кажется, начальник монтажного цеха. – Или вызвали? – он ткнул Кузина в сутулую спину. – Вань, вызвали?

– Не знаю.

– А главного по технике безопасности?

– Мы хотели, но его нет. Он на городском собрании, читает доклад о соблюдении противопожарных норм.

– Вот олухи! – выругалась Княжна и заспешила к телефону.

Маруся тем временем сгоняла за припрятанной в кладовку кошмой, нацепила на моську противогаз, по-ленински вытянула руку, после чего прогудела:

– Г-у-у.

– Чего? – обалдела Маринка.

– Г-у-у.

– Гу. Как?

Маруся рывком сдернула с лица противогаз и рявкнула:

– За мной, говорю!

– А-а, – облегченно кивнула Маринка. – Понятно.

– Вперед! – воскликнула командирша еще более зычно, и первой ринулась на задымленную лестницу.

Пролет мы миновали с большим трудом, ибо видимость была нулевая, и мы постоянно спотыкались, налетали друг на друга, толкались, ругались, короче, вели себя как невоспитанные ежики в тумане.

Когда лестница была преодолена, мы, откашливаясь и потирая ушибленные локти, вывалились в коридор второго этажа. Там оказалось не так дымно (видимо, сквозняк выдувал чадный туман за дверь) и мы смогли обозреть почти все пространство. Оказалось, что дверь в искомый кабинет находится прямиком перед нашими слезящимися глазами. Дверь почему-то заперта, а из-под нее валит вязкий черный дым.

– Разойдись!!! – донеслось до нас из тумана.

Мы разошлись, вместе с нами к стеночкам прилипло еще несколько зевак, примчавшихся на пожар, как на шоу Жан-Мишеля Жара. Мы непонимающе переглядывались, недоумевая, кто же отдал дурацкий приказ. Ответ не заставил себя ждать. С гиканьем из тумана вынырнул уже знакомый вам Селейман Абрамович, пыхтя, пронесся по коридору, глухо врезался в дверь своим костлявым плечиком, охая и хрипя, отлетел на исходную, после чего повторил заход еще раз десять.

– И так уже 10 минут, – доверительно сообщила нам одна из любопытных дам. – Никак взломать не могут.

– А покрепче мужика в институте не нашлось? – разозлилась Княжна.

Кумушки синхронно пожали плечами, типа, мы-то тут причем. Княжна хотела еще что-то сказать, она даже глаза сузила и рот раскрыла, но тут из тумана вместо измочаленного Швейцера вывалилась крепкая пожилая мадама в цветастом платье и бросилась на дверь с таким душераздирающим воем, как неутешная вдова кидается на гроб любимого мужа.

– Погибла! А-а! Погибла, девочка моя! Сгорела, душенька! А-А! – заголосила она, молотя руками по запертой двери.

– Чего это она? – наморщила нос Княжна. – Психическая что ли?

– Нет, это Галина Ивановна, – тут же доложила одна из кумушек. – Начальница Патентного бюро.

– И что это меняет? – с сомнением протянула Ленка, следя за беснующейся мадамой. – Разве начальники не могут быть психическими?

– Там у нее Дуся осталась. Сгорела, наверное, уже.

– А кто такая Дуся? Кошка что ли?

– Бегония, – прыснув в кулачек, пояснила еще одна кумушка.

Тут дверь, уставшая сопротивляться натиску мощной начальничьей груди, охнула и со скрежетом распахнулась. Тут же из образовавшегося проема в коридор хлынул поток черного едкого дыма, заволакивая все вокруг. Кумушки с чихом разбежались, а мы, стражи противопожарной безопасности, ворвались внутрь.

Огонь уже завладел половиной кабинета. Пылали занавески, стулья. Стеллажи с вкусными для огня бумагами уже обуглись и только дымились. Пожар медленно, но верно подползал к дверям.

– Вперед! – пророкотала Маруся и первая бросилась на амбразуру.

Тушили мы долго. Так как пользовались только подручными средствами – ни песка, ни огнетушителей мы так и не дождались. Благо, в комнате, была раковина и куча емкостей, типа, кружек, тарелок, сахарниц. Вот из них мы и заливали беснующийся огонь. Еще топтали его ногами, сбивали уцелевшими ковриками. Но круче всех боролась с пожаром Маруся. Словно ангел возмездия, она носилась по кабинету, размахивая, как знаменем, своей кошмой, набрасывалась на языки пламени, била их, топтала, и вновь срывалась с места в поисках новых.

Когда пожар был почти потушен, (оставалось залить лишь отдельные костерочки) в комнату на метеорной скорости влетел Кузин. В его вытянутых руках алел огнетушитель.

– Нашел! – проорал он радостно, после чего нажал на рычаг.

С шипением и писком из раструба вылетела нестройная струя белой массы.

– Работает! – взвизгнул начальник. – Вот! – и он вновь нажал на рычаг.

Баллон в руках Кузина задрожал, забился, потом вылетел, упал, закружился волчком по комнате, и к-а-а-к плюнет пузырчатой пеной в потолок.

– Спасайся, кто может! – взвыла я, ныряя под стол.

– Мама! – пробасил Кузин и тоже бухнулся на пол.

Через 4 минуты, когда все содержимое баллона было выплеснуто на потолок, стены, почерневшее окно, наши испуганные физиономии, мы выбрались из укрытий. Обозрели разгромленную комнату. И ужаснулись. Пейзаж напоминал иллюстрацию к футуристическому боевику или фантастической утопии, типа, Земля после атомного взрыва. Представьте: выжженное пространство комнаты, закопченные стены, обугленный шнурок, свисающий с потолка, бывший некогда очень миленькой люстрой, по углам груды головешек, луж, грязных тряпок, и все это покрыто ляпушками потусторонне-белесой массы.

– Н-да, – только и сказал Кузин, окинув соколиным взглядом сей разгром.

Н-да, – закивали мы, утирая с лица подтаявшую пену. Больше ничего вымолвить мы не успели, так как в комнату, пошаркивая, вползла Галина Ивановна. Увидев, что стало с ее кабинетом, а пуще с ее Дусей (превратившейся в черный стручок) она зарыдала.

– Одни несчастья, одни несчастья на нас сваливаются. Да что же это! Сначала Кирилл Авангардович, потом Даша, а теперь Дуся. Да что же это!

Княжна, до сего момента с сочувствием поглядывающая на потерпевшую, скривилась и сквозь зубы прошептала, обращаясь к недавней своей осведомительнице, той самой, которая сообщила ей, кто такая Дуся.

– Авангард Кирилыч и Даша, тоже бегонии?

– Что вы! – всплеснула руками сплетница. – Даша, это та самая уборщица, ну та, которую убили в туалете.

– Да вы что? – охнула я, без приглашения влезая в разговор. – А какое она имеет отношение к Патентному бюро?

– Как какое? Она здесь работала.

– Но она же…

– Уборщицей она только подрабатывала, на пол ставки. А числилась она здесь, архивариусом, – с большим удовольствием докладывала кумушка, найдя в нашем лице благодарных слушателей. – Ее убили, вы, наверное, слышали…

– А Андеграунд Косматыч этот, его тоже убили? – охнула Княжна.

– Нет, он умер своей смертью год назад.

– Так чего же она про него сейчас вспоминает?

– Да так, к слову. Жалко же мужчину, не старый ведь был.

– А-а, – протянули мы неуверенно. Она бы еще своего деда вспомнила, которого фрицы в 43-ем убили.

Мы отошли от сплетницы, решив осмотреть помещение на предмет сохранности имущества.

– Все погорело, – констатировала Княжна, разворошив груду головешек.

– Все архивы, – всхлипнула истеричная Галина Ивановна. – Да что там архивы, все новые документы тоже. Ничего не осталось!

– Странно, – задумчиво проговорила я. – Я не пойму, где очаг возгорания. Все электроприборы выключены. Ни чайника, ни камина.

Я прошлась по комнате, остро всматриваясь в руины. Мне подумалось, что это явный поджог. Ведь не могло так полыхнуть из-за проводки. Значит, кто-то этот пожарчик организовал. Правда, не совсем ясно, зачем кому-то палить Патентное бюро. Неужто в нашем НИИ еще и пироман завелся?

Канистры не нашла, как не учуяла и запаха бензина или спирта, зато под столом обнаружила полуобгоревший спичечный коробок.

– Чей это? Не знаете? Не ваш? – Начальница протестующе замотала головой. – А почему дверь была заперта? – спросила я, оглядывая замок. – У вас же код, зачем вы еще и заперли ее.

– Я не запирала, – испугалась Галина Ивановна. – Я пошла в канцелярию чайку попить. Дверь захлопнула. И все.

– Но кто-то ее запер. Вернее, повернул колесико вот так. – И я продемонстрировала, как кто-то повернул колесико на замке. – Тогда можно просто захлопнуть дверь и тогда без ключа ее не откроешь.