Текст книги "Когда падают яблоки"

***

Вечером, когда Валя сообщила Павлу новость о том, что завтра он идет с ней вместе на работу, тот сначала просиял, но потом нахмурился.

– Я никогда не ходил к Любе в офис. Она как-то предлагала, чтобы я заехал на корпоратив, но дела помешали. Но меня могут узнать. Когда Люба… умерла, а Динка исчезла, все газеты пестрели их фотографиями, и мое фото тоже туда попало.

– Не узнают, мы тебя замаскируем. И за эти два года, по правде сказать, ты очень изменился. Да и кто там помнит фотографии из старых газет, – успокоила его Валя.

– Ты права, – невесело улыбнулся мужчина. – Я похудел килограмм на двадцать. Но убийца может меня узнать.

– Тем лучше – быстрее его вычислим. И работать ты будешь без оформления, бесплатно. Так что настоящую фамилию сообщать не обязательно.

– Бесплатно? – удивился Павел.

– Ага, – подтвердила Валя. – А если не будешь хорошо продавать продукцию «Дракона», то тебя могут выставить за дверь в любой момент.

Они сидели за барной стойкой в Пашиной комнате, мужчина пил вино, а Валя через трубочку потягивала вишневый сок. Она отставила стакан, соскользнула с высокого стула и, открыв шкаф, вытащила свитер с самой нижней полки. Через мгновение на свет показались велюровые штаны.

– Им лет сто! – взмолился Паша.

– Отлично, – обрадовалась Валя. – На нижние полки всегда перекочевывают самые задрипанные вещи.

– Свитер мне мама подарила, – обиделся мужчина.

– Сразу после школы?

– Почти, – улыбнулся он. – Я буду похож на бомжа.

– Ты будешь похож на человека, готового работать бесплатно. И вот еще, не брейся завтра.

– Я могу даже носки не менять, – предложил Павел.

– Это, пожалуй, лишнее, – Вале нравился его энтузиазм, из безжизненной развалюхи он на глазах превращался в того энергичного мужчину, которого любила Люба. Даже осанка стала лучше.

Павел натянул поверх рубашки серый свитер в бордовые ромбики, снял дорогие часы.

– Ну как?

Свитер болтался на нем как на вешалке.

– О! Я видела у тебя в кабинете такие забавные очки! Круглые, в пластиковой оправе.

– Серьезно? Где ты их нашла? Я их сто лет как потерял!

Валя задумалась на мгновение.

– Она лежат под папками во второй полке стола.

Повисла пауза. И девушка вдруг поняла, как это прозвучало.

– Постой, ты не думай, что я рылась в твоих вещах. Я иногда вижу пропавшие вещи.

– Да? Может, тогда скажешь, где я потерял обручальное кольцо?

Валя взяла Павла за руку, потерла безымянный палец, прикрыв глаза.

– Оно в машине, там, где водительское место. Ты поправлял коврик, он собрался в складку под педалями, и кольцо соскочило. Оно стало тебе велико.

Павел застыл, а потом стремительно вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся. На руке, сжимающей старые очки, тускло блестело кольцо.

– Это для чтения, на люди я в них не показываюсь, – смущенно признался Павел, показывая Вале очки. – Купил, когда случайно сел на нормальные очки, да так и не поменял. Они очень удобные… Спасибо. Спасибо за кольцо. И прости, что я подумал, будто ты…

Валя лишь отмахнулась.

– Кольцо сними. А то снова потеряешь. И лучше, если ты останешься в роли холостяка. Не надо будет придумывать лишнюю информацию о семье. Тебя наверняка будут расспрашивать о жизни и вообще…

– Послушай, – задумался Павел, – а вдруг ты сможешь так же увидеть, где сейчас Динка!

– Вряд ли, – засомневалась Валя. – Она выросла, сейчас ей четыре года, и она совсем другая, не такая, какой ты ее помнишь. Я не смогу увидеть четкий образ.

– Но все же! – загорелся Павел. – Давай попробуем!

Он схватил девушку за обе руки и притянул к себе. Валя закрыла глаза, чувствуя сухой жар его ладоней и учащенное дыхание над головой. Она постаралась расслабиться, пальцы кололо, закрытые веки жгло. Наконец, перед глазами появилась нечеткая картинка – деревья качаются на ветру, тянут к небу голые руки, по небу медленно ползет фиолетовая туча. Казалось, верхушки деревьев сейчас вспорют ее тяжелое брюхо. А потом ее словно вышвырнуло из образа. Валя отлетела от Павла и согнулась, хватая воздух ртом.

– Что случилось? – мужчина обеспокоенно наклонился к ней. – Ты в порядке?

Девушка открыла рот, пытаясь что-то сказать, а потом бросилась в туалет. Ее долго рвало, а Павел топтался перед дверью, не зная, как ей помочь. Валя вышла бледная, с зелеными кругами под глазами.

– Все нормально, – сказала она, усаживаясь назад на стул. – Просто люди – не вещи. Картинка подвижная. Меня как будто укачало. Хотя я никогда морской болезнью не страдала.

– Так ты что-то видела?

– Почти ничего. Деревья, тучи. Возможно, там, где сейчас Динка, скоро пойдет дождь, – ответила Валя.

Словно по команде в подоконник ударила четкая дробь дождевых капель. Павел вздрогнул и подошел к окну. Он поднял жалюзи, а потом повернулся к Вале.

– Она где-то рядом!

Девушке было больно смотреть на безумную надежду в его глазах.

– Все может быть, – сказала она. – Но дождь сейчас не только в подмосковье…

Виски у нее ломило, словно гроза сейчас начнется не на небе, а у нее в голове. Валя глубоко вдохнула, пытаясь побороть спазмы в желудке. Чувствовала она себя после этого эксперимента отвратительно.

– Я спать пойду.

– Спокойной ночи, – машинально произнес Павел. Он не заметил, как Валя вышла из комнаты. Все его внимание было приковано к небу. Вдруг черную глубину прорезало молнией, и Павел вздрогнул. Может быть, эту же молнию видела и его дочь.

***

Алла выключила будильник и подтянула колени к груди. Вставать не хотелось, жить в общем-то тоже. Уже несколько лет мир казался ей затянутым в грязный целлофан, и она не знала, как вернуть прежние краски. Иногда она видела себя со стороны. Вот интересная женщина слегка за тридцать собирается на работу, вот идет по парку, останавливаясь, чтобы стряхнуть листочки, нанизывающиеся на острые шпильки, вот ей делает комплимент случайный прохожий, а она равнодушно его благодарит и отворачивается с таким видом, что мужчина сразу понимает – ловить здесь нечего. На работе цифры складываются и отнимаются автоматически, будто без ее участия. И вся жизнь пролетает мимо, а она стоит на обочине в роли стороннего зрителя. Алла вошла в такой возраст, когда девичьи иллюзии остались позади. Она поняла, что никогда ей не влюбить в себя Джорджа Клуни, обожаемого по «Друзьям Оушена», не стать актрисой, как мечталось в детстве, да что там говорить – даже в отпуск следующим летом вряд ли удастся поехать дальше Турции. Можно было бы найти другую работу, с зарплатой повыше, но для этого надо действовать, что-то предпринимать, а хотелось лежать, поджав колени, наблюдая за облаками, проплывающими в окошке, задернутом тонкой занавеской.

Алла не могла точно сказать, когда ее жизнь сошла с колеи и свернула на дорогу, идущую по замкнутому кругу. Ей всегда казалось, что уж у нее-то все будет хорошо. Сначала Алла получила образование – и не какое-то там филологическое, а такое, которое всегда могло ее прокормить, и кого волнует, что цифры – скучное занятие, а на полке до сих пор пылятся блокноты с ее стихами, которые даже печатали в местной газете. Потом нашла работу, пусть не слишком высоко оплачиваемую, зато спокойную, и не надо тратить время на дорогу – офис в десяти минутах от квартирки, доставшейся от бабушки, можно прогуляться и подышать свежим воздухом, которого в Москве не купишь ни за какие деньги. Следующим пунктом плана было замужество, и одно время Алла даже думала, что нашла достойного кандидата – надежный, перспективный Николай варил по вечерам большую кастрюлю борща, ставил ее прямо на стол, наливал себе три черпака и клал две ложки сметаны. Пахло чесноком, окна маленькой кухоньки запотевали. Алла садилась напротив с салатом – берегла фигуру, а Николай опрокидывал рюмку водки, довольно крякал и уплетал две тарелки подряд. А она наблюдала, как шевелятся его уши – вверх-вниз в такт челюстям. Когда он откидывался на спинку стула, поглаживая живот по часовой стрелке, Алла мыла его тарелку, а Николай шел на диван к телевизору. Позже они ложились спать, один поцелуй в губы, один в шею, потрогать грудь, уши вверх-вниз, в такт движениям, времени уходило как раз как на две тарелки борща, потом он откатывался в сторону, бормотал «спокойной ночи» и засыпал.

Пару лет назад, когда Алла почти решилась выйти замуж за Николая, на работе появилась новая сотрудница – фэн-шуй был на волне популярности, мыло с китайскими иероглифами расходилось на ура, и директор взял второго бухгалтера. Они быстро подружились с рыжей зеленоглазой Любой, и как-то раз в кафешке, во время обеденного перерыва, Алла поинтересовалась ее мнением о грядущем замужестве, больше для проформы – и маме Николай нравился, и папе, да и сама она понимала – от добра добра не ищут, а годы идут, и второго такого надежного и перспективного может не подвернуться.

– Знаешь, Алла, – глядя прямо ей в глаза, сказала Люба. – Я не услышала ни слова о любви. А без любви сложно каждый день мыть посуду, доставать грязные носки из-под кровати, ложиться в одну постель… Ты хочешь прожить с этим человеком всю жизнь? Ты ведь сама знаешь ответ. Ты такая красивая, умная, необыкновенная женщина, неужели это все, чего ты достойна?

Алла немного опешила и сделала вид, что спешит на работу, хотя Лев Семенович не обращал внимания на опоздания. Но, возвращаясь с работы тем вечером, Алла поймала себя на том, что делает уже третий круг по парку. Домой, к надежному и перспективному, не хотелось до тошноты. Расставание вышло некрасивым. Николай орал, багровея под цвет любимого борща, разбил подаренный им же сервиз и ушел, хлопнув дверью, собрав все свои вещи, а заодно и телевизор, купленный пополам. Алла смела осколки, проветрила кухню и какое-то время чувствовала себя свободной птицей в реющем полете. Она пыталась сосредоточиться на карьере, но работа давно стала ей неинтересна. Она занимала вечера шейпингом и курсами английского языка, два раза в неделю ходила в бассейн и с удовольствием смотрела на отражение в зеркале, отмечая, что выглядит лучше, чем пять лет назад. Но чувство радости жизни так и не приходило. И тогда серенькая мыслишка крутилась в голове: а может, пусть бы ел свой борщ, ведь в целом человек неплохой, покупал апельсины, когда она простыла, и замуж звал. И было бы все как у людей.

***

Полное имя Эли было Жизель. Иногда девушка становилась перед длинным узким зеркалом, прячущимся на задней поверхности дверки шкафа, и пыталась найти хоть какое-то сходство между порхающей белой фигуркой с балетной сцены и собой – полной и неуклюжей. Сходства не было, хоть ты тресни. Эля знала, что своим появлением на свет она сломала жизнь матери – подающей большие надежды балерины. Когда впереди наконец-то замаячила роль примы, в том самом балете «Жизель», Виктория Заболотнева забеременела. Отца Эля видела нечасто, раз в месяц тот приносил Виктории деньги, неловко мялся у порога, гладил большой красной ладонью Элю по голове и исчезал – уходил к законной жене. Потом в обиход вошли пластиковые карточки, алименты стали поступать сразу на счет, и отец вовсе исчез из ее жизни, появившись в последний раз лишь на восемнадцатилетие дочери с нелепым плюшевым мишкой. Однажды Эля увидела отца по телевизору, тот сидел, одетый в черный костюм с галстуком, среди таких же похоронно серьезных мужчин, сосредоточенно слушающих одного из них, вещающего с трибуны.

– Казззёл, – сквозь зубы процедила мать и выключила телевизор.

Виктория не могла себе простить, что ее расчет оказался неверным. В любом случае она не должна была остаться в проигрыше. Она была почти уверена, что Петр Петрович Грищенков, совладелец крупной обувной фабрики и депутат, узнав о ее неожиданной беременности, сделает предложение. В самом деле, она куда больше подходила на роль его супруги, чем рыхлая и полная, похожая на него как брат-близнец Вера Павловна Грищенкова. Виктория получала радостное удовлетворение, отслеживая промахи соперницы – новая короткая стрижка сделала ту еще больше похожей на мужика, а в этой пятнистой юбке она вовсе смотрится как корова. Их дочери, Лада и Злата Грищенковы, посрамляя звучные имена, были такими же приземистыми, с невыразительными тусклыми глазками и валиками жира над поясами модных джинсов. «Я рожу ему сына, – думала Виктория, поглаживая пока еще плоский живот. – Он будет похож на меня, такой же энергичный и смелый. Или дочь, стройную, обаятельную девочку с ласковой улыбкой. И он уйдет от своего коровьего стада».

Виктория допускала и то, что Петр Петрович может не развестись. Но она намеревалась заставить его признать ребенка и выделить часть собственности: если не фабрику – с ней хлопот не оберешься, то хотя бы шале на Лазурном берегу, или дачу в Подмосковье, напоминающую дворец из диснеевских мультиков, или, ладно уж, пятикомнатную квартиру в центре, а также солидное денежное содержание. Но вероятность того, что ее любовник не уйдет из семьи, казалась ей небольшой. Она чувствовала полную власть над ним, когда он лежал в ее кровати, нескладный и некрасивый, как разжиревшая безволосая обезьяна, благоговейно трогающий красными ручищами ее точеную фигурку, хрупкую и совершенную, особенно на таком уродливом фоне.

Вышло все не так.

– Викусёныш, – недоумевал любовник, когда она сообщила ему о беременности. – Ты же уверяла меня, что предохраняешься. Я никогда не скрывал от тебя, что я семейный человек, и от Веры уходить не собираюсь.

«Ничего, – думала Виктория. – Когда он увидит ребеночка, хорошенького и миленького, не то, что его телушки, то растает». В роддоме ей принесли кулек, и она решила, что судьба издевается над ней. Девочка была вылитый папаша – пухлые щеки, лысая круглая голова, сонные маленькие глазки, даже ладошки оказались непропорционально большими и красными. Вика понадеялась, что со временем дочка перерастет младенческую пухлость и станет хоть чуть-чуть похожей на мать, и назвала ее экзотическим именем Жизель – аванс будущей грациозности и красоты. Но с каждым днем она убеждалась, что маленькая Эля даже отдаленно на нее не похожа. «Что ж, значит, будем выбивать содержание», – трезво оценила ситуацию молодая мать. Но и в этом ей не повезло. Оказалось, что и фабрика, и шале, и вся остальная собственность Петра Петровича записаны на его супругу и дочерей, с которыми он не собирался расставаться. Вика попробовала его шантажировать, пригрозив рассказать все жене, и, не добившись внятной реакции, набрала номер.

– Милочка, с вами он трахался, а не я, вот с ним и разбирайтесь, – ответил ей женский тягучий голос. – А мне ваше грязное белье ни к чему.

Петр, узнав о ее звонке, разбушевался. После того, как он испугал ее обещанием платить алименты с официальной зарплаты, которая составляла сущие копейки, Виктория присмирела, и в итоге они пришли к соглашению – Петр купил ей двухкомнатную квартирку в подмосковном городишке и добросовестно выплачивал каждый месяц сумму, равную минимальной заработной плате по стране. Для амбициозной и корыстной Вики это был плевок в душу. Она еще надеялась пробудить в Петре родительскую любовь и каждый раз к его приходу наряжала Элю как куклу: пышное платьице, яркий бант в редкие серые волосенки.

– Ну что ты как сонный бегемот, – тормошила она дочку. – Обнимешь папочку и поцелуешь, поняла?

Но Эля забивалась под вешалку и смотрела на приходящего папу злобным волчонком.

Вика пыталась вернуться в профессию, но больше чем роль в кордебалете ей предложить не могли. Сонмища молодых, стройных, нерожавших заполонили сцену, закрыв ей путь к славе.

– Это все из-за тебя, толстуха, – злобно бросала она дочери, возвращаясь домой и бессильно падая на обувной ящик в тесной прихожей. – Если бы не ты, моя фотография давно была бы на всех афишах!

В конце концов, Виктории надоело таскаться на электричках в Москву, и она уволилась из театра, устроившись инструктором по фитнесу. Пять раз в неделю она ходила в спортзал ближайшей школы, где по вечерам собирались толстые домохозяйки и под ее руководством вяло махали ногами. Когда Эле исполнилось восемнадцать, денежные поступления от отца прекратились. Скромные доходы фитнес-инструктора полностью уходили на нужды Виктории, и Эле, на тот момент студентке экономического факультета, пришлось выходить на работу. Она перевелась на заочное и устроилась менеджером по продажам в «Дракон и Черепеха».

Виктория, выпроводив дочь на работу, ложилась на диван и смотрела сериалы про красивую жизнь, чувствуя в груди глухую злобу. Это она должна жить в красивом особняке, небрежно раздавать указания служанкам и менять туалеты трижды в день. Вечером, когда Эля возвращалась домой с продуктами, купленными по заранее составленному матерью списку, она заставала одну и ту же картину. Вика танцевала в зале у большого зеркала, прямая спина, плечи разведены, тщательно прокрашенные светлые волосы зачесаны в строгий пучок, на лице толстый слой грима. Мать отводила руку в сторону, изящно округляя длинные пальцы, склонялась поникшим цветком, грациозно выпрямлялась, кружилась на месте, прикрыв глаза, из которых по белой пудре пролегали серые дорожки от слез.

– Поди прочь, – устало говорила Виктория, якобы только что заметив дочь, – мое проклятье. Ты поставила крест и на моей карьере, и на личной жизни.

Эля пыталась добиться материнской любви, выполняя все поручения и приказы, жадно ловя каждый ее взгляд и случайно брошенное слово. Но со временем поняла, что это безнадежно. Виктория никогда никого не любила, кроме самой себя.

– Посмотри на себя, – говорила она дочери. – Кто тебя полюбит, такую страшную?

Эля плакала, а мать устало потирала виски.

– Ты пойми, я говорю это для твоего же блага, может, возьмешься за ум и похудеешь хоть немного. Тощая корова – не газель, но все же… Кто еще скажет тебе правду, если не мать? И не забудь заплатить за квартиру, когда будешь идти с работы. Кстати, вот тебе список продуктов, только салат выбирай свежий, хрустящий, а не вялое недоразумение вроде тебя.

Эля чувствовала, что у нее нет больше сил. Мать пила ее энергию, как вампир кровь. Два года назад девушке показалось, что у нее появился шанс изменить жизнь. Новая сотрудница – жизнерадостная рыжеволосая Люба, заметив ее депрессивное состояние, участливо расспросила о ее проблемах и, протянув платок разревевшейся девушке, предложила одолжить крупную сумму денег.

– Съедешь от матери, – приказала она, – как только найдешь съемную квартиру. Отдашь, когда сможешь.

На следующий день Эля взяла протянутую ей пачку зеленых купюр, замирая от щедрого жеста чужого ей человека. Она долго пересчитывала бумажки, запершись у себя в комнате, не веря, что перед ней приоткрылись двери в другую жизнь. Конечно, придется искать подработку, и поначалу будет тяжело, но девушка чувствовала, будто стремительный весенний ветер распахнул форточку и ворвался в ее жизнь, обещая перемены. Она спрятала деньги в старую куклу, открутив пластиковую голову с облезлыми остатками синтетических кудрей. Раньше она складывала туда детские секретики – красивый камушек, найденный на улице, засушенную гвоздику, подаренную еще в школе на восьмое марта соседом по парте, счастливый автобусный билетик. На следующий вечер, зайдя в квартиру после работы, она увидела вместо старого телевизора широкий плазменный экран, еле уместившийся на тумбочке. Денег в кукле не оказалось.

– А что, – Виктория лежала на диване в новом шелковом халате, расписанном драконами, – можешь ты хоть раз сделать нормальный подарок матери?

И все осталось по-прежнему: работа, дом, истерики Виктории, даже деньги отдавать не пришлось…

***

Игорь в бесстыдной наготе развалился на измятой кровати, застеленной фиолетовым бельем, и лениво наблюдал за одевающейся девушкой.

– Поможешь застегнуть? – девушка кокетливо изогнулась, подставляя ему спину и придерживая бюстгальтер.

– Я снимаю белье, а не надеваю, – Игорь потянулся к ней и жадно сжал ладонями грудь.

Девушка выскользнула и вопросительно на него посмотрела.

– Да, мне завтра рано вставать, ты права, – Игорь снова откинулся на подушки. – Делу время, потехе час.

Девушка застегнула лифчик под грудью, потом перекрутила его застежкой назад и натянула лямки на плечи. Игорь лениво подмечал детали: вверху, под юбкой, на колготах стрелка, Леночка, кажется, так ее зовут, остановила ее капелькой прозрачного лака, темные корни выбеленных волос давно пора осветлить, а бровям хорошо бы придать хоть какую-то форму. Заметив, что Лена уже оделась и тянет время, прихорашиваясь у зеркала, Игорь встал и демонстративно направился в прихожую. Там он помог ей надеть легкую курточку и, открыв входную дверь, шлепнул девушку пониже спины. Она потянулась за поцелуем, и Игорь нехотя чмокнул ее в нос.

– Я позвоню тебе, зая, – пообещал он.

Закрыв дверь, Игорь полюбовался собой перед зеркалом: он напряг мышцы, повернулся боком, потом потренировал мимику – серьезный мужчина с непроницаемым лицом, мачо с обжигающим взглядом, а вот простой паренек с открытой улыбкой. Улыбка не давалась ему какое-то время, и он старательно растягивал губы, щуря глаза, пока не остался доволен. Затем плюхнулся в кресло перед компьютером и открыл блог в живом журнале. Он создал новый пост и быстро написал: «Номер 98. Лена. 168—58—19. Крашеная блондинка, второй размер. Во время оргазма таращит глаза как бешеный филин. Особые приметы…» Он задумался, а потом с раздражением напечатал: «дура дурой». Игорь пролистал блог. В новых сообщениях ничего особенного, все как всегда: проклятия со стороны дам, оскорбленных его циничным отношением к женщинам, восторги от армии прыщавых фанатов, умоляющих поделиться секретами мастерства. Он остановился на пятидесятом номере и перечитал пост. Как жаль, что пришлось сделать его доступным для чтения только для себя одного – слишком опасно. А ведь это была настоящая победа: шикарная зрелая женщина, не то, что эти студенточки в драных колготках. К тому же юбилейный номер. Но так даже лучше. Все его постоянные читатели изнывают от любопытства и строят самые невероятные предположения о том, кто прячется в недоступной записи. Даже жену мэра вон приплели. А один паренек предположил, что под номером пятьдесят скрывается сразу несколько женщин, мол, Lord of Passion, как называл себя Игорь в ЖЖ, должен был отпраздновать юбилей сексуальных побед с размахом. Так и вышло, Игорь никогда больше не чувствовал себя на той высоте, на которую подняла его Люба. Одно воспоминание о ее изумрудных глазах вызывало глухое томление. А она отказалась продолжать с ним отношения.

– Сучка! – злобно выкрикнул он и бросил беспроводную мышку об стену. Мышка с треском развалилась на несколько частей. Тем лучше, она давно заедала, надо не выпендриваться, а купить обычную, с проводом. Игорь подошел к зеркалу. Гневно трепещущие ноздри, пульсирующая вена на шее, одинокая слезинка скатилась по скуле и остановилась в ямочке на щеке. Он полюбовался отражением, а потом, фальшиво насвистывая простенькую мелодию, пошел в душ.