Текст книги "Разлуки и встречи. Люди ветра"

– Твари, – теперь странный человек говорил уже не ласково, а с ненавистью и болью. – Они сделали всё, чтобы у этих детей не было будущего! Но я это так не оставлю. Слышите? Я клянусь всеми ветрами, что у них всё будет! Всё, чего их пытались лишить… Всё…

Он замолчал, опустил голову, резко сжав кулаки, в последний раз посмотрел на припорошенное снегом тело, и снова растворился в порыве ветра.

Небо молчало. Его серой туше всё-таки удалось остудить ещё недавно горячую кровь, и накрыть мозолящее глаза тело саваном из снега, – лес теперь стал выглядеть значительно аккуратней.

А где-то далеко оттуда спотыкался загнанный конь, и летел из седла всадник, только что решивший повернуть обратно.

Может быть, это действительно была не их вина.

***

Ты просыпаешься весь в поту, по щекам ползут солёные ручейки слёз.

Снова этот сон. Но теперь ты точно знаешь – сегодня этот сон приснился тебе в последний раз.

Потому что утром выйдет в свет твоя книга.

Эпилог

В этой стране море ласкало острые выступы скал, белизной пены оттеняя синеву волн и пышную зелень листвы. В этой стране закаты наливались кровью и золотом, как будто само солнце опускалось на землю, прорастая травой, раскрываясь яркими цветами, собираясь в оранжевых и красных плодах. Ночь же серебрилась луной, но не остывала. Она была наполнена пряными ароматами цветов и вина, и пламенем танцующих костров в людских душах она продолжала обжигать землю жаром.

В этой стране родился его дед. Поэтому лет десять назад отец купил здесь небольшой дом, куда можно было бы приехать в любую минуту, но сам здесь так и не был, как всегда слишком занят, чтобы отдыхать. Это была одна из причин того что Микаэль приехал именно сюда. Дом на родине предка, куда ещё ехать мужчине в поисках себя и смысла жизни? Разве только в горы. Но горы тут – рукой подать. Тут если не горы, то море. А если не то и не другое, значит ты среди людских жилищ.

Отец совершенно не удивился его отъезду. После того как его сына угораздило написать какую-то бредовую книгу, он уже ничему не удивлялся. Кажется, он даже не заметил седую прядь, появившуюся у сына. Микаэль не хотел её закрашивать, каждый раз, когда он видел себя в зеркале, эта прядь напоминала ему о том, что он потерял.

Книга сработала, до определённой степени. То есть, ему перестал сниться один и тот же сон о прошлом. Ему вообще перестали сниться сны. Каждую ночь он проваливался в сон, как в пропасть, и ничего. Не было ни памяти, ни чудесного города, ни даже самых обычных снов, которые снились ему до этого. Наяву его жизнь оказалась также опустошена, как и сны. После того, как он потерял Анариэль, работа, развлечения, старые интересы, – всё утратило смысл. Какое-то время он жил только тем, что писал, пребывая в полусознательном состоянии и то и дело, скатываясь в сон наяву. Он был практически одержим желанием писать. Конечно, сны не давали ему покоя, постоянно напоминая обо всех ошибках, которые он совершил в прошлом, но дело было не только в этом. Когда он писал, он снова ненадолго погружался в то далекое прошлое, когда они были вместе. У него снова была возможность прикоснуться к ней хотя бы мыслью, почувствовать её присутствие в своей жизни. Но когда книга была написана, это закончилось.

Микаэлю раньше не были свойственны депрессии, и, столкнувшись с ней, он понятия не имел, как с этим справляться. Как быть, если ты вдруг превратился в передвигающийся и разговаривающий труп, у которого из живых органов осталось одно сердце. И то болело, не умолкая. Как можно вернуться к жизни, если пища потеряла свой вкус и запах, когда всё, что ни берёшь в рот, имеет вкус пепла. Когда весь мир отделён от тебя толстой стеклянной стеной, из-за которой с трудом долетают звуки и цвета.

Разговаривать с друзьями не хотелось. Да что там, любой, даже самый обыденный разговор становился невыносимо трудным испытанием воли. Поэтому, когда кто-то из знакомых сказал, что он ужасно выглядит, и ему нужно куда-нибудь съездить отдохнуть, например, на море, он решил, что так и сделает. Не то чтобы он верил в целительную силу моря и южных краёв, не то, чтобы он думал, что в другой стране и он сможет стать другим, нет. Разум подсказывал ему, что, куда бы он ни уехал, он останется собою. И рана в сердце не перестанет болеть.

В этой стране было бы легче. Да, кому угодно здесь стало бы легче. Разбитое сердце, неудавшаяся жизнь, потери, – что угодно забылось бы и стёрлось в ласковых объятиях этой земли.

Здесь были женщины горячие и нежные, которые могли заставить позабыть кого угодно. Как только Мик приехал сюда, пара соседок, немолодых уже кумушек, решила взять его под свое покровительство. Как же, мальчик такой молодой, а уже седой! Нужно найти ему подходящую девушку, кормить на убой и пусть отдыхает от их суетной городской жизни. Глядишь, всё у него пойдёт на лад, женится, детишки, ферму свою поднимет или ещё чем займётся, и всё у него будет нормально, всё как у людей.

Он действительно постарел за это время. Под глазами залегли траурные тени, морщины прорезали гладкое молодое лицо. Он сильно похудел, пока писал книгу, и теперь больше напоминал неупокоенную душу, чем живого человека. Но он знал, что «как у людей» у него всё равно не выйдет. Он слишком много знал теперь. О себе, о своем прошлом. Об их прошлом, которое не оставляло ему ни шанса на нормальную жизнь. Он не мог выбросить это из головы, не мог забыть. И ему не удавалось забыть её, ни малейшей детали из тех нескольких дней, которые они провели вместе, он не в силах был стереть. Но из него потихоньку пропадала память об Октавионе, городе, в который он мог попадать во сне, пока она была рядом. И ещё пропадала память о чувствах: боль вытесняла всё, и ему приходилось прикладывать усилия, чтобы вспоминать, как он бывал счастлив рядом с ней, как им было хорошо вместе. Но не только это. Он чувствовал, как из него, словно из треснувшего кувшина, постепенно утекают все дорогие ему воспоминания: сказки, которые рассказывала ему бабушка, мать в красивых новых нарядах, сажавщая его рядом с собой на праздниках, смеющийся отец, зимние вечера, когда вся семья собиралась вместе. Он помнил факты, помнил лица, но чувства, выражения лиц, жесты, слова, настроения, – всё стиралось, всё уходило водой в песок. Микаэль понимал, что он теряет себя, что он исчезает, погибая от проклятья человека, ближе которого у него никогда не было и не будет. Что ждёт его такого? Что ждёт его, когда он потеряет всё? Он станет бесчувственной машиной, которая будет зарабатывать деньги, прилежно исполнять сыновний долг, наверняка, как-то женится. И всем будет казаться, что он продолжается, что он жив. Но он будет мёртв.

Ему не нравились местные женщины с красными зовущими улыбками и загорелыми руками. Ему не нравились апельсины в садах, хитро поблескивающие глаза мужчин, никогда не выходивших за пределы жизни, заповеданной предками. Ему здесь нравились только горы, старые камни, чёрные и красные спины которых поросли деревьями и травой. Он часто уходил гулять в горы, сначала ненадолго, а когда более-менее узнал окрестности, стал гулять часами, иногда возвращаясь уже после заката.

Зашуршал гравий, уползая из под ног, ему еле удалось сохранить равновесие и продолжить взбираться по узкой тропке наверх, всё выше и выше. На этот раз он ушёл надолго. Это и была главная причина, по которой он решил уехать сюда. Его дед, давший ему имя, когда-то пропал в горах. Внук решил повторить его путь. Умирать в городе: в переполненной ванне, в суматохе ночного клуба, в грязи дворовой потасовки, в скомканной жестянке, в молчании пустой квартиры или под капельницей в окружении врачей, – всё это ему не подходило. Как никогда не подходили ему кичёвые костюмы, именуемые модными у золотой молодёжи и тех, кто так мечтал попасть в их число.

Мик поднялся на уступ и криво усмехнулся. Вот он, «золотая молодёжь», стоит на задворках Европы в диких-цивилизованных горах, чуть выше общего комфорта и понимающих все житейские проблемы людей, и знает, что теперь его дорога может вести только в одну сторону. Обрыв был рядом – сотня метров до земли и ни шанса выжить. Неплохая точка в ещё одной жизни.

Торопиться было некуда. И он просто сидел на так кстати подвернувшимся камне, и смотрел на закатное небо.

***

Настроение у Анариэль в последнее время колебалось между «плохим» и «ужасным». Вик старался не попадаться под горячую руку. Он понимал, что ничем не сможет ей помочь. Маркус всё пытался узнать, что случилось, но каждый раз налетал на такую стену мрачного молчания, что тоже сдался, в конце концов. Время тянулось тяжело. Анариэль пришлось работать с собственной памятью, пришлось блокировать, вымыть, выхолодить всё, что она только могла. Ей пришлось учиться держать концентрацию, как будто заперев саму себя в клетку. И это давалось трудом и болью. Но, как бы ей ни было тяжело, она не отступала.

Глядя в зеркало, она не могла поверить, что эта та же она, что девочкой бегала по улицам Октавиона, что это та же она, что беспечно уходила в ветер, каждый раз, чтобы вернуться к любимым, что это она пропустила удар Шансоловки, что это она чуть не погибла из-за слепой любви, захватившей её чёрной волной рока, из которой ей еле удалось вырваться. Кто все эти люди? Она их знала, но была ли она ими? Она уже не могла сказать наверняка, не могла поверить в это. Но каждый раз, когда её звал ветер, она радовалась, потому что с каждым таким шагом она становилась все дальше от тех своих образов. А значит, её тайна была в безопасности.

И сейчас она, не задумываясь, шагнула на дороги ветра, как только он позвал. Лучи заходящего солнца заливали мир красным, где-то вдалеке блестело море, она стояла на уступе скалы, а перед ней прямо на камне сидел человек, которого, как она думала, она уже никогда не увидит.

Он рассматривал её округлившимися глазами и, кажется, считал, что она ему мерещится. Хотя и она думала об этом. Оранжевыми мазками солнечные лучи ложились на его кожу, сглаживая морщины, которых она не помнила. Красные отблески играли у него на волосах, припорошенных пылью. Она хотела уже исчезнуть, шагнуть обратно в объятия ветра, но чувствовала, что нельзя. Что она здесь из-за него. И для него.

– Анариэль? – наконец выдавил из себя Микаэль. Он всё ещё не мог поверить, что это реально. Только что он собирался покончить с собой, и внезапно перед ним прямо из воздуха появилась та, без кого он отказывался жить на этом свете.

– Ветер прислал меня к тебе, – она говорила медленно, подбирая слова, и подчеркнуто ровно. – Он сказал, что ты со временем смог бы сам открыть путь между мирами, но тебе нужно немного помочь с этим. И я должна помочь. Ты исчезнешь из этого мира и будешь жить там, куда тебя приведёт ветер. Ты согласен?

Он пожал плечами. Жизни здесь у него больше не было. Ещё минута, и она бы не застала его на скале. Какая разница, куда и как уходить, в таком случае? Единственное, что его действительно интересовало:

– Я ещё увижу тебя?

Она молча смотрела на него, не пряча взгляд, и он видел, что ей неприятно находиться рядом с ним, но никаких других чувств он у неё не вызывает.

– Не знаю. Это будет зависеть желания от ветра. Я больше не связана с тобой, помнишь? Если ты готов идти, дай мне руку.

Он поднялся с камня, на котором сидел, в три шага пересёк площадку, и взял её за руку. Чёрт, да это было самым лучшим из всего, что произошло с ним за последние четыре года! Мелькнула мысль об отце, но он и так собирался преподнести ему неприятный подарок. Разница только в том, что тела так и не найдут.

– Закрой глаза и, когда я скажу шагать, шагай. Только не открывай глаза и не отпускай мою руку, – объясняла она. Они стояли на самом краю, отсюда можно было шагнуть только вниз, но он видел и помнил столько невозможного, что даже не сомневался. Он закрыл глаза, с удовольствием крепче сжал её ладонь. «Вперёд», – скомандовала она, и они пошли вперёд. Через несколько шагов она остановилась и сказала, что глаза уже можно открывать.

Они стояли на просёлочной дороге посреди поля. Если бы они не были в горах секунду назад, он бы и не заметил перехода в другой мир. Всё казалось совершенно обычным.

Кроме того, здесь было утро. На траве серебрилась роса, легкий золотистый туман редкими клочками ползал по полю, застревая в низинах и быстро тая на пригорках. Небо сияло чистотой и свежестью, как будто всю ночь его протирали от следов людских взглядов и мыслей. Даже лес неподалеку хоть и чёрнел острыми силуэтами деревьев, казался вполне дружелюбным из-за оглушительных птичьих трелей, доносящихся из под его ветвей.

Микаэлю показалось, что даже дышать здесь было легче, чем на его Родине.

Анариэль высвободила свою руку из его, и негромко, словно боясь спугнуть это утро, сказала:

– Теперь ты будешь жить здесь. В этом мире твои способности смогут развиться и найдут себе применение. Если пойдешь по этой дороге прямо, то сразу за лесом будет деревня, она здесь единственная на пару дней пути. Только имей в виду, здесь технический процесс застрял на уровне колеса, так что, будь проще, и люди не попытаются сжечь тебя на костре как лжепророка.

Мик поперхнулся ответом на первую часть её слов и закашлялся. Ему понадобилось время, чтобы отдышаться.

– Я так понимаю, изобретать велосипед здесь не стоит?

– Именно. Лучше сделать вид, что ты вообще не знаешь, что это такое. С удобствами тут тоже будет попроще. Не совсем то, к чему ты привык, но это уже мелочи жизни, – она замолчала, посмотрев прямо на него, и тут же отвела взгляд. – Не пытайся меня звать. Если действительно будет необходимость, я сама найду тебя. Но, думаю, ты и так справишься.

– Я не буду. Но ждать тебя я не перестану, и, если тебе захочется просто поговорить с кем-то, кто готов слушать, выпить чаю, приходи сюда, моя дверь, когда она у меня появится, будет открыта.

Она слабо улыбнулась:

– Я не знаю. Но за предложение спасибо. Удачи тебе! – с этими словами она начала таять в воздухе, и секунду спустя, он был уже один в новом мире.