Текст книги "Разлуки и встречи. Люди ветра"

6

И линии на руках сплетут сети

Чтоб снова быть вместе…

Яру и дракону понадобилось некоторое время, чтобы разобраться с тем, как пересекать пространство между планетами. Несмотря на свои размеры, дракон был ещё совсем маленький, только что вылупившийся из яйца, поэтому ему не на что было ориентироваться, для него всё было новым и неизвестным. У Ярра тоже не было опыта подобных полётов, но он хотя бы представлял себе, куда им нужно попасть. Освобожденная Фаром сила ветра тоже помогала определить направление движения, и он старался передать её дракону. Не так он представлял себе полёт на звездном драконе, но жизнь часто даёт нам понять, что наши представления для неё не только не предел, но даже не начало.

Наконец, они приблизились к Изнай и стали снижаться. Ярр не мог полагаться на зрение: планета виделась ему набором цветных пятен, плывущих и смазанных скоростью их полёта. Он вёл их, ориентируясь на внутренние чувства. И когда под ними показался закрытый защитным куполом большой город, Ярр почувствовал своих друзей рядом с ним. Но он также почувствовал настигающих их жрецов и немедленно приказал ветру окружить близнецов защитной стеной. Дракону эта картина тоже не понравилась, он помнил, что ещё до того как он вылупился, музыка воина дарила ему радость. Так что к самому музыканту он питал искреннюю симпатию. Поэтому, различив наведённую на воина магию, он впервые в своей короткой жизни разозлился и тут же плюнул в толпу Жрецов защекотавшим в глотке огнём.

Снизившись, они стали свидетелями того, как их вмешательство дало друзьям возможность уйти через портал на другую планету. Ярр тихо выругался, даже не заметив, как от его слов неподалеку ударила молния, он планировал всё несколько по-другому. А дракон обвёл изучающих их полёт жрецов впечатляющим огненным кольцом и снова взмыл в небо. Им больше нечего было делать на Изнай, Ярр запомнил исходящую от портала ауру и теперь ориентировался на неё в поисках планеты, на которую перешёл воин. Но его не покидало ощущение, что они безнадежно опаздывают.

Мастер Знаний молился. В первый раз за множество циклов, он не знал, что ему делать и прибегал к помощи Высшей. К счастью, Высшая ответила на его мольбы. Селия явилась в видении и показала Мастеру знаний планету, на которой скрываются беглецы, а ещё показала давно забытый портал на берегу моря, который вёл именно на ту планету.

«Фарайн будет спасен, слава Высшей!» – с облегчением подумал Мастер Знаний.

Отряд Святых Стражей уже готов был выступить. Мастер знаний проинструктировал их, что близнецы должны быть непременно уничтожены и даже их дыхание не должно пройти сквозь портал. Они с Мастером Войны, в свою очередь, будут неотступно наблюдать за действиями отряда и контролировать их. Они же отправят подмогу, если заметят в ней необходимость. Но главное – беглецы должны умереть ради спасения Фарайна.

Стражи спокойно выслушали эту напутственную речь. Они знали, что один из близнецов – Святой Страж. Отступник и предатель, как заверил их Мастер Знаний. Впрочем, им было всё равно – приказ есть приказ. Всё-таки за столько циклов Конклаву удалось создать очень эффективную и удобную армию. А редкие исключения только подтверждали общее правило, по крайней мере, так казалось Мастеру Знаний. Мастеру Войны во всей этой суматохе очень не нравилось только одно – исчезновение Ярра. Нет, ещё ему, конечно, не нравилось то, что они не убили воина в младенчестве, когда у них была такая возможность, а, вместо этого сами его обучили и превратили в мощнейшее оружие. Но с подавлением мятежей ему приходилось справляться, а вот Ярр всегда был на Фарайне, сколько он себя помнил. Всегда.

Они бежали так быстро, как только могли. Портал вывел их в чистое поле. Впереди тёмным частоколом поднимались горы. Вдалеке за их спинами блестела полоска воды, однако с такого расстояния было невозможно определить: река это, озеро или берег моря. Им нужно было двигаться, даже оставаться на этой планете было опасно, но на создание нового портала у них не было ни сил, ни умения. Поэтому они решили скрыться в горах. И теперь они бежали по покрытому серым мхом полю, перепрыгивая или обегая подозрительные красные пятна, то и дело попадавшиеся им на пути.

Хотелось упасть и спать. Их тела были измучены трансформацией, но нужно было бежать. Каждый шаг, каждая секунда дарили им надежду на жизнь. Медленно приближались к ним горы и их острые чёрные силуэты в эти минуты были для них родней и желанней богатейших дворцов системы. Впрочем, именно из них они и сбежали.

Но вот впереди вспыхнула яркая точка открывающегося портала. Чуть погодя, из него начали выходить Стражи. Сердца обоих замерли – дороги вперёд для них больше не было. Они резко свернули и побежали обратно, надеясь найти спасение в воде. Как загнанные звери, мчались они по сухому шелестящему полю, чувствуя, как всё внутри холодеет от ужасного ощущения, что по другую сторону их марша открывается портал, пропуская на планету разозлённых жрецов. И предчувствие их не обмануло.

Они оказались между двух огней. Стражи уже обнаружили их присутствие и приближались, как и группа жрецов. И пощады не приходилось ждать ни от тех, ни от других. Если первыми их схватят жрецы, то будут долго пытать, в надежде узнать как можно больше о Фарайне и воине, так дерзко вторгшемся в Изнай. Они будут искать заговор и не успокоятся, пока его не найдут. С другой стороны, если Стражи заберут их себе, их ожидает один путь – в лаборатории. И кто знает, чем они станут, к тому времени, как Конклав удовлетворит своё любопытство. В любом случае, смерть стала бы для них самым лёгким выходом.

Дракон старался изо всех сил, Ярр нещадно опустошал собственное тело, делясь с ним энергией, но всё равно им казалось, что они еле ползут по исчерченной звёздами чёрной пустыне космоса.

Они должны были успеть.

Ярр был уверен, что Селия попытается помешать им. Её не волновало, что они никогда не вернулись бы на Фарайн по своей воле. Близнецы несли в себе угрозу Фарайну, значит, они должны быть уничтожены. Наверняка точно также думали Архонт и Конклав. Впервые он осознал, насколько они похожи, а ведь воин сразу почувствовал знакомые манипуляции, но они тогда не обратили на это должного внимания. Ярр раньше так не думал, но теперь в его голове упорно крутилась мысль о том, что население Фарайна особо не отличалось в этом от своих повелителей. Он не помнил, чтобы кто-то протестовал. Создавались комиссии и советы, на которых обсуждались и решались вопросы. И узкий круг лиц, которые туда входили, почти не менялся. Но всех это устраивало. То есть где-то на уровне соседских разговоров могли проскочить фразы неодобрения, но в целом… Никто не был против, когда Конклав отбирал юношей и девушек для своих опытов. Никто не был против, когда в школу воинов забирали всех мальчиков, потом отбраковывая негодных. Никто не был против бесконечной войны с найями, хотя уже давно никто не мог вспомнить причину этой войны. Это тихое согласие жило на планете. И теперь он чувствовал его смрадное дыхание. Это не Архонт приказал убить родителей его друга, это вся планета убила двух своих людей, произведших на свет опасную игрушку и отказавшихся дать её уничтожить.

Ярр почувствовал короткий укол в сердце, как будто оборвалась невидимая струна, соединявшая его с Фарайном. И та его часть, которая подверглась изменениям в лабораториях, говорила ему, что так правильно, так и должно быть.

Между тем, они приближались к планете. Ярр помнил её характеристики из общего справочника: пустынная, не заселена, особо полезных веществ нет, так что никаких отрядов и поселений на ней нет. Магический фон отсутствует, поверхность стабильна и, в принципе, пригодна для существования. Ядов в атмосфере нет.

Однако подлетев ближе они наткнулись на неожиданное препятствие, что-то вроде невидимого щита возникло перед ними, и дракон не мог его преодолеть. Он буквально распластался по щиту, кусал его, грыз, плевал в него огнём, с каждым разом повышая температуру пламени, но всё было бесполезно. Ярр воззвал к силе ветра, но откуда-то изнутри ему пришёл неожиданный ответ. Голос Фара сказал только два слова: «Так суждено». И Ярр почувствовал, как из его глаз потекли слезы. Первые слезы за всю его жизнь с тех пор, как он покинул лаборатории, слезы бессилия. Дракон начал негромко подвывать. Эти печальные звуки и неровное дыхание Ярра было единственным, что они слышали. Где-то далеко под ними на этой планете были их друзья, а они ничем не могли помочь. Ярр пытался разозлиться: на себя, на Фара, на судьбу, но у него ничего не выходило. Это было предрешено. Может быть, когда-то, в самом начале, родители мальчика могли бы остаться в живых, Конклав мог бы отказаться от своих честолюбивых идей, и тогда, возможно, этого можно было бы избежать. Но не теперь.

На поверхности планеты зажглась белая искорка. Она росла, превращаясь в огромную, невероятную вспышку силы. Свет почти слепил, Ярру даже пришлось зажмуриться, но и через опущенные веки он видел вихрящиеся языки пламени, ударившие в щит изнутри.

Враги подступали. Они встали спина к спине. Жрица смотрела на приближающихся Стражей, а он на неспешно подходящих жрецов. Первые атаки начались как только преследователи смогли чётко видеть лица беглецов. Но они просто выставили щит и поддерживали его общей силой. Преследователям нужно было подойти вплотную, чтобы нанести им какой-либо вред, и они шли, медленно, ожидая контратаки от близнецов. А они не атаковали. Усталость и безнадежность сковали их. Всю свою жизнь они вынуждены были бороться: сначала по-одиночке за право жить, теперь за право быть вдвоём. Это была не жизнь, а выживание изо дня в день, за годом год. Боль сменялась болью, удар ударом, и теперь у них просто не было сил, чтобы ответить на последний, решающий удар. Нет, они не хотели умирать, просто не видели выхода. Но чем ближе подходили враги, тем ярче разгоралось что-то внутри них. И когда одно из заклинаний жрецов зацепило воина, оставив на его плече алую полосу крови, что-то сорвалось. Они почувствовали боль. Боль одного, боль обоих. Рождённые, чтобы быть вместе, слившиеся воедино, они подумали, а что, если их разделят? Если эта боль только начало бесконечно долгой неутихающей боли, которая ожидает их в разлуке? Спина любимого показалась им стеной, последним рубежом, сдать который они не имели права. И как тогда, во время превращения, тёплая волна поднялась изнутри и захлестнула их, мгновенно переставших быть двумя и ставших одним.

Нападение остановилось. Ни жрецы, ни Стражи не могли заставить себя сделать и шага, глядя на открывшийся перед ними ужас. Лицо воина искривилось в жутком оскале и длинные клыки найя блеснули навстречу наступающим. Его парные мечи, заговорённые мечи Стража остались где-то на Изнай. Но, вспоминая их острые клинки, из его пальцев протянулся десяток стальных лезвий, отдалённо похожих на когти найев. Жрица тоже жалела, что у неё нет оружия. Впрочем, она плавно повела рукой по воздуху и, казалось, прямо из воздуха извлекла длинный воронёной стали меч, изогнутый наподобие серпа. А ещё были крылья. За спинами обоих беглецов ярким чистым светом вспыхнули абсолютно чёрные огромные крылья.

Мастер Знаний остолбенел, белый, как одеяния Стража. Он не понимал, как такое может происходить.

Мастер Войны не очень привык понимать. Перед ним был враг, и он выполнял приказ. Он направил свою волю на отряд Стражей, и те ринулись с места, забыв про страх, готовые растереть врага в порошок.

Они бились. Увидев, что Стражи пришли в движение, Жрецы тоже взяли себя в руки. И теперь им приходилось биться и с теми, и с другими, уворачиваясь от ядовитых шипов и клыков, отбивая гибельные святые клинки. Они вертелись в центре этой дьявольской бури, измождённые, теряя все больше крови, в не утихающей ярости своей сея смерть. И вот, оставшиеся жрецы воздели руки к небу, обращаясь за помощью в Изнай, а из портала уже бежал на них второй отряд Святых Стражей, чтобы заменить павших товарищей.

Они дрались, сражались за свою единую жизнь руками и ногами, когтями, зубами, крыльями. Они забывали, кто они и где находятся, осталась только эта клокочущая битва вокруг них.

Поняв, что так просто их не уничтожить, обе стороны решили прибегнуть к крайним мерам. Весь Конклав Фарайна, во главе с Архонтом, нанёс по ним удар. Тайные и сам Император направили свою силу и ненависть, чтобы поразить чересчур живучих беглецов. Две силы прошли через порталы, две силы прошли через отряды Стражей и Жрецов. Две силы ударили по близнецам, сминая их в кровавую кашу, выдавливая до последней капли жизни, стремясь разорвать их души в клочья.

Израненные, окровавленные, стояли они посреди поля спина к спине, не падая только потому, что опирались друг на друга и поддерживали друг друга. Одежда и крылья висели клочьями. Меч и лезвия были поломаны. В них почти не осталось жизни. С хрипом и бульканием тяжело поднималась и опускалась их грудь. И сердца уже почти не могли справиться с кровью, сильно перемешанной с убивающим их ядом. Они ничего не могли. Они просто стояли и смотрели. И когда последний вздох одновременно покинул их уста, серые глаза молодых душ утратили выражение, но остались открытыми.

Мёртвые, они стояли и смотрели. И из глубины их глаз начинал разгораться невыносимо яркий свет, становящийся всё ярче, охватывающий, пронзающий, испепеляющий всё вокруг. Языки пламени вырвались из их тел… И в этот момент Мастер Войны почувствовал, что смотрит в бездну. И Ярра рядом нет.

Когда всё было кончено, невидимый щит исчез. Они смогли приземлиться на планете, но это уже было ни к чему. В поле было пусто. Только лежали два тела. Пустые оболочки, разбитые сосуды.

Ярр опустился на колени рядом с ними и плакал, беззвучно выплёвывая душившие его рыдания. С неба медленно опускались белые хлопья. Это был не снег. Это был пепел.

Когда близнецы умерли, освободившаяся сила вырвалась за границы их тел, расплескавшись по планете, и сожгла всё, что попалось ей на пути: тела, Стражей, Жрецов. Никто не уцелел.

Дойдя до распахнутых порталов, обратной волной от общего удара хлынула она на Фарайн и Изнай. Все Жрецы, Стражи, маги обоих планет лишились своих сил, снесённые этой волной. Силы их больше не восстановились, многие из них сошли с ума в тот момент, или позже, поняв, что не смогут вернуть утраченное могущество. Архонт умер в ту же минуту, как его настигла волна. Император Изнай надолго впал в спячку, из которой вышел бы через пару циклов, но его убили во сне, когда начался переворот. Впрочем, на Фарайне мир продержался немного дольше. Ярр никогда больше не возвращался на родную планету. Звёздные драконы вскоре покинули систему вовсе, отправившись к другим звёздам с новым вожаком, молодым, золотистым и зеленоглазым.

Так начался закат двух Империй, споривших за власть над системой друг с другом и с Высшими. Теперь от них не осталось и следа. Хотя при большом желании в астероидных осколках можно узнать частички их планет. Такие разные в прошлом, все они теперь перемешаны и почти неотличимы, носятся по системе и витают в астероидных поясах. И, наверное, к лучшему, что о их жителях больше никто не вспоминает, оставляя право на память о тех временах лишь кошмарным снам.

7

Её дом стоял на самом краю деревни. Он в очередной раз попытался отряхнуть дорожную пыль со своей одежды, пригладил волосы и, наконец, решился постучать. Как и всегда, дверь ему открыла девушка, красивее которой не может быть на свете. Она приветливо улыбалась ему, а в её глазах тонули звёзды и солнце, не в силах выдержать её внутреннего света.

Воздух пах горечью поздней осени. Казалось, что осень неимоверно устала от яркого полыхания листопада и только и ждёт, когда, похрустывая первыми заморозками, подкрадется зима и обнимет за плечи. Хотя и знает, что будет потом, когда зима навалится всей тяжестью, обернёт глухим покрывалом, укроет, утянет в белое безмолвие мёртвой земли. И не угадать, встанешь ли с весенней оттепелью, прорастешь ли, пробьёшься ли к солнцу и тёплому небу зелёными листьями, или чёрной скорбной могилой сухих ветвей будешь ждать первых гроз, чтобы рухнуть в их вое и грохоте и преть потом, всё глубже врастая в чёрную грудь земли.

Он шагнул в дом, закрывая дверь перед холодящим лицо ветром.

Это была самая обычная история. Давным-давно случилась она под этим небом и скоро стёрлась из памяти людей. Такие истории происходят чуть ли не каждый день, и трудно поверить, что именно ею заинтересовался гуляющий под этим небом ветер. Он бережно сохранил её в своём дыхании и не забывал о ней ни на секунду, ища того, кому он мог бы нашептать её на грани между сном и явью. И кто мог бы записать её, не отбросив как фантазию и не посчитав просто сном.

Итак, давным-давно в одном племени под этим небом в положенный срок родились мальчик и девочка. Они были рождены в один день в разных семьях и, так получилось, были похожи как брат и сестра. Впрочем, сходство это было не в лицах, а, скорее, в одинаковом взгляде глаз. Они вместе играли, вместе росли, вместе ходили в зелёный лес, окружавший их деревню, и никто не удивился, когда, повзрослев, они решили стать мужем и женой. Родители девочки к тому времени уже умерли, а отец мальчика, вождь того племени, не был против. Он прекрасно знал, что других девушек его сын будто вовсе не видит, одна подруга детства была для него всем. Да и девочка была хороша собой, смышлёная, умелая и добрая, лучшую невестку ещё поискать. На том и порешили, выделив молодым собственный дом на краю деревни и предоставили им жить, как предки завещали и как Судьба даст.

Она снова пряла.

Вращение деревянного колеса завораживало не меньше, чем плавные движения тонких изящных рук. Пепельные волосы легкими волнами обрамляли её светлое лицо, а тени от пушистых ресниц падали на зардевшиеся от его комплиментов щёки. Быть может, в мире и были женщины роскошнее и красивее неё, но милее никого не могло быть. Он видел много девушек, многим пел, но только для неё он вкладывал в песни всю свою душу, всё чувство, поглотившее его в тот миг, когда он увидел её впервые.

Эта история была совершенно банальна. Мальчик и девочка, муж и жена, созданные друг для друга, рождённые в один день, любящие друг друга как две половинки одного целого. Были ли они счастливы? Конечно, скажете вы, как может быть иначе? Совершенно банальная история. И никто, даже старый шаман, не замечал в глазах у обоих, как за тонкой коркой льда, дышащую бездну огненных вихрей, впрочем, они и сами о ней не подозревали. Только временами их молодые сердца сжимались от непонятной муки, от ожидания чего-то, что им не дано было знать. Они не знали другой жизни. Чуть ли не с момента рождения они были вместе и почти не разлучались. Возможно, они даже не понимали, что значит счастье, ведь у них не было с чем сравнивать. Но да, они были счастливы. Они были обречены на счастье. Говорят, если Судьба хочет лишить тебя чего-то, она сначала дает тебе это в руки.

То и дело вождь брал своего сына в поездки к соседним племенам. И в этих поездках юноша начал задумываться о других землях и дальних краях. Теперь, когда ветер доносил до него запахи и звуки из чужих незнакомых мест, он замирал на время, глубоко погружаясь в свои мысли, и только прикосновение или звук голоса любимой могли вернуть его обратно. Он грезил наяву о могучих реках и вершинах гор, покрытых снегами, о бескрайних полях и совсем неведомых солёных волнах далекого моря. Так и случилось, что стал он уезжать, с каждым разом забираясь всё дальше от дома. Он общался с другими племенами, выспрашивал пути у торговцев и охотников, просил совета у шаманов. Юноша легко учился всему, что видел на пути, и скоро во всех окрестных племенах его стали почитать как мудреца и ловкого охотника.

Она же ждала его дома, пряла и ткала узорчатые ткани. Но в разлуке с ним её всё чаще посещала та непонятная тоска. Но каждый раз, когда он возвращался, она так радовалась, что забывала о дурных чувствах.

Так проходили годы. Всё меньше дней он проводил у родного очага, всё дальше и дольше уезжал на поиски новых ветров. Она ждала и пряла. Временами ей было грустно без любимого, но он возвращался, светясь радостью, и эта радость становилась и её радостью тоже.

Они сидели за накрытым столом, и она улыбалась ему. Она всегда угощала его за пение. Это было приятно, но ещё приятнее было видеть, как она улыбалась именно ему. Они были вдвоём и могли говорить о чем угодно. Сначала он рассказывал ей о дальних землях, о их чудных обычаях и непонятных невзгодах, но ей больше нравились сказки. Тогда он начал сочинять сказки только для неё, и в каждой из этих сказок он говорил, как любит её, даря её образ могучим властительницам, богиням и святыням. Она охотно слушала его, слишком часто оставалась она совершенно одна, не привыкнув к сладким звукам красивых и нежных слов. Глядя прямо в его глаза, она будто погружалась в эти истории, проживая множество жизней в своём маленьком домике, где единственным приключением была прялка.

Однажды по лесной дороге в их деревню пришёл бродячий сказитель. Он странствовал, рассказывая новости и сказки, он пел песни и наигрывал мелодии на потертой трехструнной бандуре, менял красивые безделушки на еду и вещи. Такие бродяги тогда были редкостью, да и кто захочет ходить по дорогам и тропам под снегом и дождём, когда есть теплый очаг, когда вокруг соседи и родня? Но находились и такие чудаки.

Сказитель расположился на маленькой площади, где обычно устраивали праздники и собрания, и начал петь. Он спел несколько песен, подождав, пока вокруг него соберётся достаточно народа, и начал рассказывать новости из ближних и дальних земель. Его слушали, перебивая и задавая вопросы, уводящие его рассказ в сторону, а он всё говорил и говорил, пока не начало темнеть. А как стемнело, вождь пригласил его в свой дом.

Тот сказитель был молод. Он рано остался сиротой. Всю их деревню выкосил мор и выжил только один маленький мальчик. В соседних поселениях его не приняли, сказав, что на нём лежит проклятие, и он принесёт им гибель. Так что мальчику пришлось идти куда глаза глядят. Почти всю свою жизнь он провёл в дороге, и нигде ему не удавалось найти пристанища на долгое время, хотя был он умен, не слаб и хорош собой. Он сам сочинял песни и сказки и запоминал всё то, что ему удавалось услышать, чтобы потом рассказать в других местах. И тем вечером он тоже пел, чтобы отплатить вождю за гостеприимство. А вся взрослая часть семьи слушала его с замиранием сердца.

Там он и увидел её впервые, и её серые глаза затмили ему весь белый свет.

Он попросил у вождя разрешения задержаться, и тот согласился. На душе у вождя в те дни было муторно, луна не успела смениться с тех пор, как умер их шаман. Песни и сказки бродяги казались ему неплохим лекарством от душевной горечи. Но сказитель весь мёд своих уст берег для девушки с серыми глазами.

Он быстро узнал о ней всё. Тихая и скромная, она держалась несколько отстраненно, хотя и была лучшей пряхой в деревне и невесткой вождя. Её муж уже больше двух месяцев пропадал в чужих землях, оставив её одну. Подруг у неё не было, всю привязанность своего сердца отдала она любимому, а тот предпочел вольный ветер. Сказитель недоумевал, как можно предпочесть дорожную пыль и холод теплу её очага. И уже на следующий день он впервые постучал в двери её дома.

Она была не такой, как ему рассказали. В этой молодой женщине были ум, честь и воля, каких он не встречал у знатнейших и богатейших девиц. Она была верна мужу и поначалу только смеялась над его признаниями в любви, но за порог не выгоняла. Слишком долго в её доме не было гостей, слишком долго. А он не настаивал. Ему нравился её смех. Он рассказывал ей смешные и красивые истории, не забывая вслух восхищаться ею. А она была достойна восхищения. Они разговаривали обо всём на свете и ни о чём, и эти осенние дни были для него слаще майского меда, и согревали её душу, уставшую от ожидания и одиночества.

Вот и сейчас, облака за окнами сгущались, превращая день в сумерки, а они сидели за одним столом, и им было тепло. Он снова заговорил о том, как его восхищает её красота. Он говорил, что впервые за всю жизнь обрёл желание и надежду остаться жить на одном месте. Если только она позволит, он обещал остаться с ней навсегда. Он обещал быть ей верным слугой и защитником. Но её глаза погрустнели, когда она вспомнила об уехавшем муже. Где-то он сейчас? Он понял, о чём она думает, и снова запел.

Он не пел так никогда в жизни, ни до, ни после этого дня. В эту песню он вложил всё своё сердце, желая только одного: подарить его своей возлюбленной. Его песня была нежна и прекрасна, в ней не было требовательности, только лишь пылкость любящего сердца. Слёзы потекли из её глаз, настолько тронула её песня сказителя. Её сердце рвалось от жалости и нежности, собственный дом казался ей клеткой. Весь этот мир, от холодной осенней земли до серого неба казался западнёй. Только его пеня была живой, звучащей и переливающейся в мертвенной тишине. И она всё бы отдала за то, чтобы так пел её муж, чтобы он так смотрел на неё, с таким трепетом и восхищением касался ее рук. Он был рядом в этой клетке между землей и небом. Его тепло обвивало её, а песня, казалось, дарила крылья. Она подошла к нему ближе. Потом сделала ещё шаг. Он смотрел прямо в её глаза, и песня, подаренная им, казалось, требовала ответного дара, пусть даже он будет единственным и последним. Она почувствовала его дыхание на своей коже, и позволила поцелую ответить на песню сердца.

Время в пути всегда летит незаметно. За поворотом следует поворот, поля и леса сменяют друг друга. Но, возможно, шаман из того степного стойбища был прав, и дома его ждёт сокровище, гораздо более ценное, чем все дороги мира. Он вспоминал о жене и впервые за эти годы почувствовал, как соскучился по их прежней жизни, когда они были всё время вместе. Вот мелькнули межевые деревья, окружавшие их деревню. Быть может, им пора подумать о детях. У них будут чудесные лучистые глаза, как у неё, и его ловкость. Он научит их охотиться и ездить верхом, а потом, возможно, они тоже захотят попробовать ветер на вкус. А дочери, наверняка, захотят остаться с матерью, и ей будет не так одиноко дома, пока он с сыновьями будет странствовать, чтобы бросить весь мир к её ногам. Он подъехал к их дому, поёжившись от внезапно налетевшего ледяного ветра, и спешился.

Шаг к родной двери, другой. Сердце радостно замирает в груди, он открывает дверь, впуская морозный ветер, преследующий его по пятам, заходит в дом. Первое, что он увидел, двое, слившиеся в поцелуе. Ему даже показалось, что это призрак, видение, что это он сам, только что вернувшийся из дальних странствий, целует жену. Секунда ушла на то, чтобы понять – это не он. Другой. Другой мужчина держал её в объятиях. Другой мужчина целовал его жену, и всё в слиянии двух силуэтов говорило о согласии.

Она вздрогнула от прикосновения холодного ветра и оглянулась на дверь. В дверях стоял он. Тот, кого она звала всем сердцем последние дни, тот, в разлуке с кем она тосковала уже больше трех месяцев. Тот, чью жизнь и кровь она носила под сердцем. И он только что видел, как она целовала другого.

Бешеная ярость полыхала в его глазах. Ярость, боль и осуждение. И смерть смеялась за его плечом.

Она пошатнулась, чувствуя, как пол уходит из под ног.

Он ожёг её ненавидящим взглядом и хлопнул дверью, вылетев прочь.

Сказитель поддержал её. Он был растерян, он совсем не понимал, что произошло. Никто, никто в мире не мог понять тех безмолвных бесед, что вели они между собою. С самого детства им хватало одного взгляда, чтобы сказать то, что другие обсуждали часами. Но это уже не имело значения. Она теряла его. Теряла смысл своей жизни, своего мужа и отца нерожденного ещё ребенка. Взяв себя в руки, она освободилась из чужих объятий и кинулась в лес.

Она бежала изо всех сил. След не петлял. Он просто мчался, куда глаза глядят, насколько это было возможно в лесу. Только вот он был верхом, а она – нет. Она бежала, а впереди мелькали копыта, и лес летел мимо неё, рассыпаясь рыжими осенними листьями и тёмным бурьяном. Она бежала, даже когда поняла, что силуэт всадника лишь чудится ей, что он давно уже гораздо дальше, чем она может видеть. Она бежала за цепочкой его следов, пока не осталось сил. Тогда она упала. На колени, на холодную темнеющую землю под пёстрым покрывалом листьев.

Её глаза остановились. Всё её существо билось в агонии разрывающейся нити. Она стояла на коленях, хрупкая и одинокая женщина посреди векового леса. А следы уносили его всё дальше и дальше. Но ещё дальше уводила его ярость и боль, боль предательства. Она не успела, не смогла объяснить, что это было не так. Она не смогла его остановить, не смогла его догнать, не смогла остановить. Она не смогла. Не смогла. Чувствуя, как рвётся связывающая их нить, она уже знала, что это конец. И костяной кинжал, так хорошо режущий нити, сам лёг ей в ладонь, оборвав нити двух жизней.

Пушистые снежинки медленно кружились, падая на жёлтые и красные листья. Это был первый снег. Осень только что отгорела, и кружевное белое покрывало тихо опускалось на замерший лес. Снег пошёл уверенней, и теперь целые хлопья носились в воздухе, падая на дорогу, тая в еще тёплой тёмной луже, безнаказанно касаясь холодеющей кожи молодой женщины, неподвижно лежащей на палых листьях.

Она была одета так, словно только что вышла из тёплого дома. Тонкие пальцы сжимали костяной кинжал, некогда белый, он стал бурым от крови. Снегу это не нравилось, и он поспешно закрывал кинжал белыми ножнами. А ещё снегу было страшно падать на открытые глаза, застывшие в последнем взгляде на небо. Снег хотел было отдохнуть на волосах женщины, но тут налетел ветер и прогнал его.

Из порыва ветра соткалась фигура рыжего мужчины в развевающемся оранжевом одеянии, ярким пятном выделяющаяся среди тёмных стволов и снега. Как будто воплощение шального осеннего огня сошло на землю, приняв человеческое обличье. Мужчина присел на корточки рядом с телом, легким прикосновением руки закрыл серые глаза ушедшей, и погладил её растрепанные пепельные волосы.

– Я говорил, брат, вам будет нелегко, – странные, неуместные слова слетали с его губ. И голос его звучал так ласково, будто тот, к кому он обращался, был близко и мог его слышать.

– Вы не удержались, но это не ваша вина… Это не твоя вина, брат… И не моя, – он встал, поднял голову и посмотрел на небо рыжими, почти красными глазами. Взгляд его был зол и решителен.