Текст книги "Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных"

Время, взятое взаймы

Должен честно признать, что сам я, к сожалению, не живу в постоянном и непоколебимом осознании собственной смертности. Как, наверное, и никто из нас. Впрочем, могу подтвердить, что, если вы хотя бы отчасти примете этот взгляд на жизнь и изредка и ненадолго будете вспоминать о том, насколько поразителен сам факт бытия и как мало этого бытия достается вам, изменятся ваши ощущения от пребывания здесь и сейчас, от возможности быть живым в потоке времени. (Или живым потоком времени, как сказал бы последователь Хайдеггера.) С обыденной точки зрения конечность жизни воспринимается как нечто возмутительное, как «какое-то личное оскорбление, лишение человека его времени»{48}48
  Paul Sagar, «On Going On and On and On,» Aeon, September 3, 2018. aeon.co/essays/theres-a-big-problem-with-immortality-it-goes-on-and-on.


[Закрыть], по выражению одного ученого. Допустим, вы, как в старой шутке Вуди Аллена, хотите жить вечно не в сердцах соотечественников, а в своей квартире. И вдруг является осознание смертности и крадет жизнь, которая была по праву вашей.

Но не слишком ли это самонадеянно? Что дает нам основание полагать, будто бесконечный запас времени – это данность, а смертность – ее возмутительное нарушение? Или, иными словами, стоит ли считать, что 4000 недель – очень маленькое число, потому что это песчинка по сравнению с вечностью? Не лучше ли считать, что оно огромно: ведь вам досталось гораздо больше недель, чем если бы вы вообще не родились. Конечно, только те, кто не замечает, насколько удивительно существование как таковое, примут собственное существование как должное – как будто у них было особое право на то, чтобы им его даровали и никогда не забирали обратно. Так что, может быть, это не вас обманули и лишили неограниченного запаса времени. Может быть, это почти непостижимое чудо, что вам вообще досталось какое-то время.

Канадский писатель Дэвид Кейн осознал все это в результате шока, который он пережил летом 2018 года, посетив мероприятие в районе Гриктаун в Торонто. Сам вечер не представлял собой ничего особенного. «Я пришел слишком рано, – вспоминает Кейн, – поэтому немного погулял по ближайшему парку, потом прошелся по магазинчикам и ресторанам на Дэнфорт-авеню. Я остановился напротив церкви завязать шнурки. Помнится, я нервничал перед встречей с новыми людьми»{49}49
  David Cain, «Your Whole Life Is Borrowed Time,» Raptitude, August 13, 2018. www.raptitude.com/2018/08/your-whole-life-is-borrowed-time.


[Закрыть]. А две недели спустя на том же отрезке улицы какой-то безумец открыл огонь по людям, убил двоих и застрелился сам. Рассуждая рационально, признается Кейн, нельзя сказать, что он спасся чудом. По Дэнфорт-авеню каждый день проходят тысячи людей, и стрельба началась не через минуту после того, как он ушел. И все же чувство, что он сам мог попасть под обстрел, оказалось достаточно сильным, чтобы понять, чтó для него значило под него не попасть. Позже он вспоминал:

Когда я смотрел видео с места происшествия, включая те, где в кадр попала церковь, у которой я завязывал шнурки, и угол, возле которого я нервно болтался, я понял нечто очень важное: моя жизнь – случайность, и нет никакого вселенского закона, наделившего меня этой привилегией. Любая жизнь – просто счастливый случай, и никто не гарантирует нам ни дня больше.

Я понял, что такая смена угла зрения особенно разительно влияет на мое отношение к повседневным раздражителям, таким как пробки и очереди в аэропорту, младенцы, которые не желают спать после пяти утра, или посудомоечная машина, которую вечером снова придется разгружать, хотя (думаю, вы поймете!) я уже делал это вчера. Даже неловко сознаться, насколько эти досадные мелочи отравляли мне жизнь в течение многих лет. Нередко такое случается и сейчас, но хуже всего было во времена моей одержимости производительностью. Потому что, когда пытаешься стать Мастером времени, мало что так выводит из себя, как задача или задержка, которую вам навязали против вашей воли, наплевав на график, который вы так тщательно составляли в своем безумно дорогом блокнотике. Но, если задуматься о том, что у вас в принципе есть возможность раздражаться, вещи, скорее всего, предстанут в новом свете. Поразительным покажется одно то, что вы есть, что можете испытывать эмоции, пусть даже отрицательные. Британский эколог Джефф Лай однажды поделился со мной опытом: после неожиданной и преждевременной смерти его друга и коллеги Дэвида Уотсона он, оказавшись в пробке, не сжимал в ярости кулаки, как обычно, а задавался вопросом: «Если бы Дэвид мог выбирать, умереть или оказаться в этой пробке, что бы он предпочел?» Так же он поступал в очередях в магазинах и разных сервисах, где приходилось слишком долго ждать. Лаю теперь было важно не что он делал в такие моменты или чем бы занялся вместо этого; важным стало то, что он это делал, и следовавший за этим прилив благодарности явился для него полной неожиданностью.

А теперь подумайте, что все это значит в свете простого и главного вопроса: как распорядиться своим ограниченным временем? Как мы уже видели, конечность вынуждает нас принимать сложные решения, и это неоспоримый факт. Чтобы провести вечер за важным для меня занятием (писать книгу), я должен непременно отказаться от многих других, тоже важных вещей (например, поиграть с сыном). Считать такое положение дел крайне досадным вполне естественно, как и мечтать об альтернативной версии существования, в которой нам бы не пришлось выбирать между важными занятиями. Но если удивительно, что нам вообще даровано существование, если «вся твоя жизнь – это время, взятое взаймы», как понял Кейн, просматривая новостные репортажи о стрельбе на Дэнфорт-авеню, то, может быть, разумнее говорить не о необходимости принимать подобные решения, а о подаренной нам возможности это делать? И тогда ситуация начинает казаться гораздо менее печальной: каждый момент принятия решений становится возможностью выбирать из заманчивого меню вариантов – а ведь этого меню могло и не быть. Так что жалеть себя из-за того, что вас обманули и заставили выбрать только одно, совершенно бессмысленно.

В такой ситуации выбор лишь одного пункта из меню – не поражение, а победа. Это жизнеутверждающая готовность потратить конкретное время на это, а не на то – по сути, на бесконечное число всяких «то», потому что вы решили, что это на данный момент важнее всего. Иными словами, именно факт, что я мог бы выбрать другой и, возможно, такой же ценный способ провести этот вечер, придает выбору, который я сделал, значимость. И конечно, то же самое применимо и ко всей жизни. Например, вступление в брак наполнено смыслом именно потому, что закрывает возможность встретить кого-то еще, кто – как знать? – мог бы оказаться и лучшим супругом. Радость, которую порой приносит осознание правды о конечности, называют «радость упущенной выгоды» – сознательное противопоставление «страху упущенной выгоды». Это захватывающее дух чувство, что вам вовсе не хочется делать все на свете: ведь если бы вам не нужно было выбирать, что пропустить, ни один вариант не имел бы настоящего смысла. И теперь вы можете спокойно отказаться от каких-то удовольствий или закрыть глаза на некоторые обязанности. Ведь что бы вы ни решили сделать вместо этого – заработать деньги для семьи, написать роман, искупать малыша, сделать привал во время похода и посмотреть, как бледное зимнее солнце скрывается за горизонтом на закате, – это ваш выбор. Именно так вы решили распорядиться временем, которого вам никто никогда не обещал.

4
Учимся прокрастинировать

Впрочем, мы, кажется, чересчур увлеклись метафизикой. Многие философы, ломавшие голову над вопросом конечности человеческого бытия, не стремились давать практические советы, потому что от этого разит самопомощью. (И не дай Бог кто-то захочет себе помочь!) Тем не менее их идеи имеют конкретное отражение в повседневной жизни. Помимо всего прочего, они подчеркивают, что главная проблема в управлении нашим ограниченным временем заключается не в том, как сделать все дела, – это никогда не произойдет, – а в том, как научиться принимать мудрые решения о том, чего со спокойной душой можно не делать. Как говорит американский писатель и учитель жизни Грег Крэч, нам нужно научиться лучше прокрастинировать{50}50
  Gregg Krech, The Art of Taking Action: Lessons from Japanese Psychology (Monkton, VT: ToDo Institute, 2014), 19.


[Закрыть]. Прокрастинация в каком-либо виде неизбежна: каждую минуту мы откладываем все остальные дела, так что к концу жизни можно подумать, будто мы не сделали почти ни одного дела из тех, что теоретически могли бы сделать. Поэтому смысл не в том, чтобы искоренить прокрастинацию, а чтобы взвешенно выбирать, какие дела лучше отложить, чтобы сосредоточиться на главном. Истинная ценность любого приема тайм-менеджмента состоит в том, помогает ли он игнорировать именно то, что можно игнорировать.

Но приемы тайм-менеджмента, как правило, не помогают. Они только ухудшают ситуацию. Так называемые специалисты по продуктивности просто усугубляют наши проблемы со временем, укрепляя в нас веру, что мы можем сделать все. Возможно, вам знакома необычайно раздражающая притча о камнях в банке, которую впервые преподнес миру Стивен Р. Кови в 1994 году в своей первой книге «Главное внимание – главным вещам»{51}51
  Кови С. Р. Главное внимание – главным вещам: Жить, любить, учиться и оставить наследие. – М.: Альпина Паблишер, 2017.


[Закрыть]. С тех пор поборники производительности повторяют эту притчу безостановочно. Согласно самой знакомой мне версии, учитель однажды заходит в класс и приносит с собой несколько больших камней, кучку маленьких камешков, пакет песка и большую стеклянную банку. Он дает ученикам задание: попробовать вместить в банку все камни, камешки и песок. Ученики, которые, очевидно, не блещут умом, пытаются первым делом засунуть в банку маленькие камешки или песок, а потом обнаруживают, что большие камни не помещаются. В конце концов – несомненно, со снисходительной улыбкой – учитель показывает решение: сначала он помещает большие камни, потом маленькие камешки и наконец песок, так что маленькие предметы удобно устраиваются в промежутках между большими. Мораль притчи в том, что, если вы в первую очередь найдете время для главных задач, вы успешно их решите и еще останется много места для менее важного. Если же действовать по-другому, вы никогда не уместите в банку крупные предметы.

На этом история заканчивается, но все это ложь. Самодовольный учитель вел себя нечестно. Он подтасовал задание: принес для своей демонстрации лишь несколько больших камней, зная, что все они поместятся в банке. Тем не менее настоящая проблема тайм-менеджмента сегодня не в том, что мы не умеем отдавать приоритет большим камням. Она в том, что крупных камней слишком много и бóльшая их часть уж никак не влезет в банку. Отличать важные занятия от неважных не главный вопрос. Главный – что делать, когда чересчур много вещей кажутся важными и, следовательно, могут по праву считаться большими камнями. К счастью, нашлись умные люди, которые обратились именно к этой дилемме, и их совет строится на трех главных принципах.

Искусство игнорировать дела

Принцип номер один, применяемый к времени: сначала заплати себе. Я позаимствовал эту фразу у Джессики Эйбел, автора графических романов и коуча по креативности{52}52
  Jessica Abel, «How to Escape Panic Mode and Embrace Your Life-Expanding Projects». jessicaabel.com/pay-yourself-first-life-expanding-projects/.


[Закрыть]. Она, в свою очередь, взяла это выражение из области личных финансов, где оно уже давно стало важным и действенным принципом. Если в день получения зарплаты вы возьмете часть денег и положите на накопительный счет или используете для уплаты долга, вы, скорее всего, даже не ощутите их отсутствия. Вы продолжите заниматься своими делами – покупать продукты, платить по счетам – именно так, как если бы у вас изначально не было этих денег. (Есть, конечно, и ограничения: если вы зарабатываете только на самое необходимое, план не сработает.) Но если вы, как большинство людей, «заплатите себе последним», то есть станете делать покупки, надеясь, что после этого у вас останутся какие-то деньги, скорее всего, окажется, что их не осталось. И дело не в том, что вы, потворствуя своим слабостям, разбазарили их на латте, педикюр или новый гаджет. Когда вы принимали решение, на что потратить деньги, оно казалось вам абсолютно разумным. Беда в том, что мы очень плохо строим долгосрочные планы. Если даже сейчас что-то кажется приоритетом, то рационально оценить, будет ли оно казаться таковым через неделю или месяц, практически невозможно. Поэтому мы естественным образом допускаем ошибки, тратя деньги, – а потом жалеем, что у нас ничего не осталось на черный день.

Такая же логика применима и ко времени, отмечает Эйбел. Если вы считаете, что освободите время для главных занятий, побыстрее покончив с другими делами, вас ждет разочарование. Так что, если какое-то занятие действительно много для вас значит (например, творческий проект, а может быть, любовные отношения или достижение какой-то цели), есть только один способ найти для него время: сделать хоть что-то сегодня же, хоть немного, несмотря на то что вашего внимания требуют и другие большие камни. Проведя годы в неудачных попытках найти время для работы над иллюстрациями, расправляясь со списками дел и перетасовывая распорядок дня, Эйбел поняла, что единственный возможный вариант – сначала выделять время на себя: просто рисовать каждый день в течение часа или двух и принимать последствия, даже если приходится игнорировать другие важные для нее занятия. «Если немедленно не начать сохранять немного времени в неделю для себя, желанный момент, когда вы волшебным образом справитесь со всеми делами и получите кучу свободного времени, так и не наступит», – утверждает она. На той же идее основываются два известных совета из области тайм-менеджмента: работать над самым важным проектом в начале каждого дня и защищать свое время, назначая «встречи» с собой и отмечая их в календаре, чтобы в это время не могли вторгнуться другие дела и обязанности. Если всегда думать о том, чтобы сначала заплатить себе, то эти разовые советы превратятся в философию жизни. Принцип ее прост: если вы намерены провести часть отпущенных вам 4000 недель за любимым делом, в какой-то момент нужно начать делать дела, которые нравятся.

Совет номер два – ограничить объем незаконченной работы. Наверное, самый приятный способ отрицать правду конечности своего времени – это взяться за огромное количество проектов сразу. Так удается создать ощущение, что вы делаете много дел сразу и продвигаетесь по всем фронтам. Но обычно в этом случае вы не продвигаетесь ни по одному фронту: ведь каждый раз, когда проект начинает казаться сложным, пугающим или скучным, вы можете переключиться на другой. Вам удается сохранять чувство, будто все под контролем, но ценой того, что ни одно важное дело не будет закончено.

Другой подход – установить жесткую верхнюю границу для числа дел, которыми вы занимаетесь одновременно. Джим Бенсон и Тониан Де Мариа Бэрри, эксперты по менеджменту, в книге «Персональный канбан» (Personal Kanban) предлагают брать на себя не более трех задач{53}53
  Jim Benson, Tonianne DeMaria Barry, Personal Kanban: Mapping Work, Navigating Life (Scotts Valley, CA: CreateSpace, 2011), 39.


[Закрыть]. Как только вы эти задачи выбрали, прочие нужно отложить, пока один из трех пунктов не будет выполнен, в результате чего освободится слот. (Разрешается также освободить слот, совсем отказавшись от проекта, если дела с ним идут туго.) Смысл не в том, чтобы заставлять себя заканчивать все до единого начатые проекты: важно отучиться от дурной привычки бесконечно загружать себя новыми проектами и так же бесконечно их откладывать.

Эта, казалось бы, скромная перемена в моем рабочем процессе оказала на него удивительное влияние. Я больше не мог притворяться, что моя способность работать бесконечна, потому что каждый раз, выбирая новую задачу, чтобы включить ее в список из трех текущих, я должен был хорошо подумать о делах, которые мне неизбежно придется проигнорировать, чтобы сосредоточиться на выбранной. Зато благодаря тому, что теперь я смотрел в глаза реальности, мне пришлось признать, что я всегда игнорирую большинство задач, чтобы поработать хоть над чем-то, и что работать над всем сразу просто не вариант. Результатом стало спокойствие без потери сосредоточенности и производительность, гораздо большая продуктивность, чем во времена, когда я был на ней помешан. Другим приятным последствием стало то, что я научился без усилий разбивать проекты на небольшие части – стратегия, с которой я давно был согласен в теории, но которую никогда не мог нормально внедрить на практике. Теперь это стало для меня естественным: я понимал, что, включи я в текущий список такую задачу, как «написать книгу» или «переехать», в качестве одной из задач в процессе, она бы застопорила процесс на долгие месяцы. Вместо этого я получил нормальную мотивацию: определить, каким будет следующий достижимый шаг. Я осознал, что не стоит пытаться успеть всё: проще смириться с тем, что в день я могу сделать всего несколько вещей. Ведь это сущая правда. И на этот раз я действительно их делал.

Принцип номер три – не поддаваться соблазну усреднения приоритетов. Есть история, которую рассказывают об Уоррене Баффетте{54}54
  См.: Ruth Umoh, «The Surprising Lesson This 25-Year-Old Learned from Asking Warren Buffett an Embarrassing Question,» CNBC Make It, June 5, 2018. www.cnbc.com/2018/06/05/warren-buffetts-answer-to-this-question-taught-alex-banayan-a-lesson.html. По словам автора статьи, сам Баффетт не припоминает такого случая.


[Закрыть]. Личный пилот задает известному своей проницательностью инвестору вопрос о том, как расставлять приоритеты. Меня так и подмывает написать: «Просто управляйте самолетом!» Но, похоже, действие происходило не во время полета, потому что Баффетт дал ему другой совет. Он сказал пилоту составить список из 25 вещей, которых он хочет от жизни, а потом расставить их по порядку от наиболее до наименее важных. Вокруг первых пяти, утверждает Баффетт, и нужно организовать свое время. Но в отличие от того, что пилот, возможно, ожидал услышать, оставшиеся 20 – не приоритеты второй очереди, к которым нужно обращаться, как только представится возможность. Ничего подобного, якобы сказал Баффетт. На самом деле это вещи, которых он должен всячески избегать любой ценой. Потому что это всего лишь амбиции: они недостаточно важны для него, чтобы строить вокруг них жизнь, но достаточно соблазнительны, чтобы отвлечь его от главного.

Чтобы понять глубинный смысл этой истории, необязательно составлять список целей (лично я этого не делал). В мире, где больших камней слишком много, именно камни средней привлекательности – достаточно интересная работа, вроде бы приятная дружба – могут испортить жизнь. Согласно расхожему совету из области самопомощи, большинству из нас нужно научиться говорить «нет». Но, как отмечает писательница Элизабет Гилберт, кажется, будто это подразумевает лишь смелость отказываться от скучных вещей, которые вы изначально не хотели делать. На самом деле, объясняет она, «все гораздо сложнее. Вам нужно научиться говорить „нет“ вещам, которые вы хотите сделать, с осознанием того, что у вас всего одна жизнь»{55}55
  Элизабет Гилберт приписывает эти слова некоей «мудрой женщине» в посте Facebook, опубликованном 4 ноября 2015 года. www.facebook.com/GilbertLiz/posts/how-many-times-in-your-life-have-you-needed-to-say-thisand-do-you-need-to-say-it/915704835178299/.


[Закрыть].

Совершенство и паралич

Виртуозный тайм-менеджмент можно представить как умение прокрастинировать с умом, признавая правду о своей конечности и в соответствии с ней принимая решения. Но другой тип прокрастинации – дурной, мешающий нам продвигаться в работе, которая для нас важна, – обычно возникает в результате попыток игнорировать эту правду. Хороший прокрастинатор признает, что не сможет сделать все, а потом принимает самое мудрое решение о том, на каких задачах сконцентрироваться, а какие проигнорировать. Напротив, плохой прокрастинатор оказывается парализован именно потому, что ему невыносима мысль о каких-либо ограничениях. Для него прокрастинация – это стратегия эмоционального избегания, попытка избежать психологической боли, рождающейся из осознания своей конечности.

Ограничения, которых мы пытаемся избежать, когда занимаемся саморазрушительной прокрастинацией, часто никак не связаны с тем, сколько мы можем сделать за доступное время. Обычно такое состояние вызвано тревогой, что нам не хватит способностей, чтобы качественно выполнить работу, что другие воспримут ее не так, как мы хотим, или вообще что-нибудь пойдет не по плану. Философ Костика Брадатан приводит в пример легенду о зодчем из персидского города Шираза, придумавшем, как построить самую красивую мечеть в мире{56}56
  Costica Bradatan, «Why Do Anything? A Meditation on Procrastination,» The New York Times, September 18, 2016.


[Закрыть]. От красоты здания захватывало дух; оно было оригинальным, но выдержано в классических пропорциях, своим величием внушало благоговейный трепет, но не подавляло. Все, кто видел архитектурные планы мечети, хотели их купить или украсть; знаменитые строители на коленях умоляли архитектора поручить им работу над сооружением. Но зодчий заперся в своей мастерской, где смотрел на планы три дня и три ночи, – и в конце концов сжег их. Может быть, он и был гением, но при этом еще и перфекционистом: в его воображении мечеть была идеальна, и мысль о компромиссах, на которые пришлось бы пойти, чтобы воплотить замысел в реальность, мучила его. Даже лучшие строители неизбежно потерпели бы неудачу в попытке воссоздать его планы в точности до деталей. К тому же не в его власти было защитить свое творение от губительного воздействия времени – ни от обветшания, ни от мародерствующих армий, которые в конце концов сровняли бы мечеть с землей. Построить ее значило бы принять всё, что было не в его силах. Уж лучше лелеять идеальную мечту, чем отдаться в руки реальности со всеми ее ограничениями и непредсказуемостью.

Брадатан утверждает, что, когда мы прокрастинируем по поводу чего-то важного для нас, то, как правило, находимся примерно в таком умонастроении. Мы не видим или не желаем признавать, что любая попытка воплотить наши идеи в реальность никогда не сравнится с мечтами о них. Потому что реальность, в отличие от фантазии, это область, которую мы не можем безгранично контролировать, где не можем рассчитывать на то, что будем соответствовать своим перфекционистским стандартам. Что-нибудь – наши ограниченные таланты, время, контроль над происходящим и над действиями других людей – обязательно помешает нашему творению стать абсолютным совершенством. Звучит удручающе, но на самом деле эта мысль освобождает. Если вы не делаете чего-то, потому что боитесь, что не справитесь достаточно хорошо, успокойтесь: по безупречным стандартам, существующим в вашем воображении, вы точно не справитесь достаточно хорошо. Так что вполне можно начинать делать.

Прокрастинация, вызванная желанием избежать мыслей о конечности, не ограничивается профессиональной сферой. Это может оказаться серьезной проблемой и в любовных отношениях: из-за отказа признавать правду о конечности всего на свете пары зачастую годами существуют в подвешенном состоянии. Хорошим предостережением может послужить история Франца Кафки, худшего ухажера на свете{57}57
  Помимо писем самого Кафки (Кафка Ф. Дневники. Письма к Фелиции. – М.: Эксмо, 2009), история отношений Кафки с Фелицией Бауэр основана на следующих источниках: Eleanor Bass, «Kafka Was a Terrible Boyfriend,» LitHub, February 14, 2018, lithub.com/kafka-was-a-terrible-boyfriend. Rafia Zakaria, «Franz Kafka's Virtual Romance: A Love Affair by Letters as Unreal as Online Dating,» The Guardian books blog, August 12, 2016.: www.theguardian.com/books/booksblog/2016/aug/12/franz-kafkas-virtual-world-romance-felice-bauer.


[Закрыть]. Главная в его жизни любовная связь началась в Праге летним вечером 1912 года. Ему было 29 лет. В тот вечер, ужиная в гостях у своего друга Макса Брода, он познакомился с двоюродной сестрой хозяина Фелицией Бауэр, приехавшей из Берлина. Ей было 24 года, она обладала независимым складом ума и к тому времени уже сделала определенную карьеру в немецкой промышленной компании. Практичная энергичность Фелиции понравилась нервному, тревожному Кафке. О чувствах девушки нам мало известно, так как сохранились только свидетельства со стороны Кафки, но он был очарован, и вскоре между молодыми людьми завязался роман.

Но роман был эпистолярным: за следующие пять лет влюбленные написали друг другу сотни писем, но встречались лишь несколько раз, и похоже, что каждая встреча была для Кафки мучительной. Спустя семь месяцев после знакомства он наконец-то согласился встретиться во второй раз, но в назначенное утро прислал телеграмму, в которой сообщил, что не придет. Потом он все же явился, но был угрюм. Когда влюбленные наконец объявили о помолвке, родители Бауэр устроили в честь этого события прием. В дневнике Кафка признается, что во время приема «был закован в цепи, как преступник». Позже, встретившись с невестой в берлинской гостинице, Кафка разорвал помолвку, но переписка продолжилась. (Хотя Кафка и в письмах тоже оставался нерешительным. «Ты совершенно права, это безумие – столько писем, я сам вчера начал писать об этом письмо и завтра же Тебе его отошлю», – написал он однажды Фелиции, очевидно, в ответ на ее предложение сократить переписку.) Два года спустя они снова обручились, но ненадолго: в 1917 году Кафка расторг помолвку во второй и последний раз под предлогом туберкулеза. Бауэр (надо думать, со вздохом облегчения) вышла замуж за предпринимателя, родила двоих детей и переехала в Соединенные Штаты, где открыла успешную трикотажную фабрику. Она оставила позади любовную связь с таким количеством кошмарных и непредсказуемых поворотов, что трудно назвать ее иначе как кафкианской.

Кафка подпадает под стереотип «страдающего гения», витающего в облаках и далекого от нашей, более обыденной жизни. Но, как отмечает критик Моррис Дикштейн, «его неврозы ничем не отличаются от наших. Они не страннее, а только сильнее, чище… [и] доведены гением до такой степени несчастья, к которой большинство из нас никогда не приближается»{58}58
  Morris Dickstein, «A Record of Kafka's Love for a Girl and Hate for Himself,» The New York Times, September 30, 1973.


[Закрыть]. Как и все мы, Кафка восставал против ограничений реальности. Он был нерешителен в любви и во многих других вещах, потому что страстно желал жить несколькими жизнями одновременно. Он хотел быть уважаемым гражданином и поэтому не бросал работы страховым агентом. Он желал близких супружеских отношений, которые дала бы ему женитьба на Бауэр, но при этом без компромиссов стремился посвятить себя писательству. В письмах к Бауэр он не единожды говорит об этом так, будто в нем борются два человека: один влюблен в нее, а второй настолько поглощен литературой, что даже «смерть ближайшего друга показалась бы лишь небольшой помехой» его работе.

Мучительность этой ситуации доведена до предела, но в основе ее лежит то же напряжение, что испытывает любой человек, разрывающийся между работой и семьей, повседневностью и творческим призванием, родным городком и крупным мегаполисом или переживающий любой другой конфликт. И Кафка отреагировал точно так же, как большинство из нас, – попыткой избежать проблемы. Ограничив отношения с Бауэр письмами, он, с одной стороны, цеплялся за возможность совместной жизни, а с другой – оберегал свой трудоголизм, который неминуемо вступил бы в конфликт с реальной семейной жизнью. Эта попытка увернуться от последствий конечности не всегда выражается в страхе принятия долгосрочных решений, как у Кафки. Некоторые формально вступают в отношения, но внутренне уклоняются от налагаемой ими ответственности. Другие многие годы живут в несчастливом браке, который на самом деле стоило бы расторгнуть, но они этого не делают, якобы оставляя за собой выбор: с одной стороны, отношения еще могут расцвести и стать долгими и счастливыми; с другой – всегда можно воспользоваться своей свободой и разорвать их в будущем. Но суть одна и та же: избегание. В какой-то момент Бауэр в отчаянии посоветовала жениху постараться «больше жить в реальном мире». Но именно этого Кафка и не хотел.

За 20 лет до того, как Франц познакомился с Фелицией, и за тысячу километров от Праги, в Париже, французский философ Анри Бергсон пытался решить ту же проблему, от которой страдал Кафка, в книге «Время и свобода воли». Мы всегда предпочитаем воздерживаться от решения, а не посвящать себя единственному пути, писал Бергсон{59}59
  Бергсон А. Непосредственные данные сознания: Время и свобода воли. М.: URSS, 2010.


[Закрыть], потому что «будущее, которым мы распоряжаемся по своей воле, предстает одновременно во множестве форм, одинаково заманчивых и одинаково возможных». Иными словами, мне легко рисовать себе в воображении жизнь, в которой я достигаю головокружительного профессионального успеха, играю роль прекрасного родителя и супруга и при этом всей душой отдаюсь тренировкам по марафонскому бегу, долгим сеансам медитации или волонтерской общественной деятельности. Потому что только в воображении все эти аспекты жизни могут разворачиваться одновременно и гладко. Но как только я пробую жить такой жизнью, мне приходится идти на уступки – отдавать каким-то ее сторонам меньше времени, чем хочется, чтобы оставить простор для других. И в результате признать, что делать все идеально не удается. И моя реальная жизнь неизбежно окажется разочарованием по сравнению с фантазией. «Идея будущего, чреватого бесконечными возможностями, богаче самого будущего, – писал Бергсон. – Вот почему в надежде больше прелести, чем в обладании, во сне – чем в реальности». Повторю: мысль, которая на первый взгляд кажется удручающей, на самом деле освобождает. Поскольку в реальном мире любой выбор образа жизни подразумевает потерю бесконечных альтернативных образов жизни, у нас нет причин откладывать или отвергать серьезные решения о выборе, питая беспокойную надежду, что потерь можно будет как-то избежать. Потеря – это данность. Поезд ушел – и слава Богу.

Вы неизбежно остепенитесь

И поэтому вот один из моих немногочисленных советов по поводу романтических отношений; делюсь им с уверенностью, хотя на самом деле он применим и к любой другой области жизни. Речь о боязни остепениться – общераспространенном в наши дни страхе, что вы навсегда свяжете жизнь с партнером, который не дотягивает до вашего идеала или недостоин вашей потрясающей личности. (Есть и профессиональный вариант того же страха: оставаться на работе, которая позволяет оплачивать счета, вместо того чтобы целиком посвятить себя своей страсти.) Тысячи журнальных статей и вдохновляющих мемов в Instagram несут нам якобы мудрую мысль, что остепеняться нельзя, это преступление. Но это ложная мудрость. Вам непременно следует остепениться.

Точнее, у вас нет выбора. Вы обязательно остепенитесь и должны этому радоваться. Роберт Гудин, американский политолог, написал об этом целый научный труд «Остепениться: Что это значит» (On Settling). Он начинает с того, что показывает, как мы непоследовательны в понимании значения слова «остепениться». Похоже, все согласны, что если вы вступили в отношения, втайне подозревая, что могли бы найти кого-то получше, то совершили грех, решившись потратить часть жизни на отношения с неидеальным партнером. Но, поскольку время конечно, решение не остепеняться – провести 10 лет в беспокойных поисках идеального партнера на сайтах знакомств – тоже значит в своем роде остепениться, то есть обрести некую стабильность, просто все эти 10 лет своего ограниченного времени находясь в неидеальной ситуации другого рода. Более того, отмечает Гудин, мы, как правило, противопоставляем стабильность с так называемыми исканиями, или жизнью на полную катушку. Но это тоже ошибка, и не только потому, что стабильность в жизни неизбежна, но и потому, что она необходима и для того, чтобы жить на полную катушку. «Вы должны остановиться на том, что и станет объектом ваших исканий, чтобы они не пропали впустую»{60}60
  Robert E. Goodin, On Settling (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2012): 65.


[Закрыть], – пишет Гудин. Нельзя стать успешным юристом, художником или политиком, если вы не уделите много времени юриспруденции, искусству или политике и, следовательно, откажетесь от потенциальных преимуществ других профессий. Мечась везде, вы не достигнете успеха нигде. Так же и романтические отношения не принесут настоящего удовлетворения, если хотя бы на время не остановиться именно на этих отношениях, со всеми их несовершенствами. То есть отказаться от соблазна бесконечных лучших вариантов.