Текст книги "Оракул выбирает королеву"

– Вы целитель? – спросила она.

– Нет, я оборотень, – Линто усмехнулся, – об этом же все знают… Все с вами в порядке, льесса. Помогите мне поставить Рекко на крылья.

Тут уже усмехнулась Леона.

«Помогите поставить Рекко на крылья, чтобы отвезти вас и скормить Оракулу».

– Послушайте, я понимаю, что вы чувствуете. Но все-таки скажу вот что: смотритель Оракула, Меркл, в состоянии настроить Оракул так, что вы не погибнете.

– Весьма слабая надежда. – Леона опустила голову.

– Но она есть. И, пожалуй, это больше чем надежда. Что до меня, я вовсе не хочу вас убивать, льесса.

Теперь Линто сидел рядом, бок о бок с ней. Леона покосилась на его аристократический профиль и мельком подумала, что жизнь крайне несправедлива. Ее везут на смерть, а королевский оборотень вот уже сколько лет, считай, и не живет своей жизнью. Только так, как ему указывает королева.

– Так не убивайте, – тихо попросила она, – отпустите меня. Скажите, что сорвалась в пропасть, что меня задавило обвалом, растерзали дикие звери… Да что угодно.

Его лицо прямо на глазах как будто окаменело. И – едва слышно:

– Я не могу. Вечная королева должна вернуться.

– Да что вы в нее так вцепились! – Леона разозлилась. – Можно подумать, она хоть раз сделала для вас что-то хорошее!

Линто повернулся, глянул на нее в упор, и Леоне померещилось, что и сейчас у него в глазах – агония и сумасшествие. Как тогда, в подвале, когда всюду была кровь и боль.

– Вы правы, ни разу, – спокойно произнес он, – но есть обстоятельства, против которых я пока что бессилен.

– Я не верю, что могут существовать такие обстоятельства, – убедительно сказала она, не в силах разорвать зрительный контакт. Темное сумасшествие в глазах Линто захватывало, начинало кружить… И тут – Леона даже испугалась – в груди зародилось сладкое, тянущее чувство, какое рождается у любой нормальной женщины, когда на нее смотрит сильный мужчина.

«Нет, ты точно не в себе», – решила она и быстро опустила взгляд.

– Вы мне льстите, – вздохнул Линто, – к сожалению, такие обстоятельства существуют. Помогите мне с Рекко, я нашел плантоид.

Пришлось подниматься и брести вслед за Линто к его плантосу. Рекко оказался весь изломан, во все стороны торчали тонкие прутики, перепонка второго крыла разорвана в клочья. Линто опустился рядом с плантосом на колени, поставил рядом фонарик, затем достал из кармана несколько пористых камней – или не камней, потому что они, если присмотреться получше, как будто состояли из мха.

– Это и есть плантоид? – Расхрабрившись, ей ведь в самом деле нечего терять, Леона осторожно тронула пальцем камень. Ощущения были странными, что-то теплое и пульсирующее. Живое.

– Хотите, расскажу?

– Хочу. – Она цеплялась за все подряд, лишь бы не думать о собственной судьбе.

Линто взялся за переломленную конечность плантоса с торчащими острыми обломками прутиков, выпрямил ее, как выправлял бы сломанную кость.

– Подержите, пожалуйста.

И пока Леона придерживала перевитые меж собой тонкие веточки, он достал из ножен клинок и принялся нарезать добытый «камень» тонкими ломтями.

– Мало кто знает, откуда берутся плантосы, такие надежные, неприхотливые, не требующие никакой пищи, кроме воды, солнечного света и магии владельца. – Голос Линто завораживал и в самом деле отвлекал. – Все плантосы, что имеются на верхних ярусах, выращены из таких вот… На моховые камни похоже, правда? Это изначальный материал, плантоид. Если плантоид поместить на свет, дать ему воды, то он начинает быстро разрастаться. Остается только питать его своей магией и придавать ему нужную форму.

– Как садовник стрижет кипарисы, – пробормотала Леона.

– Почти, да. Рекко я вырастил сам. Взял за образец лошадь, прицепил крылья.

Рассказывая, Линто накладывал на повреждения отрезанные ломти плантоида, с его пальцев сыпались искры, словно звездная пыль, и на глазах мох расползался тонкими побегами, укоренялся, впитывался в плантоса, сращивая разрывы и переломы, восстанавливая искалеченное крыло.

– По-хорошему, Рекко нужно несколько дней покоя, – задумчиво произнес Линто, – но у нас нет этих нескольких дней.

– Не терпится вернуть королеву? – не удержалась Леона.

– Нет, при чем тут это? Просто я не знаю, сколько тварей пожалует сюда в ближайшее время… и сколько из них я успею убить. Все, готово!

Он поднялся, взял Рекко за уздечку, потянул вверх. Плантос послушно встал на ноги и благодарно потерся мордой – почти лошадиной – о плечо Линто.

Леона сглотнула. Слишком свежими оказались воспоминания о том, как они падали, улетая в кромешный мрак.

– Мы прямо сейчас полетим?

Оборотень задумался, затем посмотрел на Леону.

– Пожалуй, час времени у нас есть. Но если кто-то здесь появится, то Рекко уже способен взлететь. А знаете что? Мы можем еще немного передохнуть. Жаль, что воды нет.

– У меня есть, – буркнула она.

Достала фляжку и протянула ее Линто. Пальцы случайно соприкоснулись, Леона невольно отдернула руку. Оборотень понимающе усмехнулся и принялся отвинчивать крышку. Затем, сделав пару глотков, вернул Леоне фляжку, она повертела ее в руках и тоже отпила немного. Потом пошла и села на землю, привалившись спиной к упругому стеблю с перепонками. Неосознанно попыталась привести одежду в порядок, но та уже задубела от крови, трогать ее было противно. В итоге Леона уперлась ладонями в почву, чувствуя, как колются мелкие камешки, и замерла. Линто немного походил вокруг плантоса, оглаживая его круглые бока. Воздух под его руками слабо светился, и Леона поняла, что он подкармливает питомца собственной магией. Любопытно, какой у него дар? Она прикрыла глаза. Так хотелось – и в то же время не хотелось отсюда убраться! Здесь было мерзко и страшно, человек чужд Тени. Но, понятное дело, чем ближе к Свету, тем ближе и к Оракулу. Она невольно дернулась, когда Линто молча сел рядом, немного отодвинулась, чтобы не касаться его плечом.

– Как вы оказались на серединном ярусе? – тихо спросил он.

Леона хмыкнула.

– Да какая уже разница? Сколько мне осталось?

Оборотень усмехнулся, откинулся головой на толстый, разросшийся во все стороны стебель.

– Я же вам говорил…

– Да-да, помню. Есть возможность попросить смотрителя Оракула что-нибудь сделать.

Помолчав, Леона добавила:

– Королева приходила иногда смотреть, как вы спите. Когда вы были совсем маленьким.

Линто заметно вздрогнул, но положения не изменил, лишь покосился на Леону.

– И много вы ее воспоминаний сейчас видите?

Она вздохнула:

– Знаете, нет. Какие-то случайные обрывки… И, знаете, судя по всему, она вас ненавидела с самого детства. Как можно ненавидеть ребенка?

– Возможно, ее величество ненавидела мою матушку. – Пауза, и затем: – А вы только мальчика видели? Как насчет девочки?

Леона покачала головой.

– Нет, пока ничего такого. А как я очутилась на серединном ярусе… Знаете, я закончила обучение у мэтра Флорье в восемнадцать лет и вернулась домой. Моя девичья фамилия Кьенн.

– Я слышал, есть небольшое имение на ярусе чуть ниже королевского. Это ваши родители?

– Да.

Леона помолчала, собираясь с мыслями. Неотвратимо накатывала тяжелая, тянущая тоска по дому. Родители были живы, и это главное. И пусть они никогда не узнают, что на самом деле произошло с их непутевой дочерью.

– Они были против моего обучения, – прошептала она, слепо глядя в темноту перед собой. – Но знаете, я была совсем юной, и мне, как и всякой девушке, хотелось платьев, украшений… Особенно хотела веер шелковый, с ручной росписью и позолотой. Глупости в общем-то… Но тогда у семьи Кьенн денег особо не было, да и сейчас их нет. Хотя, надо отдать должное, нянька у меня была. Да и кухарку нанимали. А я решила, что коль я некромант по рождению, не будет лишним на этом хорошо заработать. И на платья, и на колье, и на веера. Я тогда сильно поругалась с отцом, он еще так смешно ногами топал и кричал, мол, лишу наследства… А я, гордая такая, объявила, что и сама управлюсь. И уехала к мэтру Флорье. В четырнадцать.

– Четыре года обучения, – задумчиво пробормотал Линто, – не мало ли?

– Для знания основ более чем достаточно. – Леона поймала себя на том, что улыбается. Пожалуй, учеба у старенького мэтра оказалась одним из немногих светлых пятен в ее жизни. – В общем, я вернулась домой, начала тихонько принимать у себя тех, кто хотел поживиться с памяти ушедших родственников. Ну и появились у меня платья и все прочее. Тогда же я начала бывать на балах, на приемах. И там познакомилась с Корвеусом. Вернее, он сам пожелал познакомиться.

– Вы знали, что его семья никогда не примет мага, да еще и некроманта? Об этом только слепой и глухой не знает при дворе.

Леона пожала плечами:

– Но я не была вхожа во дворец в то время. И знаете, почему-то я решила, что раз уж маркиз Риквейл проявил ко мне интерес, незачем упускать такой случай. В конце концов, он никогда мог и не узнать о том, что женился на ученице мэтра Флорье.

– Но узнал.

– Это случайно получилось. Однако… – И словно напоминая о последней беседе с супругом, тупо заныли ребра.

– Почему он не приказал вас убить? Вот что мне любопытно.

Леона ощутила, как мерзнут руки, и принялась растирать пальцы. В памяти всплывало все: и их спальня с нежно-голубыми шелковыми обоями, и толстый резной столбик балдахина, о который супруг приложил ее лбом, да так, что кожа под волосами лопнула, до сих пор шрам. И то, как он ударил ее в живот, но попал по ребрам, и Леона на миг окунулась в безвременье обморока.

«Знаешь, я бы тебя убил, – сказал тогда Корвеус, – но ты была хороша в постели. Если спрячешься и никто и никогда тебя больше не увидит, то будем считать, что я о тебе забыл. Это роскошный для тебя подарок, дрянь».

– Он…

Запнувшись, Леона вдруг поймала себя на мысли, что самое сокровенное рассказывает человеку, который тащит ее на верную смерть. Глупо это было. Но ведь иногда очень важно, чтобы кто-то еще знал, как тяжело бывает на сердце, чтобы кто-то хотя бы сделал вид, что может разделить тяжесть ноши.

– Он сказал, что ему жаль убивать меня, – пробормотала она смущенно.

– Бросьте! Кого и когда жалел Риквейл? Он же мать свою уморил голодом, когда та на старости лет начала выживать из ума.

Леона пожала плечами. Вдруг ей стало абсолютно все равно, что она говорит и кому. Она повернулась и с легкой улыбкой произнесла:

– Корвеус сказал, что ему было хорошо со мной в постели и только поэтому он меня отпускает живой.

И когда эти слова вылетели, ей на миг показалось, что королевский оборотень смутился. Он умолк и отвернулся. Даже в потемках было видно, как на скулах гуляют желваки.

– Ну вот, теперь вы все знаете, – мягко сказала Леона, – так я и очутилась там, где вы меня нашли.

– Чтобы стать свободной от мужа, вам придется умереть, – только и сказал Линто, – по-иному вы не освободитесь от брака, освященного в храме Господа нашего Вседержителя.

– Ну, вы меня и везете, чтоб убить.

Она провела пальцами по волосам, откидывая их назад. А потом сказала:

– Об одном теперь жалею. Не было у нас детей с Корвеусом. Возможно, магическая несовместимость. Когда я убегала, то думала, как хорошо, что нет никого. А теперь вот жалею. Хоть что-то от меня бы здесь осталось.

Леона и сама не понимала, зачем говорит это мужчине, которого едва знает. Более того, мужчине, о котором ходили самые отвратительные слухи, которого ненавидел и боялся двор. Но, возможно, именно оттого, что Линто был ей почти незнаком, получилось так легко обо всем рассказать. Иногда исповедаться незнакомцу гораздо легче, чем родной матери.

– Пора, – после долгого молчания объявил Линто.

И сразу сердце подпрыгнуло в груди. Вот так, все очень быстро… И вся жизнь мелькает мимо, тоже быстро, ярко, словно падающая звезда.

– Мы направимся сразу во дворец? – растерянно прошептала Леона, неосознанно прижимая руки к груди.

– Нет, – мужчина покачал головой, – не совсем. Рекко еще не в состоянии совершить столь долгий перелет.

Глава 4
Два тайных плантоса

Рекко летел медленно и постоянно заваливался на одно крыло, но все-таки поднимался выше и выше из Тени. До следующего яруса, по прикидкам Армана, оставалось не больше часа лету. Свет, проходящий сквозь разломы, уже подсвечивал контуры очередного куска мира, где придется сделать привал, дать плантосу передышку, да и самому передохнуть, а заодно хорошенько обдумать, что делать дальше.

Не нужно быть шибко умным, чтобы понять: кто-то пытается его, Армана, убить. И сразу возникала тысяча роящихся вопросов в голове. Кто? Кому понадобилось в это ввязываться? С какой целью?

И нужно было признать, что, если бы не регенерирующий перстень, который надела на него льесса Риквейл, уже не было бы этого медленного полета. Ничего бы уже не было.

Арман прикрыл глаза и невольно потянул носом. Выходило так, что макушка Леоны Риквейл находилась как раз на уровне его губ, и вместе с ветром к нему долетал слабый запах ее волос. Что-то такое, отчего вмиг вспоминается зеленое хрустящее яблоко. Спутанные волосы маркизы рассыпались по спине и казались такими мягкими, что у Армана даже кончики пальцев покалывало от желания их потрогать, погладить. Он изо всех сил пытался подавить в себе это чувство и думать о том, что спасает свою сестру, но то и дело ловил себя на мысли, что его самого спасла женщина, которую он везет на смерть.

Это было как-то неправильно.

И не то чтобы совесть проснулась – у королевского оборотня не может быть совести, не выдали при рождении, – но вместе с этим в груди прочно обосновалось непонятное чувство, чем-то похожее на маленького ежика. Оно ворочалось и неприятно кололо, и Арман совершенно не понимал, что с этим делать дальше.

А Леона сидела безмолвно и неподвижно. Арман видел, что она судорожно цепляется за шею Рекко, видел эти тонкие белые пальцы, измазанные грязью и кровью убитой твари, и теплый живой комок в душе снова ворочался и колол острыми иглами. Арман то и дело вспоминал ее слова о том, что они могли бы умереть вместе, но уж лучше ему, Арману, остаться в живых. Выходит, Леона Риквейл сделала то, чего не делал до нее никто: пожалела оборотня ее величества.

Арман прикусил губу. Да, с самого начала было понятно, что ничего хорошего из этого дела не получится. Черти понесли Леону в меморум как раз тогда, когда туда плюхнулся свеженький отпечаток королевы! А так бы жила себе и горя не знала.

И словно наваждение – воспоминание о том, как он ее впервые увидел во дворце. Она тогда жутко смущалась, пряталась за спиной супруга, выглядывала из-за его плеча, высовывала любопытный носик, словно птичка из гнездышка. Смотреть на нее было так приятно, что Арман не удержался и смотрел, сколько хотелось. Леона Риквейл казалась светлым солнечным зайчиком в бесцветной и безликой толпе придворных. Именно тогда Арман, пожалуй, впервые пожалел о том, что он тот, кто есть. Он предпочел бы стать нищим, но свободным от старой паучихи, и тогда бы… А что тогда? Леона была замужем за маркизом Риквейлом, своими тонкими пальчиками повязывала ему шелковый шейный платок по утрам, да и вообще, как выяснилось, была хороша в постели. Последнее Армана особенно бесило. Ему казалось, что сама мысль о подробностях супружеской жизни Леоны пачкает светлый образ маленькой любопытной птички. Об этом хотелось забыть, но почему-то мысли раз за разом возвращались именно к этому простому факту.

Не удержавшись, он все же погладил светлые растрепавшиеся волосы. Старался сделать это незаметно, но Леона испуганно сжалась в комок. И промолчала, забавно делая вид, что ничего не почувствовала. А волосы ее оказались мягкими, шелковистыми и густыми, и почему-то сей же миг перед глазами Армана нарисовалась картина, как он пропускает это жидкое золото меж пальцев, опускает руку на узкую спину, перебирает позвонки…

Он тряхнул головой. Определенно, все это было совершенно неправильно. Не нужно думать о той, кому придется умереть, чтобы жила королева и чтобы жила Витта.

Женщины – это, собственно, что? Явление мимолетное, преходящее. Надо думать о жизни сестры.

«Она спасла тебе жизнь, вот ты и раскис, тряпка, – размышлял он. – А на самом деле льесса Риквейл все еще любит своего мужа и ты для нее что-то гадкое, темное. К чему она без брезгливости и не прикоснется».

Но факт оставался фактом: как себя ни уговаривай, ему предстояло умертвить женщину, которая спасла ему жизнь ради того, чтобы вновь жила женщина, которая умела дарить только боль. И еще одна женщина, которую он никогда в сознательном возрасте не видел.

И тут его осенило.

Тогда, конечно, он солгал, пообещав, что Меркл как-нибудь перенастроит Оракул. В основном чтобы меньше было проблем, чтобы не пыталась сбежать.

Ну и пусть верит. Оракул все равно ее убьет, выдирая память королевы. Сладкая ложь иногда во благо.

Но он, Арман Линто, может к этой задаче подойти с другой стороны – попытаться хотя бы в момент смерти погрузить Леону в стазис, а потом… Потом попытаться вернуть ее к жизни при помощи своего собственного дара. И тогда все для Леоны Риквейл закончится вполне благополучно.

Вопрос, получится ли…

Но попытаться стоит. Так он убьет разом двух, даже трех зайцев: вернет королеву, сестру и Леону.

Потом, конечно, он отпустит льессу Риквейл на все четыре стороны. Будет даже лучше, если королева никогда не узнает о существовании Леоны и о том, что королевский оборотень как-то с ней связан. И тогда все будет по-честному: она спасла жизнь ему, он сохранит жизнь ей. А пока что пусть Леона думает, что Меркл поработает над Оракулом. Надо бы даже убедить ее в этом.

Арману понравилось то, что он придумал. В конце концов, почему не помочь хорошей женщине, тем более что она совершенно бескорыстно помогла ему!

Рекко мерно взмахивал крыльями, и было заметно, что перепонка недавно залеченного крыла снова расползается. Понемногу, но неотвратимо.

Это значило, что им придется провести некоторое время на серединном ярусе. Но это и к лучшему. Будет время разобраться, кто посмел устроить покушение на Армана Линто.

Леона шевельнулась в седле, и Арман снова уловил отголосок яблочного аромата, который странным образом тревожил душу и бередил смутные, неясные желания. Почему запах такого вкусного, сочного яблока? Наверное, все дело в том, что Леона моется таким мылом. Но какая-то совершенно глупая частичка души желала, чтобы Леона пахла так и без мыла.

«Не дури, – сказал себе Арман, – в любом случае ваше совместное приключение еще не повод для того, чтобы она изменила свое мнение о тебе. Даже если переживет свидание с Оракулом, ничего между вами уже не будет. А ты потом сходишь к шлюхам и все забудется и все станет как прежде».

И вот это «как прежде» вдруг вызвало такой бурный внутренний протест, что Арман скрипнул зубами.

Леона вздрогнула и испуганно обернулась. Здесь уже было довольно светло, чтобы видеть ее точеный профиль, нос с небольшой горбинкой и маленький, но упрямый подбородок. Хорошенькая, ничего не скажешь. И, судя по тому, что сделала, добрая.

Когда кто-то испытывает по отношению к тебе добрые чувства, Арман такого просто не знал. Но звучало приятно. Наверное, его матушка была бы добра к нему, но теперь уже не узнаешь.

Он вздохнул и решил думать о том, как дальше передвигаться ко дворцу. Все было сложно, начиная с того момента, как компас привел его к льессе Риквейл.

Они спустились на твердую землю как раз в тот момент, когда заходящее солнце проплывало мимо этого яруса, раскрашивая его розовым золотом и длинными, четкими тенями. Спустились на окраине какого-то городка, посреди ползучих кустиков с жидкой листвой и кривенькими ветвями. Арман первым спешился, протянул руки, чтобы снять с седла льессу, и невольно замер: в солнечном свете, несмотря на засохшую кровь и грязь, Леона Риквейл словно засияла. Сделались пшеничными волосы, кожа – фарфоровой. И глаза, которые в темноте было толком не рассмотреть, засияли парой драгоценных изумрудов.

– Идите сюда, льесса, – позвал он, спешно отводя взгляд.

Почему-то подумалось, если маркиза Риквейл и в самом деле так добра, как ему показалось, то увез бы ее к себе и держал бы в поместье, чтобы…

«Зачем, Арман?»

И он быстро выкрутился, сам себе ответил: чтобы не вляпалась еще в какую-нибудь нехорошую историю. Жалко ведь, когда пропадают хорошие, ни в чем не повинные люди.

Арман снял девушку с плантоса, поставил рядом с собой на землю, и Леона, опустив голову, принялась приводить в порядок испорченную одежду. Попыталась как-то завязать разорванную сорочку, торопливо, трясущимися руками, затем бросила и с силой запахнула на груди куртку – так, что костяшки пальцев побелели. Глянула исподлобья – прямо ожгла неприязнью – и спросила хрипло:

– Куда теперь?

От этого неприязненного взгляда внезапно стало тоскливо, как будто ему и не все равно, но Арман усилием воли выбросил все эти неправильные мысли из головы. Он – оборотень Вечной королевы, ее оружие. Ничто иное его не должно волновать.

– В город, – махнул он рукой в направлении первых домов. До них было не больше полумили, до темноты они успеют.

– А… плантос? – неожиданно спросила Леона.

Арман невольно улыбнулся. Странная. Думает о Рекко вместо того, чтобы думать о себе.

– Пусть здесь пасется, – ответил он, – пустит корешки, подпитается, окончательно зарастит раны. Не тревожьтесь, его не украдут. Он ведь привязан к моей магии.

– Хорошо. – Она послушно кивнула и повторила: – Хорошо… Так куда теперь?

– Идемте, льесса.

Он похлопал Рекко по холке, мысленно приказал ждать. Плантос, разумеется, не ответил, однако тут же пустил мелкие корешки, они шустро ввинтились в почву. Леона, которая тоже все это увидела, восхищенно ахнула. Любознательная. Все ей интересно. Арман вспомнил себя в юношестве, он ведь тоже совал всюду свой любопытный нос и донимал учителей магии самыми неожиданными вопросами.

Он взял Леону за руку, почувствовал, как она дернулась всем телом, и медленно пошел вперед, так и не отпустив.

В десяти шагах начиналась узкая дорога, размытая дождями, которые попадали на ярус сквозь разломы. Дорога вела к городу, виляя меж островков однообразных жиденьких и кривых кустов. Даже листва здесь имела странный бурый оттенок, Рекко среди этой тусклости выделялся ярким пятном. И пока они шли, Арман решил не терять времени даром.

– Льесса, мне бы хотелось еще раз обсудить с вами предстоящие события.

– Зачем, льесс Линто? – церемонно ответила она. – И без того все ясно. Зачем лишний раз говорить об этом?

– Вы не поняли, – он упрямо решил гнуть свою линию, – я вам уже сказал, что есть возможность откорректировать Оракул так, что процедура отъема королевского отпечатка вам не повредит.

Ложь далась легко. Возможно, потому что Арману и вправду хотелось, чтобы Леона не боялась и не страдала.

Она тихонько фыркнула.

– Я вам не верю, льесс. Вы забываете, что я все-таки некромант и кое-что понимаю. Да-да, я понимаю, что невозможно взять и вытащить из меня отпечаток королевы, не выдрав при этом мой собственный.

Арман покосился на нее. Все-таки Леона была удивительно красива в свете заходящего солнца. Она и сама как будто светилась, нежно и мягко. На мгновение Арману даже стало не по себе, оттого что вот сейчас он вдохновенно лжет женщине, которая так чистосердечно его спасла. Но он, прикусив губу до боли, решил давить до конца. Решение-то было принято, и он попытается сделать так, чтобы Леона вернулась к жизни. А сейчас ее просто надо успокоить, дать какую-то надежду…

– Безусловно, – ответил он, – я понимаю, что вы некромант. Но при этом вы не механик и понятия не имеете о том, как устроен Оракул.

– А вы? Вы тоже не механик, – упрямо буркнула Леона, гневно сверкнув глазами.

– Но механик Меркл, смотритель Оракула, мой старый друг. Он мне много чего рассказывал об этом.

– Не думала, что у вас есть друзья, – вдруг сказала Леона, и ее пальцы сжались в руке Армана.

Он пожал плечами:

– Их очень мало, льесса. Почти никого. Но механик Меркл знал меня еще мальчиком, и я уверен, что он не будет держать на меня зла, даже если королева прикажет мне его убить… ну, мало ли что…

– Поначалу вы не говорили мне, что я выживу, – упорствовала Леона, – лишь сказали, что мне не будет больно. Это же ваши слова?

– Мои.

– Так что вас заставило поменять решение?

Арман даже замедлил шаг. В самом деле, что? Было ведь еще что-то, кроме того, что Леона надела ему на палец перстень. Он с подозрением прислушался к себе. Ну, давай, Арман, расскажи, что тебе, как мальчишке, понравилась жена маркиза Риквейла. Давно уже понравилась, еще тогда, во дворце.

«Нет, дело не в этом. Точно не в этом. Просто… она добрая. И любознательная. А это такая редкость».

Молча покосился на Леону, которая послушно брела рядом.

Да, наверное, и правда все дело было в редкости такого явления, как Леона, в ее искренности и внутренней чистоте. Особенно если сравнивать ее с теми льессами, что толпятся при дворе королевы. В том, что ни одна из них и пальцем бы не шевельнула, чтобы спасти проклятого оборотня, Арман был совершенно уверен.

– Я все же не лишен чувства признательности, льесса, – ответил он, помолчав, – и сделаю все, чтобы вы как-то пережили эту неприятную необходимость…

– Королева умерла, ее нет, и вы могли бы быть свободны, – тихо произнесла Леона, – но вы упорно тащите ее обратно в мир живых. Почему? Вы ее на самом деле любите? О вас ведь многое говорят, льесс Линто.

Арман едва не расхохотался. Как же, любит он ее! Придушил бы собственными руками, если бы… если бы не та удавка, которая наброшена на его шею и на шею Витты. Но вслух он произнес:

– Уверяю вас, льесса, имеются некоторые – и очень весомые – обстоятельства, которые заставляют меня поступать именно так. Ну что, мы договорились?

– О чем?

– О том, что вы не пытаетесь сбежать, о том, что перестаете бояться. О том, что вы мне верите. Меркл в состоянии сделать так, чтобы с вами ничего плохого не случилось.

И поморщился. Почему-то именно сейчас эта сахарная ложь показалась совершенно отвратительной.

– Хорошо, – тихо ответила Леона, – считайте, что я вам поверила.

– Вот и отлично! – Арман обрадовался, что больше не придется повторять про всемогущего Меркла. – Тем более что у нас и других забот полно. Догадываетесь каких?

– Вас хотели убить, и это им практически удалось.

– Полагаю, что охота не закончилась, – сказал он, – на подходах к дворцу меня тоже могут ждать.

– Но они же думают, что вы погибли.

– Не уверен. Они же не получили мою голову, так ведь? А лишь отрезанная голова гарантирует точную смерть.

Леона промолчала. Они приближались к городу, под ногами хрустел мелкий гравий, которым была отсыпана дорога, вытянутые тени постепенно растворялись в подкатывающих сумерках. И Арман внезапно поймал себя на мысли, что, несмотря ни на что, ему приятно просто идти вот так, чувствовать в руке узкую ладонь Леоны Риквейл. Так и шел бы бесконечно долго, ни о чем не думая. Но думать все-таки было необходимо.

Город оказался совсем крошечным и вымирающим. Они шли мимо опустевших домов с заколоченными крест-накрест окнами, откуда таращилась голодная тьма, мимо полупустых и пыльных витрин лавок. Навстречу попадались люди, кто-то совсем в обносках, кто-то одет приличнее. Но все равно бедность сквозила из всех щелей, скрипела рассохшимися ставнями, недовольно чавкала под подошвами, когда он ступал в грязь. Арман покосился на Леону; та свободной рукой запахивала на груди куртку, в подступающей темноте было почти незаметно, что все спереди измарано в крови той твари. Леона с любопытством вертела головой, и Арман снова удивился тому, что Леоне все вокруг интересно. Поймав ее взгляд, он лишь крепче сжал ее руку, а в голове ослепительно-белой молнией промелькнуло воспоминание, что, когда он увидел, что с ней собирается сделать тварь из Тени, в груди что-то больно екнуло. А ведь, казалось бы, орудию Вечной королевы должно быть все равно.

– Я-то думала, что Люций – это худшее место, где мне довелось побывать. – Леона вдруг принялась делиться впечатлениями. – А оказывается, Люций просто роскошный городок. А ведь здесь тоже люди живут.

– Судя по всему, они отсюда разъезжаются, – заметил Арман, кивнув на очередное пустующее здание.

Леона пожала плечами, а затем резко сменила тему:

– Нам лучше где-нибудь остановиться до наступления полной темноты, не находите, льесс?

– А деньги у вас имеются, почтенная льесса? – съехидничал он в ответ.

Леона мягко высвободила руку, полезла в карман. На ее грязной ладони блеснуло несколько медных монет.

– Боюсь, на гостиницу не хватит.

Она вдруг улыбнулась, а у Армана в памяти возникла картина, как он только что искупался в пруду и лежит на траве, загорает и по коже мягко катаются теплые волны. Как странно, что от улыбки Леоны Риквейл возникает похожее чувство…

– Я не планировала долгих путешествий, когда выходила в меморум, – сказала она. – Что же делать?

– Лучше бы вы туда вообще не выходили, – горько заметил Арман, не сдержавшись.

Можно сколько угодно кормить льессу сказками, но оттого, что ей все равно умирать, становилось как-то тошно и больно.

– Я думала, что заработаю, чтобы и дальше прятаться от мужа, – просто ответила она.

– А в результате я теперь должен отдать вас Оракулу… Вот, – продемонстрировал он золотую печатку на пальце с инициалами королевы «И. С.» и гербом. Как ее звали на самом деле, никто уже и не помнил.

Лицо Леоны испуганно вытянулось.

– Вы… Вы хотите продать это?

– Хватит на хорошую гостиницу. – Арман безразлично пожал плечами.

– Но это же…

– Пожалуйста, пойдемте дальше, – он снова взял ее за руку, – ночь близится.

– Это же печатка Вечной королевы, да? – Леона послушно засеменила следом. – И вы так спокойно собираетесь с ней расстаться?

– Я тоже денег не брал. Думал, что только нырну в меморум и обратно.

– Но…

– Но это всего лишь кольцо, кусок золота. И он ничего для меня не значит. Если кто-то вам нашептал, что королевский оборотень безумно любит свою королеву, не стоит этому верить.

Он и сам не знал, зачем это сказал. Но почему-то показалось важным, чтобы Леона понимала, что на самом деле его с королевой связывают отнюдь не узы теплых или, боже упаси, родственных отношений. Ему действительно захотелось, чтобы льесса Риквейл не верила в эти мерзкие сплетни.

Взгляд скользил по вывескам и наконец остановился на нужной. «Залоги и займы» – вот что прочитал Арман и потянул Леону к обшарпанной и отсыревшей двери.

Внутри оказалось еще хуже, чем снаружи.

Воняло лежалым сырым мехом и какой-то особенной затхлостью, какая бывает в помещениях, где годами сваливается в кучу грязное старье. Леона пискнула что-то и торопливо зажала нос рукавом. Арман едва не последовал ее примеру, но потом решил: ты же мужик, должен быть сильным. Заглянув из прихожей внутрь заведения, он увидел прилавок, на нем – пару фонарей с мутными стеклами. Закопченные стены. За конторкой сидел грузный детина в сюртуке неопределенного цвета с заплатами на локтях. Детина был головастым не в меру, совершенно лысым и даже без бровей. А глаза как будто утонули внутрь черепа, блестели из двух узких щелок.