Текст книги "Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник)"

Маргинал

Первая моя женитьба была скомканной, впопыхах, как русские говорят. Самому жениху едва исполнилось 19. Невеста на 2 с половиной года старше. Она не из образованных (школу бросила после 8-го класса), но в жизни уже определилась, на конвейере часового завода работает. А я ни к чему не приспособленный оболтус, исключенный из МГУ без какой-либо квалификации. Предстоит определиться в жизни. Но это разве свадьбе помеха?

Сапрыкины устроили ее чин-чином: старшую выдают! Жили они в недавно полученной двухкомнатной квартире (5-й этаж блочной пятиэтажки без лифта, кроме Вали еще трое, младше ее, из них один мальчик). Дали квартиру отцу семейства, каменщику на стройке. В Москве тогда 10 процентов построенного жилья отводилось самим строителям. Их не хватало, заинтересовывали ускоренным получением жилья в столице. Очередь Коли Сапрыкина дошла не то на 6-м, не то на 8-м году его работы и проживания семьи в общежитии (годами многодетные семьи живали в общежитейских комнатках, нередко – две семьи в одной, это считалось в порядке вещей). Предмет гордости же: всем – комнату в коммуналке, а ему (шестеро все-таки!) – квартиру целиком. В большой комнате и собрали «кагал» (человек 15, кажись, большинство родственники из Старого Оскола). Хозяйка сварила традиционный самогон (сахар да дрожжи) в нужном количестве, пили по-русски, без удержу, пели «Шумел камыш» (впервые тогда и услышал ее), веселились. С моей стороны только Мурад Шавлохов был. Ему все это не очень понравилось, кажется, отвалил при первой же возможности. Так и я не был в восторге, и что из этого?

Выделили нам на несколько ночей малую комнату, сами устроились в большой и в кухне (метров 10, поди). Знали, что ненадолго, я вот-вот уеду. Билет на поезд на 29-ое число был в кармане (свадьба была, кажется, 25-го). Куда?

В донецкие шахты. Пытался сначала завербоваться. Не взяли: призывной возраст не годится, нужен работник хотя бы года на три, на меньший срок договор нельзя заключать. Посоветовали: езжай за свой счет, примут с радостью. Вот в Гукове (70 км от Ростова) давеча новая шахта открылась. Общежития есть на всех шахтах. Я пошел и купил билет (из Москвы прямого хода-то нет, ехать надо до станции Зверево, дальше 15–20 км – чем попадется). Еще и выписаться из общежития МГУ надо, иначе сама идея – насмарку: в СССР без прописки на работу не берут, а без штампа выписки с прежнего адреса в паспорте по новому адресу не прописывают. Порядок есть!

Попробуй выпишись! Огромное хозяйство в МГУ. Книги в библиотеку сдай, белье в общежитии верни, открепись от проф– и других «общественных» организаций, тогда только и выпишут из общежития, вернут паспорт и заберут студбилет (и сегодня он – главный пропуск в здания МГУ). Дальше – катись колбаской… Приведенная выше последовательность обязательна, завязано все на выписке.

Комсомол не отпускает. Надо, мол, разобраться с решением собрания курса. Получается нарушение устава, исключали же без тебя. Без тебя вопрос на бюро не станем выносить, выйдет двойное нарушение устава. Еле уговорил: да забери ты этот билет, считай меня вышедшим добровольно, это-то уж ваш устав не запрещает? «Зачем тебе? Может, выговором отделаешься». «А мне и в самом деле ваш билет ни к чему, не люблю общие собрания». Секретарь и «пошел мне навстречу», даже формального заявления не взял.

Покатил. Утром 30-го ноября сошел с поезда в Звереве. Картина полной военной разрухи: развалины домов, станционных сооружений, торчащие тут и там каменные остовы стен, вместо вокзала – некая времянка (интересно, у немцев тоже 13 лет спустя после войны все в том же состоянии? У них ведь тоже камня на камне не оставалось…).

Доехал до Гукова по «железке», пригородным (если верно помню, венгерский трехвагонный дизель-поезд, идущий в Дебальцево, в Донбассе тогда они только и ходили в оживленном пригородном сообщении). И правда, у шахты № 15–16 есть хорошее общежитие, подтвердили аборигены. Народ-то нужен везде. Оформили, дали общежитие. В ходе двухнедельного инструктажа сжалились даже небольшой аванс выписать (деньги кончились, занять пока не у кого, как-то на занятиях, стыдно признаться, впал в голодный обморок, потерял сознание, вот сердобольные русские и выдали аванс). Потом спустился в шахту, попал в бригаду лесодоставщиков (на шахтах их называют лесогонами, подают в лавы и штреки пиломатериал для крепежа), и пошло-поехало.

С первой же зарплаты снял у частников флигелечек, отдельно стоящий в их дворе. На шахте как «своему» выписали тонну угля (вдвое дешевле, чем за ту же тонну начисляли зарплату бригаде навалоотбойщиков: такова была советская экономика, увы). Была в домике «буржуйка». Где-то «радиоприемник» (махонький такой, «москвич» назывался) раздобыл. Не помню даже, откуда он тогда взялся. Короче, зажил барином в ожидании приезда молодой жены, последовавшей под самый Новый год, через месяц после меня.

Шахта. Донбасс. Уголек… Слова всем знакомые. Представили бы вы себе, что это за ад, кто там работал. Около 70 процентов – бывшие уголовники. У них – иерархия, порядок. Хотя все – из «мужиков» (по лагерной терминологии, т. е. они и в зоне тянули лямку, работали). Попадались, верно, и местные потомственные шахтеры, как бы костяк. А все больше – всяких авантюристов, неудачников, а то и просто любителей длинного рубля… У меня быстро появились два друга-грузина, один белорус (его почему-то ягутом кликали, хотя был Васей). «Бугром» у нас был Ванька, 29 лет (10 из них отсидел за убийство).

Шахта – подземное хозяйство на глубине сотен метров (где как). Сначала проходят вертикальный ствол до того горизонта, где угольные пласты. Там – горизонтальные выработки руддвора: большие «залы» для маневров электровозов, подкатки-откатки вагонеток, из коих целые составы образуются. От руддвора – горизонтальные «штреки» в разных направлениях, коридорчики сечением, на глаз, 2х2 м. Иногда удавалось одновременно с проходкой штрека закладывать и лаву, метров так на 20–30. Дальше навалоотбойщики продолжат выработку пласта, пока есть в нем уголь. Лавы-забои в Донбассе изнурительные. Говорили, что при пласте угля в 60 см считалось целесообразным извлекать добро. В нашей шахте благодать, пласт – 90 см, в лавах (а их в каждой шахте – несколько, расчет – по суммарной производительности всех забоев и возможности шахтного ствола выдавать продукцию на-гора) можно и на коленях работать, а не лежа на боку ворочать совковой лопатой. Без лопаты не обойтись. Комбайн есть, но он пласт целиком не захватывает, уголь пойдет с большой примесью породы. Верх-низ пласта за комбайном уже вручную приходится разрабатывать, сантиметров 10–15. Работа навалоотбойщика и есть: на коленях, ползком остатки угля «выковырять» со свода и из-под себя и следом за комбайном крепить кровлю деревянными столбами (уже и тогда говаривали, что есть универсальный металлический крепеж многоразового пользования, но мне видать оный не довелось). Дело осложнялось еще и тем, что пласты угля никогда горизонтально не лежат. У нас он был под углом 18°, из лавы уголь с грохотом летел вниз на транспортер по желобку «рыштаков», соединенных меж собой по длине своеобразных «стиральных корыт», лежащих по всему склону лавы. Шесть часов без перерыва и перекура. Впрочем, это разве что лишь правила техники безопасности. В Донбассе нарушения запрета курения обычны. Выбрали момент (скажем, перебои с порожняком, «Совок» же!), «тормозком» перекусили (у всех еда с собой, в шахтах «ресторанов» нет), ну и коллективно перекурили, при строжайшем запрете. Выброс метана – довольно редкое явление в этих краях, не как в Кузбассе или в самой столице края Донецке. А курить-то охота!

Работа в шахте началась у меня в бригаде веселой молодежи. Наша задача – обеспечить забой и проходимые новые штреки пиломатериалом. Для лавы – подбойки (хвойный кругляк сантиметров 10–15 в диаметре, длиной 90 см) и горбыль для кровли. А проходчикам – что заранее заказано-заготовлено на «горе». Те же 4 смены, та же черная пыль толстым слоем под конец смены, та же веселая озорная мужская баня по выходе на земную твердь («Парень, да что же ты в шахте делаешь? С таким инструментом на сочинских пляжах надо работать, дуралей!»). У мужиков страсть – выглядеть острословами.

Мне тогда непонятно было, с чего они так бесятся. Ну, представьте, в шахте на всех участках телефоны. Под 8-ое марта шалопай решил подшутить. Снял трубку и телефонистке: «Срочно главного инженера, домой прямо звони». Та и не подумала ослушаться: звонки из-под земли подлежат немедленному соединению, в любой час дня и ночи. В 12 ночи – сонный голос главного инженера в трубке. «Леонид Василич, с праздником!» «С каким-таким еще праздником, мудак, в полночь-то?» «Ну, как же, восьмое марта уже наступило». «Я тебе что – баба, что ли?» «Баба – не баба, а блядь-то порядочная». Шахта, поди, всю ночь гоготала. В отличие от начальника, главного не очень жаловали. Вычислили же паршивца элементарно. Телефонистка сразу и доложила: с 9-го бремсберга звонили. А дальше все просто. Какой бездельник мог оказаться у телефона в разгар работы? Конечно, лесогон. Их всего 5–6, кто посмел? Понятно, этот бандюган. Наутро прямо из душа повели к главному (начальство в 7 утра всегда на месте). Думаете – избили, выгнали, оштрафовали? Пожурили и отпустили. Потом, встречаясь иной раз под землей (главный нередко спускался туда в дневную смену), они очень тепло здоровались за руку при возгласе главного: «Ну, ты, блядь, даешь!» и молчаливой улыбке нашего Ваньки.

Мне потребовалась аж пара десятков лет, чтобы понять механизм смягчения людской злобы. В «Совке» такие отношения на производстве не часто встречались. Лишь десятки лет спустя понял, в чем дело: сытые добрее! Жлобство и злобство соседи не только по своим начальным буквам на русской клавиатуре компьютера, а родственники по жизни. Помните сцену поджога женщины на бензоколонке в конце «Острова Крым» Василия Аксенова? Ни за что, от одной лишь злобы (в цветущей стране вдруг перестало хватать бензина) иные (увы, многие!) «человеки» звереют. И генетика тут ни при чем, осмелюсь возразить известному генетику Эфраимсону. Полвека спустя Австралия вызвала наше с Натальей изумление. Потомки каторжников из Британии в 5–6-м поколении самые честные и праведные люди из встреченных нами. Нынче, по истечении полувека с моей «шахтной» поры, есть у нас и основания судить: много где побывали, кое-что повидали.

Австралия. Мы в гостях у Ксении, 90-летней тети моей жены. Вышли как-то утром вместе в центр ее городка Куума (10 тысяч жителей, она тут с 49-го, ее все знают) по разным делам. Мы с женой – в магазин, Ксения – в отделение банка, снимать деньги со счета и забрать кое-что из личного сейфа. Договорились: она подождет нас в банке, потом уже вместе походим. Вот воссоединились, посетили вместе еще пару магазинчиков и пошли кофе пить в известную в их городке «французскую» кофейню. Попили-поболтали (минут 40–45), пора и рассчитаться. Полез в карман, и Ксения засуетилась платить… Тут-то и выяснилось: сумку «посеяла». Она особо не расстраивается: найдется, куда ей деться? «А что там, соблазну много?». «Не очень. Доллары, что сняла со счета, да еще слиток золота из сейфа забрала. Там мой паспорт, вернут». Восстановили в памяти, где побывали и где могла оставить. Наталья пошла по маршруту. Зашла в банк под конец: не оставляла ли… «Вот же она, ее сумка, где оставила, там и стоит». Забрала, принесла тете. Не тронута! Бывают ли такие каторжники? Они же двери своих домов практически не закрывают. А дома-то, дома! Целые стены стеклянные. Соблазн какой! Но о грабежах там не слыхать.

Теперь посмотрим на украинские события начала 2014-го года. Революционеры! Герои! Победители! А мародерством промышляют, поезда грабят с оружием в руках. Пришли ведь к власти коррупцию искоренять, а насаждают разбой. От «Лукойла» российского потребовали ежемесячно с каждой заправки по три тонны бесплатного топлива на нужды армии, убивающей русских в Донбассе. «Лукойлу» пришлось немедленно продать сеть заправок австрийцам, Законов-то нет! Революция! «Окаянные дни» Бунина…

Голодные теряют человеческий облик. А сытые, наоборот, обычно добреют, становятся благодушнее. Коммунизм потому, в частности, гикнулся, что ориентировался на голодных, кормил людей болтовней о светлом будущем, а не мясом-молоком. Каких-то наивных недоумков можно уверить, что сегодняшняя жизнь впроголодь – во имя завтрашнего пиршества, вкалывайте от души и пока кормитесь с помощью «колбасных» электричек и поездов, потом будет хорошо. А это «потом» оказывалось хуже и хуже. Недоумок резонно и зверел. Не, нельзя опереться на чернь, если хочешь блага своему народу, своей стране. Даже когда недоумков – абсолютное, подавляющее большинство в составе общества, как в сегодняшней России или в той же Украине. Впрочем, а где это соотношение не в пользу черни? Весь вопрос во влиянии на социум этих или думающих. Потому «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» – чушь собачья. Объединяться следует только интеллектуалам. Нужна конкуренция умов, талантов, инициатив. Она одна и обеспечивает процветание. Стимул же к ней – естественное стремление человека жить комфортно. А всеобщая уравниловка, единомыслие гибельны. Результатом бывает лишь бесстыжая демагогия а-ля большевизм или, того хуже, бандеровщина. По мне, так «Совок» сродни киевскому майдану: там и там – животные, и те, и эти – карикатура на общество мыслящих тварей. Да, коммунизм – большой хлев бессловесного скота. А майдан, этот зверинец «свободного содержания», лучше, что ли? За ним хлев и следует, по советскому опыту, лет эдак через 8–10.

Отвлеклись, однако. Вернемся к самому повествованию.

В середине января приехал в Гуково брат Арсо. Школу закончил, поступить не сумел пока, работы никакой. С приключениями доехал. Из Ростова чуть ли не каждый час – рейсовый автобус в Гуково. Он попал под вечер (поезд пришел так), на последний рейс и… в пургу. Километров 10 по очереди с русским парнем шли пешком перед автобусом, туман одолевали. Накормили мы его, напоили, отогрели и уложили спать. Утром на шахту, трудоустроиться. Ему под землю нельзя, нет еще 18. Устроился на мою же «профессию», лесогоном на поверхности. Здесь ведь тоже надо заготавливать материал, загружать в вагонетки, подавать к стволу… Он проработал до начала марта. В первой декаде марта из дома тревожные сообщения: отца хотят «съесть», ищут на него компромат. Даже находят поставщиков оного. Отец, наивный крестьянин, на выборах очередного первого секретаря райкома посмел интригу учудить, поддержал не присланного из Еревана «варяга», а своего односельчанина, к тому времени многолетнего председателя райисполкома Шаварша Вардумяна. Сговорился и с другими членами пленума, распределили роли. Ага! Ни один из них ни слова не сказал! Отец-то выступил, на свою беду. А никто не поддержал. Пришлого избрали, конечно. Он, понятно, отомстил (если вам когда-нибудь попадался великодушный «совок» на приличной должности – очень завидую, за всю жизнь довелось мне знать двух-трех таких). От отца потребовали документально доказать, что дом, который он построил, не из ворованных материалов. Мать, умница, сохранила квитанции, предъявила. Не хватило таковой на 400 рублей цемента (тогда еще сталинские были рубли, при Хрущеве они стали в десять раз меньше): где взяли? Отец – директор районной МТС, большое хозяйство, и строек хватало. Что-то, надо думать, брал и у себя на работе. Хотя и был он педантично порядочным и честным человеком. «Свора» и рыщет, по заданию первого секретаря райкома, кто бы засвидетельствовал против отца. Арсо затем и поехал: устыдить тех, кто на то был готов. Успешно: все обвинения с отца сняли, остался только злосчастный цемент с невыясненным происхождением. Вот первый и «любезно» предложил альтернативу: или уход с должности, или выговор с занесением. Говорю же, был наивный крестьянин мой отец: выбрал уход с должности. Это в 50-то лет! Минимум десяток лет еще работать. А за нами с Арсо еще трое, младшей, Асе, нет еще и пяти. И объяснил: я столько лет в партии, у меня совершенно чистая карточка, не хочу пачкать.

Забегая вперед: в очередные студенческие каникулы я дома, беседуем с отцом. Он на своем «коньке»: «партия, партия…». Я и ляпнул: брось ты, отец, какая партия? Шайка бандитов, паразитирующая на шее общества, свет не видал таких партий. Как он осерчал! Как пожалел, что родил меня! «Жизнь профукаешь с таким к ней отношением, помяни мое слово», – сказал. Видит читатель, помню его слово. Но никогда не жалел, что не запачкал себя об эту банду, слава Богу. А что карьеры не сделал, тоже естественно. Мне она и так бы не далась ни за что, хоть с партбилетом, хоть без него. Не тот характер: обязательно брякнул бы чего-нибудь непотребное-недопустимое и был бы изничтожен.

После отъезда брата перевели меня в бригаду проходчиков. Новый штрек проходили. Как водится, с небольшой лавой, которая потом станет основой нового участка. Все легко работают на коленях. У меня не получается: минут 15 от силы могу стоять на них, дальше невтерпеж. Уж чего только не выдумывал – толстые брезентовые нашивки на брюки, стелил куски ватных одеял под колена… Болят! Выдержал только месяц. Вернулся к своим лесогонам (но уже с третьим разрядом проходчика, который потом мне пригодился).

В мае Валя уехала в Москву. Ей предстояло произвести на свет малыша. Я искал пути к обогащению, нужна же крыша над головой. Пытался завербоваться на путину – на Камчатку. Деньги хорошие, сроки тоже – всего на 6 месяцев. Не взяли: призывник. А в армию я же не пойду, дураку ясно. Вернулся в Москву в июне с твердым намерением поступить в МГУ же и отделаться от армии. Каково же оказалось мое разочарование, когда в списке зачисленных на физфак меня не оказалось! Как же так? Сами же написали: проходной балл 13 (из 3-х «профилирующих» – две математики и физика). Пошел к декану «базарить» (к профессору Фирсову, если память мне не изменяет). Он мне объяснил: исключенный из МГУ два года не имеет права поступать в него же, меня по ошибке допустили до экзаменов. Так-то! Идите заберите свои документы.

По возвращении в Москву пошел на работу в «СМУ-12 Метростроя» (название условное, к метростроению оно отношения не имело, это «10-й Почтовый ящик» Минтрансстроя, строитель ракетных шахт по всему Союзу, всяких там правительственных и генштабовских «бункеров»). Непросто было туда попасть. Я ведь еще в минувшем ноябре заполнил анкету, еще тогда хотел устроиться к ним. Сказали – ждать не меньше двух месяцев проверки анкеты. А на что мне жить целых два месяца? Пришлось-таки уехать на заработки. По приезде в Москву проведался – вона, готовы хоть завтра пустить в шахту. Да еще – с квалификацией проходчика, главной для них специальности. Строили на глубине сотен метров пятиэтажные дома, подземный Дворец Советов для Кремля на случай ядерной войны. Бригада, в которой работал, до того построила такие же точно хоромы для Генштаба. Свое дело знали мужики. И меня научили. Даже во время экзаменов на Физфак работу не бросил (те же 6-часовые смены в круглосуточном режиме). Платили хорошо, чего отлынивать-то?

Нависла угроза призыва. Написал в Президиум Верховного Совета СССР: так и так, мол, МГУ по сути меня кинул, не зачислил в студенты, у меня вот-вот родится сын (был уверен: сын! хотя тогда никто пол не определял, как это делается сейчас), потому в армию идти никак не могу, если уж нет законного пути освободить меня от призыва, отказываюсь от советского гражданства и прошу выпустить меня в любую страну, уж там я сам разберусь, где притулиться. Ответа я не получил, как вы понимаете. Стал пробиваться в американское посольство на Новинском бульваре (тогда назывался ул. Чайковского). Там, перед аркой въезда, милиция стоит. Ее не пройдешь. Но сбоку была громадная куча битого кирпича (не успели янки вывезти после ремонта). По ней можно пробраться в балкон второго этажа. Почти и пробрался, как сзади милиционер: «Стой, стреляю!» Не знал я тогда, что не посмеет. Хотя кто их знает, какие инструкции у них. Это форма милицейская, но ежу понятно: КГБ. А кто тогда знал, каковы полномочия этой конторы? Струсил. Спустился. Повел он меня в какое-то подвальное помещение в самом начале Девятинского переулка, где двое гражданских выбили из меня признание, зачем мне Америка. Поняв, в чем дело, дали адрес своей же районной конторы: Хавская, 11, корпус такой-то, 2-й подъезд (если, конечно, я не путаю). Назначили время, назвали фамилию, к кому обратиться.

На этом адресе – райотдел милиции. Спрашиваю у них о втором подъезде, «не знают» менты (тогда говорили «мусора»). Обошел здание, нарвался: на роскошной большой медной табличке именно это и написано: 2-Й ПОДЪЕЗД (тоже мне конспирация, сама эта дощечка орет: тут что-то очень важное!). Звонок на двери. Нажал. В ответ– голос из динамика: «Кого вам?». Назвал фамилию. Через минуту дверь отворилась, меня сопроводили к соответствующему товарищу. Расспросил, казалось, все понял. Сказал: иди проходи призывную медкомиссию. И не бойся, все будет нормально. Как в воду глядел.

Хирург (почти последний из врачей, по которым нас голыми гоняли, как стадо) чего-то узрел, направил в 63-ю больницу проконсультироваться. Там подозрения подтвердили. Когда я подавал майору военкомата заключение больницы, он с таким сожалением выругался: «Какой кадр пропадает, а? Я же тебя наметил в подводный флот, на Тихий океан». Надо было сказать ему: а ху-ху не фу-фу? А промолчал. Осторожность проявил…

Карен к этому времени уже появился. Жилья нет, беда. Комсомол путевки на стройки дает, гарантирующие предоставление жилья после трех лет работы. Им не важно, кому – комсомолец ли, беспартийный. Было, кажется, только ограничение по возрасту: чтоб не старше 35 лет. Получив такую ксиву, устроился разнорабочим на стройку. И не понимал, дурак, что целых 3 года Сапрыкины терпеть нас не будут, им самим квартира тесна.

Тучи сгустились перед Новым годом. Родители объявили старшей дочери: выметайтесь. Я позвонил домой, попросил мать ненадолго приютить Валю с Кареном, пока найду жилье. Отвез их на поезде, вернулся в Москву и тут же устроился дворником на Ленинском проспекте, где друг за другом сдавались 45, 43 и 41 номера домов (сразу за Калужской заставой). Приняли, дали служебную комнату (коммуналку, разумеется, 16 м² в 3х-комнатной квартире, но на 2-м этаже, 1-й ушел под магазины) в только что завершенном доме № 43. В начале марта и свои вернулись, даже – комплект постели привезли как «приданое» от родителей. Спасибо. Не забываю. Вовеки благодарен.

На поверку я оказался конфликтным человеком. Не поладил с начальником ЖЭКа. Он взял и уволил меня за прогул. Я взял и подал в суд. Суд взял и восстановил меня (были стопроцентные доказательства, что в названные в приказе начальника даты я работал чуть ли не с утра до вечера, причем суду об этом рассказывали свидетели, приглашенные ответчиком). Но того мне уже и не надо было. Не помню, как получилось (чуть ли не по объявлению), я сам оказался «управдомом». В СпецСМУ Управления авторемзаводов и автотехобслуживания Мосгорисполкома было общежитие в Черемушках, примыкающее к хорошо известному мне университетскому, где я прожил первый год учебы на геологическом. Там потребовался комендант, именуемый «управдомом»: отдельный баланс, печать, счет в банке… Предприятие! Зарплата копеечная (кажется, тогдашних 600 или 700 рублей), приличного человека не заманишь. Но с учетом того, что можно занять под семью целую комнату (метров около 20), предложение оказывалось весьма заманчивым. Я клюнул. Взяли сходу. Правда, просимулировал потерю трудовой и запросил дубликат в том же «СМУ-12 Метростроя». Выдали без проблем (моя же была запачкана записями о дворнике, об увольнении за прогул, о восстановлении по решению суда…).

Плюнул я на ЖЭК, оставил их комнату, перевез все в общежитие, прописались там всей семьей – и сам черт нам не брат. Целых три месяца. Потом – катастрофа. Подруга Сапрыкиной Валя (Самусенкова, она фигурирует в предыдущем очерке) наплела ей, что видела меня в парке Горького с двумя девицами, причем я вроде нес сумочку одной из них. Большего идиотизма, пожалуй, не придумаешь. В то время коллективный секс – неведомое мне явление, о том даже не слыхивал. И уж совсем невозможно, чтобы я носил дамскую сумку. Однако истерика была устроена такая, что трамваи под окнами остановились, все общежитие собралось у дверей нашей комнаты: убивают, похоже.

Пришлось уйти от этой истерички. Переночевал первую ночь даже на скамейке (на Яузском бульваре). На следующий понедельник уволился с работы, снял комнату на Калужской же заставе, подал и оплатил объявление о разводе (так полагалось тогда, в «Вечерке» поставили в очередь публикацию, сказали: ждать года 2 придется) и стал искать себе новую работу. Тешил себя мыслью, что не на улице оставил эту идиотку с моим же сыном, у них теперь, по тем временам, добротная крыша над головой.

Удача снова улыбнулась. Есть на Дмитровском шоссе дом № 25 (и сейчас красуется там). В нем был тогда ЖЭК-20 Тимирязевского района. Там нужен был техник-смотритель на самый ветхий участок – на деревянные дома. Тогда их там много было: весь Дачный проезд, Красностуденческая улица, Новое шоссе… Облик этих мест изменился теперь до неузнаваемости. Меня приняли. Для начала поселили в одну из деревянных одноэтажек на Красностуденческой, предназначенную на снос в ближайшее время. Комната была с печным (на газе!) отоплением. Но тут же подали в райисполком документы на приличное жилье – комнату в 2х-комнатной квартире на втором этаже в том же 25-м доме (и там первый этаж выделен под магазины). Называлась она «служебной» площадью, то есть – живи, пока работаешь. Я-то шел сознательно на такой вариант: какой-то шапочно знакомый юрист разъяснил, что при поступлении на учебу в дневное отделение вуза никто не имеет права выселять человека из занимаемого им жилья, какого бы разряда оно не было. Я это все к тому, что жилье в «Совке» в крупных городах было обычно государственным, к тому же с раскладыванием на «разряды»: ведомственное, «жактовское» (теперь бы сказали – муниципальное), служебное, военное… Только не собственное. Жилищные кооперативы были все еще большой редкостью. Но старт им уже был дан, появлялись.

Ордер на комнату не заставил долго ждать себя. Выписался из бывшего «своего» черемушкинского общежития и отдал документы на прописку в паспортный стол 75-го московского отделения милиции. А там начальник – бдительный. Спрашивает: чего жену не вписал в ордер? Объяснил: разбежались, уже и объявление подано, выйдет – оформим развод. Знаете, что он выкинул? Вернул мой ордер обратно в исполком как незаконно выданный! А я уже месяц как живу в этой комнате с двоюродным братом Гамлетом, считаю своей… И – декабрь на дворе, на скамейках не переночуешь. Хорошо Гамлет – студент Текстильного, там с общежитиями нет проблем, пошел и оформил себе место. Общежитие большое, всегда находилась свободная на ночь койка. Перекантовался месяца два в этом студенческом бедламе.

Ситуация беспросветная. С прежнего места жительства выписан. В паспорте – соответствующий штамп. Прописки нет в Москве. Выдрал несколько листов из паспорта и через знакомого парня отдал милиционеру, на улице, мол, найдено. Расчет был – объявлю потерю, выдадут новый, без штампа ЗАГСа. В голову не приходило, что милиционер его просто выкинет, никуда не сдаст. Он именно это и сделал. В результате выписали мне не полноценный новый паспорт, а некий временный суррогат (на 6 месяцев), без каких-либо штампов прописки-выписки. Меня с таким паспортом на работу никто никуда не возьмет, ясно. Ситуацию спасли девчата из общежития Текстильного, студентки факультета художественного оформления: умело «внедрили» в этот временный паспорт штамп прописки (с адресом черемушкинского «моего» общежития). Не стану рассказывать – как, теперь это совсем не актуально, любые штампы и печати умельцы изготовят за бесценок.

С таким документом и устроиться на работу – раз плюнуть. Попал в СУ-4 Ленинского ремстройтреста. Строил он тогда жилые дома в своем районе. Общежитие в идеальном месте – в Хилковом переулке (конец Остоженки). Надо было «сварганить» штамп выписки в паспорте (скотина-начальник паспортного стола 90-го отделения милиции меня аж в розыск объявил как злостного нарушителя паспортного режима, даже как-то пришлось переночевать в обезьяннике 85 отделения, пока тамошний районный прокурор подтвердил мое законное право проживания в Москве). Девчата из Текстильного успешно «решили» и эту задачу… Пришло время менять паспорт, 6 месяцев прошло, июнь. Иду к начальнику 90-го отделения зуб заговаривать: 60-ое направило ему запрос обо мне. Задача – отвлечь этого подонка от идеи моего «незаконного» нахождения в Москве. Я его и уговариваю: мол, не пишите, что я женат, Бога ради, вот-вот объявление выйдет, разведусь… То есть, попросту переключаю его внимание на для меня безопасное. Если выяснится, что штампы прописки-выписки поддельные, пахнет сроком (подделка документов). Ответа от него на запрос 60-го все нет и нет. Начальнику паспортного стола 60-го надоели мои посещения, взял и при мне позвонил тому, в 90-е. Тот заученно – о моей «закольцованности». Этот – всенепременно поставим ему штамп ЗАГСа! И вдруг: «Да нет, Вы ошибаетесь, он у Вас выписан 3-го марта, у меня прописан 7-го». Кабинет – на 2-м этаже. Окно у него открыто. Выпрыгнуть, что ли? Сейчас ведь посадят. Я даже не понял, как пронесло (старый козел из 90-го не помнил, видимо, что выдал мне паспорт без штампов), скомкали конец разговора, и мне – иди получи новый паспорт. Значит, еще не время баланду есть, еще поживем на свободе.

Я ее, эту свободу, использовал вовсю. У меня же две трудовых. Со второй устроился в 5-й троллейбусный парк контролером. Смену на стройке закончил – и айда в Лужники, на троллейбусы-. Для контролера было важно выданные квитанции штрафа «реализовать». Я успешно это делал. Часа за 2–3 в день… Время же работы контролера на линии вообще никак не проконтролировать!

Потом с этой же трудовой книжкой устроился учеником шофера в Автобазу № 19 Мосстройтранса. Со стипендией. На дневное обучение. Начальник СУ-4 был у меня мировой мужик, перевел в сторожа на стройке, ночевал в прорабской раз в три дня. Очень удобно: никто не мешает заниматься английским языком (так и так предстоит поступать, а иностранный язык везде уже в числе вступительных экзаменов, тем более на журналистике МГУ, о чем не переставал мечтать), всю ночь можно спать спокойно (на Комсомольском проспекте не так много охотников до стройматериалов, сплошь цековские дома, опасности грабежей практически нет)… Отсыпался, утром на Якиманку или на Новоконную площадь (тут – езда, там – теория).