Текст книги "Тень Великана. Бегство теней (сборник)"

2. Мать

От: HMebane%[email protected]

Кому: JulianDelphiki%[email protected]

Тема: Прогноз

Дорогой Джулиан!

Был бы рад, если бы не печальные новости. Результат вчерашних анализов окончателен: эстрогенная терапия не воздействует на эпифизы. Они остаются открытыми, хотя у тебя определенно отсутствуют какие-либо дефекты эстрогенных рецепторов на пластинках роста костей.

Что касается второй твоей просьбы, – конечно, мы продолжим изучать твою ДНК, друг мой, независимо от того, будут ли найдены твои пропавшие эмбрионы. Что случилось однажды, может случиться снова – ошибки Волеску могут повториться в будущем при каких-либо других генетических модификациях. Но история генетических исследований в целом неизменна. Требуется некоторое время, чтобы выделить и изолировать необычную секвенцию, а затем провести эксперименты на животных, чтобы выяснить, за что ответственна каждая ее часть и как противодействовать ее эффектам.

Ускорить подобные исследования невозможно. Даже если бы над проблемой работали десять тысяч человек, они проводили бы одни и те же эксперименты в одном и том же порядке, на что ушло бы то же самое время. Когда-нибудь мы поймем, почему твой выдающийся интеллект столь неизлечимо связан с неуправляемым ростом. Пока же, будем откровенны, это выглядит почти злым умыслом со стороны природы, будто существует некий закон, по которому ценой за высвобождение всей ментальной мощи является либо аутизм, либо гигантизм.

Если бы вместо военной подготовки тебя обучали биохимии и в своем нынешнем возрасте ты уже стал бы специалистом в этой области… Не сомневаюсь, скорее всего, тебе куда чаще приходили бы в голову новые идеи, чем нам, с нашим ограниченным интеллектом. Горькая ирония судьбы и твоей личной истории. Даже Волеску вряд ли мог предвидеть последствия, когда модифицировал твои гены.

Я чувствую себя трусом, передавая тебе эту информацию по электронной почте, а не лично, но ты настоял на том, чтобы узнать обо всем как можно быстрее и в письменном виде. Все технические подробности ты получишь, как только станут доступны окончательные результаты.

Если бы только криогеника не оказалась столь бесплодной областью…

Искренне твой,

Говард.

Едва Роб ушел в супермаркет, где работал ночным менеджером, Рэнди села перед экраном и начала снова просматривать специальный выпуск программы об Ахилле Фландре. Ее выводила из себя клевета, которой его осыпали, но она уже научилась не реагировать на подобные оскорбления. «Страдающий манией величия». «Сумасшедший». «Убийца».

Почему его не воспринимали таким, каким он был на самом деле? Гением наподобие Александра Македонского, которому не хватило лишь малого, чтобы объединить мир и навсегда покончить с войной? Теперь же за остатки достижений Ахилла дрались собаки, а тело его покоилось в неизвестной могиле где-то в убогой тропической деревушке в Бразилии.

Убийца же, покончивший с его жизнью и вставший на пути его величия, удостоился таких почестей, будто совершил героический поступок, выстрелив в глаз безоружному. Джулиан Дельфики. Боб. Орудие в руках зловещего Гегемона Питера Виггина.

Дельфики и Виггин. Недостойные находиться на одной планете с Ахиллом. И тем не менее они объявили себя его наследниками, законными правителями мира.

«Что ж, несчастные глупцы, вы ничего не унаследовали, – подумала она. – Ибо я знаю, где настоящий наследник Ахилла».

Рэнди похлопала себя по животу, хотя делать это было опасно – с самого начала беременности ее часто тошнило. Она никому еще об этом не говорила и знала, что с вероятностью пятьдесят процентов Роб либо вышвырнет ее на улицу, либо признает ребенка своим. Своих детей у него быть не могло – обследований они прошли более чем достаточно. Впрочем, притворяться в любом случае не имело смысла – Роб потребовал бы анализа ДНК и так или иначе обо всем бы узнал.

К тому же она поклялась, что никому не расскажет об имплантации. Придется делать вид, будто у нее был с кем-то роман и она решила оставить ребенка. Вряд ли Робу такое понравится. Но Рэнди знала, что жизнь ее ребенка зависит от того, сохранит ли она тайну. Человек, который беседовал с ней в клинике по лечению бесплодия, был непреклонен.

– Кому бы вы ни рассказали, Рэнди, это не имеет значения. Врагам великого известно о существовании этого эмбриона, и они будут его искать. Они будут следить за всеми женщинами мира, родившими в течение определенного периода. И любые слухи, что ребенок не был зачат естественным путем, тут же наведут их на след, словно гончих псов. Они располагают неограниченными ресурсами и бросят на поиски все свои силы. А когда они найдут женщину, которая даже предположительно может оказаться матерью его ребенка, они убьют ее, просто на всякий случай.

– Но ведь женщин, которым были вживлены эмбрионы, сотни, даже тысячи, – возразила Рэнди.

– Вы христианка? Слышали про избиение младенцев? Скольких бы ни пришлось убить, эти чудовища пойдут на все, лишь бы предотвратить рождение этого ребенка.

Рэнди просматривала фотографии Ахилла времен Боевой школы и позднее, когда он пребывал в сумасшедшем доме, куда поместили его враги после того, как стало ясно, что он лучший командир, чем их драгоценный Эндер Виггин. Она читала во многих местах в сети, что Эндер Виггин на самом деле воспользовался для победы над жукерами планами, которые разработал Ахилл. Они могли прославлять своего фальшивого героя сколько угодно, но все знали, что заслугами, которые приписывали Эндеру, он обязан лишь тем, что был младшим братом Питера Виггина.

Именно Ахилл спас мир. И именно Ахилл был отцом ребенка, которого ей предстояло выносить и родить.

Рэнди сожалела лишь об одном: что она не может стать ребенку биологической матерью, зачав его естественным путем. Но она знала, что невестой Ахилла могла стать лишь тщательно отобранная женщина, гены которой никак не умалили бы его выдающегося интеллекта, великодушия, творческого склада ума и целеустремленности.

Однако враги знали о женщине, которую любил Ахилл, и если бы она была беременна, когда он умер, они вырвали бы плод из ее матки, чтобы сжечь у нее на глазах, пока она будет корчиться в муках. И потому, чтобы защитить мать и дитя, Ахилл позаботился, чтобы эмбрион тайно пересадили в матку женщины, которая могла бы выносить ребенка, дать ему хороший дом и воспитать, в полной мере осознавая его огромные возможности. Тайно научить его тому, кто он на самом деле и каково его предназначение, чтобы, когда он вырастет, он смог продолжить жестоко оборвавшийся путь отца. Священное доверие, которого Рэнди оказалась достойна.

Чего нельзя было сказать о Робе. Все просто – Рэнди всегда знала, что вышла замуж за человека, стоявшего намного ниже ее самой. Роб хорошо обеспечивал семью, но ему не хватало воображения на что-либо более существенное, чем зарабатывание на жизнь и планирование очередной поездки на рыбалку. Она вполне могла представить его реакцию на ее слова, что она не только беременна, но ребенок даже не ее.

Она уже нашла несколько мест в сети, где люди искали «потерянные» или «похищенные» эмбрионы. Человек, который с ней разговаривал, предупредил ее, что, скорее всего, это враги Ахилла, пытающиеся добыть информацию, которая приведет их… к ней.

Не встревожит ли их сам факт ее запросов о тех, кто ищет эмбрионы? Поисковые компании заявляли, что ни одно правительство не имеет доступа к их базам данных, но, возможно, Межзвездный флот перехватывал и отслеживал все сообщения. Говорили, будто МФ на самом деле находится под контролем правительства Соединенных Штатов и изоляционистская политика Америки – лишь фасад, а реально все делается через МФ. Другие утверждали иначе: будто изоляционизма от США требовал сам МФ, поскольку бо́льшая часть космических технологий, от которых он зависел, была разработана и создана в США.

И вряд ли случайность, что Питер Гегемон сам был американцем.

Пожалуй, дальше искать информацию о похищенных эмбрионах не имело смысла. Все это ложь, трюки и ловушки. Рэнди понимала, что любому другому она может показаться параноиком, но лишь потому, что они не знали того, что было известно ей. В мире существовали настоящие чудовища, и тем, кто хранил от них тайны, приходилось жить в условиях постоянной бдительности.

На экране раз за разом повторялась страшная картина – мертвое тело несчастного Ахилла, лежащее на полу во дворце Гегемона. Он выглядел спокойным и безмятежным, без единой раны. Некоторые в сети утверждали, будто Дельфики вовсе не стрелял ему в глаз, иначе лицо было бы обожжено пороховыми газами, к тому же имелось бы выходное отверстие и кровь.

Нет, Дельфики и Виггин захватили Ахилла в плен и сочинили историю для полиции, будто Ахилл взял заложников или что-то в подобном роде, так что у них имелся повод его убить. Но на самом деле они сделали ему смертельную инъекцию, или подсыпали яд в еду, или заразили его какой-то чудовищной болезнью, отчего он умер, корчась на полу на глазах у Дельфики и Виггина.

Примерно так, как Ричард Третий убил несчастных принцев в Тауэре.

«Но когда родится мой сын, – подумала Рэнди, – все эти лживые россказни рассыплются в прах. Лжецов уничтожат вместе с их ложью. И тогда эта запись станет частью настоящей истории. Мой сын об этом позаботится. Никто больше не услышит лжи, которую нам говорят сейчас. И Ахилл войдет в историю как великий человек, еще более великий, чем его сын, который завершит дело его жизни. А меня будут помнить и почитать как женщину, которая дала ему убежище, родила его и воспитала, чтобы он правил миром.

Что я должна для этого сделать? Ничего. Ничего такого, что могло бы привлечь ко мне внимание».

Но именно этого она и не могла вынести – ничего не делать. Просто сидеть, смотреть телевизор, волноваться, тревожиться, повышая уровень адреналина в организме, что могло бы повредить ребенку.

Ожидание сводило ее с ума. Не ожидание ребенка – это было вполне естественно, и каждый день беременности приносил радость, – но ожидание перемен в жизни. И… реакции Роба.

А собственно, зачем ждать Роба?

Поднявшись с кушетки, она выключила телевизор, прошла в спальню и начала складывать в картонные коробки одежду и прочие вещи. Чтобы освободить коробки, она вывалила из них бесчисленные финансовые реестры Роба – пусть потом развлекается, разбирая их.

Лишь упаковав и заклеив скотчем четвертую коробку, Рэнди сообразила, что в нормальных обстоятельствах следовало бы сказать Робу о ребенке, а потом вынудить уйти его самого. Но ей не хотелось иметь с ним никаких отношений, не хотелось спорить насчет отцовства. Ей просто хотелось уехать. Прочь из этой серой пустой жизни, прочь из этого бессмысленного города.

Конечно, она не могла просто так исчезнуть – тогда ее объявили бы пропавшей без вести и включили бы в базы данных. Кто-нибудь наверняка бы насторожился.

Взяв коробки с одеждой и несколькими любимыми кастрюльками, сковородками и кулинарными книгами, Рэнди погрузила их в машину, которая принадлежала ей еще до замужества и была зарегистрирована на ее имя. Затем она потратила полчаса на написание разных вариантов письма Робу, пытаясь объяснить, что она больше его не любит, уезжает и не желает, чтобы он ее искал.

Нет. Нельзя ничего писать. Нельзя оставлять следов.

Сев в машину, она поехала в супермаркет. По пути с парковки она взяла оставленную кем-то на проходе тележку и вкатила ее в магазин, давая тем самым понять, что не собирается мстить и будет вести себя как цивилизованный человек, который хочет помочь Робу в его работе и его самой обычной, обычной, обычной жизни. Для него намного лучше, если в его жизни не будет столь необычной женщины и ребенка.

В кабинете Роба не оказалось, но Рэнди не стала его дожидаться и сама пошла его искать. Роб наблюдал за разгрузкой машины, опоздавшей из-за аварии на шоссе, следя, чтобы замороженная еда не успела оттаять.

– Не можешь минуту подождать? – спросил он. – Знаю, случилось что-то важное, иначе бы ты не пришла, но…

– Не беспокойся, Роб, мне потребуется не больше секунды. – Она наклонилась ближе к нему. – Я беременна… и ребенок не твой.

До него дошло не сразу – сперва его лицо озарилось радостной улыбкой, а затем начало багроветь. Рэнди снова наклонилась к нему:

– Впрочем, можешь не волноваться – я ухожу от тебя. Сообщу, куда прислать бумаги о разводе. А теперь работай дальше.

Она направилась к выходу.

– Рэнди! – позвал Роб.

– Это не твоя вина, Роб! – крикнула она через плечо. – Ты ни в чем не виноват. Ты отличный парень.

Проходя назад через магазин, она чувствовала себя полностью свободной. Ее охватило столь радостное и великодушное настроение, что она купила маленький тюбик бальзама для губ и бутылку воды. Крохотный доход от продажи – последний ее вклад в жизнь Роба.

Сев в машину, Рэнди поехала на юг, поскольку именно в ту сторону вел правый поворот с парковки, а чтобы повернуть налево, нужно было подождать, поскольку движение было слишком оживленным. Она ехала туда, куда нес ее поток машин, не пытаясь ни от кого скрываться и решив, что даст знать Робу о месте своего пребывания, когда таковое появится, а затем разведется с ним как ни в чем не бывало. Но она не сомневалась, что не наткнется ни на кого из знакомых, став, по сути, невидимой – не как человек, пытающийся скрыться, но как тот, кому нечего скрывать вообще и кто ничего не значит для кого бы то ни было.

За исключением ее любимого сына.

3. Переворот

От: JulianDelphiki%[email protected]

Кому: Volescu%[email protected]

Тема: Зачем скрываться, когда нет никаких причин?

Послушай, если бы мы хотели твоей смерти или наказания, думаешь, этого уже бы не случилось? Твоего защитника больше нет, и ни одна страна на Земле не примет тебя, если мы выложим факты о твоих «достижениях».

Что сделано, то сделано. Теперь помоги нам найти наших детей, где бы ты их ни спрятал.

Питер Виггин взял с собой Петру Арканян, поскольку ему было известно, что она знает халифа Алая. Оба они были в джише Эндера. И именно Алай дал убежище ей и Бобу незадолго до мусульманского вторжения в Китай – или освобождения Азии, в зависимости от того, чью пропаганду слушать.

Но теперь казалось, будто присутствие рядом Петры ничего не значит. В Дамаске все вели себя так, словно прибытие Гегемона в роли просителя для встречи с халифом никого не волновало. Хотя, естественно, Питер прибыл без огласки, с частным визитом, представив себя и Петру как пару туристов.

Им прекрасно удавалось притворяться, вплоть до ссор, поскольку Петру он постоянно раздражал. Все, что он делал, говорил или даже думал, было не так. Наконец он не выдержал и спросил прямо:

– Скажи честно, Петра, за что ты меня ненавидишь? Вместо того чтобы делать вид, будто речь идет о каких-то банальностях?

Ответ ее буквально раздавил Питера:

– За то, что твое единственное отличие от Ахилла – за тебя убивают другие.

То была явная несправедливость. Питер всеми силами пытался избежать войны.

По крайней мере, теперь он знал, почему она на него так злится. Когда Боб вошел в осажденный комплекс Гегемонии, чтобы встретиться с Ахиллом наедине, Питер понял, что Боб ставит на карту собственную жизнь и крайне маловероятно, что Ахилл даст ему обещанное – эмбрионы детей Боба и Петры, похищенные из больницы вскоре после искусственного оплодотворения.

Так что когда Боб вогнал в глаз Ахилла пулю двадцать второго калибра, разнесшую тому череп, единственным, кто получил все, что хотел, оказался сам Питер. Он вернул себе комплекс Гегемонии, спас жизнь всех заложников и даже вновь обрел свою маленькую армию, которую обучал Боб и возглавлял Сурьявонг, все же сохранивший ему преданность.

Хотя Боб и Петра не получили своих детей, а Боб умирал, Питер ничем не мог помочь им обоим, кроме как предоставить помещение и компьютеры, чтобы они могли заниматься поисками. Он также воспользовался всеми своими связями, чтобы обеспечить обоим содействие всех стран, где мог потребоваться доступ к базам данных.

Сразу после смерти Ахилла Петра не испытывала ничего, кроме облегчения. Злость на Питера возникла – или попросту возобновилась – несколько недель спустя, когда она поняла, что он пытается восстановить престиж поста Гегемона и собрать коалицию. Она не могла удержаться от язвительных замечаний, что Питер играет в «геополитической песочнице» и ведет себя «высокомернее, чем главы государств».

Ему следовало ожидать, что присутствие Петры все осложнит. Особенно потому, что он никогда не следовал ее советам.

– Ты не можешь просто так взять и появиться, – сказала она.

– У меня нет выбора.

– Это неуважение к халифу. Как будто можно просто так заглянуть к нему в гости. Ты относишься к нему как к слуге.

– Потому я и взял с собой тебя, – терпеливо объяснил Питер. – Чтобы ты сама с ним увиделась и объяснила, что единственная возможность – тайная встреча.

– Но он уже говорил мне и Бобу, что мы не можем общаться с ним как раньше. Мы неверные. А он халиф.

– Папа постоянно встречается с некатоликами. И со мной тоже.

– Папа – не мусульманин, – возразила Петра.

– Прояви терпение, – сказал Питер. – Алай знает, что мы здесь. Рано или поздно он решит со мной встретиться.

– Рано или поздно? Я беременна, мистер Гегемон, мой муж, можно сказать, умирает, ха-ха-ха, а ты лишь зря теряешь время, и это меня бесит.

– Я пригласил тебя поехать со мной, но не заставлял.

– Хорошо, что не попытался заставить.

Наконец все стало ясно. Да, Петру действительно раздражало то, на что она жаловалась. Но по сути, все сводилось к недовольству, что Питер позволил Бобу убить Ахилла, вместо того чтобы сделать это самому.

– Петра, – сказал он, – я не солдат.

– И Боб тоже!

– Боб – величайший военный гений всех времен.

– Тогда почему не он Гегемон?

– Потому что не хочет.

– А ты – хочешь. И именно за это я тебя ненавижу, раз уж ты спросил.

– Ты знаешь, почему я хотел занять этот пост и что я пытаюсь делать. Ты читала мои статьи от имени Локка.

– Я также читала твои статьи от имени Демосфена.

– Их тоже нужно было написать. Но я намерен править, как Локк.

– Ты ничем не правишь. Единственная причина, по которой у тебя вообще есть твоя крошечная армия, – Боб и Сурьявонг создали ее и решили отдать тебе в подчинение. У тебя есть твой драгоценный комплекс и весь твой персонал лишь потому, что Боб убил Ахилла. А теперь ты опять пытаешься изображать из себя важную персону. Только знаешь что? Никого тебе не одурачить. У тебя даже нет такой власти, как у папы. У него есть Ватикан и миллиард католиков. А у тебя – ничего, кроме того, что дал тебе мой муж.

Питер считал, что она не вполне права, – он трудился многие годы, чтобы создать свою сеть контактов, и приложил немало усилий, чтобы пост Гегемона продолжал существовать и стал хоть что-то значить. Он спас Гаити от хаоса. Несколько небольших государств были обязаны независимостью или свободой его дипломатическому – и военному – вмешательству.

Но всего этого его едва не лишил Ахилл – из-за его собственной дурацкой ошибки. Ошибки, о которой Боб и Петра предупреждали еще до того, как он ее совершил. Ошибки, которую Боб смог исправить, лишь пойдя на смертельный риск.

– Петра, – сказал Питер, – ты права. Я всем обязан тебе и Бобу. Но так или иначе – что бы ты ни думала обо мне или о должности Гегемона, я занимаю этот пост и пытаюсь воспользоваться им, чтобы избежать еще одной кровопролитной войны.

– Ты пытаешься превратить его в пост мирового диктатора. Если, конечно, не сумеешь придумать, как распространить свое влияние на колонии и стать диктатором обозримой вселенной.

– На самом деле у нас пока нет никаких колоний, – возразил Питер. – Корабли все еще в пути и будут лететь до самой нашей смерти. Но когда они прибудут на место, мне бы хотелось, чтобы их сообщение по ансиблю получила Земля, объединившаяся под общим демократическим правлением.

– Что-то я упустила насчет демократии, – заметила Петра. – Кто тебя выбирал?

– Поскольку у меня нет ни над кем реальной власти, какое имеет значение, что у меня нет законных полномочий?

– Ты ведешь себя как профессиональный спорщик, – сказала она. – У тебя даже идей никаких нет – хватает умно звучащих опровержений.

– А ты ведешь себя как девятилетняя девочка, – парировал Питер. – Суешь пальцы в уши и твердишь «ла-ла-ла» и «сам такой».

Судя по виду Петры, ей очень хотелось дать ему пощечину. Но вместо этого она сунула пальцы в уши и проговорила:

– Сам такой. Ла-ла-ла.

Питер даже не рассмеялся, лишь протянул руку, намереваясь отвести ее палец от уха, но она развернулась и пнула его с такой силой, что ему показалось, будто у него треснуло запястье. Пошатнувшись, он споткнулся об угол гостиничной кровати и с размаху уселся на пол.

– Вот тебе и Гегемон Земли, – заявила Петра.

– Где твой фотоаппарат? Не хочешь, чтобы все узнали?

– Если мне захочется тебя уничтожить – будешь уничтожен.

– Петра, я не посылал Боба в комплекс. Он пошел сам.

– Ты ему позволил.

– Да, и в любом случае оказался прав.

– Но ты не знал, останется ли он жив. Я была беременна его ребенком, а ты послал его на смерть.

– Боба никто никуда не может послать, – сказал Питер. – И ты это знаешь.

Развернувшись, Петра вышла из комнаты. Только пневматика помешала ей хлопнуть дверью.

И все же он успел заметить в ее глазах слезы.

Она не ненавидела Питера, хоть ей этого и хотелось. По-настоящему же ее злило то, что ее муж умирает, но она согласилась на эту миссию, понимая, что та крайне важна – если все получится. Но ничего не получалось. И вероятно, уже не могло получиться.

Питер об этом знал. Но он также знал, что должен поговорить с халифом Алаем, и чтобы добиться хоть какого-то результата, сделать это следовало прямо сейчас. Он был бы рад не подвергать риску авторитет Гегемона, но чем дольше они тянули, тем выше была вероятность, что разойдутся слухи о его поездке в Дамаск. И если затем последует категорический отказ Алая, Питер будет публично унижен, а пост Гегемона во многом утратит свою значимость.

Так что Петра была явно не права. Если бы его волновал лишь собственный авторитет, его бы тут не было. И ей вполне хватало ума, чтобы это понять. В конце концов, она ведь попала в Боевую школу и была единственной девушкой в джише Эндера. А значит, превосходила Питера, по крайней мере, в области стратегии и руководства. Наверняка она понимала, что он ставит желание предотвратить кровопролитную войну выше собственной карьеры.

Едва Питер об этом подумал, он буквально услышал у себя в голове ее голос: «О, как же прекрасно и благородно с твоей стороны – поставить жизни сотен тысяч солдат выше собственного незабываемого места в истории! Думаешь, тебя за это наградят?» Или она могла сказать: «Единственная причина, по которой я здесь, – чтобы тебе не пришлось ничем рисковать». Или: «Ты всегда был готов идти на риск – когда ставки достаточно высоки и твоей жизни ничто не угрожает».

«Здо́рово, Питер, – подумал он. – Ты способен продолжать с ней спорить, даже когда ее нет рядом».

Как только Боб ее терпит? Наверняка она относится к нему совсем иначе.

Нет. Невозможно представить, что злость можно включать и выключать по желанию. Бобу наверняка была знакома эта сторона ее характера. И тем не менее он оставался с ней.

И Боб любил ее. Интересно, подумал Питер, что бы чувствовал он сам, если бы Петра смотрела на него так же, как на Боба? Но он тут же поправился: если бы какая-нибудь женщина смотрела на него так же, как Петра на Боба. Меньше всего ему хотелось, чтобы страдающая от безнадежной любви Петра строила ему глазки.

Зазвонил телефон.

Убедившись, что говорит с «Питером Джонсом», голос в трубке сказал:

– В пять утра будьте внизу у северного выхода из вестибюля.

Щелк.

А это еще что? Неужели из-за его спора с Петрой? Питер проверял комнату на наличие жучков, но это вовсе не означало отсутствия не столь технологичных устройств, например чьего-то уха, прижатого к стене соседней комнаты.

«О чем мы таком говорили, что мне позволили встретиться с халифом?»

Может, виной тому была его реплика, что он хочет избежать еще одной кровопролитной войны. А может, они услышали его признание Петре, что, возможно, он не обладает никакой законной властью.

Что, если они вели запись? И все это внезапно всплывет в сети?

Что ж – будь что будет. Он сделает все, что в его силах, чтобы выйти сухим из воды. Либо все получится, либо нет. Какой смысл сейчас волноваться? Кто-то собирался с ним встретиться у северного выхода из вестибюля завтра утром, еще до рассвета. Возможно, его проводят к Алаю и он добьется того, чего хотел добиться, спасет все то, что хотел спасти.

У него возникла мысль ничего не говорить Петре о встрече. В конце концов, она не занимала никаких постов и не имела какого-то особого права присутствовать, особенно после их сегодняшней ссоры.

«Не будь мстительным и мелочным», – сказал себе Питер. Месть доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие, и ее хочется повторять еще и еще. И каждый раз все чаще.

Он снял трубку. Петра ответила после седьмого гудка.

– Извиняться не собираюсь, – коротко бросила она.

– Ну и хорошо, – ответил Питер. – Во всяких притворных извинениях типа «прости, я так тебя расстроила» я не нуждаюсь. Мне нужно, чтобы в пять утра ты была у северных дверей вестибюля.

– Зачем?

– Не знаю. Просто передаю то, что мне только что сказали по телефону.

– Он разрешает нам с ним встретиться?

– Или посылает громил, чтобы препроводить нас обратно в аэропорт. Откуда мне знать? Это же ты его подруга. Вот и скажи мне, что он замышляет.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответила Петра. – Мы никогда не были особо близки с Алаем. И – ты уверен, что они хотят моего присутствия на встрече? Множество мусульман пришли бы в ужас от одной мысли, что замужняя женщина без паранджи будет разговаривать лицом к лицу с мужчиной, пусть даже халифом.

– Не знаю, чего хотят они, – сказал Питер, – но я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Их провели в закрытый фургон и повезли по дороге, показавшейся Питеру запутанной и обманчиво длинной. Возможно, резиденция халифа находилась по соседству с отелем. Но люди Алая знали, что без халифа нет единства, а без единства ислам не имеет силы, и потому предпочитали, чтобы посторонние не узнали, где живет правитель.

Их везли так долго, что они вполне могли оказаться за пределами Дамаска. По выходе из фургона обнаружилось, что они находятся не на улице, а в помещении… или под землей. Даже сад с галереей, куда их препроводили, освещался искусственно, а шум льющейся, журчащей и падающей воды маскировал любые звуки, которые могли бы просочиться снаружи, намекая на их местонахождение.

Вышедший в сад Алай не столько поприветствовал, сколько просто отметил их присутствие. Даже не взглянув на обоих, он сел в нескольких метрах от них лицом к фонтану и заговорил:

– У меня нет никакого желания тебя унизить, Питер Виггин. Тебе не стоило приходить.

– Рад, что вообще позволили с вами пообщаться, – отозвался Питер.

– Благоразумие советовало мне объявить миру, что Гегемон пришел встретиться с халифом и халиф ему отказал. Но я велел благоразумию проявить терпение и позволил, чтобы сегодня в этом саду мной руководила глупость.

– Мы с Петрой здесь для того, чтобы…

– Петра здесь потому, – сказал Алай, – что ты решил, будто ее присутствие поможет нашей встрече, и тебе нужен свидетель того, что у меня нет желания убивать. И еще ты хочешь, чтобы она стала твоим союзником после смерти ее мужа.

Питер не решился бросить взгляд на Петру, чтобы увидеть ее реакцию на остроумную реплику Алая. Она знала этого человека, а Питер – нет. Она могла воспринять его слова по-своему, и даже если бы Питер что-то заметил на ее лице, он все равно бы ничего не понял. Лишнее беспокойство лишь выдало бы его слабость.

– Я здесь для того, чтобы предложить свою помощь, – сказал Питер.

– Я командую армиями, которые правят более чем половиной населения мира, – ответил Алай. – Я объединил мусульманские народы от Марокко до Индонезии и освободил угнетенных.

– Между «завоеванием» и «освобождением» есть разница. О ней я и хотел бы поговорить.

– Значит, ты пришел, чтобы упрекать меня, а вовсе не для того, чтобы помочь? – уточнил халиф.

– Похоже, я зря теряю время, – сказал Питер. – Если мы не в состоянии обойтись без мелочных пререканий – моей помощи можете не ждать.

– Помощи? – переспросил Алай. – Один из моих советников спросил меня, когда я сказал им, что хочу с тобой встретиться: «Сколько солдат у этого Гегемона?»

– А сколько дивизий у папы? – возразил Питер.

– Больше, чем есть у Гегемона, если папа о них попросит. Как давным-давно обнаружила покойная Организация Объединенных Наций, у религии всегда больше воинов, чем у какой-то непонятной международной абстракции.

Только теперь Питер понял, что Алай говорит не с ним, а куда-то мимо него. Это вовсе не была частная беседа.

– Я не намерен проявлять неуважение к халифу, – сказал Питер. – Я видел величие ваших достижений и великодушие, которое вы проявляли к врагам.

Алай явно расслабился. Теперь они вели одну и ту же игру – Питер наконец понял ее правила.

– Чего можно добиться унижением тех, кто верит, будто находится вне власти Аллаха? – спросил Алай. – Аллах сам покажет им свою власть, когда пожелает, а до этого разум велит нам проявлять доброту.

Он говорил так, как ожидали окружавшие его истинные верующие, – постоянно подчеркивая превосходство халифата над всеми немусульманскими государствами.

– Опасности, о которых я хочу поговорить, – сказал Питер, – исходят не от меня и не от того небольшого влияния, что я имею в мире. Хотя я не был избран Господом и лишь немногие ко мне прислушиваются, я так же, как и вы, желаю мира и счастья детям Божьим на Земле.

Если Алай действительно находился полностью во власти своих сторонников, сейчас как раз наступил подходящий момент для речей о том, сколь нечестивым поступком для неверного вроде Питера является упоминание имени Господа или заявление, будто возможен мир во всем мире до того, как тот окажется под властью халифата. Но вместо этого Алай сказал:

– Я слушаю всех, но повинуюсь только Аллаху.

– В свое время ислам ненавидели и боялись во всем мире, – сказал Питер. – Та эпоха закончилась задолго до нашего рождения, но ваши враги пытаются возродить старые истории.

– В смысле – старые выдумки?

– Судя по тому, что никто не может собственной персоной совершить хадж и остаться в живых, не все истории – ложь. Во имя ислама было создано чудовищное оружие, и во имя ислама с его помощью уничтожили самое священное место на Земле.

– Оно не уничтожено, – возразил Алай. – Оно защищено.