Текст книги "Работа над ошибкой"

VIII

Прослушивание было назначено на шесть часов вечера. В это время свет на улице был уже электрическим. Шел косой снег, морозец слегка прихватывал. Спрятав руки в карманы куртки, Времянкин стремительно двигался в сторону Музыкальной школы № 1, которая находилась в пяти минутах ходьбы от дома. Кудри Эмиля неспешно покрывались снежинками. Он заранее решил, что ради такого расстояния шапку можно не надевать. Согласитесь, ребенок, разгуливающий без головного убора в мороз, – явление нетипичное. Как правило, за этим следят взрослые, пекущиеся о здоровье своих чад. Но Эмиль был сам себе взрослый, и иногда это бросалось в глаза. В некоторых его проявлениях ощущалась неподдельная зрелость. В скоординированности движений, в способности концентрироваться, в самостоятельности и даже во взгляде. Его глаза не блуждали по сторонам в поисках чего-то интересного, они фокусировались на важном. Не отвлекаясь ни на что, Времянкин решительно двигался к своей цели.

Отряхнувшись, мальчик вошел в здание. Охранник подсказал ему, где искать кабинет, в котором должно состояться прослушивание. Эмиль быстро нашел нужную дверь и постучался.

– Войдите! – донесся из кабинета женский голос.

Времянкин вошел. Это было просторное квадратное помещение с белыми стенами, украшенное портретами знаменитых композиторов. Окна скрывались за вертикальными жалюзи. У стены стояло фортепиано. У фортепиано – банкетка. В центре кабинета находилась школьная парта, за которой разместилась темноволосая женщина лет сорока, обтянутая шерстяным платьем синего цвета. Она внимательно изучала какие-то бумаги. Половина лица женщины скрывалась под медицинской маской. Над краем бирюзовой накладки щурились подведенные глаза.

– Добрый вечер! – отвлек ее Эмиль.

Женщина отложила бумаги в сторону.

– Здравствуйте, – протянула она.

Затем взглянула на мальчика, а после на дверь.

– Я на прослушивание. К шести часам.

Времянкин шмыгнул красноватым носом и прошел в центр комнаты. Он остановился прямо напротив стола.

– Кто-то из взрослых пришел с вами?

– Нет. Я один.

– Хм. Можно позвонить кому-то из взрослых, чтобы пришли?

– Вы можете говорить со мной. Я здесь по собственной инициативе. Хочу учиться музыке.

Дверь кабинета распахнулась. Вошел худой мужчина в белой водолазке и черном пиджаке. На его голове от темени и до макушки раскинулась овальная плешь. Очерченная коротко стриженными волосами с проседью, она сверкала, как драгоценный камень в серебряном перстне. Над верхней губой мужчины торчали усы. В каждой руке у него было по чашке чего-то дымящегося. Он держал керамические сосуды перед собой, широко раздвинув локти. Мужчина пяткой закрыл дверь и направился к парте. Поставив чашки на стол, сел рядом с женщиной.

– Спасибо, Ян Валерьевич!

Она придвинула одну из чашек к себе.

– Ян?! – неожиданно вырвалось из уст мальчика.

Его будто озарило. Он узнал в мужчине друга детства, с которым они вместе посещали музыкальную школу. Времянкин уставился на него с широченной улыбкой. Тот посмотрел на Эмиля, подняв бровь.

– Что с тобой? Никогда не слышал имя Ян?

– И все-таки, Ян Валерич, а не Ян, – поправила Эмиля женщина. – К педагогу принято обращаться по имени-отчеству.

– Да, конечно, прошу прощения. Ян Валерич напомнил мне одного человека. Я, кажется, обознался, простите, – оправдывался мальчик.

Реакция на Яна выносила за скобки новое обличье Времянкина. Он рефлекторно обрадовался знакомому лицу и тем самым чуть не выдал себя. Это могло поставить под угрозу всю его кампанию. «Нельзя так забываться!» – подумал Эмиль.

– Странное дело, надо сказать, – заключил Ян.

Мужчина сделал глоток из чашки и непроизвольно щелкнул гортанью. Эмиль решил поскорее увести разговор в другую сторону.

– Перед вашим приходом я как раз говорил, что прийти сюда было моим самостоятельным решением. Я хочу учиться музыке.

– Все это очень странно, Нина Ивановна, – прокомментировал Ян, потерев кончик носа.

Женщина посмотрела на Времянкина, пожала плечами, покачала головой, затем оттянула нижний край маски и сделала глоток из чашки.

– Вы понимаете, что существуют темы, которые необходимо обсуждать со взрослыми? Или в их присутствии? – спросила она.

– Какие, например? – не успокаивался мальчик.

– Например, то, что у нас на данный момент нет бюджетных мест. Готовы ли ваши родители оплачивать обучение? Подобные вопросы решаются с ответственными лицами. Вы понимаете? – терпеливо объясняла женщина.

– Может, сначала послушаете меня? Что, если я особенный?

Ян выдохнул глухой смешок и качнул головой.

– Даже не сомневаюсь. Все дети особенные, но таковы обстоятельства, – стояла на своем Нина Ивановна. – Увы и ах. Без денег мы не сможем вас обучать. Пока, во всяком случае. В конце весны будет набор, если к тому времени вы не откажетесь от своей идеи, попытаете счастье в общем потоке.

– Я лишь прошу, чтобы вы прослушали меня. Разве это сложно?

Женщина уже собиралась возразить мальчику, но Ян остановил ее.

– Ну, в самом деле, Нина Ивановна… У нас тут алмаз неотесанный, видите ли. Человек настаивает, давайте послушаем, раз уж я здесь.

– Дело ваше, Ян Валерич, но я внутренне не согласна. Но решать, конечно, вам.

– Замечательно. Давайте начнем. Чего тянуть? – не глядя на коллегу, отозвался Ян.

Женщина взглянула на Эмиля, отодвинула чашку и поставила локти на стол.

– Я буду хлопать, а вы запоминайте. Потом повторите, – инструктировала она. – Слушайте внимательно.

Нина Ивановна начала хлопать. Хлоп. Хлоп, хлоп, хлоп. Хлоп, хлоп.

– Повторите, – сказала она.

Времянкин спокойно снял с себя куртку и огляделся в поисках места, куда можно было бы пристроить пуховик. Не обнаружив ничего подходящего, он опустил его на пол. Ян потягивал горячую жидкость из чашки и внимательно следил за происходящим. Эмиль невозмутимо подступился к инструменту, сел на банкетку и сразу же слез. Покрутив боковой рычаг, настроил высоту стула и снова взобрался на него. Он действовал решительно, со знанием дела.

– Что происходит, я не понимаю? – недоумевал Ян.

И снова его гортань непроизвольно щелкнула.

– Да, вот… Самой интересно.

Маска Нины Ивановны слегка надулась от тяжелого вздоха. Эмиль нащупал под свитером конька, приколотого к рубашке, потер на удачу, встряхнул кисти рук и ударил по клавишам. Быстро перебирая пальцами, пробежался по всей клавиатуре сверху вниз и заиграл одну из своих старых композиций. Это было высокотемповое произведение с повторяющейся структурой. Странное, атмосферное творение, напоминающее минималистичные опусы Филипа Гласса. Это был не джаз, а что-то психоделическое, пространственное. Эмиль сосредоточенно выводил завораживающие музыкальные фигуры, доводя каждую фразу до состояния журчания. Он переходил от части к части, лихо меняя размер рисунка. Детские пальцы бойко молотили по клавишам, транслируя недетские эмоции пианиста. Ян вдруг поперхнулся и закашлялся. Жидкость изо рта и из чашки пролилась на его водолазку. Нина Ивановна, не сводя с мальчика глаз, постучала коллеге по спине. Быстро чередующиеся ноты почти сразу ввели присутствующих в медитативную собранность. Времянкин не планировал исполнять эту композицию. Она будто сама вырвалась из его рук. Эмиль почувствовал, что его лирические заготовки не соответствовали случаю. Нужно было с ходу погрузить присутствующих в гипнотическое состояние, завладеть их вниманием, сменить настрой. Ему удалось. Остальную часть произведения Ян и Нина Ивановна слушали, открыв рты.

Спустя еще пару минут впечатляющей демонстрации Эмиль поставил финальный аккорд, слез со стула и подошел к месту, где оставил свою куртку. Зачарованные Ян и Нина Ивановна смотрели на мальчика не моргая. Времянкин сдул челку со лба, поднял ладони и прохлопал. Хлоп. Хлоп, хлоп, хлоп. Хлоп, хлоп. У Яна щелкнула гортань.

Примерно через час Эмиль сидел на кухне и слушал телефонный разговор Алены с Ниной Ивановной. Сестра улыбалась и кивала, держа трубку у уха. Она слушала собеседницу, подмигивала брату и показывала большой палец, поднятый вверх. Времянкин потирал руки.

Из дневника Эмиля

25 ноября. Пятница

Возможно, мне не следовало повторять хлопки НИ после столь убедительной игры на фоно. Это было… Напыщенно. Согласен. С другой стороны, нужно же было как-то вывести их из состояния онемения, вернуть дар речи. Ха-ха. Фу! Уходи, чванство!

Сегодня я был хорош! Почти не запинался во время исполнения. Набираю форму.

Начинаю постепенно привыкать к восхищенным взглядам. Раньше мне не приходилось сталкиваться с подобным отношением. Да, меня хвалили, бывало, но это другое. Теперь во мне видят нечто диковинное. Сокровище! Они уже готовы тратить на меня свое драгоценное время, готовы служить моему таланту, расчищать путь. Это воодушевляет. Забавно, но я начинаю верить в существование того, что они видят во мне. Мое новое альтер эго – геееенииииий.

Неужели я написал это? Тупость!!!

Еще одна захватывающая роль. К ребенку прибавился «гений». Скоро они объединятся в «гениального ребенка». Где буду настоящий я? Зажатый между ними, затаившийся где-то внутри без должного внимания. Чувствую, эти ребята быстро меня задушат. Им только дай волю. Может, это и к лучшему? Затолкают неудачника поглубже, вытеснят его из сознания, чтобы не высовывался.

Кстати, Ян, похоже, не узнал меня, даже после того, как я представился. Мы говорили с НИ, я назвал свое имя. Ян встал и подошел к окну. Он смотрел в вечернюю даль сквозь полоски жалюзи, убрав руки в карманы брюк. Я решил, что он что-то заподозрил. НИ продолжала задавать вопросы, а Ян так и стоял спиной к нам, думая о чем-то до самого моего ухода. И когда я прощался, он ничего не сказал. Наверное, все-таки не узнал. Очень на это надеюсь. Надо было сменить имя. Не подумал!

Жизнь, конечно, его потрепала. Хороший парень. В свое время педагоги возлагали на него большие надежды. Он был одаренным учеником, схватывал на лету. Помимо музыки занимался вольной борьбой и чем-то еще. Помню, поражался его целеустремленности и энергичности, но лет в двенадцать с ним случилось ужасное – он получил серьезную травму. Не мог играть. Долго восстанавливался. Но вернуться к прежней форме ему так и не удалось. Достичь высокого мастерства исполнения академической музыки больше не представлялось возможным. Не повезло. Сочувствую! Это несправедливо! Ограниченная возможность. Причем ограничен он именно в том, что так любит. Драма… Его история стала для меня уроком на всю жизнь. С тех пор я отношусь к своим рукам крайне бережно.

Он будет моим педагогом. Хах. НИ интересовалась, где я научился так играть. Сказал, что самоучка. Когда НИ узнала, что я исполнил произведение собственного сочинения, она была окончательно сражена. Кажется. Юхууууу!

Итак, мне предложили губернаторскую стипендию, готовы предоставить инструмент для домашних занятий. Едем дальше.

У Алены после разговора с НИ заметно улучшилось настроение. Было приятно видеть ее в хорошем расположении духа, веселой. Я рад, что могу разделить с ней мои успехи. Пару раз за вечер она все же уносилась в свои мысли и печально молчала. Любовные муки, видимо. Родион весь вечер занимался чем-то в своей комнате. Кажется, снова пропустил тренировку. Надо поговорить с ним.

Всю субботу Эмиль посвятил учебникам. Нельзя сказать, что он особенно напрягал волю, повторяя программу начальных классов, напротив, среди получаемой им информации находилось много любопытного. Давно забытого или вовсе не знакомого. Ему нравилась последовательность, в которую выстраивалась поступающая информация. Точнее, нравилось то, что эта последовательность была: от простого к сложному. Систематическое увеличение потока материала поддерживало его ум в тонусе. Он вникал в школьную программу и по крупице заново воссоздавал в голове картину мира. Он старался не оставлять пробелов и использовал дополнительные источники. «Почему мне не нравилось учиться раньше?» – этим вопросом Времянкин задавался все чаще.

IX

Следующим утром Алена предложила брату пойти в парк с ней и Родионом. Эмиль решил, что прогулка на свежем воздухе ему не повредит. Он немного опережал свой учебный план, поэтому с чистой совестью вышел из дома вместе с сестрой и племянником.

День был ясный, безветренный. К полудню солнце успело подсушить асфальт. Эмиль и Алена сидели на скамейке в парке и наблюдали за Родионом, который вместе с другими ребятами гонял подсдутый футбольный мяч по мягкому покрытию игровой площадки.

Неожиданно к скамейке подошла женщина лет сорока и встала напротив Алены. Она была одета в спортивный костюм и пуховик. Так выглядели почти все женщины, пришедшие с детьми в парк в этот день. Она держала в руке куклу. Было понятно, что ее ребенок играет где-то поблизости.

– Ну, привет! – обратилась она к Алене.

«Ого! – подумал Эмиль – Странная интонация. Какое-то многослойное приветствие. Сказано больше, чем произнесено. Шифр. Что-то вроде: «А вот и ты», или «Вот мы и встретились», или «Так, так, так». Похоже, что-то серьезное. Кто она?» – быстро соображал Эмиль. Женщина сунула куклу под мышку и сложила руки на груди. Опустив глаза, Алена медленно поднялась со скамейки.

– Здрасте, – произнесла она на выдохе.

Им двоим определенно предстоял серьезный разговор. Женщина обратилась к Эмилю:

– Не хочешь поиграть на площадке, малыш? Взрослым надо поговорить.

Она достала из кармана конфету и протянула ее мальчику.

– На-ка, держи малиновый леденец.

Времянкин нехотя взял угощение и посмотрел на сестру.

– Иди, поиграй с ребятами. Пожалуйста, – попросила раскрасневшаяся Алена.

После недолгой паузы Эмиль, оглядываясь, побрел на площадку к другим детям.

Какое-то время он наблюдал за мальчиком своего возраста, который бросал камень в сетку ограждения. Парень отходил от забора на пару шагов и что было сил кидал в него булыжник. Он проделывал это снова и снова. Времянкину было интересно понять, чего этот мальчик добивался. «Хочешь сломать камень? Продырявить сетку? Развить бросок?» – рассуждал Эмиль.

«Еще один гений», – подумал он про другого мальчика, который бегал вокруг дерева и пинал ствол. «К чему ты готовишься?» – мысленно обращался к нему Эмиль.

Он наблюдал за детворой, поглядывая в сторону сестры и ее собеседницы. Эмиль ждал окончания их встречи, чтобы уйти с площадки. Он чувствовал себя некомфортно в этой, как ему казалось, зоне деструктива.

Наконец визави Алены развернулась и, покачивая бедрами, удалилась. Эмиль поспешил к сестре, но она вдруг покинула место разговора и устремилась в глубь парка. Времянкин последовал за ней.

Он застал Алену в осиновой рощице сидящей на пеньке на берегу заледенелого пруда с сигаретой в руке.

– Нашла спокойное местечко, чтобы покурить? – обнаружил себя Эмиль.

Увидев брата, Алена закрыла глаза ладонью. Она плакала.

– Можно и мне сигарету? – попросил мальчик.

Алена вытерла слезы.

– Ну конечно.

– А что?

– Простите, он не ребенок, он заколдован, поэтому ему можно курить. Так, что ли? Если кто-то увидит, это будет кошмар. Тебе не хватает проблем?

Она взглянула на брата, ее подбородок вдруг задрожал, из покрасневших глаз полились слезы. Эмиль приблизился к сестре и встал напротив. Их лица были на одном уровне. Он смотрел на нее, а она отводила в сторону затопленные глаза.

– Ты прямо как Аленушка.

– Я и есть Аленушка, – сквозь слезы усмехнулась она.

– Как с картины Васнецова «Аленушка». Наверное, такое говорят всем Аленушкам? Как ты думаешь?

– Ой, не знаю. Я не опрашиваю Аленушек, – ответила сестра, перестав плакать.

– Что это за женщина? Чем она тебя так расстроила?

Алена отрешенно вздохнула и всхлипнула.

– Ты много лет не интересовался нашей жизнью. Стоит ли начинать? Я не в обиде. Просто… Разве тебе интересно? Ты ведь мало что обо мне знаешь.

– Ты моя сестра и мне не безразлично твое состояние. И ты права, я не интересовался, но хочу это исправить. Думаю, тебе не помешает поддержка. Невысказанные переживания могут стать причиной неврозов. Что происходит? Колись!

Аккуратным движением Эмиль сдвинул за ухо прядь волос, закрывавшую лицо сестры.

– Растрепались, – констатировал он.

Немного подумав, добавил:

– Волосы.

Алена улыбнулась и снова расплакалась.

– Не выходит у меня ничего. Вот и все, – начала она. – Развод. Теперь вот… Не было печали, называется: встретила мужчину. Все шло хорошо. По крайней мере, так мне казалось. А неделю назад выяснилось, что у него есть жена. Вот так.

 
Я не любви твоей прошу,
Она теперь в надежном месте.
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.
 

Теперь можно смеяться. Ха-ха, – Алена шмыгнула носом. – Твоя сестра ходячее клише.

– Эта женщина его жена?

Алена утвердительно кивнула головой, достала из кармана пальто салфетку и промокнула глаза.

– Такого наслушалась от нее. Готова была сквозь землю провалиться.

– Так! Этот мужик нам не подходит!

– Нам?

– Да, нам. Я твой старший брат, и ты должна меня слушаться.

– Ты выглядишь смешно, когда говоришь так.

– Ты красивая, умная женщина. У тебя отличный сын. Ты заслуживаешь достойного мужчину!

– Не смеши меня, Эмиль. К слову, об отличном сыне…

Алена затушила сигарету о землю, завернула окурок в салфетку, встала с пенька и пошла в сторону детской площадки. Эмиль последовал за ней.

– Красивая. Умная. Женщина… – усмехнувшись, повторила она слова брата. – Еще недавно меня называли девушкой. Я уже не молода – в этом все дело.

– Ты молода, и дело не в этом. Не знаю, в чем дело, если честно. Даже не понимаю, о каком деле речь.

– Мне нужно это. Нужно помолодеть. Когда ты поговоришь обо мне с Василисой? Совсем не хочешь выручить сестру.

 
Но мудрые прими советы:
Дай ей читать мои стихи…
 

– Дам я ей твои стихи, угомонись.

– Это Ахматова, между прочим.

– Не уверен даже, что Василиса любит поэзию. Не факт, что это сработает. Постарайся не зацикливаться на возрасте. Наполни свою жизнь чем-то интересным, чтобы не двигаться по инерции. Пойди учиться. Или вот… Давай, зададимся целью издать сборник твоих стихов в следующем году, например. Не знаю, попробуй что-то конкретное написать – детскую книгу или что-то еще. Что тебе интересно? В чем чувствуешь гармонию? Сломай заведенный порядок, измени маршрут. Управляй своей жизнью.

– Легко тебе говорить. На работу ходить не нужно, за ребенком следить не нужно. Нет у меня времени на неизведанные тропы, понимаешь?

– Ты можешь писать стихи, пока принимаешь душ, идешь на работу, едешь в трамвае или когда гладишь белье, не важно. Для любимого занятия всегда находится время.

– Допустим, вышел сборник. Кто это будет читать? Я не маленькая одаренная девочка, которую будут превозносить за любую рифму.

– Ничего, скоро я стану всемирно известным. Мы будем богаты, и ты сможешь спокойно заниматься собой.

– Вы мужчины только обещаете.

– Кстати, ты в курсе, что твой сын лунатит?

– Нет.

– Вот.

– А ты помнишь Люду? Мы встретили ее в школе.

– Вся из себя которая?

– Ты представляешь, их сын играет с Родионом в одном клубе.

– Ты говорила.

– И что ты думаешь? Его сразу взяли в основной состав, нападающим. А это позиция Родиона обычно. Так вот он там по пять-шесть голов за игру забивает.

– Это тебе Родион рассказал?

– Его отец. И знаешь что? Он подозревает, что Филипп старше, чем они заявляют. Года на два. Он и правда крупный. Увидишь. Конечно, он будет много забивать. Нет, ну ты представляешь… Это ж надо, на что люди готовы пойти!

– Хм. Родион из-за этого пропускает?

– Не знаю я, из-за чего он пропускает. То голова болит, то живот. Его отец вне себя. Сыночка задвигают, конечно. И себя накручивает, и Родиона тоже. Ой, они с этим хоккеем с ума меня сведут.

Из дневника Эмиля

27 ноября. Воскресенье

Бедняжка. Ввязалась в классический треугольник. Аркадий… Две женщины конкурируют за его внимание. Хорошо устроился, в общем. Алена, естественно, переживает. Она не успокоится, пока я не поговорю с В. Я хочу ей помочь, но не представляю, как это устроить. Придется выпрашивать подарок. «Послушайте стихи моей сестры и наградите ее молодостью». Так, что ли? Нелепая ситуация. Не знаю, что с этим делать. Надо посоветоваться с коньком.

После «осиновых откровений» мы забрали Родиона с площадки и пошли в кафе – Алена еще утром пообещала сыну пиццу и молочный коктейль. Когда мы уселись за столом и сделали заказ, у Алены зазвонил телефон. Она засуетилась, вскочила со стула и сказала: «Мне нужно выйти, поговорить. Эмиль, пожалуйста, проследи, чтобы Родион вымыл руки» е – и выбежала на улицу. Родион бросил ей вслед резонный, надо сказать, вопрос: «Почему он должен следить за мной? Я, вообще-то, старше». Не забыть сказать Алене, чтобы не делала так больше! Это злит Родиона.

Пока она мерзла на улице в тонком свитере, я попытался расспросить племянника о том, что произошло между ним, Игорем и Вовой. Он сказал: «Тебя не касается». Когда я спросил про хоккей, он вообще не стал отвечать. По-моему, я его раздражаю.

А звонил, похоже, Аркадий, будь он неладен. Видимо, уже был в курсе, что Алена встречалась с его женой. Если я когда-нибудь встречу этого Аркадия… То, что? Заговорю его до потери сознания?

Плохой день.

На следующее утро Эмиль, как обычно, проснулся раньше остальных. Сделал зарядку, принял душ и приготовил завтрак. За столом он старался поднять настроение своим родным. Он шутил, корчил рожи, отпускал подбадривающие фразочки вроде: «Отличный день для свершений!» или «У вас все получится, я чувствую!» и прочие мотивационные клише. Он пытался зарядить близких на день. Пару раз ему даже удалось вызвать улыбку у сестры и племянника.

Родион ушел в школу, Алена отправилась на работу. Эмиль смотрел из окна, как сестра, оглядываясь по сторонам, перебегает через дорогу к автобусной остановке.

Согласно своему расписанию, Времянкин должен был приступить к подготовке школьной программы, но решил прежде поговорить с коньком. Он набрал в стакан воды, опустил в нее булавку, дождался оживления советника и прижал прохладный сосуд к уху.

– Алло?

– Чем помочь?

– Здравствуй, Вергилий. Не холодновата водичка? Могу потеплее.

– Мне не холодно. Но спасибо за беспокойство.

– Я кое-что узнал о морских коньках. Вы родственники рыбы-иглы. Вы единственные рыбы, у которых есть шея. Написано, что коньки подвержены стрессам. Вы ведь водитесь в соленых водоемах? Верно? Может, добавить в воду соль? Создать, так сказать, более привычную среду.

– Ничего не нужно, спасибо.

– Как скажешь. Ну а вообще, как дела?

– Все в порядке, благодарю. Что тебя беспокоит?

– Да вот, сестра мучает. Просит поговорить с Василисой, чтобы… Ну…

– Плохая идея.

– Да?

– Василиса коварна и сделки с ней опасны. Можно запросто лишиться всего и пропасть в ее царстве навечно. Тем, кому есть что терять, не стоит идти на такие риски, а станешь выпрашивать у Василисы дар для сестры, разгневается. Разорвет и вашу сделку. Заберет тебя раньше срока. С ней шутки плохи, можешь мне поверить.

– Что же делать?

– Постарайся успокоить сестру, переключить ее внимание на что-то другое. Скоро Новый год. Устрой праздник, подготовь подарки.

– Я бы с радостью. Но у меня денег – пять десятирублевых монет. Весь мой набор.

– Поступи, как другие дети в подобной ситуации.

– Вырезать снежинку из бумаги?

– Напиши письмо Деду Морозу.

– Ты говоришь серьезно? Не пойму что-то.

– Я никогда не шучу. Никогда.

– Никогда?

– Никогда.

– Ладно. Что делать?

– Напишешь письмо, мол, дорогой Дедушка Мороз… Пишет тебе такой-то, из города такого-то. Далее стих…

– Подожди, я запишу.

Эмиль взял со стола карандаш, открыл первую попавшуюся тетрадь.

– Диктуй.

 
Я Морозу напишу,
На бумаге попрошу,
Чтобы Дедушка Мороз
Не грустил, не вешал нос.
Я в письме просить не стану
Подарить нам что-нибудь,
Лишь здоровья пожелаю
Будь здоров, здоровым будь!
 

Старик ценит скромность… После пойдешь в ближайшую лавку канцтоваров. Купишь на свои монеты конверт и сургуч. Запечатаешь письмо, капнешь расплавленным сургучом и придавишь булавкой, чтобы получился оттиск с моим профилем. Затем бросишь конверт в первый попавшийся почтовый ящик.

– Все понял. Спасибо!

Времянкин сделал все, как велел конек. Вернувшись домой, он сел за уроки. После возвращения Родиона с занятий Эмиль отправился в школу, чтобы поупражняться на фортепиано в актовом зале.

Из дневника Эмиля

28 ноября. Понедельник

Как же он сказал? Коварна? Сделки опасны? Что это значит?

После превращения я как-то и забыл о сделке. А тогда, помню, дал согласие с ходу, не задумываясь. Что-то пропустил? Какой-нибудь пункт договора, написанный мелким шрифтом? Все было на словах. И только одно условие – когда мне снова исполнится сорок один год, я перебираюсь к ней, в ее царство. Навсегда. Мы женимся. И в чем подвох?

Василиса – девушка эффектная. Я бы взял такую в жены и без всяких условий. Красивая! Очень! Тело… ММММмммм. Немного смущает ее, мягко говоря, смешливая натура. Говоря грубо – частое ржание, чего уж тут слова подбирать. Помню, выглядело это странновато. Но в остальном – идеальна. Это во-первых.

Во-вторых, к нужному сроку можно многое успеть. У меня в запасе тридцать четыре года! Если записывать по одному музыкальному альбому в год, например, то это тридцать четыре альбома. О! Хватит и двадцати. Сэкономленное время потрачу на что-то еще. А потом… Исчезну. А?! Классика, е-мое! Так можно и в веках остаться. Так что…

Сегодня хорошо поиграл. Нужно еще много работать. Завтра первое занятие с Яном.

P.S.

Дед Мороз существует? Похоже на бред сивой кобылы. Однако с «личным делом» конек не подвел, неужели и про Деда Мороза правда? Хотя, чего удивляться? Я из взрослого превратился в ребенка, видел испражняющееся официальными документами животное… То ли еще будет.

Когда Времянкин постучал в дверь кабинета, ему ответил мужской голос. Эмиль вошел. Ян стоял рядом с партой и разглядывал разложенные на ней нотные листы. В руке у него была уже знакомая Эмилю чашка.

– Добрый вечер! – поприветствовал педагога мальчик.

– На первом этаже есть гардероб, в следующий раз оставляй верхнюю одежду там. Сейчас можешь положить куртку на стул.

Ян кивнул в сторону свободного стула возле парты. Рядом стоял еще один стул. На нем лежало пальто Яна и его портфель. Эмиль снял куртку и аккуратно перекинул ее через деревянную спинку. Он обратил внимание на разложенные ноты и стал разглядывать их вместе с учителем.

– Сложные произведения, – заключил Времянкин.

– Читаешь с листа?

– Да.

– Знаешь, все-таки это очень странное дело! Ты самоучка, но читаешь с листа, и руки у тебя поставлены. В курсе, что обманывать плохо?

– Я подолгу наблюдал за игрой одного человека и делал все, как он. Старался копировать его движения, подражал. Потом научился читать с листа.

– Просто наблюдал за игрой одного человека? Этот человек твой родственник?

– Мой кузен. Он раньше жил здесь, кстати. В этом городе. Возможно, вы его знаете. Он примерно одного с вами возраста. Зовут так же, как и меня, – мы полные тезки, нас обоих назвали в честь прадедушки. Эмиль Времянкин. Знаете такого?

Сердце Эмиля бешено стучало, пунцовые щеки полыхали, дыхание замедлилось. Ян задумался и отпил из чашки.

– Не припоминаю что-то, – наморщив переносицу, ответил педагог.

С одной стороны, Времянкина устраивало, что Ян не смог вспомнить старого друга. Это не рождало новых вопросов, требующих лжи. С другой – было немного обидно, что, поучаствовав в чьей-то жизни, Эмиль не оставил в ней и следа.

– Ну хорошо. Значит, ты очень наблюдательный. Тем лучше для нас. Итак. Я заметил, что ты роняешь темп, когда дело доходит до мизинцев. Это выдает твою… Как бы это сказать, – задумался Ян. – Недоразвитость. Не хватает силы.

– Есть такое дело, – согласился Времянкин.

– В остальном ты звучишь очень зрело. Это впечатляет. Взгляни.

Ян поставил чашку на парту и показал Эмилю свои руки. На правой руке был искривлен средний палец, а на левой – безымянный и мизинец. Времянкин заметил несколько небольших шрамов на других пальцах. Ян щелкнул гортанью.

– Давным-давно травмировался. Не уберег. Это была настоящая трагедия. Мне говорили, что я не смогу играть, но я смог. Даже преподаю, как видишь. При помощи определенных упражнений удалось вернуть пальцам подвижность, но скорость, к сожалению, потерял навсегда. К чему я это рассказываю…

Ян убрал руки в карманы.

– Мы поработаем над твоими пальцами. Научу тебя правильно их тренировать. Будешь порхать уже через месяц.

– Угу. Это было бы отлично!

– Знаешь, ты уже проделал большую работу. Это позволяет мне думать, что ты не лентяй и серьезно относишься к делу.

– Это так.

– Мне хочется надеяться, что ты не остановишься на достигнутом. Ты готов потрудиться?

– Однозначно да.

– Тогда слушай. В январе в Санкт-Петербурге пройдет музыкальный конкурс среди юных, скажем так, исполнителей. Приедут дети из разных городов. Я хочу заявить тебя в качестве участника.

– Я за!

– За – это хорошо. Времени на подготовку мало – это плохо. Посмотри на ноты. Что ты видишь?

Эмиль начал изучать разложенные перед ним партитуры.

– Хм… Три произведения. Равель, Холст, Рахманинов. Вы хотите, чтобы я сыграл это?

– Да, хочу.

– Я сломаю себе пальцы, мне кажется. Ой… – осекся Эмиль, вспомнив про травмы Яна. – Мне просто не хватит длины кистей на такие аккорды. Холста я даже не слышал на фоно. Обычно его играет оркестр, если не ошибаюсь.

– Не ошибаешься. Я сделал транскрипцию. Ты ко всему прочему ориентируешься в классической музыке. Это радует и удивляет. Впрочем, не важно. Ты говорил, что любишь играть джаз. Похоже, он помог тебе серьезно развить определенные навыки. Ритм – это важно. Ты отлично чувствуешь его. Предлагаю тебе полюбить и классику. Сможешь многое для себя открыть. Это монументальное творчество, вершина исполнительского искусства! Если ты справишься с этим сейчас, войдешь в историю. Вот что я тебе предлагаю. Не быть очаровательной мартышкой на велосипеде. Потому что через десять-пятнадцать лет такая игра уже никого не удивит. Ты должен развивать свои способности, понимаешь меня?

– Мне льстит, что вы верите в меня, но это… – Эмиль указал на ноты, – очень сложно даже для взрослых мастеров. Не хочу подводить вас.

– Видишь ли, какое дело… Все индивидуально. Я видел твои сильные стороны. Как ни странно, мне кажется, что именно эти произведения тебе подходят. Соответствуют твоему темпераменту. Твоя скорость позволяет так думать. А твоя способность передавать взрослые эмоции – твой конек.

На слове «конек» Эмиль оторвался от нот и взглянул на Яна. У того снова щелкнула гортань.

– Я давно хотел сделать эту программу, все ждал подходящего ученика. И вот ты появился. Пока другие будут, в который уже раз, исполнять бравурные пьески Баха-сына и прочие тарантеллы, мы пустим в ход тяжелую артиллерию. С этим материалом тебе не будет равных. Что скажешь?