Текст книги "Фаза 3"

* * *

– Залез под кровать, представляешь? – Майра пошевелила пальцами. Девушка-маникюрша усердно водила кисточкой, накладывала вишнево-красный лак. – Закатилось у него что-то… И застрял.

– О господи…

Гейл сидела за соседним столиком. Поглядела на подругу и тут же попросила бесцветный лак.

– Застрял – и ни туда ни сюда.

– Ужас какой.

Майра – бывшая жена одного из сотрудников Роберта, постепенно ставшая ближайшей подругой. Они то и дело договаривались о ланчах, вместе посещали салоны и бутики. К тому же и жили в двух шагах друг от друга. После развода Майра продала дом в Честнате и переехала в небольшой пентхаус по соседству. Ее бывший муж не отличался здоровьем – гипертония, стенокардия и еще что-то. Майра развелась с ним лет десять назад и утверждала, что главная причина его болячек – то, что он спит с кем попало.

– Представляю, как он запаниковал. И телефона же нет, не каждый берет с собой телефон, когда лезет под кровать в трусах. И что ты думаешь? Инсульт.

– О боже!

– Его нашла девушка, та, что у него убиралась. Но было уже поздно.

– Как он мог застрять?

– Старинная латунная кровать, знаешь, такое чудище, весит, наверное, не меньше тонны. Одна кованая решетка чего стоит. Ты его видела в последнее время? Он очень растолстел.

– О боже, – повторила Гейл. – Какой кошмар!

– Ужас, ужас! Никто не заслуживает такой смерти. Никак не могу избавиться – картина так и стоит перед глазами. И похороны целиком на мне. Элли и Ричард приехали, конечно, но всем занимаюсь я.

– Как они?

– Со мной они на эту тему не разговаривают. Считают, что это я во всем виновата. Никто иной, разумеется. Только я.

– Майра! Не может быть!

– Как есть, так есть. Ничего с этим не сделаешь.

– А когда назначены похороны?

– В среду. Сегодня же всех обзвоню. Тебе-то надо было бы и пораньше позвонить, прости меня. Все так неожиданно. Понимаешь, нынче первый раз выбралась, надо хоть немного себя привести в порядок.

Гейл кивнула – что тут не понять? Майра из тех женщин, что записываются на определенное время к парикмахеру на год вперед. Стрижка каждые восемь недель. И Гейл никогда не видела ее без макияжа. Маникюрный салон через пару дней после смерти мужа, даже бывшего, – абсурд, конечно, но не для Майры. Для Майры вполне нормальный поступок.

– Уборщица позвала людей. Несколько парней, целая команда. Подняли эту жуткую кровать и вытащили тело.

– О боже… – Гейл уже в третий или четвертый раз повторила эту бессмысленную присказку, но как еще можно реагировать на этот абсурд? Залез под кровать и умер…

– Окей, девушки. Сушить надо пора, – сказала маникюрша с неопределимым, но сильным акцентом. Придвинула сушильный аппарат и сделала знак Майре: – Руки здесь.

– Какое несчастье, Майра. Чем я могу помочь?

– Спасибо, дорогая. Справлюсь.

– Когда ты говорила с ним в последний раз?

– Месяца два назад. А может, три. У нас не было почти ничего общего.

– Ему кто-то помогал?

– Нет, что ты? Зачем? Он прекрасно справлялся сам. Только эта девочка, которая приходила убираться. И сердце прекрасно работало. Пил, конечно, лекарства, но ни на что не жаловался. Никто не ждал, что может случиться что-то подобное.

– Трагедия.

Майра пошевелила пальцами в сушилке.

– А как Роберт?

– Ничего… Как обычно.

Гейл ничего не рассказывала Майре. Не решалась.

Маникюрша приветливо улыбнулась Гейл:

– Вы теперь в очередь.

Майра поднялась со стула. Гейл заняла ее место и сунула руки в аппарат. В ультрафиолетовом свете кожа выглядела бледной и морщинистой.

И я старею, подумала Гейл без горечи.

– Роберту повезло, что у него есть ты. Когда мужчина в этом возрасте остается один, ему конец. И мы не лучше. Возраст, Гейл, возраст… Поскользнусь в кухне на банановой кожуре и буду лежать до второго пришествия.

– Что ты несешь? Ты же здорова, как Майк Тайсон!

– Сегодня – да. Но никаких гарантий на завтра.

– Готово. – Девушка выключила сушильный аппарат. Запах озона почти мгновенно исчез.

– О боже! Вы слышали?! – истерический вопль у дверей салона.

Гейл обернулась. В зал влетела молодая женщина с вытаращенными глазами.

– Стреляют! Настоящая бойня! – Она поставила на стол картонную коробку с четырьмя картонными чашками “Старбакс”. – Где у вас пульт?

Схватила пульт управления и нажала на кнопку. На огромном, в полстены, экране возникла зеленая точка, и через несколько секунд появилось изображение.

– Кто-то расстрелял магазин. Много убийств.

И у этой проблемы с английским. Расстрелял магазин… Гейл и Майра переглянулись.

– Запирать? – предложила маникюрша.

– Что запирать? Это в Бостоне. – Гейл в ужасе уставилась на экран.

– Стаутон, – прочитала Майра титр. – Это же IKEA!

У входа в шведский мебельный гигант выстроились десятка два больших белых машин “скорой помощи” и не меньше полицейских. Бешено вращающиеся мигалки. Типичное здание: огромный синий куб с пятиметровыми желтыми буквами – национальные цвета Швеции. И, чтобы не было сомнений, по обе стороны от огромных раздвижных дверей полощутся яркие желто-голубые флаги.

Гейл была когда-то в IKEA. Запомнился очень вкусный копченый лосось в ресторане. Прекрасно организованный, гигантский, но на удивление удобный магазин. Молодцы скандинавы.

Майра отвернулась от экрана:

– Не хочу смотреть. Безумие, безумие и еще раз безумие. Когда это кончится?

Гейл промолчала. Она не отрываясь смотрела на желтые носилки с ранеными, которые выносили из магазина. Некоторые укрыты с головой – видимо, убитые. Появилась картинка с дрона – нескончаемые очереди машин.

– Мы за прилавок бросились, – задыхаясь, рассказывал репортеру пожилой мужчина с заплаканными глазами. – Слышали только – бах, бах. А детей-то сколько, боже мой… кто под шкафы попрятался, кто под матрасы. Кто-то из ребят в палатке скрылся, он подошел и…

Закрыл лицо и заплакал. Репортер кинулся к другому свидетелю.

В нижней части экрана бежали написанные наспех, без знаков препинания титры:

КРОВАВАЯ БОЙНЯ В IKEA ДЕВЯТЬ ПОГИБШИХ ОДИННАДЦАТЬ РАНЕНЫХ НАПАДАВШИЙ УБИТ ВЫСТРЕЛОМ ПОЛИЦЕЙСКОГО

Майра встряхнулась, точно отгоняя жуткое видение, и подняла с пола сумку.

– Я хочу домой, – пробормотала она.

– И я. – Гейл резко встала, будто только и ждала этих слов.

Конечно же, должен высказаться президент. Обязательно выскажется – дайте время спичрайтерам и визажистам. И что скажет, тоже можно догадаться.

Сейчас не время обсуждать контроль за оборотом огнестрельного оружия.

Хватит. Гейл заплатила, добавила больше чаевых, чем обычно, и сняла с вешалки пальто. Уже у дверей повернулась и глянула на экран. На фоне занимающего весь кадр синего куба IKEA под непрекращающийся вой сирен по-прежнему суетились полицейские и парамедики.

* * *

Селия с ногами забралась в кресло перед телевизором. Воскресенье. Опять пошел снег, но она даже не замечала медленный балет снежинок – не могла оторвать взгляд от ежеминутно появляющегося титра:

СЕМИДЕСЯТИСЕМИЛЕТНИЙ УБИЙЦА ПРИОБРЕЛ ОРУЖИЕ ЛЕГАЛЬНО, ПО ЛИЦЕНЗИИ.

Значит, бойню в IKEA устроил старик из Уинтропа… Убит полицейскими на месте. Теперь уже не спросишь, почему ему пришло в голову явиться в детский отдел и открыть беспорядочный огонь. Никаких манифестов в социальных сетях, хотя, скорее всего, он ими и не пользовался – все же семьдесят семь лет.

Селию передернуло. Семьдесят семь! В этом возрасте вряд ли начинают карьеру серийного убийцы. Она даже порыскала в интернете, пробила “средний возраст серийных убийц в Америке”, нашлось много статей. Вполне достаточно, чтобы построить достоверную статистику.

– Скандально много, – прошептала она вслух и вскоре выяснила: среднестатистическому массовому убийце тридцать два года.

Не снимая ноутбук с колен, Селия уставилась на экран. А ведь у них в одной из групп были пациенты из Уинтропа, и как раз в этом возрасте. Один из стариков постоянно твердил о грядущих наводнениях библейского масштаба. Через пару десятилетий все уйдет под воду. Даже казино, даже старинный ипподром, на восстановление которого коммуна потратила много миллионов долларов. И особую ненависть он испытывал к серфингистам: те-то выживут. Этим негодяям никакие цунами не страшны.

Имени убийцы пока не назвали, показали только беглую картинку – старик с седой шевелюрой. Селия попробовала вспомнить внешность того проповедника нового всемирного потопа, но так и не смогла. Попыталась себя уговорить: у нас столько пациентов, что всех не упомнишь. И еще: когда ты молод, все старики похожи друг на друга. Почему-то эта мысль показалась ей обидной, уж она должна бы различать, ведь это дело ее жизни – старики.

Запел сигнал “Скайпа”. Она, поискав, как всегда, пульт, выключила звук на телевизоре и нажала кнопку ответа. Эндрю Нгуен – в футболке с короткими рукавами, в высшей степени необычное зрелище. Как правило, тщательно выглаженная сорочка, пиджак, иногда даже галстук, но сегодня воскресенье, он дома, так что удивляться нечему. За спиной на стене детский рисунок: кит, выпускающий непомерно огромный фонтан.

– Встреча была перенесена на завтра, на восемь утра. Хотел послать сообщение, но увидел, что ты в сети.

– Убийца в IKEA из Уинтропа. Тело только что вынесли. Семьдесят семь лет.

– И что?

– А если это один из наших пациентов?

– С чего бы? Из Уинтропа у нас прошло всего несколько человек.

– Старик под восемьдесят берет карабин и палит во все, что шевелится? Просто так, без причин? Маловероятно.

– А Лас-Вегас помнишь? Тому тоже было около шестидесяти.

– Не знаю… увидела, и что-то шевельнулось. Ты сам не видел эти кадры?

– Как-то не было возможности. – Эндрю покачал головой и поправился: – То есть видел, конечно. Вряд ли это кто-то из наших.

Селия покосилась на телеэкран.

– Все время думаю о той мыши…

– Мыши! – Эндрю хмыкнул, то ли возмущенно, то ли насмешливо. – Кончай. Ты, должно быть, не в настроении.

– Отец все утро не брал трубку. Ждала не меньше четверти часа – длинные гудки. Соседи говорят, он не в себе. И сейчас, по телевизору… Нашли каких-то знакомых, они говорят слово в слово: преступник был не в себе. Дезориентирован, сказал репортер. Блеснул научным словом.

– У тебя слишком живое воображение, Селия. Ну хорошо, хорошо, проверю, я сегодня не следил за новостями – младший приехал на каникулы, и мы не включали телевизор. Но повторяю: никаких причин для беспокойства.

Эндрю не так чисто выбрит, как обычно, и эта мятая футболка… С чего бы он заговорил о своей семье? Никогда раньше такого за ним не замечалось. Сыновья уже взрослые, старший – врач в Балтиморе, младший учится в Стэнфорде. Жену Селия никогда не видела, он ни разу не приводил ее на работу, даже на традиционные рождественские посиделки. Только фотография в конторе – миниатюрная изящная женщина, красивая особой азиатской красотой.

– Ладно… – примирительно сказал он. – Завтра поговорим.

Неприятное чувство не исчезло. Эта копна седых, изжелта-белых волос… Слишком много разговоров с Адамом. Бедняга никак не может прийти в себя после того случая с самоубийством. Селию не оставляло ощущение, что Адам считает себя в какой-то степени виновным. А теперь этот комплекс вины накрыл и ее.

Она покосилась на телеэкран, где по-прежнему беззвучно двигались люди на фоне огромного здания. Ярко-синие, почти как на детском рисунке, стены выглядели пугающе – такие контрасты эксплуатируют почти все создатели фильмов ужасов. Теперь само сочетание букв IKEA всегда будет напоминать этот кошмар.

– Да, хорошо, завтра, – вяло согласилась она и тут же выпалила: – Он стрелял и стрелял, не останавливаясь и не задумываясь. Господи… и все эти дети…

– Успокойся! – почти крикнул Эндрю. – Выключи к чертовой матери телевизор и пойди подыши воздухом. Увидимся! Завтра! Завтра – ты поняла?

Разговор прервался.

Селия некоторое время смотрела на черный дисплей, потом пожала плечами и выключила телевизор.

Надо и в самом деле прогуляться – Эндрю прав.

Не успела одеться, как опять ритмичный, состоящий всего из двух нот мотивчик “Скайпа”. Забыл что-то сказать?

Нет, на этот раз Дэвид. Селия невольно улыбнулась и, перед тем как ответить, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Села на пол, поставила ноутбук на колени и кликнула по кнопке.

Дэвид, должно быть, держал телефон у самого носа – его физиономия заполнила весь экран.

– Как дела?

– Никак не очухаюсь. Ты видел IKEA?

– Черт знает что.

– Говорят, он был не в себе… – задумчиво произнесла Селия. – Не могу отделаться от ощущения, что этот старик мне кого-то… – Оборвала себя на полуслове. Как сказал Эндрю? Слишком живое воображение. Лучше не трогать эту тему.

– Нгуен прислал мне ссылку на завтрашнее совещание. К сожалению, у меня не будет времени – у нас летучка в лаборатории, даже две подряд. Но я все равно собирался тебя отловить.

– Отловить?

– Вот именно, отловить. Завтра же, после всех этих говорилен. Поэтому и звоню. Прочитал твою статью – блеск! Потрясающе! Ну и работку ты провернула…

Селия польщенно улыбнулась.

– Блеск, по-другому не скажешь, – повторил Дэвид. – Лучшее из всего, что я читал в последнее время. Насчет публикации даже не сомневайся – с руками оторвут.

– Может, оторвут, а может, оторвут только руки, а статью в корзину. Ты необъективен.

Но что правда, то правда – она работала над этой статьей очень долго. Искала контраргументы, планировала новые эксперименты – с ее точки зрения, не подкопаешься, но ведь есть и другие точки зрения. Труд вложен огромный, и Селии было приятно, что Дэвид это отметил.

– Твое имя должно стоять первым.

– Перестань, Дэвид. Это же твоя идея.

– Идея была маленькая и глупая, но ты подняла ее на такой уровень, что теперь не только идея, но и я сам кажусь себе очень умным. И стиль великолепный. Давно не встречал такой… даже слово трудно подобрать… такой ясности. Ясности мысли. Ве-ли-ко-леп-но! Кстати, я уже поменял наши фамилии местами.

– Ну зачем ты…

– Я же говорю – уже поменял. И для тебя это важнее. Я знаю. Публикация в Nature – и прибавка обеспечена. Тысяч двадцать в год, не меньше.

Спору нет, деньги ей очень нужны. Молодец, Дэвид. Догадался.

– Спасибо.

– Я не просто восхищен, но еще и завидую. Не хочется признаваться, но что делать – зависть пока еще никто не отменял.

Она засмеялась и почувствовала, как загорелись щеки.

– Так что извини, что звоню в воскресенье, но просто не смог удержаться.

– Ничего страшного. Никаких воскресных дел у меня нет.

– Какое совпадение! И у меня нет.

– Решила пойти прогуляться.

– Еще одна ошеломляюще прекрасная идея.

Оба засмеялись. Дэвид помахал рукой перед камерой и отключился.

Селии сразу стало легче на душе. Подумать только, Дэвид, всемирно известный ученый, так высоко оценил ее работу! Натянула толстый свитер. Сборы недолгие: куртка, сапоги, вязаная шапочка. Выскочила из подъезда, остановилась на крыльце и с наслаждением вдохнула сырой, колючий воздух. Уже не так холодно, снежинки мгновенно тают на одежде. Снег кончится, и к вечеру все растает.

Спустилась к станции метро на Чарльз-стрит. И все же – как там отец? Почему не отвечает? После пятничного разговора осталось чувство беспокойства: отец постоянно путал и забывал слова. Взять хоть историю про почтальона: тот якобы оставил у него на крыльце чужой пакет, но потом оказалось, что пакет не чужой, а его, а почтальон, как выразился отец, не соизволил его доставить. Что именно произошло, был пакет или нет, доставил – не доставил, она так и не поняла. Селия никак не могла привыкнуть к резким изменениям состояния отца. Сегодня совершенно нормален, а завтра – другой человек. Не в себе.

Но молчание еще хуже. Почему он не отвечает?

Она постаралась отбросить дурные мысли.

На улице почти никого. Возможно, люди еще не пришли в себя после кошмарного побоища в IKEA. И погода не располагает к прогулкам.

Позвонить, что ли, Мохаммеду? Выпить кофе, поболтать… Селия уже достала телефон, но тут же передумала. Не то настроение, да и он наверняка где-то проводит время с друзьями. Или сходить в кино? Отвлечься, подумать о чем-то другом. Сесть на метро – две остановки до кинотеатра на Кендалл-сквер.

Перебежала улицу, зашла на станцию и взглянула на табло – две минуты до следующего поезда.

Надо позвонить отцу.

И он взял трубку! После первого же гудка.

Какое облегчение… Оказывается, смотрел любимый полицейский сериал и не слышал телефон. По воскресеньям телевизионщики устраивают марафон – три или четыре серии подряд.

Селия забежала под навес и пропустила поезд.

Снег перешел в дождь. Начало темнеть, хотя вроде бы еще рановато – только-только перевалило за полдень.

Отец в прекрасном настроении. Он обожает эти сериалы. Да и читает преимущественно детективы, на полке теснятся десятки глянцевых корешков.

Она как-то спросила – не надоело ли? Какой ни откроешь, одна и та же история… Спросила мимоходом, не ожидая ответа, но отец неожиданно произнес в защиту длинную адвокатскую речь. По его мнению, человек показывает свое истинное лицо только в критические моменты. Герои сопротивляются, остальные падают как кегли. Все как в жизни. Кто-то верен своим идеалам до самой смерти, кто-то плывет по течению и перекладывает ответственность на других. Люди продают свою свободу. Или еще хуже: покупают чужую. Да, есть поклонники так называемой интеллектуальной литературы, но обычные люди не тратят время на созерцание собственного пупа, у них просто нет такой возможности. У настоящих героев нет времени на рефлексию, им надо просто бороться со злом. Кто-кто, а герои знают лучше всех, что зло существует и с ним надо бороться.

Селия прекрасно понимала, что отец идентифицирует себя с борцами за справедливость.

Хорошо бы он оставался таким всегда. Самим собой, веселым, живым. И пусть смотрит всю эту ерунду по телику – даже бездарные сериалы помогают размышлять и выстраивать догадки в логические цепочки.

Неужели ничего нельзя сделать? Уже в сотый раз приходила ей в голову эта мысль, но пока у нее не было стопроцентной уверенности в их препарате.

Селия тут же расхотела идти в кино. Лучше сначала посмотреть хотя бы кусок сериала, именно того, что смотрит отец, а потом поразмышлять.

* * *

На дисплее раннее утро. За темным, со светящимися контурами силуэтом статуи Свободы из океана медленно поднимается огромное, еще неяркое солнце, а на часах Адама уже полдень. Сквозь прикрытые жалюзи сочится тусклый зимний свет.

В левом нижнем углу экрана – его собственная физиономия. Надо бы постричься и выкинуть наконец дурацкое худи с надписью New York Yankees Baseball. Совершенно не его стиль – купил в аэропорту Нью-Йорка, потому что замерз. Хотел выбросить сразу, но в лаборатории довольно холодно, а штука эта теплая и, надо признаться, удобная. Вообще-то на бейсбольном матче он был всего раз в жизни, и то в девятилетнем возрасте.

Видеоконференцию созвали в срочном порядке. Дэвид Мерино, Лаура Либер, второй профессор и еще двое. Лаура совсем недавно родила первого ребенка.

Ты поспала хоть час за эти две недели? – Нет.

Общий смех.

Дэвид прокашлялся и поднял ладонь – пора начинать.

– IKEA.

Сказал – и замолчал. Улыбки как ветром сдуло.

Только что опубликовали личные данные преступника.

Вдовец. Семьдесят семь лет. Жил в пригороде Уинтроп к югу от Бостона. Криминального прошлого не выявлено.

Но главное вот что: Фред Ньюмэн страдал синдромом Альцгеймера и входил в группу добровольцев, на которых испытывали первые образцы Re-cognize. Худшие опасения Адама оправдались.

– Надо было остановить серию сразу после Люийе, – сказал он.

– А Люийе-то тут при чем? – В голосе Дэвида Адаму послышалась нотка раздражения.

– Не после Люийе, а после мыши, – задумчиво произнесла Лаура. – С этой мышью… темная история.

– У нас тома данных об этой взбесившейся мыши, – сказал Дэвид. – Ничто, никакие параллельные исследования не подтверждают, что причиной агрессии был Re-cognize. То же самое с Люийе. Вспомни, Адам: Франсуа Люийе оказался полностью резистентным к препарату. Re-cognize на него не действовал никак.

– Возможно… – Лаура пожала плечами. – Мы опрашивали всех, кто его знал. И все в один голос говорят: совершенно уравновешенная психика. Как заметил кто-то из его знакомых, уж кому-кому, а Люийе мысль о самоубийстве никогда бы и в голову не пришла.

– Все говорят, все говорят… – передразнил Дэвид и взмахом руки будто отогнал назойливого комара. – Да еще в один голос… При чем здесь все? Надо думать своей головой.

Лаура обиженно поджала губы.

Все-таки Дэвид свинья. Даже на экране видно – Лаура еле жива от усталости. К тому же мало кто сравнится с ней по эффективности. Но, как любой женщине, ей приходится работать вдвое больше и показывать вдвое лучшие результаты.

– Лаура права, – твердо сказал Адам. Кто-то же должен встать на защиту. – Рано или поздно они доберутся до историй болезни.

– Это конфиденциальный материал.

– Конфиденциальный? Ты, видно, не в курсе или забыл. Старик ворвался в IKEA и в буквальном смысле казнил несколько человек. Детей! О конфиденциальности никто и не вспомнит.

– Проглядели дефект в вирусе?.. – предположила Лаура. – Тогда…

– Какой еще дефект! – опять прервал ее Дэвид. – Дураку понятно, Re-cognize тут ни при чем. Один человек… Один! Вспомни, сколько их у нас. К тому же он прошел курс несколько месяцев назад. Даже если какой-то побочный эффект и мог возникнуть, что вряд ли, за такой срок он непременно бы исчез. Просто психически нездоровый человек. Как и Люийе. Пусть копают на здоровье, да никто и копать не будет. Кончайте с конспирологией, ребята.

– Он расстрелял девять человек, – повторил Адам. – Детей! Даже если никакой связи не просматривается, мы должны этим заняться вплотную.

– А ты в курсе, что у него недавно умерла жена? Вот крыша и поехала. А дома целый арсенал оружия. Раз она умерла, то и всем туда дорога.

– В восемьдесят лет такие страсти? Ой, не думаю…

– А что говорят французы? – неожиданно спросил Дэвид.

– Ничего особенного. Короткие заметки. Шестая полоса, десять строк.

– Ну хорошо. Еще один чокнутый американец из бывших битников тронулся мозгами. Вот видишь – даже новостная ценность сомнительная. Мало ли что взбредет психу в голову.

– Он взял с собой пистолет и двинул в детскую зону. В детскую! – повторила Лаура. – В игровую комнату… Случай из ряда вон. Не каждому психу такое взбредет. Нет, “в голову взбрело” ничего не объясняет. А при сравнении со случаем Адама…

– Фред Ньюмэн – одинокий старик. Избыточная реакция на смерть жены. Ах так, ты умерла? Пусть тогда никого не будет. И оружие под рукой – вот оно.

– Очень убедительно прозвучит в суде, – пробормотал Адам под нос.

– Что?

Но Адам не стал повторять. Ему показалось, что шеф зацепил что-то важное. Имеет трагедия связь с экспериментом или нет, сказать пока невозможно, но изначально старик был относительно здоров и спокоен, ничто не внушало опасений. Но вот случайный, непредвиденный эмоциональный стресс – умерла жена. Нечто похожее произошло с мышью Селии. Два месяца позитивных сдвигов, да таких, что они уже руки потирали, и вдруг – бац! Сработал какой-то триггер. Знать бы какой.

А Люийе? Должен был бы хотеть жить, а выбрал смерть.

Но в одном Дэвид прав. У нескольких сотен пациентов состояние значительно улучшилось, и никаких признаков агрессии они не выказывали. А вот Ньюмэн…

– Пишут, он был совершенно спокоен, – сказал Адам. – Никаких признаков помрачения сознания, ярости, даже волнения.

– Да, я тоже обратила внимание на этот момент, – сказала Лаура. – Расстрелял детей и неторопливо пошел к лифту. Кнопку нажал. Вел себя как настоящий психопат, начисто лишенный эмпатии.

Действительно, так и писали в газетах: когда у старика кончились патроны, он покатил тележку к лифту.

Адам вспомнил злосчастную мышь. Та вела себя точно так же, сидела и спокойно грызла морковные пеллеты в залитой кровью клетке. Ни малейших признаков стресса.

Он побарабанил пальцами по столу и посмотрел в окно. После недель бесконечной серости небо начало понемногу проясняться.

– Нам нужен мозг Ньюмэна, – решительно сказал Дэвид, опровергая собственные доводы – дескать, нечего волноваться, случайное совпадение. Очевидно, его тоже грыз червячок сомнений.

– А мы сможем его получить?

Дэвид пожал плечами, приподнялся на стуле и приблизил лицо к дисплею. На экране остались только шевелящиеся губы.

– Он наш пациент. Девять трупов… Да, сможем. Возражений не будет.