Текст книги "Красная глобализация. Политическая экономия холодной войны от Сталина до Хрущева"

Но хоть внешнеторговый оборот СССР и рос, экономический обмен с Западом замедлялся. Межвоенные годы продемонстрировали, насколько опасна международная финансовая система, предоставляющая капиталу полную свободу передвижения, особенно в условиях финансового кризиса, характеризующегося значительной вызванной войной несбалансированностью в распределении капитала. Этот послевоенный период мало чем отличался от предыдущего: как после Первой мировой войны, так и после Второй США накопили чрезмерные объемы капитала. В 1948 году Соединенные Штаты владели двумя третями мировых валютных резервов [Eichengreen 2008:112]. Потоки американского капитала восстановили европейскую экономику в межвоенный период; проблемы начались, когда эти потоки резко сократились. Гибель межвоенной финансовой системы предопределили порочная политика корректировки, строгая экономия, идущая в паре с отсутствием международного финансового сотрудничества. Послевоенная Бреттон-Вудская система разрабатывалась с учетом всех вышеупомянутых ошибок, что особенно заметно по реакции на первую серьезную проблему – существенную нехватку долларов в Европе.

Рис. 7. Внешнеторговый оборот по регионам (в млн руб. 1961 года) Источник: [Внешняя торговля за 1918–1966: 62].

Главной целью Бреттон-Вудских переговоров был переход к конвертируемости европейской и японской валют. Они должны были быть привязаны к доллару, поэтому была сохранена одна из наиболее очевидных положительных черт золотого стандарта: предсказуемость обменного курса. Для достижения этой цели должен был широко использоваться контроль за движением капитала. Он позволил бы правительствам свободно проводить внутреннюю политику воздействия на экономику в соответствии с теорией Дж. М. Кейнса. Это была свобода, которой они не имели при гораздо более жесткой привязке к золоту. Международные организации, такие как Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, следили бы за нормальным функционированием системы. Проблема заключалась в том, что в первые послевоенные годы европейским странам было очень трудно обеспечивать приток долларов из Соединенных Штатов – другими словами, осуществлять туда экспорт. И все же эти доллары были крайне нужны для импорта сырья и промышленных американских продуктов, необходимых для восстановления. Дефицит этих товаров породил долларовый дефицит, который вынудил европейские страны ввести строгий контроль над капиталом, а также драконовскую систему импортно-экспортных лицензий. Роковое решение о восстановлении конвертируемости британского фунта в 1947 году – скорее американское, чем британское – значительно задержало процесс отмены валютных ограничений и ускорило процесс реализации плана Маршалла[128]128
  Эта история кратко изложена в [Eichengreen 2008: 100–104].


[Закрыть]. Массовое кредитование в долларах США, направленное на восстановление Европы, облегчило проблему, но она не была по-настоящему преодолена до конца 1950-х годов.

Советское руководство, желающее сохранить экономическую систему, не могло стремиться к конвертируемости; централизованная экономика обессмысливала активное участие СССР в Бреттон-Вудской системе. Вопреки представлению об эквивалентности сил, укоренившемуся благодаря подавляющему большинству нарративов о холодной войне, параллельная система экономического и финансового обмена Советским Союзом не была создана. Если Организацию Варшавского договора (ОВД) еще можно назвать аналогом Организации Североатлантического договора (НАТО), то СЭВ несравним по эффективности или масштабности с Бреттон-Вудской системой. Вместе со своими партнерами по СЭВ Советский Союз оставался придатком гораздо более крупной и доминирующей либеральной конструкции. Торговое и финансовое взаимодействие между Востоком и Западом возобновилось только тогда, когда проблема дефицита доллара разрешилась и строгий европейский валютный контроль постепенно отступил. До этого времени советскому руководству оставалось только сетовать на коммерческую дискриминацию, эмбарго – обвинения, имеющие под собой основания, – и возмущаться по поводу системы лицензирования импорта и экспорта, с которой оно столкнулось, как только после притока финансовых средств в рамках плана Маршалла экономические отношения с Западной Европой начали набирать обороты. Немногие работы, посвященные экономической холодной войне, фокусируются на важной черте ее раннего этапа – организованной США экономической блокаде СССР [Jackson 2001; Zhang 2001]. Но система импортных лицензий, необходимых для функционирования Бреттон-Вудской системы, стала для советского руководства, которое было склонно видеть политику везде, где сделки с частными предприятиями натыкались на стену правительственного лицензирования, еще большим ударом. На исследовании чего должен сосредоточиться историк? Несмотря на значительные усилия США по принуждению Европы и Японии к соблюдению эмбарго на стратегические товары, запретительные списки не дожили до постдефицитного периода – периода, когда рычаги влияния США на своих союзников перестали работать (по крайней мере, уже не работали так, как раньше).

С другой стороны, системные ограничения в большей степени определяли границы экономической, чем политической деятельности СССР. Это было особенно верно в отношении самого фундаментального правила системы: если раньше, в эпоху золотого стандарта, советское руководство стремилось накапливать золото, теперь оно стремилось накапливать долларовые резервы. Мимолетный эпизод финансовой паники, с которым советское руководство столкнулось вопреки своим оптимистическим прогнозам, лучше всего отражает природу властных отношений в новом либеральном порядке. В середине 1948 года, когда напряженность достигла небывало высокого уровня и продолжала расти, советское правительство стало опасаться за состояние скудных резервов СССР. Более двух третей резервной суммы – 74,5 млн долларов – лежало в американских банках, и почти половина этой суммы ушла на оплату импорта каучука. Советское руководство боялось, что Соединенные Штаты смогут заморозить с трудом заработанные сбережения, значительная часть которых, как известно, была сформирована в результате продажи зерна в голодном 1947 году[129]129
  Хотя, надо сказать, это не идет ни в какое сравнение с теми объемами зерна, что экспортировались во время более страшного голода 1930-х годов. См. [Ellman 2000: 603–630].


[Закрыть]. Оно решило перевести их в европейские банки, до которых длинная рука Дяди Сэма, конечно, могла дотянуться, но с которыми, в отличие от банков североамериканского колосса, было еще возможно (по мнению советского руководства) развитие финансовых отношений[130]130
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 32. Л. 207.


[Закрыть]. Это стало предвестием рынка евродолларов, который возник в середине 1950-х годов, – долларового фонда, хранящегося за пределами Соединенных Штатов и, следовательно, находящегося вне их контроля [Schenk 1998: 221–238][131]131
  Шенк обоснованно выдвигает на первый план особую финансовую конъюнктуру 1955 года как катализатор формирования евродолларового рынка. Но опасения Советского Союза за его долларовые резервы сыграли свою роль в поддержании ликвидности рынка, и этим опасениям предшествовало почти десятилетие объяснений, схожих с теми, что давались учеными советским страхам перед американскими репрессиями после Венгерского восстания 1956 года.


[Закрыть]. Спустя определенный промежуток времени был накоплен огромный запас нерегулируемых долларов, который утянул всю Бреттон-Вудскую систему на дно[132]132
  По данным Р. Черноу, к середине 1980-х этот запас составлял 2,5 трлн долларов [Chernow 1990: 545]. Эти огромные объемы капитала, стремящегося к собственному самовозрастанию, стали основным средством спекуляции против доллара к концу 1960-х годов, заставив администрацию Никсона отказаться от привязки доллара к золоту, которая была основой Бреттон-Вудской системы. Это положило начало режиму плавающего обменного курса и практически неограниченному движению капитала, вызвавшим большое количество финансовых кризисов последних трех десятилетий.


[Закрыть]. По иронии судьбы единственная подрывная антисистемная деятельность СССР была движима попыткой советского руководства отстоять свое место в либеральной мировой системе.

Переговоры по поводу кредита с англичанами свидетельствуют о стремлении ищущего компромисса руководства справиться с непростой ситуацией, характеризующейся как ухудшение платежного баланса и, следовательно, уменьшение способности выплачивать военные долги. Как и во время Великой депрессии, надеясь сохранить кредитоспособность в рамках либеральной финансовой конструкции послевоенного периода, советское руководство не хотело объявлять дефолт[133]133
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 30. Л. 222, 284–286.


[Закрыть]. Англичане были первыми, кто вел серьезные переговоры о торговых соглашениях с СССР. Это было отражением не известного коммерческого инстинкта британцев, а стойкости Британской империи. Что касается многосторонней торговли и валютной гибкости, Бреттон-Вудская система сдерживала Великобританию меньше, чем другие европейские государства. Стерлинговая зона была шире долларовой, и Англия исторически имела дефицит платежного баланса с СССР, что позволяло последнему использовать излишки фунта стерлингов в других регионах зоны. В результате Великобритания могла позволить себе отрицательный платежный баланс с СССР до тех пор, пока англичане могли поддерживать положительное сальдо торговли со своими колониями. Советское руководство, в свою очередь, было удовлетворено возможностью накопить фунты и потратить их в этих колониях.

Многие западные должностные лица торговых ведомств и ученые считали, что, если одним из определяющих аспектов советской экономической жизни была существенная нехватка потребительских товаров, Советское государство будет в первую очередь заинтересовано в восполнении этой нехватки. Именно с такими допущениями англичане подошли к торговым переговорам с советским руководством. Англичане предлагали товары широкого потребления в обмен на необходимое им, но это не интересовало другую сторону. Они осознали, что работают на удовлетворение безмерного спроса Советского Союза на промышленное оборудование и другие технологические ресурсы[134]134
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 32. Л. 208–211.


[Закрыть]. В течение следующего десятилетия в ходе переговоров с другими богатыми странами советское руководство демонстрировало ту же модель поведения. Англичане периодически пытались продать потребительские товары, но им отвечали так же, как в июне 1952 года ответил Сталин: Советский Союз заинтересован только в традиционном советско-британском обмене сырьевых товаров на промышленное оборудование и технологии[135]135
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 77. Л. 153. Хотя Сталин допускал обмен между странами потребительскими товарами – не представляющая особого интереса для европейцев идея.


[Закрыть].

Хотя это недопонимание было устранено, чрезвычайно сложная ситуация начального этапа Бреттон-Вудской системы способствовала продолжению неустойчивых отношений между СССР и Великобританией. План по торговле между двумя бывшими союзниками был подготовлен в декабре 1947 года, и через год советское руководство выполнило свою часть сделки. Однако американцы запретили англичанам продавать корабли и промышленное оборудование, предполагавшееся в качестве оплаты импорта советских товаров. Даже с учетом советских покупок в стерлинговой зоне советское правительство все еще имело на счетах в британских банках около 10 млн фунтов, что, согласно гневным словам доклада, посвященного этому вопросу, «по существу является вынужденным предоставлением Великобритании кредита со стороны Советского Союза»[136]136
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 32. Л. 212–214. Было предложено прекращение экспорта зерна в Великобританию.


[Закрыть]. Советское руководство, казалось, не отдавало себе отчета в том, что просто вторит многим недовольным, вынужденным накапливать законное платежное средство другой страны в качестве резервной валюты. Принятие СССР сложившейся либеральной финансовой системы началось с 10 млн неизрасходованных фунтов.

Но назвать складывающуюся ситуацию критической было нельзя. Девальвация британского фунта в 1949 году, судя по всему, оказалась выгодна советскому руководству. Она была прогнозируема. Уже с того момента, когда в 1948 году рецессия в США уничтожила небольшой американский спрос на европейские товары, а вместе с ним и долларовые резервы европейских стран, все стало понятно. Советское руководство оценивало общий ущерб, нанесенный девальвацией валютным резервам, почти за месяц до того, как это произошло. Результаты оценки воодушевляли. В большинстве европейских стран советские резервы были защищены положением, которое предполагало оплату золотом по первому требованию. Только соглашения с Англией не были защищены. Но и это сыграло на руку советскому руководству: у СССР в фунтах стерлингов сохранилась задолженность военного времени, и девальвация британской валюты облегчила бы ее погашение[137]137
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 51. Л. 77. По состоянию на сентябрь 1949 года непогашенный долг составлял 35,3 млн фунтов стерлингов.


[Закрыть]. Сэкономленная сумма компенсировала бы увеличение суммы закупок, осуществляемых за счет стерлинговых резервов, которые Госбанк держал на иностранных счетах. В докладе рекомендовалось увеличить расходы, с тем чтобы уменьшить сумму на стерлинговых счетах; товары, на которые есть постоянный спрос, – резина и хлопок, – в этом случае представлялись идеальными кандидатами[138]138
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 51. Л. 77. Похоже, руководство смогло потратить около 2 млн фунтов до девальвации, если верить более позднему отчету о девальвации, найденному в РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 51. Л. 147–151. На момент девальвации у СССР на счетах оставалось еще 7 млн фунтов. В докладе фигурировало 250 млн рублей, или почти 18 млн фунтов, в качестве потенциальной суммы общей прибыли (принимались во внимание торговые обязательства), хотя это было не более чем предположение.


[Закрыть].

Девальвация 1949 года положила конец кризисной ситуации в Европе, а план Маршалла и корейская война способствовали закачке в мировую экономику миллиардов долларов. Это еще больше сократило дефицит международной валюты. Но путь к избытку доллара в 1960-е годы был долгим, и на этом пути Советский Союз сыграл очень полезную роль партнера по бартеру. Бартер избавлял от потребности в долларах, дефицит которых сдерживал торговлю во многих европейских странах и затруднял не имеющим колоний странам получение основных товаров. И тут на сцену вышел СССР, который при Сталине стремился использовать любые преимущества для улучшения условий торговли. Когда в начале 1950-х годов избыточное предложение зерна со стороны Америки привело к снижению мировых цен на него до уровня ниже предполагаемого советским руководством, последнее стало искать страны, испытывающие давление платежного баланса. М. А. Меньшиковым, тогдашним министром внешней торговли, было выдвинуто предположение, что мексиканские, австрийские и египетские фирмы могли бы быть заинтересованы в поставках зерна взамен своего хлопка, голландские и цейлонские фирмы – каучука, а бельгийские фирмы – стального проката[139]139
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 61. Л. 139–144. Отчет датируется 18 января 1950 года.


[Закрыть].

Заявлению Меньшикова предшествовал запрос египетской фирмы, получившей лицензию от своего правительства на обмен советского зерна на египетский хлопок и рис. Еще летом 1948 года египетский посол затрагивал тему экономического обмена и торгового соглашения, с энтузиазмом воспринятую советским руководством, но тогда сделка не состоялась. Причиной этому, возможно, был страх египетского руководства перед ответными мерами Запада [Наумкин 2003][140]140
  На с. 43–45 обсуждается запрос, а на с. 49–50 – ответ советской стороны и реакция посла, не ожидающего положительного ответа.


[Закрыть]. К началу 1950 года Египет был страной с хроническими проблемами платежного баланса, скудными валютными резервами и с огромным желанием совершить бартерную сделку с СССР. Все это, как оказалось, делалось по воле египтян, чье растущее отчаяние по поводу их истощающихся долларовых резервов было сопоставимо с ростом цен на пшеницу, которую им продавал Советский Союз[141]141
  К концу этого года египтяне оплачивали товары британскими фунтами, что всегда приветствовалось советской стороной, приобретающей за эту валюту каучук в других частях стерлингового района. Доклады Меньшикова Сталину об этих переговорах можно найти в РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 61. Л. 200; РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 63. Л. 211–212; РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 64. Л. 1; РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 67. Л. 283.


[Закрыть]. В следующем году отношения продолжали расширяться, даже когда это означало сокращение уже согласованных поставок бельгийским фирмам, которые платили за зерно более низкую цену, чем египтяне[142]142
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 68. Л. 208–209.


[Закрыть]. Редкие случаи оплаты зерна в британских фунтах в экстренных ситуациях делали отношения с Египтом особенно привлекательными[143]143
  Как произошло, например, в декабре 1950 года. См. РГАСПИ. Ф. 84. On. 1. Д. 67. Л. 48.


[Закрыть].

Если говорить о советско-итальянских отношениях, то после противостояния из-за высоких цен на советское зерно было найдено решение. Обе стороны согласились обменять итальянские железнодорожные рельсы на советское зерно. Итальянцы, однако, отказались платить установленную советским руководством цену в 90 долларов за тонну, поскольку американское зерно можно было купить гораздо дешевле. Но отсутствие долларовых резервов заставило итальянцев смягчиться и согласиться на цену, когда коммунисты пригрозили вообще выйти из сделки[144]144
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 64. Л. 135–136. М. Меньшиков, сменивший Микояна на посту главы Министерства внешней торговли в 1949 году, предложил в своем отчете Сталину от 30 августа 1950 года заключить сделку, чтобы отказ не затруднил доступ к итальянскому рынку.


[Закрыть]. В результате советскому руководству удалось даже увеличить объем поставок за счет тракторов, экскаваторов, кранов и другого итальянского тяжелого строительного оборудования.

Эти вид бартерных обменов был предвестником будущих отношений с новыми странами, появившимися после распада колониальной системы. Но до широкомасштабной деколонизации оставалось еще десятилетие, и Сталин до нее не доживет. В его времена интеграция в мировую экономику предполагала торговлю с Европой, взаимодействие с Соединенными Штатами. В последние годы сталинского правления советская бартерная практика в действительности лишь смягчала сокращение торговли с Европой. Однако моментальный срез такой торговли в июне 1950 года показывает интересную картину. На фоне сокращения советского товарооборота за предыдущие 12 месяцев Советский Союз, по существу, в равной мере действовал в двух валютных зонах: стерлинговой и долларовой (см. рис. 8)[145]145
  Моментальный срез можно найти в РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 66. Л. 79–87.


[Закрыть].

Рис. 8. Советская торговля с капиталистическим миром, июнь 1949 – июнь 1950 года

Источник: Рассчитано по данным РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 66. Л. 79–87.

В стерлинговой зоне СССР экспортировал в Англию зерно и древесину, в Египет поставлял зерно. Он импортировал дефицитные ресурсы из колоний, британское промышленное оборудование и вместе с тем выплачивал военную задолженность Великобритании. В долларовой зоне СССР импортировал дефицитные ресурсы, в основном из европейских империй: промышленное оборудование и технологии – рассчитываясь долларами, заработанными от экспорта ресурсов как в Европу, так и в Соединенные Штаты. Увеличение импорта из связанной долларовыми цепями Европы потребовало бы увеличения торговли с самими Соединенными Штатами – плохая перспектива в эпоху маккартизма. И хотя в стерлинговой зоне у британцев было больше пространства для маневра, сокращение торговли в течение этих 12 месяцев было связано по преимуществу с отказом Великобритании обменивать советский марганец и асбест на олово и необработанные алмазы после того, как на них было оказано давление американцами. Французов в 1949 году также отговорили продавать танкеры СССР[146]146
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 66. Л. 84.


[Закрыть]; с наступлением нового десятилетия ситуация только ухудшалась.

Острая нехватка долларов, основной валюты, используемой во внутриевропейской торговле, делала европейскую экономическую интеграцию практически невозможной, несмотря на создание Организации европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС) – органа, призванного управлять полученными в рамках плана Маршалла средствами, поступающими из Америки. Решение нашлось летом 1950 года: был создан Европейский платежный союз (ЕПС), задача которого состояла в обеспечении многостороннего взаимозачета излишков и дефицитов в платежах между европейскими странами и создании стимулов к либерализации торговых и финансовых барьеров. Это решение инициировало более тонкую и эффективную форму исключения из взаимодействия Советского Союза. Если раньше наряду с прочими странами СССР был участником злополучной сети неэффективных бартерных практик, то теперь ЕПС значительно снизил торговые издержки Западной Европы, которая искала внутренние резервы для ускорения торговли и совершения качественного экономического скачка. СССР утратил свою роль. Сбавивший обороты, он мог лишь наблюдать процессы со стороны и возмущаться подрывным влиянием Америки, приведшим к возникновению ситуации, когда «маршаллизированные страны» снижали тарифы и вообще устраняли препятствия для интенсификации экономического обмена между собой[147]147
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 66. Л. 138–139.


[Закрыть].

Успех объединенных усилий под эгидой бреттон-вудских практик сотрудничества и переговоров вскоре затмил важность торговли сырьем Викторианской эпохи, а вместе с ней и императив империи. Когда европейские империи уступили место политическому потомству деколонизации, Советский Союз смог наконец установить прямые связи со странами – владельцами тех дефицитных ресурсов, которые играли значительную роль в советско-европейской торговле. Это в дальнейшем будет определяться как «рост» торговых отношений Советского Союза с новоиспеченными «развивающимися» странами – мираж, преследующий западных адептов холодной войны. В конечном счете эта торговля утратила значение и для СССР: поскольку он в 1950-е годы переживет свой собственный экономический бум, его будущее будет связано с усиленным импортом и эксплуатацией технологического оборудования и услуг, а не с выданным в прошлом веке мандатом на сырьевые товары. Будущее Советского Союза будет связано с промышленно развитым миром, что бы ни говорили по поводу бурно развивающихся отношений между Востоком и Югом сотрудники Госдепартамента США.

Однако сохранялась проблема адаптации. Если адаптивная способность советской торговли в последние годы сталинского правления была подобна аналогичной способности шерстистого мамонта, у этой проблемы есть имя: Сталин. На уровне официального политического дискурса торговые отношения по-прежнему приветствовалась, хотя и выражалась озабоченность тем, что советское руководство рассматривало как отсутствие у европейцев интереса или политической воли к экспорту тех видов товаров, на которых был фактический спрос в Советском Союзе[148]148
  Это было сказано в ответ на призыв исполнительного секретаря Европейской экономической комиссии ООН Гуннара Мюрдаля к большей экономической интеграции между Востоком и Западом 21 марта 1951 года. РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1.Д. 70.Л. 59.


[Закрыть]. Но сила антикоммунизма в промышленно развитых странах сделала Сталина чрезмерно осторожным в коммерческих вопросах. С одной стороны, он хотел расширения торговли и уволил Меньшикова с поста главы Министерства внешней торговли за неспособность проявить инициативу и решительность в достижении этой цели[149]149
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 74. Л. 9. 1 ноября 1951 года его сменил на посту П. Н. Кумыкин.


[Закрыть]. С другой стороны, внешний контроль, неясные директивы и склонность к обвинениям подавляли инициативу, которая способствовала бы формированию гибкости, столь желанной для Сталина. Вместо этого члены Политбюро, как и сотрудники Министерства внешней торговли, действовали в рамках рабочих групп и в тесном контакте с Политбюро[150]150
  Это было проявлением перегруженности, присущей всем уровням власти в последние годы сталинизма. Особенно поражает количество подписей в, казалось бы, безобидных документах: никто не решался действовать в одиночку. Более подробное описание этого явления позднего сталинизма можно найти в книге Й. Горлицкого и О. Хлевнюка [Горлицкий, Хлевнюк 2011].


[Закрыть]. Страх перед индивидуальными ошибками переполнял систему.

Можно привести в качестве примера робкое сближение советских и японских бизнесменов. 29 октября 1951 года советский министр иностранных дел А. Вышинский и Меньшиков, бывший тогда еще министром торговли, попросили Политбюро утвердить список советских торговых представителей в Японии для встречи с группой японских бизнесменов и членов парламента. Они должны были предложить восстановить торговлю, которую обе страны вели друг с другом до войны: обмен кораблей и других японских товаров на древесину и уголь[151]151
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 73. Л. 46.


[Закрыть]. Предпринявшие первый шаг японцы пригласили советских торговых представителей в Осаку или Кобе для проведения переговоров. Микоян, демонстрируя крайнюю осторожность, о которой он забудет, как только умрет Сталин, советовал отказаться от поездки, апеллируя к тому, что иностранная пресса подхватит эту тему и представит Советский Союз как страну, имеющую особый интерес к торговле с Японией – тривиальное событие, которое в иностранной прессе будет часто интерпретироваться как подрывная деятельность[152]152
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 74. Л. 85–87.


[Закрыть]. Он сомневался в том, что американцы или правительство премьер-министра С. Ёсиды дадут зеленый свет развитию торговых отношений, но тем не менее советские торговые представители должны были ознакомить японцев с советскими экспортными товарами, каталогами, списком заинтересовавших советское руководство импортных товаров, а также изучить японский рынок. Поскольку японцы также страдали от проблемы платежного баланса, они должны были быть знакомы с бартерной системой, которую предлагал СССР и которая исключала доллары и другую твердую валюту[153]153
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 74. Л. 85–87. К этому моменту, в середине ноября, агентство «Рейтер» уже написало о предварительном совещании, представив его как мероприятие, инициированное советской стороной. Микоян предложил советской прессе восстановить истинное положение дел.


[Закрыть]. Несмотря на всю осторожность и рассудительность, в конце концов советские представители все сделали не так. Им пришлось договориться о повторной встрече, потому что японцы задавали такое количество вопросов, что их несчастные гости, не зная, как ответить, и связанные инструкциями, определяющими узкий спектр разрешенных тем, решили еще раз проконсультироваться с Политбюро. Самое серьезное обвинение, выдвигаемое впоследствии против них Сталиным, – отсутствие попыток расспросить японцев и выяснить их намерения. Не имея никаких доказательств, пресса все же напишет об инициативе со стороны СССР, что, как будет утверждать Микоян, не соответствовало действительности и не было политически выгодным[154]154
  РГАСПИ. Ф. 84. Оп. 1. Д. 75. Л. 28.


[Закрыть]. Представителям предстояло получить выговор, хотя причина его неясна: возможно, они были слишком осторожны; возможно, они были недостаточно осторожны.