Текст книги "Сказки Оскара Уайльда"

Оскар Уайльд
Сказки Оскара Уайльда

© Михальская М., иллюстрации, 2021 (права предоставлены через Lit.Agency)

© Озерская Т., перевод, насл., 2021

© Чуковский К., перевод, насл., 2021

© Издательство АСТ, 2021

Великан-эгоист

Каждый день, возвращаясь из школы, дети, как повелось, заходили в сад Великана поиграть. Это был большой красивый сад, и трава там была зелёная и мягкая. Из травы тут и там, словно звёзды, выглядывали венчики прекрасных цветов, а двенадцать персиковых деревьев, которые росли в этом саду, весной покрывались нежным жемчужно-розовым цветом, а осенью приносили сочные плоды. На деревьях сидели птицы и пели так сладко, что дети бросали игры, чтобы послушать их пение.

– Как хорошо нам здесь! – радостно кричали дети друг другу.

Но вот однажды Великан вернулся домой. Он навещал своего приятеля – корнуэльского Великана-людоеда – и пробыл у него в гостях семь лет. За семь лет он успел поговорить обо всём, о чём ему хотелось поговорить, ибо был не слишком словоохотлив, после чего решил возвратиться в свой замок, а возвратившись, увидел детей, которые играли у него в саду.

– Что вы тут делаете? – закричал он страшным голосом, и дети разбежались.

– Мой сад – это мой сад, – сказал Великан, – и каждому это должно быть ясно, и, уж конечно, никому, кроме самого себя, я не позволю здесь играть. – И он обнёс свой сад высокой стеной и прибил объявление:

Он был большим эгоистом, этот Великан.

Бедным детям теперь негде было играть. Они попробовали поиграть на дороге, но там оказалось очень много острых камней и пыли, и им не понравилось там играть. Теперь после школы они обычно бродили вокруг высокой стены и вспоминали прекрасный сад, который за ней скрывался.

– Как хорошо нам было там, – говорили они друг другу. А потом пришла Весна, и повсюду на деревьях появились маленькие почки и маленькие птички, и только в саду Великана-эгоиста по-прежнему была Зима. Птицы не хотели распевать там своих песен, потому что в саду не было детей, а деревья забыли, что им пора цвести. Как-то раз один хорошенький цветочек выглянул из травы, но увидел объявление и так огорчился из-за детей, что тут же спрятался обратно в землю и заснул. Только Снегу и Морозу всё это очень пришлось по душе.

– Весна позабыла прийти в этот сад, – воскликнули они, – и мы теперь будем царить здесь круглый год! Снег покрыл траву своим толстым белым плащом, а Мороз расписал все деревья серебряной краской. После этого Снег и Мороз пригласили к себе в гости Северный Ветер, и он прилетел. С головы до пят он был закутан в меха и целый день бушевал в саду и завывал в печной трубе.

– Какое восхитительное местечко! – сказал Северный Ветер. – Мы должны пригласить в гости Град. И тогда явился и Град. Изо дня в день он часами стучал по кровле замка, пока не перебил почти всей черепицы, а потом что было мочи носился по саду. На нём были серые одежды, а дыхание его было ледяным.

– Не понимаю, почему так запаздывает Весна, пора бы уж ей прийти, – сказал Великан-эгоист, сидя у окна и поглядывая на свой холодный, белый сад. – Надеюсь, погода скоро переменится.

Но Весна так и не пришла, не пришло и Лето. Осень принесла золотые плоды в каждый сад, но даже не заглянула в сад Великана.

– Он слишком большой эгоист, – сказала Осень. И в саду Великана всегда была Зима, и только Северный Ветер да Снег, Град и Мороз плясали и кружились между деревьев.

Однажды Великан, проснувшись в своей постели, услышал нежную музыку. Эта музыка показалась ему такой сладостной, что он подумал, не идут ли мимо его замка королевские музыканты. На самом-то деле это была всего лишь маленькая коноплянка, которая запела у него под окном, но Великан так давно не слышал пения птиц в своём саду, что щебет коноплянки показался ему самой прекрасной музыкой на свете. И тут Град перестал выплясывать у него над головой, и Северный Ветер прекратил свои завывания, а в приотворённое окно долетел восхитительный аромат.

– Должно быть, Весна всё-таки пришла наконец, – сказал Великан, выскочил из постели и глянул в окно.

И что же он увидел?

Он увидел совершенно необычайную картину. Дети проникли в сад сквозь небольшое отверстие в стене и залезли на деревья. Они сидели на всех деревьях. Куда бы Великан ни бросил взгляд – на каждом дереве он видел какого-нибудь ребёнка. И деревья были так рады их возвращению, что сразу зацвели и стояли, тихонько покачивая ветвями над головками детей. А птицы порхали по саду и щебетали от восторга, и цветы выглядывали из зелёной травы и улыбались. Это было очаровательное зрелище, и только в одном углу сада всё ещё стояла Зима. Это был самый укромный уголок, и Великан увидел там маленького мальчика. Он был так мал, что не мог дотянуться до ветвей дерева и только ходил вокруг него и горько плакал. И бедное деревце было всё до самой верхушки ещё покрыто инеем и снегом, а над ним кружился и завывал Северный Ветер.

– Взберись на меня, мальчик! – сказало Дерево и склонило ветви почти до самой земли.

Но мальчик не мог дотянуться до них – он был слишком мал. И сердце Великана растаяло, когда он глядел в окно.

– Какой же я был эгоист! – сказал он. – Теперь я знаю, почему Весна не хотела прийти в мой сад. Я посажу этого маленького мальчика на верхушку дерева и сломаю стену, и мой сад на веки вечные станет местом детских игр. – Он и в самом деле был очень расстроен тем, что натворил.

И вот он на цыпочках спустился по лестнице, тихонько отомкнул парадную дверь своего замка и вышел в сад. Но как только дети увидели Великана, они так испугались, что тут же бросились врассыпную, и в сад снова пришла Зима. Не убежал один только маленький мальчик, потому что глаза его были полны слёз, и он даже не заметил появления Великана. А Великан тихонько подкрался к нему сзади, осторожно поднял с земли и посадил на дерево. И дерево тотчас зацвело, и к нему слетелись птицы и запели песни, порхая с ветки на ветку, а маленький мальчик обхватил Великана руками за шею и поцеловал. И тогда другие дети, увидав, что Великан перестал быть злым, прибежали обратно, а вместе с ними возвратилась и Весна. – Теперь этот сад ваш, дети, – сказал Великан и взял большой топор и снёс стену.

И жители, направляясь в полдень на рынок, видели Великана, который играл с детьми в самом прекрасном саду, какой только есть на свете.

Весь день дети играли в саду, а вечером они подошли к Великану, чтобы пожелать ему доброй ночи.

– А где же ваш маленький приятель? – спросил Великан. – Мальчик, которого я посадил на дерево?

Он особенно пришёлся по душе Великану, потому что поцеловал его.

– Мы не знаем, – отвечали дети. – Он куда-то ушёл.

– Непременно передайте ему, чтобы он не забыл прийти сюда завтра, – сказал Великан.

Но дети отвечали, что они не знают, где живёт этот мальчик, так как ни разу не видели его раньше, и тогда Великан очень опечалился.

Каждый день после уроков дети приходили поиграть с Великаном, но маленький мальчик, который так полюбился Великану, ни разу больше не пришёл в сад. Великан был теперь очень добр ко всем детям, но тосковал о своём маленьком друге и часто о нём вспоминал.

– Как бы мне хотелось повидать его! – то и дело говорил Великан.

Год проходил за годом, и Великан состарился и одряхлел. Он уже не мог больше играть в саду и только сидел в глубоком кресле, смотрел на детей и на их игры да любовался своим садом.

– У меня много прекрасных цветов, – говорил он, – но нет на свете цветов прекраснее, чем дети.

Как-то раз зимним утром Великан, одеваясь, выглянул в окно. Он теперь не испытывал неприязни к Зиме – ведь он знал, что Весна просто уснула, а цветы отдыхают.

И вдруг он стал тереть глаза и всё смотрел и смотрел в окно, словно увидел чудо. А глазам его и вправду открылось волшебное зрелище. В самом укромном уголке сада стояло дерево, сплошь покрытое восхитительным белым цветом. Ветви его были из чистого золота, и на них висели серебряные плоды, а под деревом стоял маленький мальчик, который когда-то так полюбился Великану.

Не помня себя от радости, побежал Великан вниз по лестнице и ринулся в сад. Быстрым шагом прошёл он по траве прямо к ребёнку. Но когда он подошёл совсем близко, лицо его побагровело от гнева, и он спросил:

– Кто посмел нанести тебе эти раны?

Ибо на ладонях мальчика он увидел раны от двух гвоздей, и на детских его ступнях были раны от двух гвоздей тоже.

– Кто посмел нанести тебе эти раны? – вскричал Великан. – Скажи мне, и я возьму мой большой меч и поражу виновного.

– Нет! – ответствовало дитя. – Ведь эти раны породила Любовь.

– Скажи – кто ты? – спросил Великан, и благоговейный страх обуял его, и он пал перед ребёнком на колени.

А дитя улыбнулось Великану и сказало:

– Однажды ты позволил мне поиграть в твоём саду, а сегодня я поведу тебя в свой сад, который зовётся Раем. И на другой день, когда дети прибежали в сад, они нашли Великана мёртвым: он лежал под деревом, которое было всё усыпано белым цветом.

Замечательная ракета

Королевский сын намерен был сочетаться браком, и по этому поводу ликовал и стар и млад. Приезда своей невесты Принц дожидался целый год, и вот наконец она прибыла. Это была русская Принцесса, и весь путь от самой Финляндии она проделала в санях, запряжённых шестёркой оленей. Сани были из чистого золота и имели форму лебедя, а меж крыльев лебедя возлежала маленькая Принцесса. Она была закутана до самых пят в длинную горностаевую мантию, голову её покрывала крошечная шапочка из серебряной ткани, и Принцесса была бела, как снежный дворец, в котором она жила у себя на родине. Так бледно было её лицо, что весь народ дивился, глядя на неё, когда она проезжала по улицам.

– Она похожа на Белую розу! – восклицали все и осыпали её цветами с балконов.

Принц вышел к воротам замка, чтобы встретить невесту. У неё были мечтательные фиалковые глаза и волосы как чистое золото. Увидав Принцессу, он опустился на одно колено и поцеловал ей руку.

– Ваш портрет прекрасен, – прошептал он, – но вы прекраснее во сто крат!

И щёки маленькой Принцессы заалели.

– Она была похожа на Белую розу, – сказал молодой Паж кому-то из придворных, – но теперь она подобна Алой розе.

И это привело в восхищение весь двор. Три дня кряду все ходили и восклицали:

– Белая роза, Алая роза, Алая роза, Белая роза, – и Король отдал приказ, чтобы Пажу удвоили жалованье.

Так как Паж не получал никакого жалованья вовсе, то пользы от этого ему было мало, но зато очень много чести, и потому об этом было своевременно оповещено в Придворной Газете.

По прошествии трёх дней отпраздновали свадьбу. Это была величественная церемония; жених с невестой, держась за руки, стояли под балдахином из пунцового бархата, расшитого мелким жемчугом, а потом был устроен пир на весь мир, который длился пять часов. Принц и Принцесса сидели во главе стола в Большом зале и пили из прозрачной хрустальной чаши. Только истинные влюблённые могли пить из этой чаши, ибо стоило лживым устам прикоснуться к ней, как хрусталь становился тусклым, мутным и серым.

– Совершенно ясно, что они любят друг друга, – сказал маленький Паж. – Это так же ясно, как ясен хрусталь этой чаши!

И Король вторично удвоил ему жалованье.

– Какой почёт! – хором воскликнули придворные.

После пира состоялся бал. Жениху и невесте предстояло протанцевать Танец розы, а Король вызвался поиграть на флейте. Он играл из рук вон плохо, но никто ни разу не осмелился сказать ему это, потому что он был Король. В сущности, он знал только две песенки и никогда не был уверен, какую именно исполняет, но это не имело ни малейшего значения, так как, что бы он ни делал, все восклицали:

– Восхитительно! Восхитительно!

Программа празднеств должна была закончиться грандиозным фейерверком, которому надлежало состояться ровно в полночь. Маленькая Принцесса ещё никогда в жизни не видала фейерверка, и поэтому Король отдал приказ, чтобы Королевский пиротехник самолично занялся фейерверком в день свадьбы.

– Фейерверк? А на что это похоже? – спросила Принцесса у своего жениха, прогуливаясь утром по террасе.

– Это похоже на северное сияние, – сказал Король, который всегда отвечал на все вопросы, адресованные к другим лицам, – только гораздо натуральнее. Фейерверк так же прекрасен, как моя игра на флейте, и я лично предпочитаю его огни звёздам, потому что, по крайней мере, знаешь наверняка, когда эти огни зажгутся. Словом, вам непременно нужно полюбоваться на него.

И вот в углу королевского сада был воздвигнут большой помост, и как только Королевский Пиротехник разложил всё, что требовалось, по местам, огни фейерверка вступили в разговор друг с другом.

– Как прекрасен мир! – воскликнула маленькая Шутиха. – Вы только взгляните на эти жёлтые тюльпаны. Даже если бы это были настоящие фейереверковые огни, и тогда они не могли бы быть прелестней. Я счастлива, что мне удалось совершить путешествие. Путешествия удивительно облагораживают душу и помогают освобождаться от предрассудков.

– Королевский сад – это ещё далеко не весь мир, глупая ты Шутиха, – сказала Большая Римская Свеча. – Мир огромен, и меньше чем за три дня с ним нельзя основательно ознакомиться.

– То место, которое мы любим, заключает в себе для нас весь мир, – мечтательно воскликнул Огненный Фонтан, который на первых порах был крепко привязан к старой сосновой дощечке и гордился своим разбитым сердцем. – Но любовь вышла из моды, её убили поэты. Они так много писали о ней, что все перестали им верить, и, признаться, это меня нисколько не удивляет. Истинная любовь страдает молча. Помнится, когда-то я… Впрочем, теперь это не имеет значения. Романтика отошла в прошлое.

– Чепуха! – сказала Римская Свеча. – Романтика никогда не умирает. Это как луна – она вечна. Наши жених и невеста, например, нежно любят друг друга. Мне всё рассказала о них сегодня утром бумажная гильза от патрона, которая случайно попала в один ящик со мной и знала все последние придворные новости.

Но Огненный Фонтан только покачал головой.

– Романтика умерла, Романтика умерла, Романтика умерла, – прошептал он. Он принадлежал к тому сорту людей, которые полагают, что если долго твердить одно и то же, то в конце концов это станет истиной.

Вдруг раздалось резкое сухое покашливание, и все оглянулись.

Кашляла длинная, высокомерная с виду Ракета, прикреплённая к концу длинной палки. Она всегда начинала свою речь с покашливания, дабы привлечь к себе внимание.

– Кхе! Кхе! – кашлянула она, и все обратились в слух, за исключением бедняги Огненного Фонтана, который продолжал покачивать головой и шептать:

– Романтика умерла.

– Внимание! Внимание! – закричал Бенгальский Огонь.

Он увлекался политикой, всегда принимал деятельное участие в местных выборах и поэтому очень умело пользовался всеми парламентскими выражениями.

– Умерла безвозвратно, – прошептал Огненный Фонтан, начиная дремать.

Как только воцарилась тишина, Ракета кашлянула в третий раз и заговорила. Она говорила медленно, внятно, словно диктовала мемуары, и всегда смотрела поверх головы собеседника. Словом, она отличалась самыми изысканными манерами.

– Какая удача для сына Короля, – сказала она, – что ему предстоит сочетаться браком в тот самый день, когда меня запустят в небо. В самом деле, если бы даже всё это было обдумано заранее, и тогда не могло бы получиться удачнее. Но ведь Принцам всегда везёт.

– Вот так так! – сказала маленькая Шутиха. – А мне казалось, что всё как раз наоборот; это нас будут пускать в воздух в честь бракосочетания Принца.

– Вас-то, может, и будут, – сказала Ракета. – Я даже не сомневаюсь, что с вами поступят именно так, а я – другое дело. Я весьма замечательная Ракета и происхожу от весьма замечательных родителей. Мой отец был в своё время самым знаменитым Огненным Колесом и прославился грацией танца. Во время своего знаменитого выступления перед публикой он девятнадцать раз повернулся вокруг собственной оси, прежде чем погаснуть, и при каждом повороте выбрасывал из себя семь розовых звёзд. Он был три фута с половиной в диаметре и сделан из самого лучшего пороха. А моя мать была Ракета, как и я, и притом французского происхождения. Она взлетела так высоко, что все очень испугались – а вдруг она не вернётся обратно. Но она вернулась, потому что у неё был очень кроткий характер, и возвращение её было ослепительно эффектным – она рассыпалась дождём золотых звёзд. Газеты с большой похвалой отозвались о её публичном выступлении. Придворная Газета назвала её триумфом Пилотехнического искусства.

– Пиротехнического – хотели вы сказать, Пиротехнического, – отозвался Бенгальский Огонь. – Я знаю, что это называется Пиротехникой, потому что прочёл надпись на своей собственной коробке.

– А я говорю Пилотехнического, – возразила Ракета таким свирепым тоном, что Бенгальский Огонь почувствовал себя уничтоженным и тотчас стал задирать маленьких Шутих, дабы показать, что он тоже имеет вес. – Итак, я говорила, – продолжала Ракета, – я говорила… о чём же я говорила?

– Вы говорили о себе, – отвечала Римская Свеча.

– Ну, разумеется. Я помню, что обсуждала какой-то интересный предмет, когда меня так невежливо прервали. Я не выношу грубости и дурных манер, ибо я необычайно чувствительна. Я уверена, что на всём свете не сыщется другой столь же чувствительной особы, как я.

– А что это такое – чувствительная особа? – спросила Петарда у Римской Свечи.

– Это тот, кто непременно будет отдавливать другим мозоли, если он сам от них страдает, – шепнула Римская Свеча на ухо Петарде, и та чуть не взорвалась со смеху.

– Над чем это вы смеетесь, позвольте узнать? – осведомилась Ракета. – Я же не смеюсь.

– Я смеюсь, потому что чувствую себя счастливой, – отвечала Петарда.

– Это весьма эгоистическая причина, – сердито промолвила Ракета. – Какое вы имеете право чувствовать себя счастливой? Вам следовало бы подумать о других. Точнее, вам следовало бы подумать обо мне. Я всегда думаю о себе и от других жду того же. Это называется отзывчивостью, а отзывчивость – высокая добродетель, и я обладаю ею в полной мере. Допустим, например, что сегодня ночью со мной что-нибудь случится – представляете, какое это будет несчастье для всех! Принц и Принцесса уже никогда не смогут быть счастливы, и вся супружеская жизнь пойдёт прахом. А что касается Короля, то я знаю, что он не оправится после такого удара. Право, когда я начинаю думать о том, сколь ответственно занимаемое мною положение, я едва удерживаюсь от слёз.

– Если вы хотите доставить другим удовольствие, – вскричала Римская Свеча, – так уж постарайтесь хотя бы не отсыреть.

– Ну конечно, – воскликнул Бенгальский Огонь, который уже несколько воспрял духом, – это же подсказывает простой здравый смысл.

– Простой здравый смысл! – возмущённо фыркнула Ракета. – Вы забываете, что я совсем не простая, а весьма замечательная. Здравым смыслом может обладать кто угодно, при условии отсутствия воображения. А у меня очень богатое воображение, потому что я никогда ничего не представляю себе таким, как это есть на самом деле. Я всегда представляю себе всё совсем наоборот. А что касается того, чтобы бояться отсыреть, то здесь, по-видимому, никто не в состоянии понять, что такое эмоциональная натура. По счастью, меня это мало трогает. Единственное, что меня поддерживает в течение всей жизни, – это сознание моего неоспоримого превосходства над всеми, а это качество я всегда развивала в себе по мере сил. Но ни у кого из вас нет сердца. Вы смеётесь и веселитесь так, словно Принц и Принцесса и не думали сочетаться браком.

– Как так? – воскликнул маленький Огненный Шар. – А почему бы нет? Это же самое радостное событие, и, поднявшись в воздух, я непременно сообщу о нём звёздам. Вы увидите, как они будут подмигивать мне, когда я шепну им, как прелестна невеста.

– Боже! Какой тривиальный взгляд на вещи! – сказала Ракета. – Но ничего другого я и не ждала. В вас же решительно ничего нет – одна пустота. А что если Принц и Принцесса поселятся где-нибудь в сельской местности и, может статься, там будет протекать глубокая река, а у Принца и Принцессы может родиться сын, маленький, белокурый мальчик с фиалковыми глазами, как у отца, и, быть может, он пойдёт однажды погулять со своей няней, и няня заснёт под большим кустом бузины, а маленький мальчик упадёт в глубокую реку и утонет? Какое страшное горе! Несчастные отец и мать – потерять единственного сына! Это же ужасно! Я этого просто не переживу.

– Но они же ещё не потеряли своего единственного сына, – сказала Римская Свеча. – Никакого несчастья с ними ещё не произошло.

– А разве я говорила, что они потеряли? – возразила Ракета. – Я сказала только, что они могут потерять. Если бы они уже потеряли единственного сына, не было бы никакого смысла об этом говорить. Снявши голову – по волосам не плачут, и я терпеть не могу тех, кто не придерживается этого правила. Но когда я думаю о том, что Принц и Принцесса могут потерять своего единственного сына, меня это, разумеется, чрезвычайно удручает.

– Что верно, то верно! – вскричал Бенгальский Огонь. – По правде говоря, такой удручённой особы, как вы, мне ещё никогда не доводилось видеть.

– А мне никогда ещё не доводилось видеть такого грубияна, как вы, – сказала Ракета. – И вы совершенно не способны понять моего дружеского расположения к Принцессе.

– Да ведь вы даже незнакомы с ней, – буркнула Римская Свеча.

– А разве я сказала, что я с ней знакома? – возразила Ракета. – Позвольте вам заметить, что я никогда не стала бы её другом, будь я с ней знакома. Это очень опасная вещь – хорошо знать своих собственных друзей. – Всё же вы бы лучше постарались не отсыреть, – сказал Огненный Шар. – Вот что самое главное.

– Для вас, конечно, это самое главное, можно не сомневаться, – возразила Ракета, – а я вот возьму и заплачу, если мне захочется. – И она и вправду залилась самыми настоящими слезами, и они, словно капли дождя, побежали по её палке и едва не затопили двух маленьких жучков, которые только что задумали обзавестись своим домом и подыскивали хорошее сухое местечко.

– Должно быть, это действительно очень романтическая натура, – сказал Огненный Фонтан, – ведь она плачет абсолютно без всякой причины, – и он испустил тяжёлый вздох, вспомнив свою сосновую дощечку.

Но Римская Свеча и Бенгальский Огонь были очень возмущены и долго восклицали во весь голос:

– Вздор! Вздор! – Они были чрезвычайно здравомыслящие особы, и, когда им что-нибудь приходилось не по вкусу, они всегда говорили, что это вздор.

Тут взошла луна, похожая на сказочный серебряный щит, и на небе одна за другой зажглись звёзды, а из дворца долетели звуки музыки.

Принц с Принцессой открыли бал, и танец их был так прекрасен, что высокие белые лилии, желая полюбоваться им, встали на цыпочки и заглянули в окна, а большие красные маки закивали в такт головами.

Но вот пробило десять часов, а потом одиннадцать и, наконец, двенадцать, и с последним ударом часов, возвестивших полночь, все вышли из дворца на террасу, а Король послал за Королевским Пиротехником.

– Повелеваю зажечь фейерверк, – сказал Король, и Королевский Пиротехник отвесил низкий поклон и направился в глубину сада. За ним следовали шесть помощников, каждый из которых нёс горящий факел, прикреплённый к концу длинного шеста, и это было поистине величественное зрелище.

Пшш! Пшш! – зашипел, воспламеняясь, Огненный Фонтан. Бум! Бум! – вспыхнула Римская Свеча. А за ними и Шутихи заплясали по саду, и Бенгальские Огни озарили всё алым блеском.

– Прощайте! – крикнул Огненный Шар, взмывая ввысь и рассыпая крошечные голубые искорки.

Хлоп! Хлоп! – вторили ему Петарды, которые веселились от души. Все участники фейерверка имели большой успех, за исключением замечательной Ракеты. Она настолько отсырела от слёз, что её так и не удалось запустить. Самой существенной частью её был порох, а он намок, и от него не было никакого толку. А все бедные родственники Ракеты, которых она даже никогда не удостаивала разговором, разве что презрительной усмешкой, взлетели к небу и распустились волшебными огненными цветами на золотых стеблях.

– Ура! Ура! – закричали Придворные, а маленькая Принцесса засмеялась от удовольствия.

– Вероятно, они приберегают меня для особого торжественного случая, – сказала Ракета. – Это несомненно так. – И она исполнилась ещё большего высокомерия.

На следующий день в сад пришли слуги, чтобы привести его в порядок.

– По-видимому, это делегация, – сказала Ракета. – Надо принять их так, чтобы не уронить своего достоинства. – И она задрала нос кверху и сердито нахмурилась, делая вид, что размышляет о весьма важных материях. Но слуги даже не заметили её, и только когда они уже собрались уходить, она случайно попалась на глаза одному из них.

– Гляньте! – крикнул этот слуга. – Тут какая-то негодная Ракета! – И он швырнул её за ограду, прямо в канаву.

– Негодная Ракета? Негодная Ракета? – воскликнула она, перелетая через ограду. – Этого не может быть! Превосходная Ракета – вот что, должно быть, сказал этот человек. Негодная и Превосходная звучат почти одинаково, да, в сущности, очень часто и означают одно и то же. – И с этими словами она шлёпнулась прямо в грязь.

– Не очень-то приятное место, – сказала она, – но это, без сомнения, какой-нибудь модный лечебный курорт, и они отправили меня сюда для укрепления здоровья. Что говорить, нервы у меня действительно расшатаны, и отдых мне крайне необходим.

Тут к ней подплыл маленький Лягушонок с блестящими, как драгоценные камни, глазами, одетый в зелёный пятнистый мундир.

– А! Что я вижу! К нам кто-то прибыл! Что ж, в конце концов, грязь – лучшее, что есть на свете. Дайте мне хорошую дождливую погоду и канаву, и я буду вполне счастлив. Как вы полагаете, к вечеру соберётся дождь? Я всё-таки не теряю надежды, хотя небо синее и на нём ни облачка. Такая обида!

– Кхе! Кхе! – произнесла Ракета и раскашлялась.

– Какой у вас приятный голос! – воскликнул Лягушонок. – Он очень напоминает кваканье, а разве кваканье не самая приятная музыка на свете? Сегодня вечером вы услышите выступление нашего многоголосого хора. Мы сидим в старом утином пруду, что возле фермерского дома, и, как только всходит луна, начинаем наш концерт. Это нечто настолько умопомрачительное, что никто не может уснуть – все слушают нас. Да не далее как вчера жена фермера говорила своей матушке, что она из-за нас не сомкнула глаз всю ночь. Очень приятно сознавать, что ты пользуешься таким признанием, – это доставляет большое удовлетворение.

– Кхе! Кхе! – сердито кашлянула Ракета. Она была очень раздосадована тем, что ей не дают вымолвить ни слова.

– Нет, в самом деле, какой восхитительный голос, – продолжал Лягушонок. – Я надеюсь, что вы посетите наш утиный пруд. Я отправляюсь на поиски своих дочерей. У меня шесть красавиц дочерей, и я очень боюсь, как бы их не увидела Щука. Это настоящее чудовище, она позавтракает ими – и глазом не моргнёт. Итак, до свидания. Наша беседа доставила мне огромное удовольствие, поверьте.

– По-вашему, это называется беседой? – сказала Ракета. – Только вы один и говорили всё время, не закрывая рта. Хороша беседа!

– Кто-то же должен слушать, – возразил Лягушонок, – а говорить я люблю сам. Это экономит время и предупреждает разногласия.

– Но я люблю разногласия, – сказала Ракета.

– Ну что вы, – миролюбиво заметил Лягушонок. – Разногласия нестерпимо вульгарны. В хорошем обществе все придерживаются абсолютно одинаковых взглядов. Ещё раз до свидания, я вижу вдали моих дочерей. – И маленький Лягушонок поплыл прочь.

– Вы чрезвычайно нудная особа, – сказала Ракета, – и очень дурно воспитаны. Я не выношу людей, которые, подобно вам, всё время говорят о себе, в то время как другому хочется поговорить о себе. Как мне, например. Я это называю эгоизмом, а эгоизм – чрезвычайно отталкивающее свойство, особенно для людей моего склада, ведь общеизвестно, что у меня очень отзывчивая натура. Словом, вам бы следовало взять с меня пример, едва ли вам встретится ещё когда-нибудь образец, более достойный подражания. И раз уж представился такой счастливый случай, я бы посоветовала вам воспользоваться им, ибо в самом непродолжительном времени я отправляюсь ко двору. Если хотите знать, я в большом фаворе при дворе: не далее как вчера Принц и Принцесса сочетались браком в мою честь. Вам это, конечно, никак не может быть известно, поскольку вы типичный провинциал.

– Нет никакого смысла говорить ему всё это, – сказала Стрекоза, сидевшая на верхушке длинной коричневой камышины. – Совершенно никакого смысла, ведь он уже уплыл.

– Тем хуже для него, – отвечала Ракета. – Я не собираюсь молчать только потому, что он меня не слушает, – мне-то что до этого. Я люблю слушать себя. Для меня это одно из самых больших удовольствий. Порой я веду очень продолжительные беседы сама с собой, и, признаться, я настолько образованна и умна, что иной раз не понимаю ни единого слова из того, что говорю.

– Тогда вам, безусловно, необходимо выступать с лекциями по философии, – сказала Стрекоза и, расправив свои прелестные газовые крылышки, поднялась в воздух. – Как это глупо, что она улетела! – сказала Ракета. – Я уверена, что ей не часто предоставляется такая возможность расширить свой кругозор. Мне-то, конечно, всё равно. Такие гениальные умы, как я, рано или поздно получают признание. – И тут она ещё чуть глубже погрузилась в грязь.

Через некоторое время к Ракете подплыла большая Белая Утка. У неё были жёлтые перепончатые лапки, и она слыла красавицей благодаря своей грациозной походке.

– Кряк, кряк, кряк, – сказала Утка, – какое у вас странное телосложение! Осмелюсь спросить, это от рождения или результат несчастного случая?

– Сразу видно, что вы всю жизнь провели в деревне, – отвечала Ракета, – иначе вам было бы известно, кто я такая. Но я прощаю вам ваше невежество. Было бы несправедливо требовать от других, чтобы они были столь же выдающимися личностями, как ты сама. Вы, без сомнения, будете поражены, узнав, что я могу взлететь к небу и пролиться на землю золотым дождём.

– Велика важность, – сказала Утка. – Какой кому от этого прок? Вот если бы вы могли пахать землю, как вол, или возить телегу, как лошадь, или стеречь овец, как овчарка, тогда от вас ещё была бы какая-нибудь польза.

– Я вижу, уважаемая, – воскликнула Ракета высокомерно-снисходительным тоном, – я вижу, что вы принадлежите к самым низшим слоям общества. Особы моего круга никогда не приносят никакой пользы. Мы обладаем хорошими манерами, и этого вполне достаточно. Я лично не питаю симпатии к полезной деятельности какого бы то ни было рода, а уж меньше всего – к такой, какую вы изволили рекомендовать. По правде говоря, я всегда придерживалась того мнения, что в тяжёлой работе ищут спасения люди, которым ничего другого не остаётся делать.