Текст книги "Не один"

Зачем Николаю Валуеву и другим пацанам политика?

Я понимаю еще, когда спортсменки и сериальные девы «чувство драмы холят в себе и лелеют». Но когда знаменитые спортсмены, искренне полагая, что это выглядит величаво, опускаются до трехкопеечного мачизма, читают по бумаге и с суфлера шпаргалки про любовь к родине… идут в политику, в общем, – этого я не понимаю.

Каждый из них (крайним – потому что вряд ли последним – был футболист Каха Каладзе в Грузии) считает своим долгом попенять всем политикам, что те – убогие, жалкие, зацикленные на своих скучных фрустрациях, а уж они-то, новые, – истые народные любимцы.

Каха Каладзе – вице-премьер? Андрей Шевченко – министр? Марат Сафин – начальник департамента? Николай Валуев – вице-спикер? Не дай бог! Про первых троих я по опыту знаю, что единственная тема, которую они умеют напористо обсуждать, это тема барышень, цыпочек, краль (и тут они действительно в предмете). Про боксера же мне известно лишь то, что самый успешный свой бой он провел на парковке, отправив в нокаут охранника. Еще он снимается в умеренно смешной рекламе и делится в твиттере потрясающими откровениями типа «Дождь, зонты, лето позади».

Спросишь пацанов, чего поперлись в политику, ответят ритуальное: народу помогать, а быстрее всего возложат миссию ответа на пресс-службу, которая, как водится, одарит текстом алмазной огранки с переставленными словами – «помогать народу».

Пусть Вольтер разбирается, проистекает ли великое благо из малого зла (а ложь, пардон, есть релевантная и мерзкая часть зла), но вот здесь и сейчас я понимаю, что бойцы, вожделея власти, просто-напросто хотят денег, еще денег, славы, еще славы. Синекуры, непыльности, хлебности. Это же не то же самое, например, что растить спортивную смену и детей тренировать?

А в политике тебе и секретарша, и плазма, и кондиционер, и над журналюгами можно глумиться, заставляя их сутками ждать.

Спрашивается, есть изъян в таком подходе к жизни? Извините, тут я умолкаю! Потому что ко мне сейчас приближается дзюдоист, стальной чувак Дима Носов.

Я слышал, он тоже хочет, чтоб за ним, нарядным и важным, семенила помощница с кипой бумаг…

Барышня и мракобес, которую он считает дурой

Собчак мой товарищ в юбке, но не соратник, это слово, равно как прочие слова во главе со словом «сподвижник», кажутся мне страшными и тоскливыми.

Кто такой есть Андрей Пионтковский, если б он не взялся поучать КС, я б, надеюсь, не узнал до края дней: я бегу от воспитателей, они тоже кажутся мне страшными и тоскливыми. С непростительным, наверное, опозданием я прознал, что сей человек – тоже идейный оппозиционер.

Строго рассуждая, я для себя все в большей мере и со все возрастающим удивлением открываю так называемых оппозиционеров.

Они ругаются, как мы ругались в армии, продавая воспитанность вразвес небольшими кусочками…

Дядя в больших летах безостановочно хамит барышне; слыханное ли дело?! Эти люди вовсе не заботятся о том, как их припекут на том свете за люмпенское поведение и сильнейшим образом отметелят (отшлепают – в случае с Собчак). Ни возраст, ни пол не дают права людям таким сильнейшим образом друг дружку поносить и клясть. Собчак хочет давить на власть, безудержно и бестрепетно, безостановочно и энергично добиваясь от нее хоть каких-то реформ. Пионтковский полагает такую борьбой стрельбой из пушки по воробьям, прозаично утверждая, что пока ВВП на капитанском мостике, все это – сотрясание воздуха, заигрывание со Зверем, именины черствого сердца.

Он просканировал внешний вид Ксюши и пришел к выводу, что имеет дело с дурой.

Собчак, полагающая себя истребителем скверны, невозмутимо ответствовала, что П. – мракобес «с искривленным злобой лицом».

АП злится и грозит всем адом, зачем-то то и дело употребляя слова «сифилис» и «ботокс».

Ему отвечают, что он давно уже в аду, и спрашивают, каково это – лизать огненную сковородку.

Они не спускают друг другу ни слова, ни взгляда, ни шага. Они думают не о вас, не обо мне, они думают о себе и друг о друге, они очарованы собой и покорены друг другом. Их теперь до черта, они сами черти, от того, что они делают, чертям тошно, они хотят научить ВВП править страной, не умея организовать партию из шести человек, плохо выглядят и визжат на девушек, которые тоже умеют.

Американские гекубы

Ну что нам Гекуба? Какая разница, кто – Барак или Митт? Какая мне лично выгода, какой мой личный профит, если верх возьмет тот или другой? Если даже победит, обнаружив способность к левитации, в результате непонятных флуктуации ума спев «Подмосковные вечера», с металлом в голосе признавшись нам в любви, порывисто воскликнув, что отличает и души не чает! – мою Джорджию от одноименного штата, окатив ледяным молчанием всех, кто про нас плохо, станцевав да хоть «яблочко»: нам, вам, мне что с того?! Как говорит один не очень известный в профессиональных кругах, но широко – в ночных клубах: «Мне – МОНОХРОМНО».

Выборы – это шоуменство, и я, как шоумен номер раз в Экваториальной Гвинее, должен вам сказать, что шоуменство не предполагает боязни, что боги проклянут, а, напротив, предполагает высокохудожественное вранье; вы – тем паче в Америке, где выборы суть античный жанр должны уметь усердно заряжать прищур сплавом гиперстали и отариковского лукавства. Выборы – это актерство: «Всласть целоваться, не любя, и выть, когда никто не умер»; это игрища с цифрами, постижение искусства поведения гейш, это дружба с полемическим запалом, большой дар завирального рассказчика, это сумма счастья, выраженная в голосах из лабильного штата Огайо, которым спасибо сегодня, но завтра – «прощай!»

Выборы – это западня.

Америка – это западня.

Кто бы там ни победил, ему нет никакого дела до нас.

Я сижу у окна, я помыл посуду. Я был счастлив, и уже не буду.

Вы, конечно, не поняли, о чем.

Я люблю свою, неамериканскую, дурацкую жизнь, дел полно, я пошел.

Не будь ублюдком, если даже ты трижды активист протестного движения

Известный глянцевый журнал, в каждом номере доказывающий мне, что я не в себе, коли не хочу протестовать, в новогоднем нумере предъявил миру и мне претензию на тему «Победы и поражения добра и зла» солнечный текст про таких, как я, вурдалаков, которые против солнца, за тьму.

Эти умные и веселые ребята все происходящее в стране классифицируют и живописуют как борьбу партии безусловного зла и партии безусловного добра. Они это делают по извечной потребности в сохранении своих одежд, своих риз белыми.

На одном полюсе – куркули, рвачи, жлобы, доящие страну, делающие ей больно, насилующие ее, готовящих нам обрушение в бездну, которая случится, натурально, из-за таких трусливых мещан, как я.

На другом, ясное дело, они, ударная сила демократии, атомные песики, поборники свободы, невольники болотной чести, хорошо поставленными голосами голосящие о том, что надо потеплее одеться, выйти на площадь и там возопить, какие во власти ничтожества осели у людей этих, веселых и умных, но не всегда находчивых, все просто, мир двухцветный, даже не триколор, есть свои и подлюки – супостаты.

Между тем, ЛИЧНОЕ знакомство с полномочными представителями пресловутой партии мифического добра позволяет мне, удержавшись от слов «врали-болтуны», прибегнуть к коварному слову «разношерстная» в оценке этой публики.

Во-первых, темный лес для них – корпоративная этика, они уже друг дружку прикладывают от всей души, забыв, с чего начинали, и теперь они относятся друг к другу без жалости, но с интересом, только киллерским.

Кто ж виноват, что они настолько ненормально себялюбивы и сребролюбивы, что просрали информационную войну, которую сами же и затеяли.

В них меня всегда поражало вот это их умение смотреть в зеркало, постанывая от удовольствия, смотреть в книгу и видеть фигу, переводить стрелки, да технично, когда нужно.

Теперь стало нужно – раз, и дело представлено так, что виновата моя страна: инертная. Но сошлись – или показалось, этих ребят не разберешь – мы в том, что есть стандарты вменяемого поведения, официозно называемого «добропорядочным»; основной канон прост, как припевы группы «Любэ»: не будь ублюдком, если даже ты трижды активист протестного движения или дважды мещанского сословия.

Между тем, все знают, что припевы у Расторгуева – ПРИТВОРНО простые.

Пьяные и угрюмые патриоты

Я ознакомился с результатами сразу нескольких опросов, проведенных ведущими институтами мира по изучению общественного мнения, докладами и рейтингами, из которых следует, что к нам относятся все хуже и хуже, взял камеру и поехал снимать на улицы города, символизирующего все самое плохое, что есть в России, что думают об этом наши неравнодушные в мире граждане, и, конечно, узнал, что «РОССИЮ ЗАКАЗАЛИ», мы не в чести и нас не любят.

Между тем отношение и впрямь ухудшается, сколько бы мои собеседники ни упражнялись в остроумии и ни отливали свое взаимное недоверие к Западу в типологическую формулу «они сами дураки». Все более и более негативные оценки нашей страны уже никого не смущают, не говоря уже – выводят из себя.

Больше того, эти оценки и нижайшие места в рейтингах воспринимаются, что совершенно анекдотично (но никто, кроме меня, во время интервью не ухмылялся), как комплимент, как награда, как признание, пусть наизнанку. Вот серьезнейшее исследование, говорю я молодой паре, где девушка учится на училку и уже на нее похожа, а парень олицетворяет строчку из Евтушенко – «Пропадаем. К спирту припадаем», – исследование ВВС; там сказано, что мы не имеем право считаться нормальной страной, потому что мы ненормальные (неучи, грубияны…), тут парень прерывает меня: «А ВВС – педики», девушка хихикает.

Положительно к нам относятся только 30 процентов респондентов, это даже вдвое меньше, чем в прошлом году. Грузный дядя мне: «Будто это на что-то влияет! Да пошли они на..!»

Но больше всего коробит то, что больше всего нас любят в Гане, говорю я горстке пузатых кавказцев. А че, отвечают хохоча, ганцы или как их там – тоже до известной степени люди! И то, правда.

А более всего нас недолюбливают французы, жалуюсь я веселой цветочнице. А чего от них ждать, весело отвечает цветочница, они ж лягушек жрут и у них однополые браки.

А опережаем мы только Иран и Пакистан. Большинство физиономий при этом светились, как у того самого героя из позднего Гайдая, изрекшего: «Вот где я сейчас – в месте, где мне хорошо».

Но проблему никто не отменял, если такая постановка вопроса не одному мне кажется проблемой.

Там к итогам ведь присовокупляется резюме: так вот, все взъелись на внутреннюю политику, а это раздражает тех, кого я интервьюировал. Белорус Митя, живущий в Москве уже пять лет, так и сказал, что этим господам лучше в зеркало посмотреть, у них полыхает под носом, а они других судят, со своими бы проблемами разобрались.

Насколько можно судить по отснятому материалу, никому дела нет до того, какого о нас мнения весь остальной мир.

При этом, правда, почти все заметили, что кругом полным-полно пьяных и угрюмых людей, но это же не проблемы, это родное бытие, почти милое.

Про Тараса – не хохла, а в дружбе аса

Про моего украинского товарища Тараса, который обзывает меня «пурпурным сердцем» и Понтий Пилатом, еще Мандельштам писал: «Мало в нем было линейного, нрава он был не лилейного». Что существенно, он и идеалист, и скептик в одном флаконе.

Он утверждает, что за версту чует людей со сволочной кармой и избегает, а поскольку меня он не сторонится… приятно, черт возьми!

Но сегодня его состояние проще всего определить словом «удрученный». Он вошел в мой гостиничный номер и буркнул: «Мы тоже люди!»; он возмущен антиукраинской истерией. Газ, таможенный союз, футбол: во всем, говорит наблюдательный товарищ Тарас, россияне видят причины для придирок, ловят блох.

Последней каплей стал бой Кличко с Русским Витязем, которого К. побил безусловно, но началась истерика, что вот, мол, дрался нечестно, а судья, сука, подсуживал.

Это ж как надо любить себя, чтобы не уметь и не хотеть признать, что ты слабее, воздать хвалу чемпиону, самому стать сильнее. Вы не читали, а мне пришлось, Тарас принудил, – мемуары главы правительства Украинской Народной Республики в 20-ые, по совместительству писателя Владимира Винниченко; большим человеком почитается знающими людьми и посегодня. Именно в этом бойком тексте есть та самая хрестоматийная фраза – о российской демократии, которая завершается на украинском вопросе.

Тарас говорит, что точнее определения никто до сих пор не придумал; да уж, негромко отвечаю я, только что, за пять минут до визита, прочитавший угрозу Сергея Глазьева и сравнение Михаилом Леонтьевым Украины с ж…й; обоих, вестимо, возмущает желание Украины задружиться с Европой.

Тарас распаляется: это ведь совершенно безвинно-невинное соглашение с Европой, вовсе не опрокидывающее нашу дружбу, из-за чего психоз?! Очень некрасиво это смотрится, непривлекательно, мягко выражаясь, как будто разговор идет «по понятиям», где-то прошелестело даже слово «оборзели», да из уст госмужика! Я вижу окрест все больше людей, понимающих дружбу с украинцами, как двустволку, приставленную к их виску. Но ведь лживая атмосфера искусственной семьи отвратительна! Это фальшиво, как трансляция небесной гармонии поп-артистом, открывающим роток в выключенный микрофон.

Сигналы надо уметь считывать, а здесь мы не сильны. Еще когда на Украине провели референдум и проголосовали за незалежность, надо было поздравить их, а не дуться: ишь, волю взяли, много о себе воображают. Но считывать сигналы и быть доброжелательными – в этом мы не сильны. Очевидно, нас самих мы такие – высокомерные и злые – устраиваем.

Привыкнуть к тому, что тебя разлюбили, охладели к тебе, не боятся тебя, сложно. Но придется. Наша дружба отстоялась в веках, веками, и нельзя «с грациозностью подбитого танка» решать деликатные вопросы.

Потому что Тарас не хохол, он мой товарищ, он верит в нашу общность, и я верю, как верю в объятия, мы обнимаемся.

Как Поветкин с Кличко.

Легальный М. против нелегальных М

Когда политики говорят, что неприязнь к ним есть «достаточно серьезный мировоззренческий перекос», хочется, рассмеявшись, напомнить им, что они очень успешно стараются, чтоб неприязнь крепла. Просто таки неистощимы на выдумки по части «самоопускания».

Когда политики говорят явственно обиженно, что неприязнь к ним есть «достаточно серьезный мировоззренческий перекос» (так мне заявил тот, кто от либеральных демократов неудачно посягнул на подмосковный трон), хочется, рассмеявшись, напомнить им, что они очень успешно стараются, чтоб неприязнь крепла. Просто-таки неистощимы на выдумки по части «самоопускания».

Три года Собянин пытается договориться с Москвой о дружбе и партнерстве, а ведь что такое Москва, если презреть штампы? Это воплощенная коллизия местности с высшими силами; Москву подчинить себе нельзя, с ней нужно именно что договариваться.

Я снимал авторскую программу о том, что такое сегодня Москва и насколько мастерски ладит с ней, неистощимой на каверзы, Сергей Собянин.

В опросе приняли участие 56 человек, негаданно приветливых для мозглой погоды. Для разговора о политике люди были необычно естественны и улыбчивы. Через раз, куда ж без нее, без пресловутой, припоминали плитку, а гости из Экибастуза попеняли на экологию, говорят: третий день у вас, чем вы, черт возьми, дышите?! Отравленная атмосфера для нас, привычных, уже неразличима и неуловима, но нормальных людей она повергает в ужас.

Зато, говорили другие, СС прекратил надругательство над исторической Москвой и ввел платные парковки в центре. Даже специально отведенная под общественный транспорт полоса не вызывает, казалось бы, легко объяснимого раздражения (хотя, если б в опросе участвовали водители, я догадываюсь, ЧТО бы я услышал).

Было отмечено, что уже то хорошо, что у мэра нет бредовой склонности к параноидальному разглагольствованию, нет «своих» журналистов, задающих нужные вопросы; по его рассуждениям и ответам видно и слышно, что он «человек нескованного сознания». Люди, наученные горьким опытом, знают, что политиков славословить – последнее дело, но политики быстро наглеют, превращаются в душных лицемеров.

Собянина, говорили мне люди, не назовешь авантажным мужиком, не назовешь явственно неординарным, но ему веришь; одна бабушка, которая видела многих начальничков города, так и сказала, что «Собянин не тучный и на аспида не похож».

Женщина, работающая в школе, сказала, что, в общем, Собянин ничего, но, если даже «чего», ее не испугать: «богатый опыт частного сопротивления». Студенты пожаловались, что мало – и катастрофически – дешевых заведений, они и так с хлеба на квас перебиваются. Сладкая парочка, парень с постным лицом и хохотушка, предположили, что день, когда ликвидируют пробки, станет красным днем, и они сами будут ратовать за то, чтобы СС стал пожизненным мэром, но «вы же понимаете, этого не будет никогда», не в этой жизни, пробки непобедимы. Но ведь хорошо, что он, например, не считает себя, условно, архитектором. Он переполнен энергией, но шоу сторонится, от шоу все устали. СС шокирующе негромок, он связан с обыкновенной рабочей повесткой, мне лично нужен «рутинный мэр», без ежедневного карнавала обходящийся. Романтика-имитатора, иными словами, мы уже видели, здравствуй, толстокожий реалист с нормальной оптикой.

При этом все говорили, я образно суть передам, что главная проблема – это декриминализация нашего генерального града, ибо овощебаза – токмо юркий камешек, влекущий за собой камнепад. Если не решить, как интегрировать этих людей в ненавидящий и боящийся их социум, если не ликвидировать эти неприязнь и страх… страшно, никакой тогда не просто жизни, но сердечной радости, одни нездоровые сумерки.

Собянину не помогут политтехнологи, да он и не ищет их помощи. Собянину поможет Собянин.

И нормальные, без отребья, овощебазы.

Поп-звезда

Флобер написал: «Будь прост в жизни, и тогда ты будешь неистов в творчестве», но Навальный, чьи притязания велики, перебирает и с простотой, и с неистовостью. Он гениально играл первое, но сто лет прошло, зрители отвлеклись. Немногословье седовласого СС хорошо оттеняет пижонство самоназначенного героя, комнатного орла, ненадолго взмывшего.

Большая политика – это всегда шоуменство и мессианство, в первом я разбираюсь, второго боюсь, но когда я вижу, как стоит над толпой и вещает АН, я понимаю, что он уже шоумен, начинающий ощущать себя мессией.

Он разучился говорить об оппонентах без заборной тональности, но его умеренно корявые речи терзают иногда слух, как ре-диез алмаза, режущего стекло. Подарок для парий, временами очень похожий на вульгарного евангелиста, оплакивающего наши никчемные, безвкусные, серые жизни, могущие стать осмысленными только в том разе, если мы воспоследуем за ним, Мессией с воспаленным (кстати, редко) взором. Навальный понимает политику как двустволку, приставленную к виску, и похож, пардон, на футболку, неправильно подобранную к носку; причем футболка, ясно, с его собственным изображением.

И надо признать, что свой смешной подростковый нарциссизм он несет с большим-меньшим достоинством, будучи уверенным, что именно он «транслирует небесную гармонию». Ничего, кроме призывов «взорвать тухлый Кремль», он не придумал. Он уверен в себе и очень доходчив. Но ни то, ни другое не делает его знаковым.

Он всех чиновников склоняет грубо и нeзамысловато, а потом принимает от них преподношения в виде голосов.

У наблюдения за Навальным есть зрительный эквивалент – это как смотреть про аспидов-лиходеев в версии канала «Карусель». Вчерашних соратников-сподвижников он уже называет неприятными людьми, лодырями и тряпками, актера Машкова обозвал «п…… м» – за то, что тот «лижет власти», его пригласили в Валдайский клуб, он не просто отказался, нахамил. Навальный ввязался в большую игру, первое время, делая всем замечания, выигрывал, обличения всегда приносят профит, это работает очень просто, орешь «ату!» – объявляют беспримерным смельчаком. Ярким, бестрепетным, желанным, острым словом пронзающим жуликов и воров.

Но для того, чтобы так орать, надобно быть абсолютно транспарентным. Без греха, без скелетов в шкафчике, без призраков в комнате. А с этим проблемы у «сердитого пророка, обличающего лицемерие наших дней». Среди этой братии еще ни у кого, кроме Ганди, не получалось войти в анналы чистым.

А у нашего героя один и тот же прием, обозначенный выше. Он затянул с прологом, выдержанным в децибельной тональности и дворовой стилистике. Он однообразен, как вышибалы в ночных клубах. Его «недужно целеустремленный взгляд» утомил, похоже, и его соратников. Усилия ведь нужно прикладывать не только голосовые. А на параноидальном шарме я и сам могу концертную программу откатать, да с триумфом. От того, как АН воспринял свое поражение на выборах, повеяло какой-то безысходностью.

Лучше б вместо этой утомительной истерики его кататонический ступор поразил, родимого нашего сангвиника. Там был явственный разрыв в четыре световых цикла, но триумфатора он даже не поздравил. За походом во всеуслышание заявив, что он теперь – политик федерального значения. Но для этого мало уметь, по Саше Черному, «двухкопеечным мыслям придавать сумасшедший размах» и концептуализировать на пустом месте.

Есть жизнеспособная версия, что Бог так все устроил: не бывает дерзости в нужной дозировке, она либо перерастает в мужество, либо ограничивается фрондой с совершенно неуместной интонацией превосходства. От парня, которому очень нравится определение «креативный класс» и импонируют мессианские замашки, логичным было бы каждый спич завершать великодушным «И дай вам всем-всем, кто со мной, Бог, чистого света!»

Ему пойдет, он же креативный.