Текст книги "Не один"

О чем наши звезды исповедуются в соцсетях

Для Андрея Григорьева-Аполлонова более всего подходит слово «сияющий». А после давешней встречи его можно было охарактеризовать как «сияющего папу»: слова «АГА доволен достижениями своего старшего сына в изучении английского языка» будут грандиозным преуменьшением. Иван за десять минут сдал работу по аглицкому, и учитель нашел работу блестящей.

Ваня хоть и хулиганист (не могу свидетельствовать, но сам папаша признает, что по сравнению с младшим Иван Андреевич херувим), но чрезвычайно башковит, может без натуги усваивать знания. Сам АГА, делающий честь человеческой расе одной своей улыбкой, показывает фото своих бойцов, сопровождая демонстрацию этой самой улыбкой, а рядом продюсер Матвиенко говорит, чтоб я шел куда подальше со своими кумирами Эросом Рамаззотти и «ТАКЕ ТНАТ», потому что он только с концерта Бибера в Гамбурге, вот – Артист! Матвиенко на концерте Бибера – это все равно, что Нюша на концерте Гергиева, да с карандашом.

Наличие харизмы, убежден ИМ, у Бибера стопроцентное, и уже давно не было артиста, вызывающего такую жуткую и восхитительную массовую истерию: «Стон стоял два с половиной часа». Ну и что? Каждому времени свои, хорошие или так себе, герои. Когда начинали «Иванушки», я ж помню, при мне было, визг стоял денно и нощно, да и теперь у них по пять концертов в неделю. Ору на них, правда, громче всех теперь я. Посмотрим, где будет «золотой мальчик», которого на днях приняла Москва, в возрасте Кирилла Андреева.

Я спросил у ИМ, контролирует ли он, как классический Карабас-Барабас, своих подопечных в интернете, в первую очередь Вику Дайнеко, рассказывающую белому свету про свои амуры. «Барабас» ответил, что это глупость несусветная – контролировать. У Дайнеко своя аудитория, этой аудитории по нраву такая исповедальность.

Алена Водонаева тоже помешана на инстаграме, выложила и наше совместное фото. Говорит, что так она зализывает постразводную рану.

Российские звезды лицемерно скрываются от налогов

Ни Слепаков, ни Галустян, ни Семенович, ни Билан, ни многие подобные не зарабатывают столько, сколько им приписывает русский «Форбс».

Цифры внушительные, но из расписных снов, из мнимой реальности. Оно, конечно, ребята не голодают, но когда я спрашиваю их о доходах, ломаются, мямлят, что не все радужно, что ипотека сжирает все, что «Бентли» одолжил друг, а демонстрация нужна для прессы, ты ж понимаешь, старик, «чтоб от людей стыдно не было», как говаривал астафьевский герой.

Ну, нечеловеческой жизнью живет звездная шатия! Надо поддерживать имидж успешных, скрывать, что кругом должен, летая при этом ниже радаров налоговой инспекции.

Но ведь в полиции не дураки сидят, тоже, небось, ухмыляются, когда читают про девятый за полгода отпуск Мити Фомина, изображающего этот «отпуск» (за неимением работы) в позе распущенного жуира (не без налета, конечно, гениальности).

Да все они хотят казаться обезумевшими жуирами, и чтобы им за это ничего не было. Кроме красивых обложек. То есть сначала наши гуттаперчевые звезды хотят, чтобы о них писал «Форбс», потом – при мысли о налоговой – их пожирает слепая паника, и они в истерике требуют опровержений. Сказано же: «Все песни о любви – всего лишь ловкость рук».

Получается чистой воды дуализм, потешная амбивалентность.

И так во всем.

То есть многогранные наши звезды хотят и на елку сесть, и не уколоться. Где-то так.

А на вершине мира по-прежнему Киркоров, налоговики его обожают.

Счастью – да, чуши – нет

Когда речь заходит об артистах, а уж тем более таких, как Алла Пугачева и Максим Галкин, мы должны понимать и принимать то, что они шоумены, причем не по профессии, а по конструкции личности, их поступки иной раз, даже часто, труднопроницаемы. Дискуссии, разгоревшиеся вокруг рождения у них двойни, заставили меня – пусть по скайпу, по телефону в интернете – в них поучаствовать.

Послушайте, я говорю, они ведь никому не перешли дорогу. Уж им-то газетные заметки и телерепортажики сто лет не нужны, это мы, вы нуждаетесь в этих певчих птицах. Прежде я б, верно, сдуру обрушился на них, но я теперича многократный папа, и кто я такой, чтоб осуждать людей за избранный ими способ счастья?! Надо очень осторожно изрекать что-либо на эту деликатную тему, коли вы не готовы просто поздравить людей с двойней, солнечным тандемом. По крайности, уважение они заслужили и до этой новости.

Главное – обойтись без догм и пропаганды, хотя многие склоняют религиозный и материальный факторы.

По-моему, не одного меня трясет от количества умников в наших палестинах.

Но вот что сказанул по сему поводу уважаемый мною протодиакон Андрей Кураев: «Я не комментирую события из жизни так называемых звезд. Суррогатное материнство – это форма торговли человеческим телом».

Ну, положим, «так называемой звездой» АБП можно обозвать, будучи сильно необъективным человеком, и я даже не буду говорить – мелко это! – сколько с меня брали денег за то, чтобы я крестил детей, и сколько с меня брали в церкви, когда я хоронил маму и папу; если вы такие возвышенные и принципиальные, будьте последовательны до конца.

Но ведь дело не в этом.

Все как будто травы накурились, у всех монополия на истину, как будто кто-то лишил людей права на счастье, как будто все враз забыли, что пара эта… специальная, что женщина переполнена любовью, и для нее это возможность, презрев фертильность, одарить любовью детей, взрастить их, и нас будет на два счастливых человечка больше. То есть на четыре, конечно. Как минимум.

Что мне сказал отец Виктора Цоя

Я пишу эту заметку, переполненный гордостью за то, что отец Виктора Цоя обнял меня и дозволил вести концерт, имеющий к нему непосредственное отношение.

А еще мы с ним поговорили немного.

Роберт Максимович Цой мысли свои формулирует очень негромко, подбирает слова. И вообще, идея разглагольствовать о сыне в ночном клубе в центре Киева кажется ему неловкой. Пафосный слог не про него, и вычурностей он не любит.

Роберт Максимович, когда речь заходит о гибели сына, решительно против всякой конспирологии («убили») и мистики («жив»). Это обстоятельство тоже располагает к нему.

Его боль никогда не уйдет, не выйдет. Ее не избыть. Его сын трагически погиб, и жизнь, тон этой жизни, ее цвет и вкус переменились бесповоротно.

Отец, переживший своего сына, говорит про Виктора простые вещи. Что тот всегда был скромным донельзя, но держался так, будто переоценивал себя. Это он так защищался.

Виктор был… (отец долго ищет подходящие слова) очень выверенным парнем, без заскоков, не выпендривался перед девушками и не умничал размышлениями о сущности Вселенной. У него всегда была крепкая голова и добрая душа. Его жизнь ушла в песни и слова, простые и пронзительные.

Сочинение песен ведь очень гендерная вещь, пацаны и девчонки совершенно по-разному и пишут их, и относятся к ним.

Лично мне его сын помог после армии, затюкавшей меня, выйти из укрытия, расправить плечи, поверить, что и у меня есть природный жар. Это благодаря Виктору Цою даже выражение лица моего стало лучше.

И я увидел в полном достоинства сухоньком папе его сына, с которым тоже был шапочно знаком: ровно то же сдержанное благородство, то же избегание пышной риторики, точно такую же улыбку. Услышал ту же интонацию, для сегодняшних пейзажа и погоды непривычную.

Пейзаж ведь еще тот: злость, уныние, родителям начхать на детей (и это взаимно), но вот же Цой-стар-ший, рядом где-то его сын, и «из окна видна даль, так откуда взялась печаль?»

Маршальский жезл бабы Вари

Кто удостаивался щедро оплачиваемой чести выступать для олигарха Тельмана Исмаилова, тот знает: улыбчивый богатей сам не пьет и артистам не велит.

Сиречь в буквальном смысле: нет для Т. Исмаилова страшнее зверя, чем артист в подпитии. Выступил – хоть ужрись. До – ни боже мой.

К каждой гримерке была прикреплена уборщица; она же смотрящая за нравами. А сами гримерки сияли (обыкновенно они являют собой авгиевы конюшни) и были убраны цветами. На столах – фрукты, тартинки, сок. Но если вдруг захочешь пронести с собой горячительное, втолковывалось на входе, сейчас же рухнешь в огонь вечной кары.

З1 декабря. Миллениум. Знатный концерт, я – конферансье. Когда я увидел вплывающих в залу, где восседали вельможи, двух Александров – Маршала и Иванова («Рондо»), я сразу понял: быть эксцессу. Потому что они были ну очень веселые, а Маршал держал в руках пакет, который позвякивал. Намерения тезок читались на их челах и были слышны в громких комментариях. Артисты, как ни крути, почтенные, солидные, как им нотацию прочитаешь, да еще в новогоднюю ночь?

Ответственной за нравы назначили бабу Варю. Она принесла легендам свежевыжатый сок; легенды, одновременно закрыв глаза и стараясь, видимо, не думать о неловкости момента, залпом выпили содержимое. В тот момент им казалось, что уже один этот поступок искупит то слегка противоправное деяние, которое они собирались совершить.

Маршал достал бутылку и потянулся за стаканами. Старушка не подозревала, что находится между двумя Александрами, поэтому не стала загадывать желания, а попросту взяла бутылку и понесла из комнаты. Первый Александр (Маршал) готов был разразиться яростной тирадой, но в этот момент старушка вернулась и налила менестрелям еще по стакану сока. Томатного.

Второй Александр («Рондо»), выпивая, закрыл уже не только глаза, но и нос. Но он недооценил бабу Варю. Вторую бутылку она уносила из гримерки, невозмутимо напевая под нос «позови меня с собой». И вот тут-то, как пишут романтические писатели, случилось непредвиденное. Александр Маршал (на всякий случай, гордость российского шоу-бизнеса) одним прыжком нагнал старушку. И начал ее душить вопреки гуманистическому посылу своих песен. Когда его оттащили, он непримиримо полупропел-полупрошептал: «Не сметь трогать большого русского артиста, когда он хочет выпить!»

Но, конечно, главное в этой истории то, что спасли старушку. Хотя шансов у нее было, прямо скажем, немного. Скорее всего, оказавшись между двумя Александрами, она успела-таки загадать единственно логичное в этот миг желание: жить! И оно, конечно, по светлым законам новогоднего жанра исполнилось. За 15 минут до того, как пробили куранты.

Как шоу-бизнес губит детей

Святое для меня – чтобы сразу снять пафос – это дети.

Вот почему я мрачнею, когда читаю в «Собеседнике» статью про девчоночьи конкурсы красоты, ради которых сумасшедшие мамаши, не задумываясь, калечат судьбы своих отроковиц. Вот почему мне хочется заступиться за детей из той сферы, где сам я каким-то образом – в силу профессии – вращаюсь.

Когда я понял, что надо держаться подальше от Виктора Батурина с его трехкопеечным мачизмом; от экс-супругов Агурбаш с их двухкопеечной гордыней; от Жасмин с ее диссонирующей с нежными песнями страсти к вероломному шельмованию; от продюсера Шульгина с его имманентной жестокостью; от супругов Слуцкер с их гипертрофированным ячеством обеих сторон? Когда обнаружилось, что они все жертвы плоских, скучных фрустраций и непомерных эго, из которого у каждого из них в какой-то момент начинает переть какое-то опереточное себялюбие, не оставляющее ни места, ни времени для любви к детям.

Дети шоу-бизнеса в моей стране давно стали участниками мыльной оперы, оборачивающейся психологической драмой. Они не имеют представления ни об этике, ни о вере, ни о милосердии, им непонятно, где добро, где зло. Где любовь. Потому что их родители сражаются друг с другом, отринув все представления об этике, о вере, о милосердии, о добре, о зле. И о любви.

Родители ругаются и делят, делят, делят, вербуя детей, а те чувствуют боль и оставленность… Лютая явь выглядит так: дети нужны этим мамам и папам для самоутверждения, для игрищ, для купли-продажи; ими приторговывают, их третируют. Или их делают похожими на себя, холеных, зажравшихся пустоцветных эгоистов.

Не так давно я просочился на бал дебютанток журнала «Татлер»: знаменитые родители выводят в свет детей, которые, насколько я понял, тоже очень желают быть знаменитыми, что можно, конечно, списать на гены.

Можно попытаться развить тему оставленности, переключить регистр и десять раз употребить оборот «социальная катастрофа», а можно просто поделиться тем, что за 25 лет я почти не видел нормальных семей в шоу-бизнесе.

Мне жутко в этом смысле не повезло. И все-таки не так, как их бедным детям.

А конкурсы красоты для девочек я бы просто запретил.

Неглянцевые итоги

Меня зазвал глянцевый журнал обсудить светские итоги года. Со мной уловки не пройдут, я сам ловкий, и, будучи летописцем шоу-бизнеса, к таким вещам отношусь сурьезно, как к акту художественного толка.

Я бы, например, на вашем месте насторожился, если бы узнал из соцопросов, что 80 % процентов населения начхали на судьбу Сергея Филина, который чуть не ослеп из-за козней в Большом театре. Причем люди очень внятно формулируют свое отношение: «Да пусть хоть поубивают друг друга, скоты зажравшиеся».

Совсем молодой человек, которого одни сослуживцы считали оборзевшим и которому другие воскуряли фимиам, чуть овощем не стал, а сострадания к нему – вот именно что чуть.

Цискаридзе в суде, когда его спросили, знает ли он, что стряслось с коллегой, Цискаридзе, который воленс – неволенс с самого начал был втянут в эту страшную и мерзкую историю (многие даже грешили на него), Цискаридзе, которого назначили джентльменом, – ответил: «У него с глазами глазами», – сказал балерун с притворным безразличием о парне, коллеге, который чуть не издох.

Истории с суррогатным материнством, возбудившие страну, показали через нервическую реакцию, что мы, вы, в сущности, очень злые люди. И киркоровские дети чуть прежде, и особенно дети Пугачевой-Галкина так возмутили людей, будто нанесли сокрушительный удар по их картине мира.

Останавливаться на этой коллизии смысла большого нет, просто обнародую – пунктирно – свое отношение к этой проблеме. Мы не можем запретить людям быть счастливыми – это раз. Мы не должны считать преступлением, если люди выбрали способ стать счастливыми, отличный от нашего – два. Как говорится в би-муви, «я вам кое-что скажу, и вам это не понравится»: если эта оставленная (в черные минуты так кажется) Богом планета станет на несколько людей счастливее, разве ж это худо?

Но за столом на меня шипели, хотя я и не претендовал на верховную истину, мне тоже претит слово «суррогат».

Ну какие же итоги без Собчак? Она хотела этого и этого добилась: стала концентрированным воплощением всего самого худшего и самого лучшего в человеческой расе.

Судили-рядили, долго ли протянет ее уния с Виторганом: положили, что парню придется несладко, и ему придется расплеваться с зазнобой(при этом дамы, как вы понимаете, скалились). Максима участники синклита как один считают жертвой, который совсем скоро повредится в уме из-за супруги-кататоника. Мне-то лично довольно того, какими довольными смотрятся Он и Она.

Братья Меладзе – особая статья, что бы они ни совершали, это одни из самых талантливых людей в стране. Год у них получился очень непростой. ДТП у одного, развод и суд с журналисткой у другого. Оба казались в какой-то момент шокированными, потерянными, подавленными, но ничего, выкарабкиваются. Один организовал новую «ВИАГРУ», второй по-прежнему активно гастролирует и чудно поет, в том числе новые пьесы авторства брата. Костя при этом по-прежнему анахорет, а его брательник – сангвиник. Но будь он даже Ф.Ф. Копполой, а с семьей определяться ему придется: его официальная благоверная Ирина против развода.

Голубкину, нарядившуюся невестой на ММКФ, заклеймили званием девы на грани нервного срыва. Мол, такой кричащий наряд есть свидетельство депрессии. И что с того, спросил я, если депрессия, если женщина одинока, зачем же костерить ее? Это как минимум жестоко.

Как жестоко прогнозировать крах счастья Леры Кудрявцевой. Ну, старше она своего хоккеиста Макарова на…лет, ну и? Откуда столько злобы и неумолчного шипения? Как будто все в состоянии этиловой интоксикации.

Лопыревой досталось, понятное дело, больше всех. Но когда б вы знали, как знаю я, насколько она крепка, не переживали бы за нее.

На следующий день она вышла замуж.

Лучший ответ злопыхателям, учитесь.

Меняя Елку на «пиццу»

Вопрос элементарный: какие из песен, изданных о прошлом году, его пережили?

А в ответ – тишина.

Ну-ка, напрягитесь!

Нет, вариантов не слышу.

Вот мои. Монстрам наверняка обидно было узнать, а от меня получить эмоциональное подтверждение, что весь их псевдоконклав обошел уфимский недоросль Сергей Приказчиков. Тот самый, что назвался «Пиццей» и в защите не нуждается, ибо его защищают песни, услышав которые я остолбенел, а это происходит со мной реже, чем вы улыбаетесь в метро. Даже если судить по гамбургскому счету, пьесы «Пятница» и «Оружие» хороши чертовски. Они нежны, как ялтинские летние вечера, грустны, как финал любимого сериала, светлы, как мой лик в день получения гонорара.

Для группы «А-Студио» хиты так же естественны, как для Саши Овечкина забитые шайбы. «Папа, мама» – жемчужина.

И все – большего не упомню. Лолита вся в войне с работниками ЖКХ и лично мне поклялась, что не успокоится, покамест не докажет всему миру, что они суть зло истинно галактических масштабов; Маликов ушел в «инструменталку», Билан и Агутин «прозаседались» сами знаете в каком жюри; Лагутенко утомил всех, кроме себя, своими, как ему кажется, архиважными экспериментами, БГ «просветлел и затуманился»; Лепс разбирается с Америкой, а остальные поют песни на стихи олигарха Гуцериева с рифмами вроде «модель – имбирный эль».

Некому писать живительные песни, исполненные воздуха, некому, следственно, их исполнять.

Остаются Доминик Джокер с «Если ты со мной» и перехваленная Севара с «Там нет меня», стареньким шедевром про невозможность любви.

Я возлагал надежды на Елку, но, оказывается, «Прованс» был обманкой, капканом: теперь она потчует всех акустикой.

А нам, как выразился Шнур, остается дожевывать старые пирожки.

Но я выбираю «Пиццу», она еще горячая.

Шапка по кругу

Лай по поводу сбора денег – это удовлетворение глубинной потребности, увы, огромного количества людей, и еще, возопить о том, что все не так, неправильно, все шлак, все в шлаке.

Жванецкий пишет: «…Оказывается, для глаз очень вредно, когда в них горит ненависть. И наоборот: очень полезна – любовь, и для сердца – молчание».

Я не читаю омерзительного в интернете, последний раз с этими нечистотами я имел дело после казанской авиакатастрофы, мне хватило. Если читать то, что Набоков называл «жидкими испражнениями», подумаешь, не дай Бог, что живешь в стране прокаженных аспидов и повредишься в уме.

Немодный совет: держитесь подальше от этого «всплеска обсуждений», когда люди со вспружинившимися на мордах желваками начинают рычать и шипеть, испуская яд. Меня, разумеется, расстраивает тот факт, что в людях есть нехватка доброты, но своих детей я учу множить добро, а не тратиться на вербальные битвы с белогорячечными сетевыми манкутами. Я их учу тому, что невыносимое может быть гармонизировано, и любая трагедия может быть преодолена, если ты – человек. Добрый, как подруга моя Жанна Фриске.

Еще один симптом болезни – душевная глухота – получите и распишитесь. Человеческая природа неизменна, и самое страшное, что у таких полулюдей «глаза горят священным огнем высшей правоты», когда они брызжут слюной. Мир пустеет понемногу, но надо пытаться сохранять цельность. Моя высокодаровитая, цельная подруга Жанна Фриске творила добро, а когда вернется – продолжит, знает – люди в добре нуждаются.

Уроды с распятьями в спальнях и революция на Украине

Митя Фомин в черно-белом подтянут, как Мэттью Макконэхи, озирает залу, где гудит цвет рашен шоу-бизнеса, и, пока пробирается ко мне, собирает урожай комплиментов. Митя всегда улыбчив, на что вы мне скажете, что они все улыбчивы, но он искренне улыбчив, это новосибирская порода.

Фомин прожил результативный прошлый год, но в номинациях Премии МУЗ ТВ себя не обнаружил. Сначала нахмурился, на секунду, а после выдал: «Ну и что? Меня оценить может только Питер Гэбриэл».

«Я, вообще-то, смотрю на вещи мрачно, Отарик», – говорит он. – «Но это же не значит, что я должен мириться с ужасом. Я – как аммиак, я и удобрение, и взрывчатка. У меня особенное зрение, особенный слух».

Мы в Киеве, на съемках, Джигурда разодет, как былинный герой, на нас пялятся, не привыкать, особенно ему. Подходит дама значительно старше двадцати (так, чтоб не обижать дам бесстрастной цифирью, формулировал мой покойный папа) и говорит: я вас обожаю, говорит, я знаю, и меня не переубедить, что вы – гений! Джигурда, который скромником никогда не был и чхать хотел на устав светского благочиния, тут же восторженной дамочке ответил: «А я гений и есть, даже ученые это признали, говорят, что я ровня Дали, что я не подчиняюсь ни одной религии, мне надо собственную создавать».

Он лобызает даму, та на грани обморока отползает.

Прежде и Лера Кудрявцева была от одного художника в восторге: считала, что это Вуди Аллену, веселому параноику, она обязана тем, что перестала бояться жить. Но после «Жасмин» ЛК охладела к ВА и говорит о нем нелюбезности: старик выжил из ума, прежде смешил, даже когда говорил о страшном, а теперь все у него хреново, ни надежды, ни света.

Через месяц у Леры и хоккеиста Игоря Макарова годовщина свадьбы; вот тебе и надежда, и свет, и счастие в итоге. «Он запретил мне надрываться, и я теперь не понимаю, как я выдержала всю предыдущую жизнь без него».

У Леры меховая накидка, стоящая больше, чем бар, в котором мы присели, я помогаю ей одеться и провожаю к новенькой Audi.

На улице подле машины парень говорит спутнице: «Смотри: Лера! Смотри, в какой форме!» Последняя реплика, очевидно, укоризненная, девушка поджимает губы. В Улан-Удэ высокая девушка в кафе (мне сказали, самая первейшая туземная модель) нарочито громким голосом сообщила подругам, видимо, изумленным количеством уничтожаемых ею пирожных, что ей волноваться не о чем, она только что в Милане «купила корректирующее белье за 12 тыщ европейских». Потом брюнетка в корректирующем пересела ко мне и учинила мне разнос за то, что я редкая язва, когда пишу о дамах. Я прошу ее честно ответить, кого она считает иконой моды и кто для нее идеал в профессии. Она тут же отвечает, что иконой была Гурченко, а идеал в ее глазах Синди Кроуфорд. «И муж у нее у единственной не урод», – зачем-то добавляет она, я киваю, хотя мужа СК в глаза не видел. «А вообще, девчонки у нас одеваются лучше!» Надо же, я не заметил.

В Киеве необычно ответил на мой вопрос, чего он более всего боится, харизматичный увалень Потап. «Уродов, у которых распятия в спальнях, а они вытворяют такое…» – «Кто они?» – спрашиваю. Он молча кивает на телевизор, там люди, волна за волной, атакуют здание чего-то там, а в рупор орет бывший боксер.

Настя Каменских недовольно морщится, надоела Насте политика. «У меня сейчас приступ межреберной невралгии случится. Никто не хочет обсудить, как я похудела?» И ведь правда: минус 8, не жук лапкой трогал, подвиг, Бледанс и Успенская оценят. Я поинтересовался, как удалось. Настя была лапидарна, как довлатовские герои: «Жрать перестала, жрать надо меньше».

Двумя днями раньше я уже слышал симпатичное слово «жрать»; это мы с народным любимцем Максимом Авериным обсуждали теорию, или постулат, гласящий, что художник должен быть голодным. Мол, это мобилизует. Это безответственная чушь, говорил Аверин, он был голодным, и, знаете, ему не понравилось.

Я его понимаю.

P.S. Бо самое интересное на свете для меня – это Люди и Детали.

На первых мне везет, детали я разглядывать, высматривать научился. Есть странные людишки, которые еще не знают, что я тот еще живчик, самый интеллектуальный в мире сангвиник-экстроверт; вы это по моей летописи узнаете – или еще раз удостоверитесь.

Я мешаю звуки и людей, картинки и цитаты, гастроли и премьеры, шипение и оды, благоглупости и красивости – и все для того, чтобы, развлекая вас, сообщить вам восторженное отношение к жизни, которая и жестока, и нелепа, и комична, и драматична, но всегда – прекрасна.

Живите полно.