Текст книги "Я и Путь in… Как победить добро"

ГЛАВА 2
О СЕБЕ И ДРУЗЬЯХ

К этому я шел всю жизнь

Учитывая, что все мои тексты, тем более кино со мной в главной роли, предполагают некоторую работу тела, души, а главное – мозжечка, я, пока вы обдумываете мое пламенное обращение к массам, хочу позабавить вас некоторыми моментами из своей жизни, связанными с нашим шоу-бизнесом.

Первую историю рассказал мне человек, который присутствовал на свадьбе Лолиты Милявской (эти истории не имеют никакого отношения к желанию поглумиться над хорошими людьми, это просто истории, имевшие место быть).

Андрея Аршавина не пустили на свадьбу к Лолите Милявской. История выглядит гак: Андрей Аршавин приехал к гостинице «Украина», которая после реставрации недоступна для большинства из вас и даже для меня. На входе ему преградили путь сами знаете кто и стали спрашивать его, кто он такой и почему он так плохо одет.

Он сказал, что он Андрей Аршавин, футболист, и хочет поздравить любимую певицу с роковой ошибкой – выходом замуж.

Охранник долго смотрел в списки, а потом сказал: «Я не знаю, здесь только известные люди и звезды».

Про реакцию Андрея Аршавина мне никто ничего не сказал. Я надеюсь, что у него хватило душевных сил иронически к этому отнестись.

Вторую историю мне рассказала Жанна Фриске. По-моему, в городе Нефтеюганске милая женщина подвела к ней пацаненка и попросила Жанну об одолжении написать пожелание, чтобы парень вымахал в настоящего спецназовца.

Моя подруга Жанна, разумеется, подписывается, ставит в конце «Ж.Ф.», возвращает фотокарточку восторженному пацану и слышит, как мама говорит сыну, отходя от Жанны: «Вот и сбылась твоя мечта, теперь у тебя есть автограф Анжелики Варум». Эту историю Фриске рассказывала мне, заливисто смеясь.

Третья история, которой я хочу вас позабавить, касается уже меня. Я зашел сделать фотографии для одного из своих поддельных паспортов (у меня никогда в жизни не было настоящего паспорта, все мои паспорта, вниманию правоохранительных органов, были поддельными, чем я неподдельно горжусь).

Фотограф, увидев меня, всплеснул руками, начал пританцовывать, кричать: «Какое счастье, что вы заглянули именно ко мне! Я тоже в некоторой степени артист», далее шел монолог с шутками-прибаутками, цитатами из Александра Сергеевича Пушкина.

Он рассказывал мне, что следит за моим творчеством с детства.

Замечу, что все чаще ко мне стали подходить люди, рожденные еще до Клары Цеткин, и рассказывать, что они выросли на моих передачах.

На вид ему лет 195 (из уважения я скину лет пять).

Человек делает свою работу и все это время рассказывает, как я ему симпатичен и каким он полагает меня талантливым, щелкает меня, потом на компьютер выводит фото и говорит: «Как вы хорошо выглядите», говорит об этом искренне.

Я расплачиваюсь с ним за работу, выхожу из мастерской и слышу, как он звонит кому-то и говорит: «Люся! Только что разговаривал с Авраамом Руссо!»

Как вы понимаете, уровень моей самооценки сразу достиг критической отметки под названием «вечная мерзлота», потому что уже с кем только не проводили параллели, глядя на мою испещренную морщинами рожу: с Шоном Пенном, с Гари Барлоу – но это было давно, с Энди Гарсия, который, кстати, приезжает в Москву. Со спины даже с Андреем Григорьевым-Аполлоновым. Но не с Авраамом Руссо.

Мне хватило душевных сил с иронией отнестись к этой ситуации, потому что на подсознательном уровне я понимаю, что если бы я писал про этот памфлет отдельную статью, я бы ее закончил следующей виньеткой: что ж, к этому я, сознательно или бессознательно, шел всю свою жизнь.

Сдохнуть молодым

Со времен мезозоя меня мало что удивляет. Даже, страшно сказать. Анна Чапман, даже Сергей Миронов, ну, может, недавно Киркоров, отказавшийся со мной пить. Тем более меня не могла удивить «Дискотека Авария», в канун своего юбилея взявшаяся рассуждать о своем вкладе в мировую культуру. Даже протоиерей Чаплин, суля российским барышням огонь вечной кары за ношение коротких юбчонок, не в силах потрясти меня.

Есть вещи посущественнее, как сказала бы певица Максим, призов уменьшающейся значимости.

Есть, как сказал бы поздний я, общественная дразниловка; один-единственный способ растормошить тюфяка: задать ему пренеприятный вопрос, вопрос с негаданной начинкой.

Пренеприятный, то есть апокалипсический.

Каждый раз это вопрос про Счастье, в конце концов. Про то, надо ли по временам проваливаться в себя. Все мы, по большому счету, одинаковые существа, безоговорочно отменившие рай земной по Марксу. В необходимые минуты мы все, что угодно, отдадим за секунду счастья!

Из соображений личной гигиены многие не участвуют в соцопросах, а в Америке соцопросы обожают. Там вообще не бывает идеальной жизни без соцопросов. По ним сразу можно определить, кто и на елку влез, и зад не ободрал.

По соцопросам поверяют правильность собственной жизни, ореол, его наличие, нормальности над башкой.

Благодаря соцопросам там сверяют часы, духовный путь и душевное здоровье.

Конечно, нам, туземцам, многие соцопросы и здесь-то кажутся бессвязными, а уж их-то, вражьи…

Сейчас мы проверим, какая у вас конструкция личности. Нескуловоротный вопрос сформулирован так: если бы вы могли выбирать, что бы вы выбрали:

ЖИТЬ ТОЛЬКО ДО 75 и пребывать в отличном здравии (стало быть, отойти без столкновения с болью)?

Или жить дольше 75, но обремененным болячками?

Содержательный вопрос, правда?

Мне лично всегда казалось, что после 30 жизнь окрашивается в аспидный цвет. Теперь, когда я близок к обозначенной цифре, мне начинает казаться, что я только начинаю. Между тем мое мыслительное устройство подсказывает: первый вариант – мой. Есть точка зрения, что самое начало жизни и самый ее конец – идентичны. Природа делает кольцо.

Американцы не вкрадчиво, но громко заявили о своих приоритетах: 75 процентов не хочет долголетия, отравленного хворями; тем, которым от 18 до 29, этот вопрос показался неуместным: 89 процентов хотят жить «лучше меньше да лучше»; из 30-летних 75 процентов тоже хотят высокохудожественной жизни до эры болячек; даже 56 процентов 60-летних не хотят конфликта между желанием и возможностями; хотят комфорта.

А что те, кто «отличились»? Кто выбрал долголетие с кряхтением.

Странно или закономерно, но самый больший процент тех, кто готов мучиться, но жить – 27 процентов – среди как раз дотянувших до 70, но отказывающихся верить, что жизнь – это секунда на пути из праха в прах.

Но это уже какие-то совсем закоренелые реалисты. Им здесь хорошо, даже если больно. Взаимоотношения с жизнью у всех разные.

Вспыхнуть и сгореть; вспыхнуть и тлеть-тлеть-тлеть-тлеть; выбирайте.

Я ж смотрю на это безо всякого апокалипсического возмущения, я готов ко всему, лишь бы Ж. Фриске запомнила меня молодым и красивым!

Святая простота против святой пустоты

Ежели бы я был свободен, я независимо от количества конкурентов или их регалий на все наплевал и попытался бы захомутать Жанну Фриске любыми средствами: я бы взял кредит, стал бы альпинистом или, если бы она захотела, как Макаревич, занялся бы дайвингом.

Подчеркиваю, теперешнюю Жанну Фриске. Мало, кто знает ее так, как знаю я. Я с ней знаком с 1992 года. Я знаю, что она теперешняя – это идеальная для матримониального союза леди. Может быть, затянувшая с обнаружением своего личного желания на этом поприще проявить себя, поэтому сейчас, мне кажется, это очевидно по ней, кающаяся.

В глазах общественности, любящей звонкие определения, Жанна Фриске – самая красивая из девушек, исполняющих умную поп-музыку; а в моих – самая умная из исполняющих красивую.

Всё, что люди знают о ЖФ, это то, что она красива; некоторые думают, что умна; и все полагают ее безумно одинокой и безгранично стервозной.

ЖФ предрасположена к улыбке, и именно за эту улыбку, будучи в 94-м уже ветераном войны с угрюмостью, я увлекся ею до полной патетики.

С ЖФ вообще связаны истории, от которых ангелы бы зарыдали, а святые задохнулись: ее вожделеет каждый третий, и в первой половине жизни ее хотели даже взорвать вместе с машиной. Чисто по любви, в ходе героического злоупотребления чистым к ней чувством.

Некоторые периоды ее жизни можно счесть полноценным триумфом боли; я все эти периоды наблюдал, кляня себя, что не очень-то могу помочь.

Ф – фаталистка, от общения с небом экстаз не получает, но любит возвышенное состояние. Она развилась из сексапильной девушки в гранд-Даму, и я не упущу случая спросить, как.

Начать, что ли, с Шепелева?

(Шепелев Дмитрий – ведущий 1-го, денди и, кажись, бонвиван.)

Опаленный горячим азартом любителя клубнички – «Решено!» – начинаю с трепетного принца эфира.

– Периодически, а теперь все чаще набредаю на заметки, какая у вас неземная любовь с лощеным Шепелевым. Мне светит лицезреть ваш сиятельный союз у алтаря? Или – «И ты, Брут?!» – и ты, Жанна, в эти рекламные игры играть стала?!

– Я, много размышляя и очень мало говоря на эти темы, в таких разговорах серьезна, как сердечный приступ. Если коротко: я сейчас счастлива как никогда! Но мне всегда хочется большего. А я не готова об этом кричать с газетных разворотов. Ты уже давно меня знаешь, разве ж была в этом смысле болтливой?

– Это поведенческий код такой?

– Это воспитание.

– Я, конечно, об этом пожалею, но всё же спрошу: продюсер твой, Андрей Грозный, затаивший на тебя обиду и грозящий тебя прихлопнуть, – его угрозы тебя не страшат?

– Все путают его статус. Он стоял у истоков коллектива, да. Но он писал песни (делая это хорошо). Продюсера зовут другим именем. Он настоящий подвижник, и он на месте. Что до слов АГ, я столько всего для него сделала, не отрицая, сколько он сделал для меня, что моя совесть чиста.

– Понаписали, конечно, такого… Ты редко общаешься с журналистами – это боком не выходит?

– А с кем? Это же будут вопросы, с кем я, да какие марки предпочитаю. Эти люди пьют воду из лужи, а не из родника…

Ее голос источает почти порочное блаженство. Ее чувствительность читается во взоре. За ней приятно наблюдать, даже когда она в самолете читает книгу. Как она выбирает людей? Оценивает их?

– По улыбке. По глазам. По глазам и улыбке видно всё, даже карма, сволочная она или нет.

– Скажи мне, мировая девчонка, а на фестивале («Крым фест». – O.K.) Аллы Пугачёвой ты выступала бесплатно?

– Не просто бесплатно, это была честь для меня. Алла Борисовна – это… И потом, то, как она относится к артистам, ко мне в том числе, достойно восхищения. Алла, море, коллеги, доброжелательные зрители, шикарные условия проживания – что еще нужно для тонуса?! Все население Земли хотело бы поменяться со мной местами, как мне тогда показалось.

– У тебя есть вопросы к себе?

– Не знаю, насколько это можно считать вопросом… Меня принимают за другого человека. Вот на днях в Нефтеюганске выступила, всё очень мило, слышу, и это не в первый раз: «Какая Жанна славная! А казалась такой сукой!» Вот откуда это?

– Ты в этом дочь своего века: держишь всех на дистанции, помимо дозированного общения еще и неприступный вид…

– Разве? Мне-то казалось, я самая улыбчивая девушка на Земле.

– Да-а-а… Давно ты не видела себя со стороны в VIP‑зале.

Смеемся.

– Как ты определяешь свой род занятий?

– Как интеллектуальную клоунаду. Если про нас с тобой говорить. А так – клоунада. Самая сложная, я считаю, профессия.

– У меня все чаще случаются панические атаки.

– Перед выходами.

– Нет, я больше боюсь их, когда очень устаю. И еще, я была бы очень тебе признательна, если бы ты так и написал. И обошелся без пошлых метафор вроде: «Чаша ее чувств наполнилась до краев».

В этот момент, блестя круглыми глазами, унавоженными черной тушью, зачастила стюардесса о том, как ЖФ хороша, как ее любит экипаж, как искренне желает счастья. Жанна улыбнулась.

– Я вам тоже желаю счастья. Всем!

P.S. Будучи влюбленным в ЖФ много лет, я, натурально, пристрастен в сказе о ней.

Жанна, я люблю тебя!

Есть две величины, склоняемые мною на каждом шагу. Одна величина называется «Иванушки International». Если быть честным с вами – а я с вами всегда честен, – то, конечно, в первую голову это Андрей Григорьев-Аполлонов.

Вторую величину зовут Жанна Фриске: что вы могли заметить по частому употреблению этого искрящегося имени в моих колонках.

В последний раз я объявил крестовый поход против демонов, связанный с ее именем, когда услышал историю о том, как продюсер Грозный (вот такая смешная и абсолютно не соответствующая этому человеку фамилия) возбранил ей использовать репертуар, им сочиненный, и даровал этот репертуар какой-то другой девушке с фамилией Баженова.

Я возмутился, ибо мы все – старая гвардия, а старая гвардия друг друга не сдает.

Слово «старая» не относимо, конечно, к Жанне – она великолепна.

Я имею в виду, что мы вышли из той шинели, которую одалживали друг другу даже в ненастье.

Я заступался за Фриске и в камеру то одной телекомпании, то другой, говорил, что человек, который что-то пытается запретить Жанне Фриске, сам по себе нелеп.

Во времена, когда у всех вас (не у меня, я исключение из человеческого правила) внутри зыбкий кисель, главный инструмент в жизни любого нормального человека, цепляющегося за свое право на счастье, – это знать, куда он идет.

Я много раз повторял, повторяю и буду повторять: люди, знающие, куда им идти, – это люди не то чтобы самоуверенные (потому что и таким людям, и мне в первую голову, знакомо сомнение). Это люди, которые при всех сомнениях и при всех накатывающих на них панических атаках все-таки имеют генеральную цель и худо-бедно, через пень-колоду, через суицидальные поганые мыслишки, идут к ней и идут. Фриске – из тех, кто идет. Вот в чем ее прелесть.

Когда много лет назад не без моего участия группа «Блестящие» начала греметь на всех широтах, включая Ненецкий автономный округ, Землю Франца-Иосифа и даже мой город Кутаиси, я, видя ее на сцене, чувствовал, сами знаете, какое брожение в крови. Но я никогда не предполагал, что у нее есть какое-то будущее.

Я сказал ей об этом в самолете «Москва – Киев».

Она улыбнулась той самой знаменитой улыбкой, которую вы видите на расстоянии 700 километров, а мне небеса ниспослали возможность видеть ее на расстоянии горячего дыхания.

В двух соседних креслах сидели два человека, пережившие семнадцать поколений.

Я сказал, что не предполагал, что она придет к тому, к чему она пришла.

Когда я заступался за нее, она уехала в Мексику вести шоу, которые вы, наверное, видите на канале MTV. Продюсер решил поставить ее на место. Но вся проблема продюсера в том, что он так и не раскусил Жанну Фриске.

Жанна Фриске, при том, что производит на людей совершенно обманчивое впечатление стервозной, жесткой бизнес-вумэн тем не менее при всей своей субтильности в обиду себя не даст.

Она уже была в Киеве на местной «Фабрике звезд» и блестяще исполнила ту самую песню про «Портофино», которую ей якобы петь нельзя.

Ни один человек не скажет, что она только певица. Она очень хитро ответила на все претензии продюсера Андрея Грозного, сказав, что она лишь временами певица – она просто медийное лицо, которое самоутверждается в кино, может вести телепроекты и так далее.

Почему Жанна Фриске? Почему именно она? Почему не Оля Орлова, при всей моей нежной любви к ней? Почему эта девушка, несостоявшаяся журналистка (хотя все еще впереди), почему она? Если избежать горячей лексики, я скажу вам почему: потому что это называется харизмой.

Она рассказывала мне удивительные вещи, смешила меня рассказом про то, как однажды вышла из автобуса во время гастрольного турне, к ней подбежала женщина с ребенком и попросила сфотографироваться. Она с удовольствием сфотографировалась, а женщина сказала маленькому мальчику: «Смотри внимательно на эту девушку! Когда ты еще увидишь живую Анжелику Варум?»

Такие случаи бывают: меня, например, 40 лет назад, когда я был в меру симпатичным уродцем, путали с Леней Агутиным, а его – со мной. Прошло время, я стал Ричардом Гиром, а он якшается со шлюхами в предбанниках плохих отелей.

Аналогия с Анжеликой Варум – не самая поганая. Но еще смешнее другая история, которую мне выдала в самолете «Москва – Киев» блистательная девушка Жанна Фриске.

Она выступала на закрытом дне рождения у казахского президента, после чего ей пришло в голову вот какое соображение, которым она поделилась со мной: «Сначала я выступала у сыновей, потом дело дошло до зятьков, потом был дарован шанс увидеть Самого. А закольцевалось все тем, что теперь выступаю у внуков». Это сказала молодая, в расцвете сил, Фриске и захохотала на весь салон бизнес-класса.

Я увидел в этом некую эволюцию. Рядом с ней вспыхивали и гасились звезды, а она идет и идет. Как тот самый Андрей Григорьев-Аполлонов.

Вот два человека, вспыхнувших одновременно. В чем причина этой стабильности?

Если прислушаетесь, услышите, как у них бьется сердце. Они каждый день думают: что делать дальше? И поэтому никакой продюсер им не запретит жить, как они хотят.

Когда мы выходили из самолета, я, конечно, спросил, что ее связывает с Димой Шепелевым – очень хорошим парнем, который ведет программу «Достояние республики». В этих фотографиях, опубликованных в СМИ, есть ли что-то такое, из-за чего я смог бы написать какую-нибудь пакость?

Жанна засмеялась еще раз, сказала, что очень рада меня видеть, но никогда о личной жизни ни звука. По тому, как она это сказала, я понял, что Дима Шепелев, правда, очень хороший парень.

Жанна, я люблю тебя!

PS: Почему тот самый первый состав группы, которую я отчаянно поддерживал не потому, что люблю своего товарища Фридлянда, а потому что умеют петь так, что весна наступает раньше срока, группы «Ассорти» – почему никто из них никогда не станет Жанной Фриске? А петь они умеют лучше, чем она.

Помните слово на букву «х»? У них этого нету. А по тому, как они ведут себя в отношениях с теми, кто в них верил и кто их любил, понятно, что «х» (я говорю сейчас о харизме) никогда и не появится.

Если говорить про мармеладную парочку Жанны Фриске и Дмитрия Шепелева, то я бы очень хотел, чтобы их отношения были настоящими!

Глядя на Диму, у меня всегда были подозрения, что он не нашего роду племени. Но потом, когда я увидел его общение с женским полом в гостинице Киева, куда мы ездили с ним на концерт, я понял, что заблуждался. И, честно говоря, мне было приятно, что я был не прав в своих подозрениях.

Фриске и Шепелев – это абсолютно идиллическая пара, но только для глаза. Потому что их отношения, скорее всего, не продлятся долго по простой причине, что Жанна Фриске уже не соответствует разговорам о себе прежней. Сейчас она стала более мягкой и женственной. Вот так и Дима Шепелев не соответствует представлениям о нем. Он совершеннейший автократ и Иосиф Джугашвили. А это в случае с Жанной Фриске не пройдет. И даже ради семьи она не решится на такие жертвы.

Но мы же с вами не знаем, какую задачу максимум они ставят перед своими отношениями. Я сейчас говорю про самую высокую планку – про семью. А вдруг им будет хорошо друг с другом только в смысле недолгого альковного союза?

Да, их союз есть. Он развивается. Но хотят ли эти люди получить лишь удовольствие, как в шоу «Дом-2», или они ставят целью придать своему союзу сентиментальный долгий характер?

Я мог бы соорудить четыреста красивых предложений о том, как отношения с Димой Шепелевым, словно живая вода, преобразили мою подругу Жанну Фриске. Но для этого есть фото. А в моем распоряжении есть редкие, но меткие встречи…

Я видел разную Жанну, но такую сияющую, как после услышанного вопроса, что за шуры-муры у нее с первоканальным денди, – пожалуй, не видел никогда. Уже исходя из этой томной улыбки, можно было утверждать, что этот альянс не надуманный. Случился первый разговор на эту тему еще прошлым летом. Такую категорию, как влюбленность, не сымитируешь.

А неделю спустя я летел уже с женишком. Я сказал ему, что это счастье великое – быть с такой фрау, и если он ее обманет, ему конец. Он расхохотался и ответил, что барышня Фриске для него все.

Жанна мечтает о семье, Шепелев из тех, кто 222 раза отмерит.

Такой идиллический сюжет обязан разрешиться свадьбой, где я забронировал себе роль тамады.

Но животика пока нет. Зато он точно будет: Дима старательный, так Жанна сама сказала.

Андрей Григорьев-Аполлонов как камертон пацанской жизни

Отчетливо понимая, какими глазами этот текст будет читать удивительный человек по имени Андрей Григорьев-Аполлонов, я на сей раз обойдусь без большого количества метафор, затрудняющих чтение и делающих любой мой текст, при всей его филигранности, труднопроницаемым (за слово «труднопроницаемый» я прошу прощения у всего семейства Григорьевых-Аполлоновых, но таков уж я – совсем без метафор обойтись я не смогу, иначе меня бы звали А. Гаспарян, а не О. Кушанашвили).

Когда в моей жизни долго нет Андрея Григорьева-Аполлонова, я уж не говорю про тактильный контакт, а просто нет его как моральной категории, я чувствую себя сатаненком шершавым, мне кажется, что жизнь моя лишена смысла.

Сегодня ему не так много лет, но и не так мало, чтобы я, с улыбкой оглядываясь назад, не признал бы за ним одно свойство: он через годы проносит свою удивительную способность не просто мимикрировать, а так мимикрировать, чтобы не превратиться в хавронью – хвостатого оппонента Бога (правда, красиво?).

Я чувствую необходимость в общении с Григорьевым-Аполлоновым даже при том, что в последние годы жизнь нас разбросала, предварительно помяв, и наши воззрения в силу этой разбросанности стали не то чтобы кардинально, но все-таки отличаться.

Он делает карьеру, делает ее продуманно в отличие от большинства наших ровесников, и немножко нашей мужской дружбы, которая всегда отличалась стабильностью, хватит все-таки при всех изменениях режима, если бы они случились, на то, чтобы я изваял эту колонку.

Я его очень-очень-очень люблю. Есть большое-большое-большое количество людей, которые против того, чтобы я его очень-очень-очень любил, а уж тем более есть легион людишек, тех самых шершавых сатанят, которые против того, чтобы он очень-очень-очень любил меня.

А я знаю, что он меня очень-очень-очень любит, и никому не ввинтить кончики своих культяпок в эти отношения. Они выше простого элементарного понятия товарищества. Они выше этого товарищества ровно на столько, на сколько в наше с ума сошедшее время вообще возможны отношения между двумя людьми, которые сами лепят из строительного материала под названием глина собственную жизнь, согласно своим представлениям.

Он по-прежнему на коне. Когда-то я объявлял их первое выступление, я люблю об этом вспоминать, потому что, объявляя их первое выступление, я сам самоутверждался и начинал себя позиционировать как человека, пришедшего надолго.

Теперь, много лет спустя, когда мы с ним уже чадолюбивые папашки, с годами все более слезливые и с восторгом взирающие на тех, кого мы породили, а у него есть повод для гордости, равно как и у меня, удивительное дело – мы не стали хрюкать (мы хрюкаем изредка, когда нарушаем спортивный режим).

В конце одного из лихих лет, когда глянцевый журнал спросил его, чего он сам себе желает, А.Г.А., он же Ryrik в И-нете, ответил: «Надо бы больше себя любить». Надо возлюбить себя таким, какой ты есть, а это значит, с большим уважением относиться к своему организму.

И после дискуссии обо всем на свете, начиная от смерти Эми Наркоманишвили и заканчивая сегодняшней рубкой «Динамо-Киев» с «Рубином», когда должна победить философия игры, а не философия вымученной игры, мы не просто обменялись рукопожатиями – мы обнялись с Андреем Григорьевым-Аполлоновым, который вошел в мою жизнь очень давно. Ворвался в нее и остался в моей жизни, кое-кого не устраивающей, мало того что хорошим парнем, еще и камертоном того, правильно ли я живу. Если ко мне благоволит АГА, значит, пусть временами с ошибками, но правильно.

Спасибо за дружбу, АГА! Всегда твой.

Данька, ёлка, АГА и липосакция.

Мой меньшой Данька боится тарантулов (даже не собственно т., кажется, слова самого) и любит улыбающегося Андрея Григорьева-Аполлонова. Любит именно что за улыбку; не за песни же. Улыбаясь АГА сообщил, что решился, даром что боялся, на липосакцию. Он всегда считал метросексуализм плохой инструкцией к действию, а тут такое. Он стоит передо мной, загорелый и – теперь – поджарый и щебечет про ответственность артиста, про необходимость выглядеть соответственно статусу, и я сам замечаю, что втягиваю живот.

Я люблю АГА; он из тех ироничных поп-идолов, что способны, когда теряют форму и надо привести в христианский вид себя, на эскапизм. Он берет тайм-аут, после какового возвращается искусительной для барышень и даже нескольких ребят смесью остроумца и поджарого объекта любовного интереса. Я дружу с ним пятнадцать лет, и его уважение к людям (не в последнюю очередь для них и из-за них он приводит себя в порядок) – весомый повод еще раз заявить, как несказанно я рад, что дружу с ним пятнадцать лет.

АГА и его Аполлоны

Вообще-то, говоря об Андрее Григорьеве-Аполлонове, думая об АГА, я всегда улыбаюсь, чуть-чуть ухмыляюсь, иногда хохочу.

Он тоже пока не записывал меня в люди великой святости.

Если я чертовски хорошо делаю три вещи: работу, глупости и детей, он хорошо делает работу, феноменальных детей, а глупостей делает меньше.

Он, например, именно что повышает голос на двух своих бойцов, а я, на домашней территории, будучи коронованной размазнёй, когда накопится, – ору. В тональности белуги да сплошным матом.

Если мои дети даже в быту излагают мысли выспренно-пафосно, от чего способна осатанеть даже певица Шадэ, бойцы АГА – Ваня и Андрей – снайперски лапидарны и метки.

– Осатанеть? – АГА смеется. – Зато с моими начинаешь размеренно (общение), через пятнадцать минут доводят до истерики, а завершаешь (это, конечно, касается особо чувствительных) слепой паникой.

«Особо чувствительная» особа – это Я.

АГА сам удивляется, почему всякий раз, когда старший, Ваня, видит меня, сразу вызывает на бой. Между вызовом и ударом промеж нижних конечностей не проходит секунды. Я всякий раз не готов. Я кричу:

– За что такие немилости-с? – Боец хохочет, а в последний раз, ему было четыре, на серьёзе, без смеха ответил: – Потому что плут.

Я спрашиваю АГА, кто в семье отвечает за помощь буйным деткам в физическом и интеллектуальном смыслах?

По взгляду понимаю, что спросил ерунду, сопоставимую по оскорбительности с вопросом «Кто в семье главный?»

Но АГА – вдруг:

– Хотя… Маня с ними больше, конечно, возится. Но пример берут с меня. Ты же любишь высокопарности; придумай.

Вот: Маня знает, что впереди деток ждет житейский бурелом, через который – в идеале – пробираться бы без нытья; поэтому она предъявляет папу в качестве образца и устраивает бурелом здесь и сейчас.

Ваня при этом лицом в Маню, а энергией в папу, таковой симбиоз превращает его в терминатора, рядом с которым и динамит – сливочное масло, а Малкович – никудышный актёришка.

То есть он улыбается, протягивает длань, потом со всего маху заряжает в причинное место. Или только мне так нечеловечески везет?

Ваня отлично владеет логическими уловками. Даже не зная азов формальной логики. Он абсолютно владеет собой даже во время приступов завиральности.

– А младшой – он какой?

– Отличный. Отличная скорость. Переросток. Старший стонет.

В этом месте я вскидываю брови.

– Да-да! Он – это Ванька в кубе.

– Как же вы с ними справляться будете, когда их начнет одолевать гормональный драйв?! АГА хохочет:

– Тогда с ними должны будут справляться другие, и «других» будет много.

(Специально из уважения к Мане я опускаю абзац, в котором должен был, как честный автор, рассказать, что творил в эпоху расцвета гормонального драйва популярный папа двух бойцов.)

– Ты суровый папа?

– Ну, гастролер суровым папой быть не может, но когда… могу и кулаком по столу.

Вот насчет гастролей, кстати. Я сошел с дистанции, а он по-прежнему бьёт копытом при звуках походного горна. И гордится этим, утверждая даже, что, будь такая возможность, никогда бы не стал менять в своей биографии «разъездной» момент.

Он утверждает, что дети еще более коммуникабельны, нежели Он. Не беспокоит его это, учитывая, что настали времена, когда каждый от каждого ждет подлянки? Он отвечает, что нет, потому что их так воспитывают, чтобы они могли дать по башке, когда надо, и держать удар могли, а жить в футляре, в обстоятельствах житийной стерильности, – это не про Григорьевых-Аполлоновых.

Мы однажды балясничали с ним на гастролях в Нижнем, у него еще не было мальцов, а я выл, что скучаю по своим (тогда троим… Господи, жизнь назад то было!).

Я помню, как завистливо он облизывался и восхищенно пялился.

– Ты так рассказываешь… Надо срочно завести бэбика!

– Тебе-то, бонвиван, на кой?

Точного ответа я не помню, но «я же люблю высокопарности; придумал»: «чтобы, вроде того, избежать адского пламени».

А потом он встретил в Омске Маню.

Дети на Маню похожи – один лицом, другой глазами, оба – стремлением даже в «наполионовых» условиях гнуть свою линию, до победного своего и обессиленного вражьего конца.

Я спрашиваю АГА, какого будущего он желает своим детям и связана ли эта будущность с нашей страной.

Я знаю, как он закипает, когда начинаются турусы про патриотизм, и знаю, что ему очень нравится Америка, Мане – тем более.

– Уже нельзя так ставить вопрос. Они ВСЕГДА будут русскими, но я сделаю всё, чтобы они были гражданами мира. В Нью-Йорке, Донецке, Ташкенте, Тбилиси, Владивостоке, Токио они, будучи русскими, должны быть СВОИМИ. Тут надо понимать вот что: как бы мне ни было хорошо в Майами, МОЙ город – СОЧИ!

Неизбежен разговор о недавнем новоселье.

– Мы так счастливы в новой квартире, что иногда становится страшно. Это рай, чувак. В глазах детей – праздник.

 
Он шоумен, конечно.
И сыновья его – шоумены.
Папа их научит делать шоу.
Но сначала – быть менами.
Аполлонами.
 

P.S. Не возмущайтесь: семья АГА – что моя.

Лолита и кокаин, Волочкова и голос

За ничтожными изъятиями российская эстрада – обезличенная территория. Бесхарактерная. Отсюда нескрываемый энтузиазм, с которым я встречаю День Рождения моей подруженции Лолиты Милявской.

Говорить я буду громко, взвешивая слова: равных ей нет. Она может быть кошкой, но – р-раз! – и она пантера, пойди погладь.

На съемки передачи на канале «Россия 1» пришла эскулап из Кащенко, только не горевестница в белом халате, а именно что эскулап, избавляющий людей от сумеречного состояния. Она рассказала, что когда к ней впервые обратилась Милявская, уровень самооценки артистки был в миллион раз ниже допустимого. Более того, она артистку ЛМ из-за кабаре-дуэта «Академия» терпеть не могла. Лоле к тому времени все, от бывшего муженька до журналюг, дали понять, что ей незачем жить на свете, петь она не умеет, выглядит кошмарно, меряться талантами ей не с кем, его у нее нет.