Текст книги "Думай как Илон Маск. И другие простые стратегии для гигантского скачка в работе и жизни"

Сначала хаос, потом прорыв. Когда остановится танец, прекратится и прогресс.

Теория всего

Большую часть своей жизни Эйнштейн танцевал танго с неопределенностью[68]68
  Эрни Треткофф, «Einstein’s Quest for a Unified Theory», American Physical Society News, декабрь 2005 года, www.aps.org/publications/apsnews/200512/history.cfm; Уолтер Айзексон, «Эйнштейн: его жизнь и его Вселенная», пер. И. Кагановой, Т. Лисовской, М.: Corpus, 2015 г.


[Закрыть]. Он проводил образные мысленные эксперименты, задавал вопросы, которые прежде не приходили никому в голову, и открывал самые глубокие тайны Вселенной.

Тем не менее позже он все больше и больше искал определенность. Его беспокоило, что у нас есть два набора законов, объясняющих, как устроена Вселенная: теория относительности для очень больших объектов и квантовая механика для очень маленьких. Он хотел внести в этот диссонанс единство и создать единый, связный, прекрасный набор уравнений, который бы правил всеми[69]69
  Отсылка к цитате из «Властелина колец» – «Одно кольцо, чтоб править всеми». (Прим. пер.)


[Закрыть], теорию всего.

Особенно Эйнштейна беспокоила неопределенность квантовой механики. Как объясняет популяризатор науки Джим Бэгготт, «до появления кванта физика всегда была связана с тем, чтобы делать это и получать то», но «новая квантовая механика, казалось, говорила, что, когда мы делаем это, мы получаем то лишь с определенной вероятностью» (даже тогда, при некоторых обстоятельствах, «мы могли бы получить что-то другое»)[70]70
  Джим Бэгготт, «What Einstein Meant by ‘God Does Not Play Dice’» Aeon, 21 ноября 2018 года, https://aeon.co/ideas/what-einstein-meant-by-god-does-not-play-dice.


[Закрыть]. Эйнштейн оставался самопровозглашенным «фанатичным верующим» в то, что единая теория разрешит неопределенность и гарантирует, что он не столкнется с тем, что он называл «злыми квантами»[71]71
  Треткофф, «Einstein’s Quest».


[Закрыть].

Но чем больше Эйнштейн цеплялся за единую теорию, тем больше ответов от него ускользало. В поисках определенности Эйнштейн утратил ощущение чуда и тот тип непредубежденных мысленных экспериментов, который характеризовал большую часть его ранних работ[72]72
  Кент Пикок, «Happiest Thoughts: Great Thought Experiments in Modern Physics», в The Routledge Companion to Thought Experiments, ред. Майкл Т. Стюарт, Йифтах Фехиге и Джеймс Роберт Браун, Routledge Philosophy Companions (Лондон и Нью-Йорк: Routledge/Taylor & Francis Group, 2018).


[Закрыть].

Поиск определенности в мире неопределенности – это человеческий поиск. Мы все жаждем абсолютных величин, действия и реакции, а также четких причинно-следственных связей, где А неумолимо ведет к Б. В наших аппроксимациях[73]73
  Аппроксимация (от лат. proxima – ближайшая), или приближение, – научный метод, состоящий в замене одних объектов другими, в каком-то смысле близкими к исходным, но более простыми. (Прим. ред.)


[Закрыть] и презентациях одна переменная дает один результат, причем прямолинейный. Там нет кривых или дробей, которые бы нас путали.

Но реальность, как это часто ей свойственно, гораздо тоньше. В свои ранние годы Эйнштейн использовал фразу «Мне кажется», предполагая, что свет состоит из фотонов[74]74
  А. Б. Аронс и М. Б. Пеппард «Einstein’s Proposal of the Photon Concept: A Translation of the Annalen der Physik Paper of 1905», American Journal of Physics, выпуск 33 (май 1965 года): стр. 367, www.informationphilosopher.com/solutions/scientists/einstein/AJP_1905_photon.pdf.


[Закрыть]. Чарльз Дарвин представил эволюцию словами «Я думаю»[75]75
  Чарльз Дарвин, «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь», пер. А. Павлова, М. Мензбир, К. Тимирязева, М.: АСТ, 2017 г.


[Закрыть]. Майкл Фарадей говорил о «сомнении», которое он испытывал, вводя магнитные поля[76]76
  Джон Р. Гриббин, «The Scientists: A History of Science Told Through the Lives of Its Greatest Inventors», (Нью-Йорк: Random House, 2004).


[Закрыть]. Когда Кеннеди пообещал отправить человека на Луну, он признал, что это прыжок в неизвестность. «Это во многом акт веры и предвидения, ибо мы пока не знаем, какие блага нас ждут», – объяснял он американцам.

Эти утверждения не влияют на громкость заявления. Но они с большей вероятностью могут оказаться истинными.

«Основа научного знания, – объясняет Фейнман, – это утверждения различной степени определенности: некоторые выдвигаются с долей сомнения, другие почти уверенно, но нет утверждений, выдвинутых с абсолютной уверенностью»[77]77
  Фейнман Р. Радость познания. Пер. Т. А. Ломоносова. М.: АСТ, 2019. (Прим. пер.)


[Закрыть][78]78
  Ричард Фейнман, «Радость познания», пер. Т. А. Ломоносова, М.: АСТ, 2019 г.


[Закрыть]. Когда ученые выдвигают утверждения, «вопрос заключается не в том, истинны они или ложны, а скорее в том, насколько вероятно, что они истинны или ложны». В науке абсолюты отвергаются в пользу диапазона уверенности, а неопределенность институционализируется. Научные ответы появляются в виде аппроксимаций и моделей, наполненных таинственностью и сложностями. Существуют границы погрешности и доверительные интервалы. То, что преподносится как факт (как в случае с марсианским метеоритом), часто является просто вероятностью.

Я нахожу утешение в том, что не существует теории всего, окончательного ответа на каждый заданный вопрос. Теорий и путей может быть множество. Есть больше одного правильного способа высадиться на Марс, больше одного правильного способа составить эту книгу (как я постоянно себе говорю) или больше одной правильной стратегии масштабирования вашего бизнеса.

В поисках определенности Эйнштейн встал на собственный путь. Но его поиски теории всего, возможно, тоже опередили свое время. Сегодня многие ученые подхватили эстафету и продолжают идеи Эйнштейна в поисках центральной идеи, объединяющей наше понимание физических законов. Некоторые из этих усилий многообещающи, но пока не принесли никаких плодов. Любые будущие прорывы будут возможны, только когда ученые осознают неопределенность и уделят пристальное внимание одному из главных движущих факторов прогресса – аномалиям.

Забавно

Уильям Гершель, немецкий композитор XVIII века, позже переехавший в Англию[79]79
  Рассказ об открытии Урана Уильямом Гершелем опирается на следующие источники: Эмили Винтерберн, «Philomaths, Herschel, and the Myth of the Self-Taught Man», Notes and Records of the Royal Society of London 68, выпуск № 3 (20 сентября 2014 года): стр. 207–225, www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC412 3665; Мартин Гриффитс, «Music(ian) of the Spheres: William Herschel and the Astronomical Revolution», LabLit, 18 октября 2009 года, www.lablit.com/article/550; Кен Кросвелл, «Planet Quest: The Epic Dis-covery of Alien Solar Systems» (Нью-Йорк: Free Press, 1997), стр. 34–41; Клиффорд Дж. Каннингем, «The Scientific Legacy of William Herschel» (Нью-Йорк: Springer Science+Business Media, 2017), стр. 13–17; Уильям Шинан и Кристофер Дж. Конслис, «Galactic En-counters: Our Majestic and Evolving Star-System, From the Big Bang to Time’s End» (Нью-Йорк: Springer, 2014), стр. 30–32.


[Закрыть], быстро зарекомендовал себя как разносторонний музыкант, умеющий играть на фортепиано, виолончели и скрипке, а затем он написал двадцать четыре симфонии. Но была и одна немузыкальная композиция, затмившая музыкальную карьеру Гершеля.

Гершель был очарован математикой. Не имея университетского образования, он обратился за ответами к книгам. Он поглощал тома по тригонометрии, оптике, механике и мой любимый, труд Джеймса Фергюсона «Астрономия, объясненная на основе принципов сэра Исаака Ньютона и облегченная для тех, кто не изучал математику». Это была «Астрономия для чайников» XVIII века.

Он изучал книги о том, как сооружать телескопы, и попросил местного мастера зеркал научить его этому искусству. Гершель начал делать телескопы, шлифовать зеркала по шестнадцать часов в день и делать формы из навоза и соломы.

13 марта 1781 года Гершель сидел на своем заднем дворе, глядя в самодельный телескоп и выискивая в небе двойные звезды, которые со стороны кажутся очень близкими друг к другу. Он заметил в созвездии Тельца, недалеко от его границы с Близнецами, странный объект, который показался ему неуместным. Заинтригованный этой аномалией, Гершель снова направил телескоп на объект несколькими ночами позже и заметил, что тот двигается на фоне звезд. «Это комета, – писал он, – потому что она поменяла местоположение»[80]80
  Уильям Гершель, «The Scientific Papers of Sir William Herschel», том 1 (Лондон: Royal Society and the Royal Astronomical Socie-ty, 1912), стр. xxix – xxx.


[Закрыть].

Но первоначальная догадка Гершеля оказалась ошибочной. Этот объект не мог быть кометой, так как у него не было хвоста и он не следовал по типичной для кометы эллиптической орбите.

В то время считалось, что Сатурн был внешней границей планет Солнечной системы, и ученые считали, что за ним планет не существует. Но открытие Гершеля доказало, что это ошибочное убеждение. Это включило новый выключатель на границе известной Солнечной системы и удвоило ее в размерах. «Комета» Гершеля оказалась новой планетой, которую позже назвали Ураном, в честь бога неба.

Уран оказался непокорной планетой. Он беспорядочно ускорялся, а потом замедлялся. Он отказался опираться на законы тяготения Ньютона, которые точно предсказывали движение повсюду – от объектов на Земле до траекторий планет в космосе[81]81
  Итан Сигель Siegel, «When Did Isaac Newton Finally Fail?», Forbes, 20 мая 2016 года, www.forbes.com/sites/startswithabang/2016/05/20/when-did-isaac-newton-finally-fail/#8c0137648e7e; Майкл У. Биган, «Einstein’s Masterpiece», New Atlantis, осень 2015 года, www.thenewatlantis.com/publications/einsteins-masterpiece.


[Закрыть].

Эта аномалия привела французского математика Урбена Леверье к предположению о существовании еще одной планеты, расположенной за Сатурном. Он полагал, что она может влиять на Уран и, в зависимости от их расположения, либо тянуть его вперед и ускорять, либо тянуть назад и замедлять. Леверье нашел другую планету, используя только математику – всего лишь «на кончике пера», как выразился его современник Франсуа Араго. Эта новая планета, Нептун, позже была замечена в пределах одного градуса от места, предсказанного Леверье[82]82
  Итан Сигель, «Happy Birthday to Urbain Le Verrier, Who Discovered Neptune with Math Alone», Forbes, 11 марта 2019 года, www.forbes.com/sites/starts withabang/2019/03/11/happy-birthday-to-urbain-le-verrier-who-discovered-neptune-with-math-alone/#6674bcd7586d.


[Закрыть]. Эта удивительная точность возникла благодаря законам, написанным Ньютоном почти за 160 лет до этого.

С открытием Нептуна оказалось, что законы Ньютона безраздельно господствуют даже на внешних границах Солнечной системы. И тем не менее была проблема и с планетой поближе к нашему дому, Меркурием. Он отказывался соответствовать ожиданиям, отклоняясь от орбиты, предсказанной законами Ньютона. Было бы легко отмахнуться от этого недостатка как от заблуждения или исключения, которое доказывает правило, особенно потому, что Меркурий казался единственной планетой, где не действовали законы Ньютона, даже если отклонение от них было небольшим.

Но эта незначительная аномалия таила главный изъян законов Ньютона, и Эйнштейн ухватился за этот сбой, чтобы придумать новую теорию, которая бы точно предсказала орбиту Меркурия. Описывая гравитацию, Ньютон опирался на грубую модель, гласившую, что «тела притягиваются друг к другу»[83]83
  Клегг, «Gravitational Waves», стр. 29.


[Закрыть]. Модель Эйнштейна была намного сложнее: «Вещество искривляет пространство-время»[84]84
  Клегг, «Gravitational Waves», стр. 29.


[Закрыть]. Чтобы понять, что имел в виду Эйнштейн, представьте себе, что вы кладете на батут несколько бильярдных шаров и один шар для боулинга[85]85
  Айзексон, «Эйнштейн: его жизнь и его Вселенная».


[Закрыть]. Тяжелый шар искривляет ткань батута, заставляя более легкие двигаться к нему. Согласно Эйнштейну, гравитация действует точно так же: она деформирует структуру пространства и времени. Чем ближе вы к огромному шару для боулинга, который является Солнцем (а Меркурий является ближайшей к Солнцу планетой), тем сильнее искривление пространства и времени и тем значительнее отклонение от законов Ньютона.

Как показывают эти примеры, путь к включению света начинается с выключателя, который срабатывает в вашем собственном сознании, когда вы замечаете аномалию. Но мы не созданы для того, чтобы замечать аномалии. В детстве нас учили разделять вещи на две стороны: хорошую и плохую. Чистить зубы и мыть руки – это хорошо. Незнакомые люди, предлагающие нам прокатиться в пугающем белом фургоне, – это плохо. Как пишет Т. К. Чемберлен: «От хорошего ребенок не ждет ничего, кроме хорошего; от плохого – ничего, кроме плохого. Ожидать хорошего от плохого или плохого от хорошего – значит радикально расходиться с детскими ментальными методами»[86]86
  Т. К. Чемберлен, «The Method of Multiple Working Hypotheses», Science, май 1965 года, http://arti.vub.ac.be/cursus/2005-2006/mwo/chamberlin1890science.pdf.


[Закрыть]. Как сказал Азимов, мы считаем, что «все, что не является идеально и безупречно правильным, является полностью ошибочным»[87]87
  Айзек Азимов, «The Relativity of Wrong», Skeptical Inquirer 14 (осень 1989 года): стр. 35–44.


[Закрыть].

В детстве это чрезмерное упрощение помогает нам осмыслить мир. Но и с возрастом нам не удается перерасти эту обманчивую теорию. Мы пытаемся вставить кубик в круглое отверстие и разложить вещи (и людей) по аккуратным категориям, чтобы создать удовлетворительную, но обманчивую иллюзию восстановления порядка в беспорядочном мире.

Аномалии искажают эту чистую картину хорошего и плохого, правильного и неправильного. Жизнь достаточно утомительна и без неопределенности, поэтому мы устраняем ее, игнорируя аномалии. Мы убеждаем себя, что аномалия должна сильно выделяться или же являться ошибкой измерения, а потому притворяемся, что ее не существует.

За такое отношение приходится дорого платить. «Открытие начинается с осознания аномалии, то есть с установления того факта, что природа каким-то образом нарушила навеянные парадигмой ожидания, направляющие развитие нормальной науки», – объясняет физик и философ Томас Кун[88]88
  Кун Т. Структура научных революций. Пер. И. М. Налетова. М.: АСТ, 2015. (Прим. пер.)


[Закрыть][89]89
  Томас Кун «Структура научных революций». Пер. Налетов И. М.: АСТ.


[Закрыть]. Азимов утверждал, что «Эврика!» – это самая захватывающая фраза в науке. Вернее, заметил он, научное развитие часто начинается с того, что кто-то видит аномалию и говорит: «Забавно…»[90]90
  Говард Уайнер и Шон Лайсен, «That’s Funny… A Window on Data Can Be a Window on Discovery», American Scientist, июль 2009 года, www.american scientist.org/article/thats-funny.


[Закрыть] Открытие квантовой механики, рентгеновских лучей, ДНК, кислорода, пенициллина и многого другого – все это произошло тогда, когда ученые приняли аномалии, а не проигнорировали их[91]91
  Об открытии квантовой механики см. Джон Д. Нортон, «Origins of Quantum Theory», глава в онлайн-курсе «Эйнштейн для каждого», Питтсбургский университет, осень 2018 года, www.pitt.edu/~jdnorton/teaching/HPS_0410/chapters/quantum_theory_origins. О рентгеновских лучах см. статью под ред. Алана Чодоса, «November 8, 1895: Roentgen’s Discovery of X-Rays», This Month in Physics History series, American Physical Society News 10, выпуск № 10 (ноябрь 2001 года), www.aps.org/publications/aps news/200111/history.cfm. О ДНК см. Лесли Э. Прэй, «Discovery of DNA Structure and Function: Watson and Crick», Nature Education 1, выпуск № 1 (2008): стр. 100, www.nature.com/scitable/topicpage/discovery-of-dna-structure-and-function-watson-397 О кислороде см. Джулия Дэвис, «Discover-ing Oxygen, a Brief History», Mental Floss, 1 августа 2012 года, http://mentalfloss.com/article/31358/discovering-oxygen-brief-history. О пенициллине см. Теодор С. Эйкофф, «Penicillin: An Accidental Discovery Changed the Course of Medicine», Endocrine Today, август 2008 года, www.healio.com/endocrinology/news/print/endocrine-today/%7B15 afd2a1-2084-4ca6-a4e6-7185f 5c4cfb0%7D/penicillin-an-accidental-discovery-changed-the-course-of-medicine.


[Закрыть].

Младший сын Эйнштейна, Эдуард, однажды спросил отца, чем он так знаменит. Отвечая, Эйнштейн упомянул свою способность замечать аномалии, которые упускают другие: «Когда слепой жук ползет по изогнутой ветке, он не замечает, что в действительности движется по искривленной поверхности, – объяснил он, косвенно ссылаясь на свою теорию относительности. – Мне повезло заметить то, чего не заметил жук»[92]92
  Эндрю Робинсон, «Einstein: A Hundred Years of Relativity» (Принстон, штат Нью-Джерси: Princeton University Press, 2015), стр. 75.


[Закрыть].

Но, перефразируя Луи Пастера, удача благоволит подготовленным. Только когда мы обращаем внимание на скрытые подсказки – что с данными что-то не так, объяснение кажется поверхностным или притянутым, наблюдение не совсем соответствует теории, и старая парадигма может уступить место новой.

Как мы увидим в следующем разделе, точно так же, как принятие неопределенности ведет к прогрессу, сам прогресс тоже порождает неопределенность, поскольку одно открытие ставит под сомнение другое.

Оплутонить

В деле открытия планет астрономы-любители привыкли опережать экспертов.

В 1920-е годы двадцатилетний фермер из Канзаса Клайд Томбо в свободное время занимался сооружением телескопов, шлифуя свои линзы и зеркала, как Гершель больше столетия назад[93]93
  Рассказ об открытии Плутона опирается на следующие источники: Кросвелл, «Planet Quest»; Майк И. Браун, «Как я убил Плутон и почему это было неизбежно», пер. Д. Григорьева, М.: Карьера Пресс, 2012 г.; Канзасское государственное историческое общество, «Clyde Tombaugh», обновлено в январе 2016 года, www.kshs.org/kansapedia/clyde-tombaugh/12222; Алок Джха, «More Bad News for Downgraded Pluto», Guardian, 14 июня 2007 года, www.theguardian.com/science/2007/jun/15/spaceexploration.starsgalaxiesandplanets; Дэвид А. Вайнтрауб, «Is Pluto a Planet? A His-torical Journey through the Solar System» (Принстон, штат Нью-Джерси: Princeton University Press, 2014), стр. 144.


[Закрыть]. Он наводил свои самодельные телескопы на Марс и Юпитер и рисовал их. Томбо знал, что обсерватория Лоуэлла в Аризоне работает над планетарной астрономией, и по наитию послал им свои рисунки. Астрономы были так впечатлены увиденным, что предложили ему работу.

18 февраля 1930 года, когда Томбо сравнивал различные фотографии звездного неба, он заметил маленькую точку, двигающуюся взад и вперед. Оказалось, что эта планета находится за Нептуном. Из-за своего удаления от Солнца она была названа в честь римского бога подземного царства и смерти Плутона.

Но что-то было не так. Расчеты размеров только что коронованной планеты продолжали уменьшаться. В 1955 году астрономы полагали, что масса Плутона примерно равна массе Земли. Тринадцать лет спустя, в 1968 году, новые наблюдения показали, что масса Плутона составляет примерно 20 % массы Земли. Плутон продолжал сжиматься до 1978 года, когда расчеты подтвердили, что Плутон совсем легкий. По расчетам, его масса составляла всего 0,2 % от земной. Плутон был преждевременно объявлен планетой, так как он был намного меньше своих собратьев.

Другие события также поставили статус Плутона под сомнение. Астрономы продолжали натыкаться на круглые объекты за пределами Нептуна примерно такого же размера, как Плутон. Но они не были названы планетами лишь потому, что Плутон оказался чуть больше их.

Этот произвольный ориентир продолжал оставаться неизменным вплоть до открытия, совершенного в октябре 2003 года. Тогда была открыта новая планета, которая, как считалось, была больше Плутона. В Солнечной системе появился десятый участник, расположенный на самом внешнем краю. Его назвали Эридой, в честь богини раздора и хаоса[94]94
  NASA, «Eris», NASA Science, https://solarsystem.nasa.gov/planets/dwarf-planets/eris/in-depth.


[Закрыть].

Эрида быстро оправдала свое название и вызвала значительные споры. До ее открытия астрономы не утруждали себя определением планеты, но Эрида заставила их сделать это. Теперь предстояло решить, является ли она планетой. Эта задача выпала на долю Международного астрономического союза, который определяет и классифицирует небесные тела. В 2006 году на простом совещании астрономы проголосовали за определение планеты, которому не соответствовали ни Плутон, ни Эрида. Простым голосованием они низвергли Плутон – культуру, историю, учебники, собаку Микки Мауса и бесчисленные планетарные мнемоники, будь они прокляты (коту под хвост пошла и «Моя Весьма Знающая Мама Юрко Сервировала Улетную Небесную Пиццу»).

В новостях все выглядело так, будто группа злобных астрономов направила лазерный луч на всеми любимую маленькую планету и свергла ее с небес[95]95
  Пол Ринкон, «Pluto Vote ‘Hijacked’ in Revolt», BBC, 25 августа 2006 года, http://news.bbc.co.uk/2/hi/science/nature/5283956.stm.


[Закрыть]. Профессор Калифорнийского технологического института Майк Браун, возглавлявший усилия по низложению Плутона, ничем не помог. «Плутон мертв», – заявил он журналистам с той же серьезностью, с которой президент Барак Обама объявил об убийстве Усамы бен Ладена[96]96
  Роберт Рой Бритт, «Pluto Demoted: No Longer a Planet in Highly Controversial Definition», Space.com, 24 августа 2006 года, www.space.com/2791-pluto-demoted-longer-planet-highly-controversial-definition.html.


[Закрыть].

Вопли возмущения раздавались от тысяч поклонников Плутона, не считавших себя таковыми до его низвержения. Появились онлайн-петиции[97]97
  А. Павловски, «What’s a Planet? Debate over Pluto Rages On», CNN, 24 августа 2009 года, www.cnn.com/2009/TECH/space/08/24/pluto.dwarf.planet/index.html.


[Закрыть]. Американское диалектологическое общество выбрало словом 2006 года глагол «оплутонить»[98]98
  Американское диалектное общество, «‘Plutoed’ Voted 2006 Word of the Year», 5 января 2007 года, www.americandialect.org/plutoed_voted_2006_word_of_the_year.


[Закрыть], который означает «понизить или обесценить кого-то или что-то». Новая планетарная мнемоника красиво подвела итог господствующему народному настроению: «Мерзкие Весьма Злые Мизантропы Юрко Своровали У Нас»[99]99
  «My Very Educated Readers, Please Write Us a New Planet Mnemonic», New York Times, 20 января 2015 года, www.nytimes.com/2015/01/20/science/a-new-planet-mnemonic-pluto-dwarf-planets.html.


[Закрыть].

Политики нескольких штатов сочли понижение Плутона достойным принятия срочных законодательных мер. Возмущенный Сенат Иллинойса принял резолюцию, в которой утверждалось, что Плутон был «понижен несправедливо»[100]100
  ABC7, «Pluto Is a Planet Again – At Least in Illinois», ABC7 Eyewitness News, 6 марта 2009 года, https://abc7chicago.com/archive/6695131.


[Закрыть]. Палата представителей Нью-Мексико была оригинальнее, заявив, что, «когда Плутон покажется над прекрасным ночным небом Нью-Мексико, он будет [объявлен] планетой»[101]101
  Лоуренс А. Маршалл и Стефан П. Маран, «Pluto Confidential: An Insider Account of the Ongoing Battles Over the Status of Pluto» (Даллас: Benbella Books, 2009), стр. 4.


[Закрыть].

Плутон занимал центральное место в космосе, каким мы его знали. Конечное, неизменное число планет вносило некоторую определенность в необъятную неопределенность Вселенной. Это было нечто осязаемое, чему можно было научить в школе и что учителя могли проверить на стандартизированных экзаменах. Под нами в одночасье сместилась Вселенная. Если Плутон не был планетой – чем-то, что мы принимали как само собой разумеющееся на протяжении больше семидесяти лет, – чему еще можно было верить?

Эти вопли о космической несправедливости пренебрегли одним важным фактом. Плутон был не первым пониженным в ранге объектом в Солнечной системе, и ответная реакция на космическое понижение была не первой в своем роде.

И эта честь принадлежала нашей собственной планете. Когда все думали, что Земля – это центр космической арены, появился Коперник и одним взмахом пера низвел ее до уровня простой планеты. «То, что кажется нам движением Солнца, на деле происходит не из-за того, что оно движется, а потому что Земля движется, как любая другая планета», – писал Коперник.

Как и любая другая планета. Мы не были особенными. Мы не были центром всего. Мы были обычными людьми. Открытие Коперника, как и понижение Плутона, потрясло чувство уверенности людей и их место во Вселенной. Из-за этого коперниканизм и был изгнан почти на столетие.

В уморительной книге Дугласа Адамса «Автостопом по Галактике» суперкомпьютер по имени Пронзительный Интеллектомат ищет «Ответ на Великий Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Остального»[102]102
  Адамс Д. Автостопом по Галактике. Ресторан «У конца Вселенной». Пер. В. И. Баканова, С. В. Силаковой, В. И. Генкина. М.: АСТ, 2014. (Прим. пер.)


[Закрыть]. После семи с половиной миллионов лет глубоких размышлений он выдает ясный, но в то же время и бессмысленный ответ: «42». Хотя поклонники книги и пытались придать этому числу какое-то символическое значение, я думаю, что его не существует. Адамс просто поиздевался над тем, как люди жаждут уверенности и цепляются за нее.

Оказалось, что число планет – девять – так же бессмысленно, как и число 42. Для астрономов это был всего лишь очередной рабочий день. Наука не заботилась о чувствах, эмоциях или иррациональных привязанностях к планетам. Конечно, в астрономическом сообществе были и несогласные, но большинство из них пошли дальше. Логика взяла верх над эмоциями, был установлен новый стандарт, и девять превратилось в восемь. Вот и все.

«Убийца» Плутона, Майк Браун, рассматривал понижение статуса планеты скорее как образовательную возможность, чем источник недовольства. По его мнению, история Плутона позволит учителям объяснить, почему в науке, как и в жизни, путь к правильному ответу редко бывает прямым.

Это становится ясно из происхождения слова «планета». Оно происходит от греческого слова, означающего «странник». Древние греки смотрели на небо и видели предметы, которые двигались наперекор относительно фиксированному положению звезд, и называли их странниками[103]103
  Национальный музей воздухоплавания и астронавтики Смитсоновского института, «Exploring the Planets», https://airandspace.si.edu/exhibitions/exploring-the-planets/online/discovery/greeks.cfm.


[Закрыть].

И наука тоже странствует, как и планеты. Переворот предшествует прогрессу, а прогресс порождает новые перевороты. «Люди хотят оседлости, – писал Ральф Уолдо Эмерсон, – но пока они не осели, у них остается хоть какая-то надежда»[104]104
  Ральф Уолдо Эмерсон, «The Essential Writings of Ralph Waldo Emerson» (Нью-Йорк: Modern Library, 2000), стр. 261.


[Закрыть]. Те же, кто цепляются за прошлое, остаются позади, пока мир движется вперед.

Как показывает история с низложением Плутона, мы склонны реагировать на неопределенность, как на тревогу, и не важно, насколько она благоприятна. Но ключ к тому, чтобы чувствовать себя комфортно в условиях неопределенности, – понять, что действительно тревожит, а что нет. А для этого нужно сыграть в ку-ку.

Игра в ку-ку с высокими ставками

Представьте, что вы сидите в ракете, обладающей взрывной силой маленькой ядерной бомбы, и не знаете, запустится ли она.

Астронавты зовут это Вторником.

Ракета «Атлас», отправившая в космос астронавтов по программе «Меркурий»[105]105
  Программа «Меркурий» – первая пилотируемая космическая программа США, а также название использовавшихся в ней космических кораблей. (Прим. пер.)


[Закрыть], вызывала опасения как слишком хрупкая. «Ракеты-носители “Атлас” взрывались на мысе Канаверал почти каждый день, – вспоминает бывший астронавт Джим Ловелл, который позже стал командиром злополучного «Аполлона-13». – У меня были все шансы на короткую карьеру. Так что я взялся за эту работу»[106]106
  «В тени Луны», режиссер Дэвид Сингтон (Velocity/Think Film, 2008), DVD.


[Закрыть]. Говоря о ракете «Атлас», Вернер фон Браун, бывший нацист, впоследствии ставший главным архитектором космической программы США, заметил: «Джон Гленн[107]107
  Первый астронавт США в космосе. (Прим. ред.)


[Закрыть] собирается лететь на этой штуковине? Ему стоит вручить медаль лишь за то, что он сядет в нее перед стартом»[108]108
  Вирджиния П. Доусон и Марк Д. Боулс, «Realizing the Dream of Flight» (Вашингтон: NASA History Division, 2005), стр. 237.


[Закрыть]. Мы так мало знали о влиянии космических полетов на состояние человека, что Гленну было приказано читать таблицу для проверки зрения каждые двадцать минут, опасаясь, что невесомость его исказит. Если вам интересно, каково Гленну было вращаться вокруг Земли, это было похоже «на прием у офтальмолога», шутит в своей книге писательница Мэри Роуч[109]109
  Роуч М. Обратная сторона космонавтики. М.: Эксмо, 2011. (Прим. пер.)


[Закрыть][110]110
  Мэри Роуч, «Обратная сторона космонавтики», М.: Эксмо, 2011 г.


[Закрыть].

Такие астронавты, как Ловелл и Гленн, изображаются в поп-культуре кучкой рискованных, чванливых шишек, у которых хватило смелости беззаботно сидеть в опасной ракете. Это неплохой образ, но он вводит в заблуждение. Астронавты сохраняют спокойствие не потому, что у них нечеловеческие нервы, а потому, что они овладели искусством использования знаний для уменьшения неопределенности. Как объясняет астронавт Крис Хэдфилд, «для того, чтобы сохранять спокойствие в крайне стрессовой и очень ответственной ситуации, все, что действительно нужно, это знание. Нас вынуждают сталкиваться в первую очередь с перспективой аварии, чтобы изучить экстремальную ситуацию, проанализировать ее, разобрать все ее причины и последствия. И такой подход действительно работает»[111]111
  Хэдфилд К. Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите. Пер. Д. Лазарева. М.: Альпина нон-фикшн, 2019. (Прим. пер.)


[Закрыть][112]112
  Крис Хэдфилд, «Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите», пер. Д. Лазарев, М.: Альпина нон-фикшн, 2019 г.


[Закрыть].

Даже находясь внутри ненадежной ракеты, многие из первых астронавтов чувствовали, что у них все под контролем, так как они лично участвовали в проектировании космического корабля. Но они также знали и то, чего не знали: о чем беспокоиться, а что игнорировать. Признание этих неопределенностей было первым шагом к их разрешению. К примеру, как только ученые определили, что они не знают, помешает ли микрогравитация зрению, они попросили Гленна взять с собой в космос оптометрическую таблицу для проверки.

У этого подхода есть еще один плюс. Выяснив, что мы знаем и чего не знаем, мы сдерживаем свою неуверенность и уменьшаем связанный с ней страх. Как пишет писательница Кэролайн Уэбб: «Чем больше мы устанавливаем границы неопределенности, тем более управляемыми кажутся нашему мозгу оставшиеся неясности»[113]113
  Кэролайн Уэбб, «How to Have a Good Day: Harness the Power of Behavioral Science to Transform Your Working Life» (Нью-Йорк: Crown Business, 2016), стр. 258.


[Закрыть].

Рассмотрим игру в ку-ку. Любовь к ней универсальна: вероятно, ее вариации существуют практически в каждой культуре[114]114
  Энн Фернальд и Даниэла К. О’Нилл, «Peekaboo Across Cultures: How Mothers and Infants Play with Voices, Faces, and Expectation», в «Parent-Child Play: Descriptions and Implications», ред. Кевин МакДональд (Олбани: State University of New York Press, 1993).


[Закрыть]. Язык может отличаться, но «ритм, динамика и общее удовольствие» – одни и те же[115]115
  Фернальд и О’Нилл, «Peekaboo Across Cultures».


[Закрыть]. Сначала появляется знакомое лицо, а затем исчезает за чьими-то руками. Ребенок озадачен и слегка встревожен, он не понимает, что происходит. Но затем руки раздвигаются, открывая лицо и восстанавливая порядок в мире, и за этим следует смех.

Но смех не следует (во всяком случае, в той же степени), когда неопределенность усиливается[116]116
  Джеррод Пэрротт и Генри Глейтман, «Infants’ Expectations in Play: The Joy of Peek-a-boo», Cognition and Emotion 3, выпуск № 4, (7 января 2008 года), www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/02699938908412710.


[Закрыть]. В одном исследовании младенцы меньше улыбались, когда вместо одного человека появлялся другой. Улыбка также уменьшалась, когда тот же человек появлялся снова, но уже в другом месте. Даже у полугодовалых младенцев были конкретные ожидания относительно определенности в личности и местонахождении этого человека. Когда эти переменные неожиданно менялись, то же происходило и с удовольствием младенцев.

Знание превращает неопределенную ситуацию в игру в ку-ку с высокими ставками. Да, космические полеты – это не повод для смеха, на кону стоят жизни людей, но астронавты неопределенны, как младенцы: они вычисляют, кто появится с другой стороны, когда руки откроются.

Неопределенность, которой мы наслаждаемся, будучи младенцами или астронавтами, является безопасной. Ведь мы любим сафари, размышлять о судьбах героев в «Очень странных делах» или читать последнюю книгу Стивена Кинга, развалившись на диване. Тайна будет раскрыта, и все узнают, кто убийца. Но когда мы этого не узнаем, когда история остается с открытым финалом, без однозначного итога (как в «Остаться в живых» или в «Клане Сопрано»), наша кровь готова закипеть.

Другими словами, когда неопределенность безгранична, обостряется дискомфорт. Позволяя аморфным страхам неопределенного будущего мариноваться в вашей голове, вы увеличиваете накал страстей (вплоть до максимума). «Страх возникает тогда, когда не знаешь, чего ждать, и сомневаешься, что можешь контролировать происходящее[117]117
  Здесь и до конца цитаты: Хэдфилд К. Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите. Пер. Д. Лазарева. М.: Альпина нон-фикшн, 2019. (Прим. пер.)


[Закрыть], – пишет Хэдфилд. – Если понимаешь, чего опасаться, то уже не чувствуешь себя беспомощным и боишься гораздо меньше. А вот когда информации не хватает, все кажется опасным».

Определение того, о чем следует тревожиться, требует следования вневременной мудрости магистра Йоды: «Должен быть назван твой страх прежде, чем прогнать его»[118]118
  72. Джеймс Лусено и Мэттью Стовер, «Labyrinth of Evil, Revenge of the Sith, and Dark Lord: The Rise of Darth Vader», The Dark Lord Trilogy: Star Wars Legends (Нью-Йорк: DelRey Books, 2011), стр. 562–563.


[Закрыть]. Назвать, как я обнаружил, следует в письменной форме – с помощью бумаги и карандаша (или ручки, если вы разбираетесь в технике). Спросите себя, каков наихудший сценарий? И насколько он вероятен с учетом имеющихся фактов?

Записывая свои проблемы и неопределенности – что вы знаете и чего не знаете – вы их снимаете. Как только вы поднимаете занавес и превращаете неизвестное неизвестное в известное неизвестное, вы их отбрасываете. Увидев свои страхи без маски, вы обнаружите, что чувство неопределенности часто намного хуже того, чего вы боитесь. А еще вы поймете, что, вероятнее всего, самые важные для вас вещи никуда не денутся, что бы ни случилось.

И не забывайте о плюсах. Рассматривая наихудший сценарий, спросите себя: что самое лучшее, что может произойти? Наши негативные мысли резонируют гораздо сильнее, чем позитивные. Мозг, по выражению психолога Рика Хансона – это липучка для негатива и тефлон для позитива. Если вы не рассматриваете лучший сценарий одновременно с худшим, ваш мозг будет направлять вас к, казалось бы, самому безопасному пути – бездействию. Но, как гласит китайская пословица, многие неверные шаги были сделаны, именно стоя на месте. Вы с большей вероятностью сделаете этот первый шаг в неизвестность, когда в конце вас будет ждать долгожданный горшочек с золотом.

Определив, о чем действительно стоит тревожиться, вы можете принять меры по снижению рисков, призвав две пьесы из сборника пьес о ракетостроении: избыточность и запас прочности. Давайте рассмотрим их по отдельности.

Почему избыточности не избыточны?

В повседневной жизни слово «избыточность» имеет уничижительное значение[119]119
  Для получения более подробной информации об избыточности см. Шейн Пэрриш, «An Introduction to the Mental Model of Redundancy (with Examples)», Farnam Street (блог), июль 2011 года, https://fs.blog/2011/07/mental-model-redundancy.


[Закрыть]. Но в ракетостроении она может быть разницей между успехом и неудачей, жизнью и смертью. Избыточность в аэрокосмической промышленности относится к резерву, созданному, чтобы избежать той критической точки, которая может поставить под удар всю миссию. Космические аппараты предназначены для работы, даже когда что-то идет не так, чтобы выйти из строя, не выходя из него. По этой же причине у вашего автомобиля сзади есть запасное колесо, а спереди аварийный тормоз. При проколе шин или неисправности тормозов на помощь приходит резерв.

Например, у ракеты Falcon 9 компании SpaceX девять двигателей (как видно из названия). Они достаточно изолированы друг от друга, чтобы космический корабль мог завершить свою миссию, даже если один из них выйдет из строя[120]120
  SpaceX, Falcon 9, www.spacex.com/falcon9; Эндрю Чайкин, «Is SpaceX Changing the Rocket Equation?», Air and Space Magazine, январь 2012 года, www.airspacemag.com/space/is-spacex-changing-the-rocket-equation-132285884/?no-ist=&page=2.


[Закрыть]. При этом двигатели спроектированы так, чтобы искусно выходить из строя, не ставя под угрозу другие компоненты и не подвергая опасности миссию. Во время запуска Falcon 9 в 2012 году, когда во время полета один из двигателей вышел из строя, остальные восемь продолжали работать. Бортовой компьютер выключил неисправный двигатель и скорректировал траекторию полета так, чтобы учесть неисправность. Ракета продолжила набор высоты и доставила груз на орбиту[121]121
  Тим Фернхольц, «Новая космическая гонка. Как Илон Маск, Джефф Безос и Ричард Брэнсон соревнуются за первенство в космосе», пер. И. Евстигнеевой, М.: Альпина-нонфикшн, 2019 г.; Дэн Леоне, «SpaceX Discovers Cause of October Falcon 9 Engine Failure», SpaceNews, 12 декабря 2012 года, https://spacenews.com/32775spacex-discovers-cause-of-october-falcon-9-engine-failure.


[Закрыть].

Избыточность нужна и компьютерам космического корабля. На Земле компьютеры постоянно ломаются или зависают, и в стрессовой среде космоса, наполненной вибрациями, ударами, меняющимися электрическими токами и колебаниями температур, вероятность их выхода из строя только возрастает[122]122
  Хэдфилд, «Руководство астронавта по жизни на Земле».


[Закрыть]. Вот почему компьютеры космического шаттла были четырехкратно резервированы – это означает, что на борту было четыре компьютера, работавших с одним и тем же программным обеспечением. Все четыре компьютера «голосовали» за свои действия по системе мажоритарного голосования[123]123
  Джеймс И. Томэйко, «Computers in the Space Shuttle Avionics System», в Computers in Spaceflight: The NASA Experience (Вашингтон: NASA, 3 марта 1988 года), https://history.nasa.gov/computers/Ch4-4.html; United Space Alliance, LLC, «Shuttle Crew Op-erations Manual», 15 декабря 2008 года, www.nasa.gov/centers/johnson/pdf/390651main_shuttle_crew_operations_manual.pdf.


[Закрыть]. Если бы один из них вышел из строя и начал предлагать чепуху, он бы проиграл трем остальным (да, ребята, ракетостроение куда демократичнее, чем вы себе представляли).

Чтобы избыточность работала, она должна независимо функционировать. Наличие четырех компьютеров на шаттле выглядит здорово, но, поскольку все они работают с одним и тем же программным обеспечением, одна ошибка в нем может одновременно вывести из строя все четыре компьютера. Вот почему шаттл также включал в себя пятую резервную систему полета с другим программным обеспечением от другого подрядчика. Если общая программная ошибка выведет из строя четыре идентичных компьютера, запасная система вернет корабль на Землю.

Хотя избыточность и является хорошей страховкой, она подчиняется закону убывающей предельной полезности. После определенного момента накопление дополнительных избыточностей неоправданно увеличивает сложность, вес и стоимость. Конечно, у Boeing-747 могло бы быть двадцать четыре двигателя вместо четырех, но тогда билет в тесный экономкласс на рейс из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско обойдется вам в 10 тысяч долларов.

Чрезмерная избыточность также может привести к обратным результатам и поставить надежность под угрозу. Избыточность добавляет дополнительные точки разрушения. Если двигатели на Boeing-747 не будут изолированы должным образом, взрыв одного из них может задеть остальные, и этот риск возрастает с каждым новым двигателем. Это побудило Boeing использовать на 777-м только два двигателя вместо четырех, когда выяснилось, что меньшее их количество снизит риск аварий[124]124
  Скотт Скан, «The Problem of Redundancy Problem: Why More Nuclear Security Forces May Produce Less Nuclear Security», Risk Analysis 24, выпуск № 4 (2004): стр. 938, http://citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.128.3515& rep=rep1&type=pdf.


[Закрыть]. И как мы еще увидим, очевидная безопасность, которую обеспечивает избыточность, может привести людей к принятию небрежных решений. Они могут неверно предположить, что, даже если что-то пойдет не так, всегда есть безопасный запасной вариант. Другими словами, избыточность не заменяет хорошее проектирование.

Задумайтесь, есть ли избыточность в вашей собственной жизни? Где в вашей компании находится аварийный тормоз или запасное колесо? Как вы справитесь с потерей ценного члена команды, важного дистрибьютора или важного клиента? Что вы будете делать, если ваша семья потеряет источник дохода? Система должна быть спроектирована так, чтобы продолжать работать, даже если один из ее компонентов выходит из строя.

Запас прочности

Помимо избыточности, ракетостроители решают проблему неопределенности, наращивая запас прочности. Например, строят космические аппараты прочнее, чем кажется необходимым, или делают теплоизоляцию толще, чем нужно. Такой запас прочности защитит космический аппарат, если неопределенная космическая среда окажется более враждебной, чем ожидалось.

С ростом ставок растет и запас прочности. Велика ли вероятность сбоя? Если он произойдет, дорого ли это обойдется? Возвращаясь к нашей недавней теме, является ли дверь односторонней или двусторонней? Если вы принимаете необратимые односторонние решения, вам необходим повышенный запас прочности.