Текст книги "Лучшее, что может случиться с круассаном"

Черная бестия

Я проснулся, не чувствуя никакого похмелья, по звонку телефона: «…двенадцать часов, одна минута и десять секунд…», – гораздо более отдохнувшим, чем можно было ожидать, учитывая, что спал я едва каких-то четыре часа. Воспоминания от последнего сна ограничивались простым повторением моих похождений в Китайском квартале за исключением того, что моя гостиничная подружка превратилась в прекрасную рыбачку с Бокерии. Я понял, что уже довольно давно пытаюсь изнасиловать матрас, так и не найдя отверстия. До крайности досадное ощущение; полагаю, женщинам оно незнакомо, разве что если они попытаются представить, как рука не попадает в рукав пальто; то же самое происходит с вашим членом, куда более деликатной частью вашего тела, и кончается резким жжением от трения о жесткую ткань. Сотрудники «Пиколика» должны были бы предвидеть подобные вещи, не удивлюсь, если сопротивление матраса вызовет серьезные повреждения уздечки. Так или иначе вкус по рту после сна у меня был хороший, вполне соответствующий запахам неминуемо близящегося лета, которое наступало, мешаясь с шумом уличного движения, и мне припомнились времена, когла полдень означал нечто совсем другое – сердцевину дня, который начался намного раньше.

Стиральная машина уже справилась со своей работой. Я как следует развесил белье на веревке, чтобы оно поскорее высохло. На завтрак меня ожидал кофе с молоком – ни круассанов, ни масла, – и первый косячок я выкурил в гостиной, со вторым отправился в уборную, а третий запивал кофе, уже снова в гостиной. Уверившись в упорядоченности своих мыслей, я нашел в портфеле номер телефона The First и набрал его.

– Глория? Это я, Пабло! Есть новости?

– Нет. Я буквально не отходила от телефона, и все зря.

– Мы можем сегодня увидеться?

– Да, конечно. Что случилось? Ты что-нибудь узнал?

– Так, пара мыслей. У тебя есть дома деньги?

– Деньги… не знаю. Да, должны быть. Если нет, я могу послать Веронику в банк.

– Отлично. Когда увидимся?

– Когда хочешь, я все равно не собиралась выходить из дома. Девочка не пошла в школу, и я попросила Веронику помочь мне управиться с ними двумя.

Мои дурные буржуазные привычки ублажило известие о том, что мои Обожаемые Племянники сидят дома в безопасности. Мы договорились, что я заеду перед ужином, я повесил трубку и стал раздумывать, сколько времени уйдет на то, чтобы высушить рубашку импровизированными домашними способами. Может, сунуть ее в духовку? Отложив эту проблему на потом, я набрал номер своих досточтимых Родителей – без особых задних мыслей. Иногда капелька импровизации помогает лучше врать.

Подошла Беба.

– Вот хорошо, что позвонил! Только не говори, что истосковался…

– По тебе я всегда тоскую, толстозаденькая ты моя. Мама поблизости?

– Да, все зубрит свой английский. Хочешь, позову?

– Будь добра.

Ждать пришлось недолго, и наконец трубку взяла маменька, явно в хорошем настроении.

– Гуд морнинг, дарлин, хау ар ю?

– Привет, мама.

– Вери гуэл, сэнкс. Айм глэд бикос ай лайк ту стади инглиш.

– Studing, мама, в этом случае говорят I like studing в настоящем продолженном.

– А ты случайно не с американским акцентом говоришь? Просто жуткий акцент. Ну-ка скажи: «холибут».

– Голливуд.

– Видишь, типичный американский: вечно у них будто жвачка во рту. Не следует тебе проводить столько времени в… Постой, а куда ты отправился, когда ушел от нас?

– Не знаю, мама, я много где был. Как там папа?

– Не напоминай мне о нем. Кажется, он на время обо мне позабыл.

– Что происходит?…

– Как что? Сеньор, видите ли, злой как собака. Как со-ба-ка. Ты ведь не знаешь, какой он твердолобый… впрочем, конечно, знаешь, но теперь это переходит все границы. Со вчерашнего утра он запер меня в доме и говорит, что если я только выйду за порог, то он перестанет со мной разговаривать, как тебе это нравится? Ах да, и Эусебию он тоже не согласен выпускать…

– Ладно, потерпи немножко.

– Теперь мы как заложники. За-лож-ни-ки. Пришлось послать служанку, чтобы сделать покупки лично для меня. Но уверяю тебя: сегодня днем я намерена выйти, что бы он ни говорил. А если он не будет со мной разговаривать, то тем лучше. В конце концов, в последнее время ему в голову лезут одни глупости…

– Не волнуйся…

– …глу-по-сти. Представляешь, сегодня утром я застала его в библиотеке, так он там возился с ружьем. И – тоже мне, святая невинность – попытался спрятать его за спиной, как мальчик, которого застали за чем-то нехорошим. Только вообрази: в пижаме, крутит-вертит своим костылем и старается спрятать ружье, у которого одно дуло полтора метра длиной… Трогательное зрелище. Меня так все это вывело из себя, что я вызвала доктора Каудета. Доктор сказал, что твой папочка в норме (нет, ты только представь: в норме!), но если он станет нервничать, чтобы я дала ему валиум и сама приняла бы таблетку.

– Ну и отлично, пусть примет одну и…

– Да разве такой согласится? Я отнесла ему таблетку и стаканчик воды в библиотеку, и ты представить себе не можешь, какой грозный вид он на себя напустил. «Это что такое?» Ну, знаешь, ощерился, как бульдог, и… «А что такого, Валентин? Это просто „Валиум-5" с минеральной водичкой». – «Так вот: ничего я принимать не собираюсь, можешь отнести обратно на кухню». Представляешь, на кухню?…

– Не беспокойся. Сказал же доктор Каудет, что все в норме. Главное, не противоречь ему ни в чем. И если он хочет, чтобы ты не выходила из дома, прояви понимание и не выходи. Я знаю, что у него тяжелый характер, но это всего на пару дней.

– Пабло Хосе, может, скажешь мне, что с тобой происходит? Не собираешься же ты мне сказать, что принял все его параноидальные бредни всерьез?

– Нет…

– Ах, нет? Интересно, с каких это пор тебе кажется правильным следовать всем прихотям твоего отца?

– Послушай, мама…

– …не хватало еще, чтобы при таких обстоятельствах мы стали исполнять все капризы сеньора только потому, что он вывихнул себе лодыжку и не хочет признаться, что считал ворон, когда шел по улице…

– Ма-а-ма-а-а…

– …потому что я уверена, что дело было так: он не видел машину, которая делала разворот, и сам прямехонько на нее налетел. Тебе известно, что в последнее время я подмечала, как он косится на проходящих девушек? Да, да, в прошлое воскресенье, когда мы возвращались с обедни, он чуть на фонарный столб не налетел… Мне больно говорить об этом, Пабло Хосе, но твой отец превращается в мышиного жеребчика: мы-ши-но-го же-реб-чи-ка. Но какое там: разве дон Валентин Миральес признается, что нарушил правила уличного движения потому, что засмотрелся на какую-то юбку, разве с ним такое может случиться? Если кто-то его сбил, то, конечно, намеренно…

– Мама, погоди, погоди минутку, есть кое-что, о чем ты не знаешь.

Это был самый верный способ ее заткнуть. Маменьке всегда до всего есть дело.

– Ах, вот что. И можно ли узнать, что же это такое, чего я не знаю?

Я замялся, как человек, который не знает, что ответить.

– Этого я тебе сказать не могу.

– Пабло Хосе, приказываю тебе немедленно сказать, что там такое происходит, не то мне станет плохо! Эусебия, принеси мне валиум и немного воды, да поскорее: я теряю сознание. Пабло Хосе, будь так добр, объяснись сейчас же.

– Ничего страшного, мама, не надо нервничать…

– Нервничать? Но если ничего страшного, то почему ты не хочешь мне рассказать? Отвечай.

– Потому что не могу. Не хочу, чтобы папа узнал про то, что я тебе расскажу.

– Когда это я что-нибудь рассказывала твое му отцу?

– Ладно, хорошо… Он там?

– Нет. Он в библиотеке, можешь говорить спокойно.

И тут я начал импровизацию на заранее подготовленную тему.

– Дело в том, что эта история тянется уже давно. Ты помнишь о домах Ибарры?

– Нет.

Ничего удивительного. Фамилия Ибарра значилась на майонезной банке, которую я еще вчера поставил на холодильник и которая была видна мне из гостиной. Слава богу, что я не купил «Крафт».

– Постарайся вспомнить. Ибарра – маленькая фирма, торговавшая недвижимостью. Помнишь, когда папа начал вкладывать деньги в жилье?

– Не помню, сынок. Во что только твой отец не вкладывал деньги, так что перестань морочить меня подробностями.

– Хорошо. Суть в том, что он несколько раз судился с Ибаррой. Ты даже этих судов не помнишь?

– Разве все упомнишь? Десять лет все вокруг только и делали, что подавали на нас иски. Не знаю, что на них на всех нашло, только адвокаты трезвонили день и ночь.

– Так вот, Ибарра был одним из многих, с кем судился папа. И в этой маленькой драчке они проиграли. По всей видимости, папа через третьих лиц снял у Ибарры несколько квартир, которые показались ему наиболее запущенными, потом нанял техническую группу, которая обследовала все через микроскоп, и когда у него накопилось достаточно материалов, подал в суд на владельцев за несоблюдение всех норм, которым должно отвечать жилище. Короче говоря, Ибарре не удалось избежать обвинительного приговора, они пустили с торгов большую часть своих зданий по бросовой цене и распустили общество, оставив кучу должников. И, разумеется, папа постарался скупить большую часть и в конечном счете неплохо на этом заработал; не спрашивай, как именно, но он вернул все свои инвестиции и еще остался при барыше, перепродав собственность по более Дорогой цене.

– И не говори… Не знаю как, но в конечном счете твой отец всегда умудряется выиграть деньги. Хуан Себастьян в этом – весь в него. Зато ты больше похож на него внешне. Такой же головастый… впрочем, в этом вы все трое похожи. Но… позволь узнать, какое это все имеет отношение к тому, что мне с Эусебией запретили выходить из дома?

Вступительная часть, по крайней мере, возымела успокоительное действие, запутав маменьку деталями. Надо сказать, что не все они, строго говоря, были вымышленными, я столько наслушался от папеньки о подобных подвигах, что не составляло большого труда скроить новую историю из обрезков истинных. Теперь не хватало только соответствующего завершения, но я уже поймал ритм.

– Так вот, сей Ибарра угодил-таки в тюрьму. Благодаря тому, что папа сорвал с него грязное тряпье, которым он прикрывался, на свет выплыли и другие безобразия: взятки, мошенничество, словом, всевозможные беззакония. Ему дали десять лет, из которых он отсидел только пару в тюрьме не строгого режима, но этот тип воспринял все всерьез и приписал все свои беды действиям папы. Он поклялся отомстить, как только снова встанет на ноги; не прошло и пяти лет с тех пор, как он вышел, а уже снова основал несколько обществ под фамилией жены. Ты меня слушаешь?

– Слушаю, но меня интересуют дальнейшие похождения этого невоспитанного сеньора.

Если уж маменька посчитала Ибарру невоспитанным, то, значит, она поверила в придуманного мной персонажа. Маменька воспринимала любое мошенничество, особенно связанное с неуплатой налогов, прежде всего как изъян воспитания, как если бы вы положили локти на стол.

– Только скажи: ты помнишь, как тебе передавали, что папа звонил Себастьяну из больницы после несчастного случая?

– Да.

– Так вот, это не так. Когда Себастьян приехал в больницу, папе еще делали рентген, и он не мог никуда позвонить. Себастьяну про несчастный случай рассказал по телефону именно Ибарра.

Я подождал реакции, дабы убедиться, что маменька вникла в суть дела.

– Тот невоспитанный сеньор?

– Он самый.

– А он откуда узнал, что случилось?

– Вот это как раз и не дает покоя папе.

– Не понимаю. Если этот сеньор затаил такую злобу на твоего отца, то зачем ему извещать Хуана Себастьяна о том, что произошел несчастный случай?

Маменька всегда оказывалась еще непонятливее меня, когда речь заходила о развитии сюжетов кинокартин. Мне часто кажется, что подобная патологическая несообразительность должна быть наследственной. И наоборот, мы оба мастаки сочинять истории, достаточно вспомнить, какими объяснениями маменька кормила папеньку, чтобы оправдать снятые с карточки суммы, которых могло бы хватить на прокладку немалого участка автострады.

Не потому что он такой вежливый, мама. Он позвонил, чтобы ясно дать понять папе, что никакого несчастного случая не было и что за этим происшествием стоит он сам.

– Боже правый! Ты хочешь сказать, что ту машину вел он?

– Не-е-е-т! Я хочу сказать, что, должно быть, он нанял пару наемных убийц, чтобы напугать папу.

Я услышал, как она резко и быстро перевела дыхание. Она была искренне напугана, и не зря. Но, конечно, было бы гораздо хуже рассказать ей правду… «Видишь ли, мама, дело не только в том, что покалечили папу, кроме этого кто-то похитил Себастьяна и его любовницу, но мы не можем звать полицию, потому что они хорошенько все прощупают и вынюхают, вот почему я, твой беспутный сын, с помощью твоей невестки – явно фригидной и предположительно алкоголички, которая подкладывает твоему безупречному старшему сыну любовниц в постель, – пытаюсь выяснить, какого черта происходит на самом деле…» Нет, определенно гораздо лучше было соврать. Меня устраивало, что она достаточно напугана, чтобы не выходить из дома пару дней, но я не мог бросить ее в нерешительности и без страховки, иначе никакой валиум в мире не смог бы ее успокоить.

Когда первая реакция на новость прошла, она снова заговорила, на этот раз жалобным тоном.

– Что же вы мне ничего не сказали? Вы что же, думаете, что я не имею права все знать?

– Я говорил с папой, он не хотел тебя пугать и попросил меня ничего тебе не рассказывать. Предпочел, чтобы ты думала, что все это его фантазии.

– А как тебе удалось узнать?

Наконец-то. Действительно, откуда я все узнал?

– Ну, понимаешь… я был в кабинете Себастьяна, когда ему позвонили, чтобы рассказать о несчастном случае.

– Но ты же сам сказал мне по телефону, что узнал обо всем, потому что Хуан Себастьян только что позвонил тебе домой.

Извините, ошибочка вышла.

– Я так сказал?

– Да.

– Сдаюсь, я решил притвориться, что ничего не знаю, пока не переговорю с папой.

К счастью, голова у маменьки была слишком занята, чтобы отыскивать несоответствия в моих объяснениях.

– Вы звонили в полицию?

– Не волнуйся, этим займется Себастьян. Сейчас он идет по следу звонка Ибарры, чтобы иметь веские улики, которые можно будет предъявить в комиссариате. Конечно, он не сможет выдвинуть против Ибарры никаких обвинений, но мы дадим ему понять, что полиция следит за каждым его шагом, и этого будет достаточно, чтобы он перестал предпринимать что бы то ни было против папы. Самое вероятное, что он доволен уже и тем, что сломал папе ногу, и больше в драку не полезет, но мы хотели бы быть уверены. Через пару дней все уладится.

Похоже, маменька уже не следила с таким интересом за моими россказнями.

– Пабло Хосе, я должна поговорить с Хуаном Себастьяном, и пусть он мне все растолкует…

Это уже опасно.

Ничего не получится, мама, он сейчас в Бильбао.

В Бильбао? Позвольте узнать, какого дьявола понадобилось Хуану Себастьяну в Бильбао? Пресвятой Боже, это настоящий заговор…

– Он в Бильбао как раз потому, что расследует звонок Ибарры, он решил заняться этим лично. Компьютер, подсоединенный к телефонной линии конторы, показывает, что звонили из Бильбао.

Маменька, как и все телемаркетинговые девицы, считает компьютер способным не только на это, но и на много большее.

– Неважно, я позвоню ему по мобильному.

Этого дерьма еще не хватало: мобильник. Да, мобильник-то у него должен быть. По правде говоря, я уже предполагал, что Lady First могло прийти в голову позвонить по этому номеру, хотя, кажется, она об этом не упоминала.

– Не думаю, чтобы он ответил тебе по мобильнику. Скорей всего он у него отключен, чтобы не звонили по работе.

Но маменька отвела трубку от уха и разговаривала с Бебой.

– Эусебия, скажи-ка мне, что происходит с этим валиумом? Мне что – уже и поболеть нельзя, вечно ты мне перечишь.

До меня донесся ответ Бебы:

– Не дам я вам больше никакого палиуна. Вы только два часа назад изволили первую таблетку принять, так вам после этого мигом плохо стало. Сделаю-ка я вам лучше липового чаю.

– Эусебия, прекрати грубить. Или в этом доме уже все потеряли ко мне уважение?

Я вмешался в спор.

– Мама, послушай, обещай, что ничего не скажешь папе, договорились?

– Разумеется, я и не думаю ему ничего говорить. Если он не снизошел до того, чтобы рассказать мне все сам, я и виду не подам, что мне что-то известно… И в жизни ему не прошу, что он послал меня на кухню.

– Отлично. Послушай, так это правда, что ты с Эусебией пару деньков посидишь дома?

– Понимаешь, сегодня вечером мы хотели собраться на партию в канасту, но, полагаю, можно перенести ее и сюда. Боже правый, просто детектив какой-то… Наверное, нет ничего опасного в том, что заглянут несколько подруг, но сеньора Митжанс, когда обо всем узнает, придет в ужас.

– Нет ничего опасного, но лучше ничего никому не рассказывай. Слышишь? А главное, помни: ни слова папе. И забудь про Себастьяна, пока он не вернется из Бильбао, полагаю, ты сможешь провести пару дней без своего любимого сыночка.

– Сделай милость, Пабло Хосе, не иронизируй, я не хочу, чтобы вы снова начали ссориться с Хуаном Себастьяном… Боже мой, кажется, мне срочно нужен массаж. Позвоню, чтобы прислали кого-нибудь из спортзала. Гонсалито, мне нужен Гонсалито.

– Правильно, прими дома сауну, и пусть тебе сделают массаж. И ни о чем не беспокойся, я постараюсь держать тебя в курсе, all right?

– Что ты сказал?

– Я сказал – оллрайт.

– Знаешь, Пабло Хосе, странный ты все-таки у меня.

Я оставил маменьку пить липовый чай и ждать Гонсалито, культуриста весом больше центнера – правда, распределены эти килограммы совершенно иначе, чем у меня, – и такого педрило, какого свет не видывал. Такова мода: все мы в конце концов наполовину обабимся. Я почувствовал, как спало напряжение, владевшее мной на протяжении всего разговора. Свернув еще косячок, я развалился в кресле и выкурил его с чувством, с толком, с расстановкой, прежде чем предпринять второй важный шаг за день. Передо мной снова предстало мое отражение в погашенном экране телика. Никаких видимых изменений. Все тот же я в купальном халате и окружающий меня хаос гостиной. Однако не все было точно таким же, как прежде. Стало гораздо хуже. А может, гораздо лучше – всегда путаю эти понятия. Суть в том, что все изменилось, и мой покой был окончательно нарушен.

Я решил, что надо двигаться, чтобы окончательно не впасть в злостную рефлексию.

Белье на веревке было таким же мокрым, как и полчаса назад. Я снял коричневые брюки и светлую рубашку, которые, как мне показалось, подходят друг другу, и отнес их в гостиную. Потом поискал в кладовке для домашней утвари фен для волос. Наконец нашел. Он входил в комплект необходимых в хозяйстве предметов, который прислала маменька, когда меня согнали с моей последней квартиры за неуплату и я переехал в один из домов, являющихся собственностью папеньки. Должно быть, его привезли в том же фургончике из «Корте Инглес» вместе с кухонными комбайнами, соковыжималками, электронными весами, автоматическими пульверизаторами, приборами, разогревающими гель для ванны, аппаратами для перемотки видеопленки и всем тем, что представлялось маменьке необходимым, дабы электрифицировать домашнее хозяйство своего сына-дикаря. Фен в съемном кожухе, как и все прочее, требовалось сначала опробовать: это был внушительного вида прибор в виде ракушки-наутилуса. Он был снабжен станиной, благодаря которой мог медленно поворачиваться справа налево и слева направо, так что мне оставалось лишь развесить одежду на спинке стула, подставив ее воздушной струе, и позабыть про нее. Пора завтракать. Яичница и жареное филе. На приготовление еды и сам завтрак у меня ушло полчаса. Закончив, я ощупал одежду: она была все такой же влажной, несмотря на все мои ухищрения. Тогда я испробовал утюг. С его помощью мне удалось практически высушить рубашку, но с брюками дело обстояло не так просто. Я сдался и, как всегда, принялся ворошить содержимое шкафов в надежде найти какую-нибудь позабытую деталь одежды, которая могла бы прикрыть меня ниже пояса. В конце концов я остановился на нижней части синего синтетического костюма, позволявшей застегнуть молнию на ширинке почти доверху. Надев для страховки ремень и рубашку навыпуск, чтобы скрыть пузо, я мог показаться на улице. Шел уже второй час, когда я посмотрелся в стоявшее в передней зеркало: конечно, не Кэри Грант, но бывает и хуже.

До подъезда Lady First я добирался почти четверть часа, осмотрительно ступая мелкими шажками, чтобы не расстегнулась молния, но настроение у меня было решительное. Пройдя через вестибюль под недоверчивым взглядом консьержа в синем балахоне, я сел в лифт, который поднял меня в надстройку. Дверь открыла Вероника. В этот раз на ней была футболка с эмблемой биологического факультета, что окончательно подтвердило мои предположения насчет ее политических пристрастий. На руках она держала беззубое существо, и я поздоровался с ней без особого энтузиазма; она показала мне коридор, ведущий на кухню, где я и застал Lady First, которая обваливала куски мерлана в яйце и муке. Она оглядела меня с головы до ног, слегка раздосадованная тем, что не смогла скрыть гримаски изумления при виде моего наряда.

– Сама готовишь? – спросил я вместо приветствия.

– Конечно. А ты что думал?

– Думал, что люди утонченные не прикасаются к еде руками.

– Кто тебе сказал, что я утонченная?

– Мне так показалось.

– Ну вот, теперь сам видишь. Выпить хочешь?

– Неплохо было бы пивка.

– Поищи сам в холодильнике, у меня руки грязные.

Следуя указаниям Lady First, я пошарил тут и там, отыскал пиво и стакан и, прислонясь к дверному косяку, стал следить за ее манипуляциями с рыбой. Вид у нее был какой-то подавленный. Если в истории, которую она мне рассказала вчера, была хоть доля истины, это было в порядке вещей.

– Ладно, выкладывай, какие там мысли пришли тебе в голову.

Чтобы потянуть время, я закурил.

– Надо нанять детектива, – сказал я наконец.

Она на мгновение прервала работу и посмотрела на меня, подняв брови.

– Детектива?

– А разве детективы не для этого предназначены?

– Неважная мысль. Это не просто случай обычной супружеской неверности, не думаю, что детектив сможет нам помочь.

От меня требовалось немного сдержанности. Я специально готовился, чтобы мои слова прозвучали как можно убедительнее.

– Послушай, Глория, давай начистоту. Дело не в том, что я желаю зла своему брату, но впутываться в его истории мне тоже не светит. Понятно выражаюсь? Он исчез? Что ж, значит, надо его искать, и в определенном смысле логично, что ты обратилась за помощью ко мне, но с моей точки зрения, расследованием должен заняться профессионал, ничего лучшего я придумать не могу. Я наплел матери какую-то ахинею, чтобы ее не встревожило его затянувшееся отсутствие, отцу тоже расскажу невесть что, если понадобится, и постараюсь, чтобы в конторе поверили в байку про болезнь, но я не знаю, что еще лично я могу сделать.

– Что ты рассказал матери?

– Что Себастьяну пришлось уехать в Бильбао по каким-то делам.

Lady First на минуту задумалась.

– И ее не удивило, что он не заехал ее навестить? Себастьян наведывается к ней каждые два-три дня, и уж тем более перед поездкой.

– Не беспокойся, я все предусмотрел, чтобы она не переживала. Я сказал ей, что ты поехала с ним, так что не звони ей, потому что для нее ты – в Бильбао. Я подумал, что так тебе будет легче: если вы не будете разговаривать, тебе не придется ей врать.

Последнее было неправдой, но мне показалось, что самое время это сказать.

– Она не спрашивала о детях?

– Нет… Наверное, подумала, что с ними остались твои родители. Когда ты уезжаешь, они ведь остаются с твоими родителями?

– Да, иногда. Но странно, что она не спросила.

– Ну, она немножко не в себе из-за несчастного случая с отцом.

– Как он?

– Хорошо. Я вчера его видел. Он сошел с тротуара в погоне за какой-то юбкой, и машина, которая разворачивалась, его задела. Он стал настоящим сатиром. Отделался пустяками, вот только гипс, конечно, мешает.

– Я бы хотела его навестить…

Но я был больше не заинтересован говорить о папеньке.

– Ладно, так что ты скажешь насчет детектива?

– Что скажу? Не нравится мне это. Лучше бы занялся этим сам. Во-первых, потому, что мы не можем позволить чужому человеку рыться в бумагах Себастьяна, и во-вторых, потому, что я не хочу никого посвящать в подробности своего брака.

– Но мы не обязаны говорить ему правду. И, если хочешь, бумагами займусь я.

Оставив наполовину обвалянный кусок мерлана на доске, она повернулась ко мне.

– Не понимаю, чем нам может помочь детектив, который не знает, в чем суть дела.

– Есть куча возможностей, которые мы упускаем. Эти люди знают, где искать, – ну там, в аэропортах, гостиницах… У них есть связи, включая полицию. За пару дней они могут нарыть больше, чем мы за месяц. Кроме того, мы можем заставить его отследить вашу общую подружку секретаршу. Как ее звали?

– Лали.

– Лали. Мы можем подбросить ему ее имя, как будто мы ее друзья, родственники или просто волнуемся. Пусть ухватится за эту ниточку, может, что и найдет. По крайней мере, мы хоть как-то продвинемся к тому моменту, когда придет конверт, который ты отправила. А там посмотрим.

Lady First вернулась к своему занятию, совершенно не убежденная всем, что я наговорил.

– По-моему, это глупо. Даже не знаю… как в романе.

– Но в любом случае попытка – не пытка. Самое большое – потеряем немного времени. Поэтому я и спрашивал насчет денег. Мне тоже они нужны, вчера Себастьян должен был мне кое-что заплатить. У тебя есть наличные?

– В доме примерно сто тысяч песет, но есть еще карточки. Если хочешь, могу дать тебе счет текущих расходов Себастьяна. У него здесь копия, записан код.

– У тебя хватит пару дней оплачивать детектива, и чтобы осталось немного и для меня?

– Это его карманный счет, но думаю, что да: у него часто возникают непредвиденные расходы. Бери, сколько нужно, а потом разбирайся с ним… когда он вернется.

– Прекрасно. Слушай, вот еще что: я подумал, что неплохо бы мне на какое-то время взять машину, мало ли, придется куда-нибудь поехать, что-то выяснить. У тебя есть ключи от машины Себастьяна?

– От какой?

– Я думал, у вас всего одна.

– Недавно мы купили фургончик с откидными сиденьями, чтобы ездить с детьми…

– Мне больше подошло бы «BMW».

– Этой уже нет. Себастьяну взбрело в голову купить спортивную.

– Так ничего, если я ее возьму?

Она чуть заметно отрицательно покачала головой. Казалось, это был второй предмет ее озабоченности.

– Послушай, ты меня не очень убедил с этим детективом. Что ты собираешься ему сказать?

Я изобразил задумчивость.

– Ну, не знаю… Ты могла бы сойти за сестру Лали, а я за ее шурина. Тебе не придется ничего делать, только пару раз соврать.

– Ты считаешь, что нам с тобой представиться мужем и женой – это «пару раз соврать»?

– Ладно, у тебя есть другой план? Молчание. Она снова принялась обваливать в муке кусок мерлана. Это показалось мне удобным моментом, чтобы окончательно убедить ее.

– Слушай, я беру на себя звонок в агентство и договариваюсь о встрече здесь, согласна? И обещаю вести себя спокойно. Как насчет восьми вечера?

Наконец-то она уступила.

– Прекрасно. Делай как хочешь.

– На всякий случай я тебе перезвоню. Прости, но если ты дашь мне ключи от машины и карточку, то я побежал – спешу.

Lady First вымыла руки и пошла по коридору в потаенные недра квартиры. Я остался на кухне, спешно допивая пиво, скорее из страха столкнуться с одним из своих Обожаемых Племянников, чем из приличия: мне хотелось бы взглянуть на альков моих Неподражаемых Брата и Невестки, обычно в супружеских спальнях можно найти информацию, которую ни в каком другом месте не найдешь. Вскоре Lady First вернулась с карточкой и дистанционным пультом, сулившим чудеса.

– Этой штукой можно открыть двери parking, но это тебе не понадобится, там есть сторож, и они всегда открыты. У нас пятьдесят шестое и пятьдесят седьмое места.

Я взял карточку и пульт и, не удержавшись, взглянул на эмблему с надписью «Теннисный клуб Барселоны» – две ракетки и золотой мяч.

– Код карточки – три, три, четыре, четыре. Простой.

– Спасибо. Послушай, ты не пробовала звонить Себастьяну по мобильнику?

– Нет. Он оставил его дома.

– Я думал, он всегда носит его при себе.

– Не всегда. Только когда предполагает, что иначе его не найти.

– Стало быть, он думал, что его найти можно.

– Да, конечно.

– Не возражаешь, если я его тоже возьму?

– Телефон? Нет… Сейчас принесу.

Она сходила в ту же самую комнату в глубине коридора и принесла аппарат. Я взял все в одну руку и собирался идти. Lady First проводила меня до двери.

– Ах, совсем забыл. Ты говорила сегодня с кем-нибудь из конторы? – спросил я.

– Да, я снова звонила сегодня утром, чтобы предупредить, что Себастьяну все еще нездоровится.

– А диагноз сообщила?

– Нет. Сказала только, что у него по-прежнему жар и что сегодня утром мы собираемся вызвать врача. Я решила не выдумывать ничего конкретного: ужасно боюсь врать.

– И вот еще что: пару деньков тебе лучше не выходить из дома.

– Я это уже учла. Поэтому и не отправила девочку в школу.

Снова оказавшись в лифте, я заметил, что последняя кнопка отличается от остальных. Белое «П» на синем фоне, обозначавшее парковку. Ее-то я и нажал.

Гараж занимал целый этаж под всем зданием. Еще издали я разглядел будку сторожа, стоявшую у подножия пандуса, на который падала полоса света, указывавшая на выход на залитую солнцем улицу. Я нашел пятьдесят шестое и пятьдесят седьмое места. На первом стоял огромный фургон цвета морской волны, а на втором – спортивная машина. Недооценив своего Неподражаемого Брата, я вообразил, что это будет какая-нибудь японская модель, которую можно достать миллиона за три-четыре, но вместо нее увидел двухместный автомобиль высшего класса: асфальтовый цвет с металлическим отливом, покрышки неимоверной толщины и вид изготовившегося к прыжку тигра или пантеры, настоящая Bête Noire.[14]14
  Черная Бестия (фр.).


[Закрыть] Приблизившись к морде этой твари, я посмотрел на логотип марки между выдвижных фар: «лотус». Крыша была чуть выше моего пупка, и я еще подумал, удастся ли мне забраться в это крохотное логово, мигающий в котором красный огонек предупреждал о том, что внутри обитает нечто постоянно настороже. Я решил попробовать. Нажав на кнопочку пульта, я услышал приглушенный стук, с которым одновременно открылись замки всех дверей. В такие машины не садятся: их обувают или надевают, как презерватив. Самое трудное было пропихнуть правую ляжку под баранку, но как только мне это удалось, у меня возникла полная иллюзия, что я вступил в интимную связь с машиной, готовой глотать километры по триста в час – максимальная цифра, какую обещал спидометр. В кабине стоял легкий запах кожи и ароматизатора. Я включил зажигание. Зажегшееся табло и негромкое «фрззззз», долетавшее сквозь открытую дверцу, заставили меня предположить, что мотор включился.