Текст книги "Слова. Том II. Духовное пробуждение"

Часть первая. Ответственность любви

«Церковь действует посредктвом любви, а не так, как законники. Церковь смотрит на всё к долготерпением и стремится помочь каждому, что бы он ни натворил, каким бы грешником он ни был».

Глава первая. Равнодушное поколение

Что это там за звук такой?

– Самолёт, геронда.

– Закрой-ка окно, чтобы он ещё, чего доброго, сюда не влетел! При том одурении, до которого дошёл мир, потихоньку и до этого может докатиться! Разложилось всё: семья, просвещение, государственные службы… А они и в ус не дуют! Ничего-то не имеют в себе…

– Геронда, кто виноват в том, что мы дошли до такого состояния?

– Я говорю вообще: хочу подчеркнуть, до чего дошло безразличие. Пойди в какую-нибудь школу и увидишь, например, если окна открыты и створки бьются от ветра, то это целое дело – найтись ребёнку и закрыть их, чтобы стёкла не побились. Будут ротозейничать, глядеть, как окна бьются, мимо ходить, как будто ничего не происходит. Безразличие! Один офицер, он был ответственным на складах, рассказывал мне: «Страшно мучаюсь, чтобы найти нормального солдата караулить склад с ГСМ[13]13
  Горюче-смазочные материалы. – Прим. пер.


[Закрыть], чтобы другие его не подожгли или он сам не бросил по невниманию какого-нибудь окурка».

Дух теплохладности, мужества нет совсем! Мы вконец испортились! Как нас ещё Бог терпит? А раньше какое было достоинство, какое любочестие[14]14
  Любоче́стие (греч. φυλότιμο). В современном русском языке эквив а лента слову φυλότιμο нет. Небуквально его можно перевести как великодушие, расположенность к жертвенности, презрение к материальному ради нравственного или духовного идеала. Преподобный Паисий часто подчёркивает значение любочестия в духовной жизни. – Прим. пер.


[Закрыть]! В войну 1940 года[15]15
  Война 1940–41 гг. между Грецией и фашистской Италией. – Прим. пер.


[Закрыть] на границе итальянцы иногда общались с нашими пограничниками и приходили навестить их на греческие заставы. И посмотрите, какое было у греков любочестие: однажды, когда итальянцы пришли на греческую заставу, греки стали им готовить кофе. Тогда один грек-офицер достаёт перед ними пачку денег, купюры по пятьдесят, по сто драхм (а тогда деньги имели цену) и бросает их в огонь на растопку, чтобы показать итальянцам, что греческое государство богато. Итальянцы от изумления язык проглотили. Вот это была жертвенность!

А сегодня и до нас дошёл тот дух, который жил в коммунистических государствах. В России, несмотря на то, что в этом году был урожай, знаете, какой будет голод![16]16
  Произнесено в 1990 г.


[Закрыть] Не пожали пшеницу в своё время – вышли осенью жать. Жнут осенью? Да если пшеница не их собственная, то как же они будут о ней болеть и пойдут её жать! Жизнь у них – одна сплошная принудиловка. У них нет рвения создавать что-то, потому что столько лет они не созидали. И с этим расхлябанным духом, который появился, с этим равнодушием всё государство пошло ко дну. Идёт дождь, а вымолотая пшеница сушится на току. Им нет до этого дела. Пришло время уходить? Уходят, а дождь портит пшеницу.

На другой день придут в означенное время собирать то, что осталось! Тогда как если твоя собственная пшеница лежит на гумне и начался дождь – разве ты дашь ей пропасть? Спать не будешь, чтобы её спасти. И тогда от усталости ты будешь чувствовать радость, ликование.

Безразличие к Богу приводит к безразличию ко всему остальному, приводит к распаду. Вера в Бога – великое дело. Человек служит Богу, а затем любит своих родителей, свой дом, своих родных, свою работу, свою деревню, свою область, своё государство, свою Родину. Тот, кто не любит Бога, своей семьи, тот не любит ничего. И естественно, что Родины своей он тоже не любит, потому что Родина – это большая семья. Я хочу сказать, что всё начинается с этого. Человек не верит в Бога и не считается потом ни с родителями, ни с семьёй, ни с деревней, ни с Родиной. Вот это как раз и хотят сейчас разложить, для чего и насаждают это состояние расхлябанности. Мне написал один полицейский: «Не могу приехать, потому что навалилось много работы. Нас в районе осталось двое, тогда как должно быть восемь». Слышишь, что творится! Нет бы добавить ещё двоих, так нет же – они всего двоих оставляют!

Но, к счастью, есть и исключения. Однажды пришёл один отец и говорит мне: «Помолись за А́нгелоса[17]17
  То есть за его сына, которого зовут Ангелос. – Прим. пер.


[Закрыть], а то его убьют». Я его сына знал ещё малым ребёнком, а теперь уже он был в армии на срочной службе. «Почему, – спрашиваю, – что случилось?» Он говорит: «Однажды он увидел, как другие солдаты, вместо исполнения своих служебных обязанностей, играли в карты. Он сделал им замечание, его не послушали. Потом он подал на них рапорт, тогда один из тех, что играли, стал угрожать, что убьёт его». – «Слушай, – говорю, – убить-то он его не убьёт. Но я буду молиться, чтобы Ангелоса не отдали под трибунал за то, что он не играл в карты!»

А услышав о другом событии, я сказал: «Слава Богу, есть ещё греки, которые болеют за свою Родину». Один лётчик, когда турецкие самолёты нарушили границу, попытался их немного обогнать, чтобы сделать фотоснимок в доказательство того, что они нарушили границу. Другой пилот кричал ему по рации: «Оставь ты его!» – но тот настаивал, старался… У турка самолёт был больше, и летел он быстрее, и вёл он самолёт очень низко, так что грек, бедный, влетел в море! А есть такие, что только прогулками на самолёте занимаются! Вот ведь как отличаются люди друг от друга!

Человеку необходимо войти в смысл добра, почувствовать его необходимостью, иначе будет одна сплошная расхлябанность. Попробуй пошли кого-нибудь из-под палки воевать! Он будет стараться оттуда убежать да отсюда улизнуть. Однако, поняв, какое зло принесёт враг, сам потом пойдёт и запишется добровольцем.

Раньше у меня на Родине, в Фа́расах, говорили: «Если у тебя есть работа, то не оставляй её на завтра. Если у тебя есть хорошее кушанье, то оставь его на завтра – может прийти гость». Сейчас думают так: «Работу оставим, может, завтра придёт кто-нибудь и нам поможет. А хорошее кушанье давай-ка съедим сами сегодня же вечером!» Большинство людей нынче вращаются вокруг себя, думают только о себе самих. Предположим, пошёл проливной дождь. Вот увидите: большинство из вас подумают о том, не развешено ли у них бельё, и побегут его снимать. Плохого в этом нет, но дальше этого они не идут. Бельё, если и намокнет, высохнет снова. А каково тем, кто в это время молотит на току? Больно ли вам за них, помолитесь ли вы за них? Или в грозу, когда сверкают молнии, ещё вопрос, найдутся ли пять-шесть душ, чтобы вспомнить о тех бедолагах, что работают на поле, или о тех, кто держит теплицы. То есть человек не думает о другом человеке, не выходит из своего «я», но постоянно вращается вокруг себя самого. Однако, вращаясь вокруг себя, он имеет своим центром себя, а не Христа. Он вне той оси, которая есть Христос. Если человек хочет достигнуть того, чтобы думать о ближнем, то его ум должен быть сначала утверждён во Христе. Тогда он думает и о ближнем, а потом думает и о животных, и о всей природе. Его «радиостанция» включена, и как только приходит сигнал – он спешит на помощь. Если же ум его не во Христе, то не работает его сердце, и поэтому он не любит ни Христа, ни ближнего, ни тем более природу – животных, деревья, растения. Если вы будете вести себя так, как сейчас, то как вам дойти до общения с животными, с птицами?! Если птица упадёт с крыши, то вы будете её кормить, но если не упадёт, то вы об этом и не подумаете. Я вижу птиц и говорю: «Надо их, бедных, покормить!» – сыплю крошки и водичку ставлю, чтобы они попили. Вижу на деревьях больные ветви, тут же хочу их обрезать, чтобы они не заразили других ветвей. Или бьётся, хлопает дверь, окно – ум мой идёт туда. Себя, если мне что-то нужно, забуду, но погляжу: не поломалась бы дверь, окно, не было бы какого вреда. О себе я думаю между делом. Если кто-то думает и болеет о творениях, то насколько больше он думает об их аворце! Если же человек не ведёт себя так, то как он придёт в согласие с Богом?

И ещё: выходя на улицу, бросьте взгляд вокруг. Может быть, кто-то или по невниманию, или по злобе (желаю, чтобы никто не делал зла) что-то бросил, и занялся огонь, поэтому поглядите. Это тоже относится к духовной области, потому что и в этом взгляде присутствует любовь. Я, когда выхожу из каливы, погляжу вниз, погляжу на крышу, понюхаю, не пахнет ли горелым. Другое дело, если у тебя такая вера, что если начнётся пожар и ты станешь молиться, то пожар потухнет. Если же такого нет, то надо действовать и по-человечески. Или, когда вдали слышится грохот, я прислушиваюсь, что это: пушка, учения идут, что-то подрывают? Туда сразу же направляется мой ум, и я начинаю молиться о происходящем. С тем, кто безразличен к себе от любви к другим, пребывает великое Божие попечение, и все люди заботятся о нём.

Но сегодняшнее поколение – это поколение равнодушия! Большинство только для парада и годится. Если что-то случится, то не скажи им «Обороняйтесь!» Впрочем, ведь и парадов сейчас не хотят! Раньше ходили на парады, слушали марши, у них внутри что-то трепетало. Сегодня среди нас, греков, есть расхлябанность. Конечно, другим народам ещё хуже, потому что у них нет идеалов. Видишь ли, у греков есть целая куча недостатков, но есть и дар от Бога – любочестие и удальство. Всё-то им праздник! У других народов и слов-то таких в словаре нет.

Пришёл ко мне в каливу один атеист до мозга костей. Наговорил всякого, а потом заявляет: «Я иконоборец». Вот так начал с того, что ни во что не верил, а дошёл аж до иконоборчества! «Ах ты, говорю, – безбожник, – да коли ты ни во что не веришь, тогда зачем говоришь мне, что ты иконоборец? Во времена иконоборчества[19]19
  Иконоборчество – христианская ересь, более ста лет (726–843 гг.) сотрясавшая Византийскую империю и на время утихшая после VII Вселенского Собора (787 г.). Второй этап иконоборчества, начатый императором Львом V Армянином, был прекращён при святом патриархе Мефодии в 843 г. Иконоборцами называются христиане, не воздающие чести святым иконам.


[Закрыть] некоторые христиане от чрезмерной ревности впали в прелесть, дошли до другой крайности, и потом Церковь расставила всё по своим местам. Не было такого, чтобы они не верили». И, между прочим, этот атеист одобрял всё сегодняшнее положение вещей. Поругались мы с ним. «Да, хорошо, – говорю, – что же это за дела? Судьи боятся судить. Люди подают иски на преступников, но потом истцам угрожают, и им приходится брать иски назад. И кто, в конце концов, всем этим заправляет? Тебе что, нравится такое? Одобряешь их? Да ты сам преступник! За этим ты пришёл? А ну давай отсюда!» Выгнал я его.

– Геронда, не боитесь Вы, что так говорите?

– Чего мне бояться? Могилу я себе уже выкопал. Если бы не выкопал, то меня беспокоило бы, что кому-то другому придётся тратить силы и копать. А сейчас надо будет только несколько жестянок земли бросить…

Знаю ещё одного безбожника, хулителя, которому дают выступать по телевидению, несмотря на то что он произнёс самые хульные слова на Христа и на Матерь Божию. И Церковь молчит и не отлучает этих богохульников. Церкви надо было бы отлучать таких. Отлучения, что ли, жалко?

– Геронда, а что они поймут, если их отлучат, раз они всё равно ничего не признают?

– По крайней мере, будет видно, что Церковь выражает своё мнение.

– Молчание, геронда, это всё равно что признавать такое?

– Да. Один написал что-то хульное о Божией Матери, и все молчали. Говорю одному: «Не видишь, что пишет такой-то?» – «Э, – говорит, – что с ним сделаешь? Замараешься, если свяжешься с ними». Боятся говорить.

– А чего он испугался, геронда?

– Боится, чтобы про него ничего не написали, чтобы не выставили его перед всеми, и терпит хулу на Божию Матерь! Давайте не будем ждать, пока кто-то другой вытащит змею из дыры, чтобы мы оставались в покое. Это недостаток любви. Потом человеком начинает двигать расчёт. Потому и распространён сейчас такой дух: «Давайте с таким-то будем в хороших отношениях, чтобы он нас хвалил. А с тем-то давайте дружить, чтобы он нас не опозорил, чтобы нас не считали дурачками, чтобы нам не пасть жертвами!» А кто-то молчит от безразличия. «Промолчу, – думает, – чтобы про меня в газетах не написали». То есть большинство абсолютно безразлично. Сейчас ещё что-то маленько начало меняться, а ведь столько времени никто ничего не писал. Давно, много лет назад, я накричал на одного человека на Святой Горе. «Патриотизма у тебя больно много», – сказал он мне тогда. А недавно он приехал, нашёл меня и начал: «Всё разложили: семью, воспитание…» Вот когда пришла моя очередь ответить ему его же словами. «Патриотизма, – говорю, – у тебя больно много!»

Всё это положение дел привело к чему-то плохому и к чему-то хорошему. Плохо то, что даже люди, что-то имевшие внутри себя, стали делаться равнодушными и говорить: «Разве я смогу изменить ситуацию?» А хорошее то, что многие начали задумываться и меняться. Некоторые приезжают, находят меня и стараются найти оправдание какому-то злу, которое они сделали раньше. Это потому, что они задумались.

– То есть, геронда, мы должны всегда исповедовать свою веру?

– Необходимо рассуждение. Есть случаи, когда не нужно говорить вслух, и есть случаи, когда мы должны с дерзновением исповедовать нашу веру, потому что если мы промолчим, то понесём ответственность. В эти трудные годы каждый из нас должен делать то, что возможно по-человечески, а то, что по-человечески невозможно, оставлять на волю Божию. Так наша совесть будет спокойна, потому что мы делали то, что могли. Если мы не противостанем, то поднимутся из могил наши предки. Они столько выстрадали за Отечество, а что делаем для него мы? С православной Элладой, её преданием, её святыми и её героями воюют сами греки, а мы молчим! Это же страшно! Я сказал одному: «Почему вы молчите? Куда годится то, что творит такой-то?» Он отвечает: «А что говорить? Он же весь провонял». – «Если он весь провонял, то почему вы молчите? Всыпьте ему!» Ничего подобного, его оставляют в покое! Одному политику я устроил выволочку. «Скажи, – говорю, – „я с этим не согласен!“ Это будет по-честному! Ты что же, хочешь, чтобы было удобно тебе, а всё остальное пусть разоряют?»

Если христиане не станут исповедниками, не противостанут злу, то разорители обнаглеют ещё больше. Если же христиане противостанут, то те ещё подумают. Но и теперешние христиане не бойцы. Первые христиане были крепкие орешки: они изменили весь мир. И в византийскую эпоху – если из церкви забирали одну икону, то народ противоставал. Христос претерпел распятие для того, чтобы нам воскреснуть, а мы безразличны! Если Церковь молчит, чтобы не вступить в конфликт с государством, если митрополиты молчат, чтобы быть со всеми в хороших отношениях, потому что им помогают с гуманитарными учреждениями и т. п., если и святогорцы молчат, чтобы их не лишили экономической помощи[20]20
  Старец имеет в виду экономическую помощь (или т. н. выплату за метохи), то есть определённую денежную сумму, которую греческое государство обязалось ежегодно выплачивать священным монастырям Святой Горы Афон с 1924 г. Тогда святогорские монастыри отдали свои метохи (хозяйственные подворья), бывшие для них источниками масла, пшеницы, вина и прочих доходов, беженцам-грекам из Малой Азии.


[Закрыть], тогда кто же будет говорить? Я сказал одному игумену: «Если вам заявят, что прекратят выплаты, тогда вы ответьте, что со своей стороны прекратите странноприимство[21]21
  Общежительные монастыри Святой Афонской Горы бесплатно принимают на ночлег паломников и туристов. – Прим. пер.


[Закрыть], чтобы они почесали в затылках». Преподаватели богословия тоже сидят тише воды. «Мы, – говорят, – государственные служащие: лишимся зарплаты и как потом будем жить?» Монастыри, между прочим, ещё и на пенсиях подловили. А почему я не хочу брать даже этой скромной пенсии ОГА[22]22
  ОГА (Ὀργανισμός Γεωργικῶν Ἀσφαλίσεων) – страховое общество для лиц, занимающихся сельскохозяйственной деятельностью. – Прим. пер.


[Закрыть]? Даже если монах застрахован у них по страховке ОГА, это всё равно нечестно. Если он у них застрахован как неимущий – тогда да, это делает ему честь, но в ОГА его страховать к чему? Монах оставил большие пенсии, ушёл из мира, пришёл в монастырь – и опять ему платят пенсию! И до того дойдём, что ради пенсии предадим Христа!

– Геронда, а как быть, если, к примеру, монахиня проработала сколько-то лет учительницей и теперь имеет право на пенсию?

– Это ещё куда ни шло. Но я тебе вот что скажу: если она и эту пенсию куда-нибудь отдаст, то Христос ей даст хорошую пенсию!

Годы проходят, и какие тяжёлые годы! Трудности ещё не закончились. Котёл бурлит. И если кто-то не укреплён, то как он поведёт себя, оказавшись в сложной ситуации? Бог не сотворил людей неспособными к преуспеянию. Нам нужно возделать в себе любочестие. И если вправду, Боже сохрани, начнётся тряска, многие ли устоят на ногах? Перед войной сорокового года в Конице[23]23
  Ко́ница – городок в северо-западной Греции, в котором прошли детские и юношеские годы преподобного Паисия. – Прим. пер.


[Закрыть] рядом с моей столярной мастерской был рынок, на который из деревень привозили кукурузу, пшеницу и т. п. Когда бедные крестьяне привозили продавать кукурузу на рынок, то некоторые «богатые» (а какие они были богатые? – так, получали в банках какие-то проценты) пинали её ногой и спрашивали: «Почём?» Когда пришла война и им самим пришлось всё распродать, то один улыбался: «День добрый!» – другой вежливо спрашивал: «Нет ли у тебя кукурузы?» Поэтому сейчас благодарите Бога за всё. Постарайтесь быть мужественными. Подтянитесь немножко. Я вижу, что нас ожидает, и поэтому мне больно. А знаете, что переносят христиане в других странах?[24]24
  Произнесено в мае 1987 г.


[Закрыть] В России – на каторгах! Такие трудности! Какие там духовные книги! Албанию даже не берём в расчёт! Есть нечего. Не оставили ни церквей, ни монастырей. Имена и те поменяли, потому что не хотели, чтобы слышались христианские имена. Даже в Америке: православных немного, они рассеяны по разным местам и знаете, как мучаются? Если нет поблизости православной общины, то на поезде часами едут в какую-нибудь даль для того, чтобы побыть на службе. Чтобы посоветоваться о какой-нибудь проблеме, приезжают на Святую Гору! Поэтому этот расхлябанный дух, который живёт в Греции, есть великая неблагодарность.

Скольких святых явит Бог в бывших коммунистических странах! Мученики! Они решились на смерть. Высокие должности занимали и не соглашались с законами, когда те были противны Божию закону. «Я не согласен; убейте меня, посадите меня в тюрьму», – говорили они, чтобы не совратились и другие. А у нас многие без принуждения проявляют такое безразличие. Если бы они знали, что такое трудности, война или лихолетье, то смотрели бы на вещи по-другому. Потому что сейчас как будто ничего не происходит. Это как если бы человек, скажем, на лето прилетал бы из Австралии в Грецию, а осенью, когда в Австралию приходит весна, улетал обратно. Из весны в весну, а зимы не видит. Даже и не знает, какая она, зима; ни ненастья, ничего такого не ведает.

– Геронда, как помочь равнодушному человеку?

– Надо заставить его по-доброму обеспокоиться, озадачить его, чтоб он сам захотел себе помочь. Для того чтобы дать другому воды, надо, чтобы он жаждал. Попробуй, заставь есть того, у кого нет к тому охоты, – да его вырвет. Если другой человек чего-то не хочет, то я не могу лишить его свободы, свободного произволения.

– А может быть, геронда, некоторые равнодушны по неведению?

– Какое там ещё неведение! Я тебе расскажу о неведении: филолог с Халкидики[25]25
  Халкидики́ – полуостров и административная единица в северо-восточной Греции площадью 2918 км². Одной из трёх оконечностей полуострова Халкидики является Святая Гора Афон. На автомобиле из конца в конец Халкидики можно проехать за 2 часа, т. е. неведение греческого филолога можно сравнить с неведением филолога из Подмосковья, не знающего, что такое Троице-Сергиева Лавра. К сожалению, такие случаи тоже встречаются. – Прим. пер.


[Закрыть] не знал, что такое Святая Гора! Один немец, учитель, рассказал ему о Святой Горе, и они приехали вместе. Немец, хотя и был протестантом, знал, сколько на Святой Горе монастырей, и даже где какие святые мощи. Есть оправдание такому неведению? Другой житель Халкидики получил совет приехать ко мне за помощью от своего знакомого из Америки. Из Америки! Сейчас ещё расскажу: пришёл ко мне в каливу один из Флорины[26]26
  Флори́на – город в северо-западной Греции. – Прим. пер.


[Закрыть]. «Ты из самой Флорины?» – спрашиваю. «Да, – отвечает он, – из самой». – «У вас там, – говорю, – митрополит хороший». – «Он в какой команде играет?» – спрашивает. Думал, что это футболист! Так он был на футболе помешан, что даже своего владыку не знал. Уж Кандиотиса[27]27
  Августин (Кандио́тис) (1907–2010) – митрополит Флорины с 1967 по 1999 г. Имя этого ревностного архипастыря, автора многих духовных книг и пламенного проповедника, широко известно во всей Греции. – Прим. пер.


[Закрыть], по крайней мере, все знают. Такому неведению оправдания нет.

Нет, сегодня в мире нет оправдания неведению. Не хватает доброго расположения, любочестия. Тот, у кого есть доброе расположение познать Христа, познает Его, обратится к Нему. И пусть рядом с ним не окажется ни богослова, ни монаха, и он не услышит слова Божия, но если у него есть доброе расположение, то поводом для его обращения станет или какая-нибудь змея, или зверь, молния, наводнение, или какое-нибудь другое событие. Бог поможет ему. Один юноша-анархист из Греции поехал в Германию. Там его посадили в исправительный дом, потому что он связался с наркотиками и т. п. Ничего ему не помогало. Кто-то в исправительном доме дал ему Евангелие. Он прочитал его и тут же изменился. Решил: «Поеду в Грецию, там православие». Вернулся в свою деревню, родня насела, чтобы его женить. Женили, появился ребёнок. Молодой отец читал Евангелие, ходил в церковь, в праздники не работал. Другие, видя, что он так живёт, говорили: «Он из-за чтения Евангелия поехал рассудком, сошёл с ума». Жена скоро его бросила, забрала с собой и ребёнка. Когда ушла жена, то он оставил всё, что у него было там, в деревне: угодья, трактор – всё, что имел, и ушёл в пещеры подвизаться. Один духовник сказал ему: «Ты должен сперва найти свою жену, всё уладить с ней, а потом уже решить, что тебе делать». Что же, поехал он в Салоники искать жену. Он верил, что раз ему так сказал духовник, то Христос ему её явит. В Салониках Христос не явил ему жены. Познакомился он, между прочим, с какими-то немцами, научил их вере, и один из них крестился. Эти немцы взяли ему билет до Афин, но и там жена не обнаружилась. Немцы опять купили ему билет, и он поехал на Крит. Устроился там на какую-то работу и пошёл к одному духовнику. Тот, услышав о его проблеме, говорит: «А твоя жена и твой ребёнок, случайно, не так-то выглядят? Приехала недавно одна женщина и где-то здесь работает». И описал пришедшему в точности его жену. «Должно быть, она», – говорит тот. Духовник уведомил жену. Та, как только увидела мужа, оцепенела. «Ты меня, – говорит, – при помощи колдовства нашёл. Ты колдун». Оставила его и убежала, прежде чем он успел что-либо сказать, и опять он её потерял. Узнал он и обо мне и пришёл ко мне в каливу. Постучал один раз и ждал, а пока я открывал, отошёл в сторонку и делал поклоны. Одежда на нём была поношенная. Рассказал он мне всё. У меня было немного сухих смокв, и я ему их дал. «У меня зубов нет», – говорит он. «У меня, – говорю я, – тоже нет». – «А тебе, – спрашивает он, – больно? Мне больно. Из боли рождается радость Христова». – «Может, тебе какую-нибудь майку дать?» – спрашиваю. «У меня, – говорит он, – есть две. Как потеплеет, одну отдам». Я говорю: «Смотри, побереги своё здоровье, пока ты всё не уладишь и не договоришься с женой, потому что ты и за ребёнка несёшь ответственность». Какая же самоотверженность! Какая вера! А ведь ему не было ещё и двадцати семи лет. И где бы ему было узнать монашескую жизнь? Он имел совершенное неведение, но и доброе расположение у него было, Бог помог ему, и он глубоко по-евангельски преуспел.

Потому я и говорю, что неведение сегодня не оправдывается ничем. Только умственно неполноценный человек или малое дитя извиняются в своём неведении. Но сегодня и малые дети хватают всё на лету! Итак, если человек хочет, есть много возможностей для того, чтобы познать истину.