Текст книги "Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока"

4
Как растить детей

Чтобы не повторять печального опыта моей семьи, в которой плохие новости скрывались за дымовой завесой, со своими детьми я говорю практически обо всем. Мы обсуждаем всех наших знакомых, в том числе их друзей.

Возможно, я с этим хватила лишку. Как-то утром я провожала в школу дочку (дома мы зовем ее Фасолинкой, потому что, когда она родилась, няня надела ей вязаную шапочку в форме боба) и по дороге сказала ей, что в моем детстве мы почти никогда не говорили об окружающих. Ей это показалось невозможным.

– А о чем же вы тогда говорили? – удивилась она.

Глядя назад, я понимаю, что забота о совсем маленьких детях требует в первую очередь физической выносливости. (Я написала книгу о том, как справляться с этим испытанием.) Но чем старше становятся дети, тем большее значение приобретает ваша способность выносить правильные оценки, что является мерой вашей взрослости. Я часто ощущаю себя правительницей крошечной страны, которой постоянно приходится принимать законы и разрешать споры. Я должна быть мудрой или хотя бы справедливой, чтобы мои подданные мне доверяли.

Особенно это важно в воспитании близнецов. Когда моему старшему сыну снится плохой сон и он будит меня в три часа ночи громким плачем, я бегу к нему в комнату. Что ему приснилось? Чудовище? Террористы?

Ничего подобного. «Ты дала Лео конфеты, а мне нет», – говорит он. (Однажды я поняла, что, хотя мои мальчики родились с разницей в несколько минут, они воспринимают себя как среднего и младшего ребенка в семье, так что и я думаю о них так же.)

Но вернемся к яви. Я часто разрываюсь между двумя ролями. С одной стороны, я стараюсь играть уверенную в себе личность, одно присутствие которой способно побороть любые детские неприятности. С другой – мне свойственен более естественный подход, согласно которому все наши проблемы мы должны решать вместе. Кем я должна быть: «родителем» или собой? Если я позволю себе показать, что далека от совершенства, будут ли мои дети чувствовать себя в безопасности?

Во всем, что касается организационных вопросов, я практически непогрешима. Есть исследования, доказывающие, что люди слегка за сорок находятся на пике того, что можно назвать добросовестностью. Иногда может показаться, что от родителей больше ничего и не требуется. Я указываю, где чья ветровка, расписываюсь в школьных дневниках и слежу, чтобы дети не забывали чистить зубы. Я – гений организации.

Но мои дети – нет. Порой складывается впечатление, что предметный мир не поддается их контролю. Однажды мой младший сын – он был тогда дошкольником – пришел домой с фиолетовым пятном на штанах. Он сказал, что это был пирог. (На самом деле он сказал «тарт».)

– Как ты умудрился испачкать пирогом попу? – спросила я, не представляя себе, как такое могло произойти.

– Я не виноват. Он упал на стул, а я на него сел, – объяснил сын.

– Ты что, репетировал комедию?

Я уже много лет ничего не теряю. Но даже сейчас мои дети, которые стали старше, не способны найти свои футболки. Старший сын часто ходит по дому, бормоча: «Я потерял свои шарики!» (Он имеет в виду реальные стеклянные шарики, в которые они играют в школе.) Когда мы уезжаем в путешествие, я каждому из детей выдаю отдельные пакеты для белья, но они упорно укладывают чистое вперемежку с грязным.

Но мои компетенции выглядят не так блестяще, если речь заходит о фактических знаниях и моральных и квазифилософских вопросах. Угадай, кто мой третий самый любимый футболист! Почему мы не подали тому бездомному? Во скольких странах меня рвало? Почему Гитлер не любил евреев? Особенно неуютно я себя чувствую, когда они заводят разговор на религиозные темы.

– Если бы Бог существовал, каждый день светило бы солнце. Сегодня пасмурно, значит, Бога нет, – заявил мой старший сын, когда на пикнике нас застал дождь.

– Я бы назвала это погодным доказательством, – ответила я.

В некоторых случаях мне удается вывернуться, но, поскольку я иностранка, это получается не всегда. Я прожила во Франции дюжину лет, но многие бытовые аспекты до сих пор ставят меня в тупик. Мои дети, которые родились здесь и ходят во французские школы, быстро поняли, что у меня проблемы с французской грамматикой на уровне третьего класса и я не умею по-французски делить в столбик. Они просят, чтобы я давала им прочитать каждую записку учителю или родителям их друзей. Как-то раз я позволила себе проявить креатив, составляя приглашения на день рождения близнецов, и услышала от младшего сына дипломатичное: «Мам, честное слово, так никто не говорит!»

Мои дети видят: тот факт, что они имеют родителей-иностранцев, дает им определенные преимущества. Когда они употребляют нехорошие французские слова, я этого часто не замечаю. Я выяснила, что одно словцо считается неприличным, только когда приглашенный к нам с ночевкой приятель сына воскликнул: «Твоя мама разрешает тебе так ругаться?»

Я стараюсь затащить детей в свое американское царство, где у меня множество талантов, в том числе безупречная грамотность. Мы с Саймоном говорим с ними только по-английски. Мы покупаем им английские книжки. Но это не делает из них носителей американской культуры. Даже говоря по-английски, они строят фразы по правилам французского языка («Она мокрая, эта трава?») Есть слова, которые они видели только в книгах, и не знают, как их произносить. В День перемирия Фасолинка сказала мне, что их класс водили смотреть табличку в память о Первой мировой войне, и назвала ее «плейк» (plake) вместо «плэк» (plaque). Если она расстроена, она говорит, что она «дивэстед» (de-VAST-ed).

– Девэстейтед, – поправляю я ее.

Я постоянно вынуждена переводить с их английского на свой.

– Что такое «пи-о-не-ер»? – спросила Фасолинка, когда я готовила ужин.

– Что-что?

– Пи-о-не-ер? Ну, эти, которые жили во времена Лоры Инглз-Уайлдер?

– Давай по буквам.

– P-I-O-N-E-E-R.

Мне удается объяснить им, в чем соль американских шуток, хотя бы водевильного уровня. Моим детям нравится шутка о том, сколько требуется еврейских мам, чтобы вкрутить лампочку. («Спасибо, со мной все хорошо, я просто посижу здесь в темноте».) Еще они обожают анекдот про сына, которому мама дала два свитера, и в одном из них он спускается на первый этаж. Мой младший сын рассказывает его с изумительным франко-еврейским акцентом: «А шо, второй тебе не понравился?»

К моему восторгу, они взяли на вооружение некоторые американские выражения, но выбрали их сами. Как истинные французы, мои сыновья хохочут над идиомой «Кто нарезал сыр?», которая в английском означает: «Кто испортил воздух?» Фасолинка, которая обожает американские сериалы, частенько говорит «Заткнись!», имея в виду: «Расскажи еще что-нибудь интересное».

– У меня просто кровь кипит, – сказала я как-то, когда была сильно рассержена.

– Надеюсь, это просто такое выражение, – испугалась она.

В отличие от меня они используют только шкалу Цельсия. Одним теплым днем я посмотрела за окно на термометр и назвала им температуру по Фаренгейту, чем привела их в ужас.

– Нам нельзя выходить из дому! – воскликнул один из сыновей. – Мы же сгорим!

Завершающим штрихом моего проекта по их американизации было бы отправить их в летний лагерь в Соединенных Штатах. Три недели в обществе ровесников из пригородов Бостона сделают в плане культуры то, что недоступно мне. У них возникнет эмоциональная связь с моей страной, и они выучат американский сленг.

Я заказала несколько буклетов и показала детям рекламный фильм, в котором дети их возраста сидели у костра и рассказывали о своих новых друзьях. У меня по коже бежали мурашки, когда я видела, как они купаются в озере, на берегу которого растут деревья, как я когда-то. За кадром звучала жизнерадостная музыка.

Но мои дети пришли в ужас. Они выросли во Франции и не верят, что кто-то может быть таким оптимистом по собственной воле. Фасолинка решила, что это видео с заложниками:

– Их же заставили нести всю эту пургу! Неужели ты сама не видишь?

Ее смутил не только «дух товарищества». Ей явно не хотелось вставать по горну и петь хором.

– Мама, у меня не будет твоего американского детства, – сказала она. – Я не хочу вставать в семь утра и плести браслеты. Не хочу, и все. Смирись с этим.

Вы знаете, что вы родитель за сорок, если:

• Вы пришли к выводу, что плавание – это то же самое, что душ.

• Вам скучно рассказывать своему третьему ребенку, откуда берутся дети.

• Вам трудно объяснить, какой была жизнь до Ютьюба и мобильных телефонов.

• Вы тщательно следите, чтобы ваши дети не сидели слишком долго за компьютером, но свой мобильный проверяете каждые 15 минут.

• Вам не верится, что надо столько лет проучиться в школе, чтобы хоть что-то узнать.

• Иногда вас посещает искушение разрешить детям пропустить школу просто потому, что вам не хочется вылезать из постели.

5
Как слушать

Когда на Рождество мы навещали семью Саймона в Лондоне, я постоянно просила его родственников повторить, что они только что сказали. Чаще всего так бывает, когда я говорю с Саймоном. У меня такое впечатление, что последние слова в каждой его фразе куда-то пропадают.

Тому есть два объяснения. Во-первых, он говорит с британским акцентом, а во-вторых, немного «зажевывает» слова. И то и другое усиливается, когда он находится в обществе своих родных. В то Рождество я не особенно прислушивалась к их беседе, потому что большую часть времени мы провели за игрой в британскую версию Trivial Pursuit, которая требует энциклопедических познаний в таких областях, как валлийские дороги и английский футбол 1970-х.

Разумеется, у меня есть еще одно чудовищное подозрение, объясняющее, почему я плохо их слышала: я глохну. Саймону я ничего не сказала, но, как только мы вернулись в Париж, записалась на прием к отоларингологу. (В отличие от американской «социальной» медицины здешние врачи по большей части имеют частную практику, и я могу записаться к любому из них.)

Врач оказался обаятельным французом за 60. Он внимательно выслушал мои жалобы на проблемы с мужем. (Я посмотрела, как сказать по-французски «бормотать», и выяснила, что это будет marmonner.) Отоларинголог усадил меня в кабинку и выдал мне наушники. Каждый раз, когда раздавался писк, я должна была поднять руку с вытянутым вверх указательным пальцем, как это делают французские школьники в классе, и повторить услышанное слово: jardin, esprit, fréquence.

Я вышла из кабинки, и доктор встретил меня широкой улыбкой.

– Сколько лет вашим ушам? – спросил он.

Мы прошли к его столу, и он показал мне график, на котором было отражено нормальное изменение слуха в течение жизни. Эта линия плавно сходит вниз. В 20 лет у вас, как он выразился, «идеальный слух». В моем возрасте уже труднее улавливать самые низкие и самые высокие звуки.

– Вам не в чем винить вашего мужа, – сказал он. И добавил, что для моего возраста со слухом у меня все прекрасно.

Я испытала облегчение, но немного удивилась. Я всегда считала, что острота слуха у человека не меняется, пока ему не стукнет лет семьдесят-восемьдесят. После этого люди начинают, разговаривая с вами, переходить на крик – или покупают себе слуховой аппарат. Я была готова смириться с тем, что в 40 лет у меня появятся морщины и снизится способность все запоминать, но не рассчитывала, что средний возраст затронет также мои уши.

Я понимала, что это не сулит ничего хорошего для моего брака. Звуки, которые я перестала слышать так же четко, как раньше, – в основном как раз те, из которых состоит речь моего мужа. Судя по всему, физический упадок середины жизни только начинается. Антрополог Ричард Шведер вспоминает, что однажды, играя в сквош, он слегка повредил себе поясницу и не мог распрямиться, и его партнер сказал ему: «Добро пожаловать в средний возраст!»

Моя подруга, которой только что исполнилось 40 лет, сказала мне за обедом, что у нее так называемый птоз верхнего века, которое не полностью открывается. Врач объяснил ей, что причина этого – возраст.

Еще один мой знакомый рассказал, что после 40 стал просыпаться по нескольку раз за ночь, чтобы пойти в туалет, хотя раньше спал до утра как убитый. Его врач сказал, что у него увеличилась предстательная железа, которая давит на мочевой пузырь, и посоветовал ему заниматься спортом, пить томатный сок и принимать некоторые лекарства. Это не помогло, и тогда доктор сказал, что ему придется привыкать к новому режиму сна. (Когда дети современных 40-летних родителей наконец начинают спать всю ночь, никого не будя, они, то есть мы, перестаем спать сами.)

Конечно, большинство сорокалетних – люди здоровые. Многие из нас бегают марафон, играют в теннис и баскетбол. Кое-кто продолжает профессионально заниматься хоккеем, гольфом или бейсболом, участвовать в соревнованиях по плаванию или в балетных спектаклях. Но практически каждый вид спорта дается нам чуть труднее: реакция уже не та, меньше объем легких, хуже развита мускулатура. Врачи в разговоре с нами упоминают артрит. Если раньше мы бегали как газели, к 40 эта способность нас покидает. «Как бы я ни старался, – говорит подтянутый 40-летний мужчина, десятилетиями занимавшийся оздоровительным бегом, – но я больше не могу носиться так же быстро, как раньше».

Зато в том, что касается продолжения рода, у нас все отлично. Раньше врачи приводили печальную статистику, согласно которой женщина, не родившая ребенка до 39 лет, скорее всего, оставалась бездетной. Но, как выяснилось, эти выводы основывались на данных, полученных в XVII–XVIII веках, то есть до появления антибиотиков, ультразвука и современных статистических методов.

С 1990 года число детей, рожденных американками в возрасте 40–44 лет, почти удвоилось. Частично спасибо за это надо сказать технологиям. Моя 49-летняя знакомая родила девочку: при этом и сперма, и яйцеклетка были донорскими. На детской площадке я познакомилась с женщиной, родившей близнецов благодаря использованию замороженной спермы ее умершего несколько лет назад мужа.

Разумеется, вынашивать ребенка, если тебе за 40, труднее. Есть и другие сложности. 42-летняя мать новорожденного младенца говорила мне, что надевает очки, подстригая малышу ногти. К тому времени, когда ребенок научится ходить, может оказаться, что вы из молодой матери в единый миг превратились в «мадам».

К тому же начинают накапливаться мелкие физические изменения. У меня слегка пожелтели передние зубы, и ни один дантист ничего не смог с этим поделать. Раньше я носила очки только на улице; теперь они нужны мне, чтобы перемещаться по квартире. Я впала в панику, когда у меня на нёбе появилось затвердение размером с булавочную головку. Рентгенолог объяснил мне, что это совершенно безвредное образование, что-то вроде выступа кости: вполне нормальное явление для людей «моего возраста».

– А когда оно исчезнет? – спросила я.

– Не исчезнет, – ответил он. – Скорее всего, такое же появится у вас и на другой стороне нёба.

Значит, в мыслях я снова отстала от своего хронологического возраста. Когда отоларинголог показал мне тот самый график, я сказала, что надеялась, что меня не коснутся все эти низкие пики. Я хотела быть исключением.

– Я знаю, что в душе вы по-прежнему ощущаете себя двадцатилетней.

– Нет, я чувствую себя на тридцать семь.

– Мне шестьдесят девять, – улыбнулся он, – но я чувствую себя на двадцать.

– Двадцать? Я не хотела бы быть двадцатилетней, – сказала я, а про себя задумалась: сколько раз он был женат?

– Но вы правы. Не на двадцать, а на тридцать. Но вообще-то мне шестьдесят девять, и ничем хорошим это не кончится.

– Даже не верится, что никто никогда не встречал ни одного двухсотпятидесятилетнего человека, – сказала я.

– Я буду первым, – ответил он и добавил: – L’amour n’existe pas.

– L’amour? – не поняла я.

– La mort! – повторил он. – Смерть!

Я просто его не расслышала.

– Разумеется, любовь существует, – продолжил он. – А смерть – нет. Или, как минимум, не существует наша собственная смерть. У нас есть доказательство смерти других, но только не нашей собственной.

Вернувшись домой, я ничего не сказала Саймону. Ни про свои уши, ни про любовь, ни про смерть. Стареть бок о бок со своим партнером – странная штука. Иногда лучше делать вид, что вы не стареете. Наверняка есть вещи, о которых он не рассказывает мне. Иногда я прошу его повторить ту или иную фразу, хотя, думаю, он знает, что в том, что я не поняла его с первого раза, не только его вина. У нас негласное соглашение: он притворяется, что у меня такой же острый слух, какой был, когда он взял меня в жены, а я притворяюсь, что слышу каждое его слово.

Вы знаете, что вашему телу 40 лет, если:

• Вы выбираете рестораны без громкой музыки.

• Чтобы заснуть, вам недостаточно просто упасть в постель. У вас свой сложный ритуал, включающий таблетки, маску, затычки в уши и определенный тип и количество подушек.

• Читая текст на экране монитора, вы ставите масштаб 200 процентов.

• Вы купили напольные весы с большим экраном, чтобы, взвешиваясь, не надевать очки.

• Вы столько раз набрали и потеряли одни и те же десять фунтов, что уже прониклись к ним определенной симпатией.

6
Как заниматься сексом

– У тебя есть любовник? – спросил меня Чарли, когда мы шли по площади Республики.

Чарли – мой школьный друг. В Париж он приехал со своей женой и сыном. Мы с ним гуляли неподалеку от моего дома. С годами он нисколько не изменился: красивый, умный, обаятельный. В пятнадцать лет я была по уши в него влюблена – как и многие другие девочки из нашего класса. Он женился на Лорен, с которой вместе учился в колледже. Теперь она занимается медицинскими исследованиями. Чарли работает на полставки и присматривает за их сыном.

Его вопрос меня удивил. Раньше мы никогда не обсуждали эту тему, да я и не очень это люблю. Мы с Саймоном не сторонники группового секса и дорожим супружеской верностью. Наша цель – успеть к одиннадцати часам вечера заснуть.

– Нет, у меня нет любовника, – ответила я, стараясь не выдать свое смущение. – А у тебя?

– Да. И у меня, и у Лорен. – Он широко улыбнулся.

– И как часто ты встречаешься со своей… подружкой?

– Раз в три недели. Примерно. Было время, когда у Лорен появился любовник, а у меня нет. Это было ужасно. Пришлось задуматься. Я решил, что мне тоже надо кого-нибудь найти. Так и получилось.

Он имел в виду, что каждому приятно видеть, что его партнер вызывает интерес еще у кого-то. Кроме того, состояние влюбленности придает нам энергии.

– Совсем не обязательно доводить дело до постели, – продолжил он. – Иногда тебе просто нужен электрический разряд от прикосновения другого человека. Это позволяет сохранить динамику в отношениях с женой. Я не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в рутину.

Судя по всему, Чарли польстил мой ошарашенный вид. Он всегда был горазд на выдумки. Когда нам было по 15 лет, он познакомил меня с музыкой регги, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. У меня мелькнуло: может, он завел разговор на эту тему потому, что захотел изменить своей любовнице со мной? Столько лет прошло, но между нами по-прежнему проскакивала искра. Во мне словно проснулась некая частица меня, о существовании которой я забыла. Он сыграл для меня роль Прустовой мадленки.

Я рассказала ему о своей единственной супружеской почти измене: несколько лет назад на свадьбе у подруги я целовалась с посторонним мужчиной. Я выпила, и мне было хорошо. Свадьбу праздновали на ферме. Дальше у нас не зашло, но потом я чувствовала себя так, словно совершила непростительный поступок. Моногамия – довольно странная штука, но я всегда придавала ей большое значение.

Чарли мой рассказ не впечатлил.

– Флиртовать и с кем попало целоваться на свадьбе? Да это просто надо признать совершенно нормальным! – воскликнул он. И добавил, что однажды тоже был с женой на сельской свадьбе. Там они познакомились с еще одной парой и занимались сексом вчетвером. – Знаешь, чего я хочу сейчас? Чтобы у нас был общий любовник.

Он рассуждал об этом настолько спокойно и уверенно, что я почувствовала себя полной идиоткой. На шкале неверности мой показатель – единица; его – восьмерка.

Чарли убеждал меня завести любовника, еще и настаивая, что одного будет мало:

– Надо сделать это раза три-четыре, потому что поначалу тебя будет грызть совесть и ты не сможешь расслабиться и получить удовольствие.

Он решил меня поторопить:

– В твоем возрасте ты все еще хорошо выглядишь, но откуда тебе знать, как долго это продлится?

Неужели для меня и правда настали последние годы сексуальной привлекательности?

Примерно то же я слышу и от многих других. «Ты не думаешь, что у тебя осталось лет пять, после которых уже никто не захочет с тобой спать?» – спросил меня один писатель под сорок. Приятель-канадец, мой ровесник, недавно рассказал мне, что на днях на углу улицы какая-то женщина лет пятидесяти вдруг схватила его за пах и поцеловала в губы. Подчеркивая, как ему было противно, он без конца повторял: «Ей было не меньше пятидесяти!» Сегодня практически не осталось людей, над которыми вы имеете право зубоскалить, видя их по телевизору. Исключение составляют тетки в возрасте: вы смело можете заявить, что вам было бы отвратительно смотреть на них голышом.

Но и из этого исключения есть свои исключения. Мой друг, общественный активист, с восторгом рассказывал мне о «потрясающе сексапильной шестидесятилетней женщине», с которой познакомился на свадьбе.

– Она была девушкой Бонда, – объяснил он.

– То есть она выглядела как бывшая девушка Бонда? – уточнила я.

– Нет, в молодости она и правда снималась в фильме про Джеймса Бонда.

Американки, которым за 40, как правило, регулярно занимаются сексом. Но по данным официальной статистики, треть женщин за 50 в последний раз занимались сексом год назад или раньше. Среди шестидесятилетних таких уже почти половина. Семьдесят лет – это практически целибат. Такая же печальная статистика касается и британских женщин. Мужчины утверждают, что у них все намного лучше – в любом возрасте.

Обычно я стараюсь не произносить слово «менопауза» из иррационального страха: стоит его сказать, и оно материализуется. (Достаточно посмотреть на новорожденного младенца, и почувствуешь прилив грудного молока.) Я набралась смелости и погуглила: обычно менопауза начинается около 51 года. Она приносит с собой такие симптомы, как вагинальная сухость, обвисшая грудь и – мое любимое – вагинальная атрофия, при которой родовые каналы теряют эластичность. Все это совпадает с реальной утратой сексуальной активности. Хотя эта симптоматика и отсутствие секса наводят на неприятные мысли, надо признать, что во всем этом есть своя эволюционная логика: какая польза от сексуального влечения, если ты больше не можешь производить потомство? Возможно, Чарли был прав, предупреждая меня, что я приближаюсь к концу своего сексуального срока годности.

Тем не менее во Франции у женщин другое отношение к сексу. Меня давно удивляли французские пары за 60, которые вместе рассматривали в магазине сексуальное белье, и актрисы определенного возраста, которые снимались во вполне соблазнительных ролях. Моя соседка-австралийка поражалась, что после занятий пилатесом подтянутая 70-летняя участница группы переодевается в кружевное белье.

Эта практика распространяется не только на немногочисленных очень ухоженных парижских дам. Французская статистика дает тому подтверждение. Среди 50-летних француженок только 15 процентов не имели секса в течение последнего года (в Америке таких 33 процента). Среди 60-летних таких 27 процентов (в Америке – 50).

Разумеется, с возрастом и француженки занимаются сексом меньше, но это плавное снижение, а не падение в пропасть. Большинство из них сохраняют сексуальную активность и за пределами 60 лет, а возможно, и дольше.

Несомненно, здесь любят молодых и привлекательных. В рекламных роликах мы видим 22-летних красавиц с идеальной фигурой. Однажды за луковым супом знакомая парижанка-профессор сказала мне, что во Франции женщины за 50 «теряют разум». Разница в том, что немолодые и не очень привлекательные люди считают, что тоже имеют право на секс. Большинство здоровых взрослых регулярно предаются этому занятию на всем протяжении жизни.

Когда я пришла в гости на 50-летие своей парижской подруги – ученой дамы и матери троих детей, – у нее в гостиной собралось несколько десятков человек. Они пили красное вино, ели марокканские блюда и танцевали под музыку Village People. (И в Америке, и во Франции люди моего поколения ностальгируют по одной и той же музыке.)

– Не так плохо для пятидесяти лет! – сказала я одному из ее друзей. Он уставился на меня с недоумением, и я поняла, что ляпнула глупость. Гости не изображали из себя молодых – они просто с удовольствием проводили время.

Было ясно, что подобный праздник для них – отнюдь не последний. Так и секс: и в пятьдесят, и десять или двадцать лет спустя он остается частью жизни. Через коллегу я познакомилась с Элен – 68-летней журналисткой и бабушкой. Элен – не девушка Бонда, но она всегда подтянута и прекрасно смотрится в свитере, ботфортах до колен и кожаной юбке-карандаше. От нее исходит энергия, и она сама это понимает.

– Есть тридцатилетние женщины, которые уже не светятся, а есть женщины старше, которые не потеряли эту способность. Я – из их числа, – с теплой улыбкой сказала она мне. – Я очень люблю жизнь. Очень-очень. Просто невероятно. Я думаю, что это по мне видно. Немного света в глазах, и утром тебе хочется просыпаться.

Она утверждает, что это сияние – ее выбор.

– Еще в молодости я приняла решение, – продолжает она, – я буду красивой в любом возрасте. Я не буду прибегать к искусственным приемам омолаживания, всяким там подтяжкам и прочему. Но я буду элегантной, накрашенной и буду ухаживать за собой. – Последнюю фразу она повторила еще раз: – Я буду за собой ухаживать.

Элен ухаживает за собой в том числе при помощи мимолетных романов. По ее признанию, ее жизнь достигла сексуального пика, когда ей исполнилось 50.

– Я делала совершенно безумные вещи, например, познакомилась на улице с мужчиной, который мне понравился, и отправилась с ним в отель. Я так делала. И все еще на это способна.

О своих «романах» Элен не распространяется. Своего мужа она любит и уважает: «Не хочу, чтобы он узнал о моих шалостях». Одному из ее любовников нравилось, когда она надевала пояс с резинками. Поэтому после свидания с ним она загоняла машину в гараж и там переодевалась в обычные колготки.

Вспоминая свое последнее приключение двухгодичной давности, она улыбалась. По ее мнению, это было прекрасно:

– Я встретила очень красивого мужчину моложе меня. Мы познакомились, понравились друг другу и сняли номер в отеле. Наша связь длилась два месяца, а потом я с ним порвала.

Элен – состоятельная парижанка; у нее есть университетский диплом; она владеет загородным домиком. Она может себе позволить номер в отеле. Но она следует культурной модели, принятой в среде француженок старшего поколения.

Та же самая женщина-профессор, которая говорила мне о «потерявших разум» 50-летних женщинах, призналась, что и у нее было несколько мимолетных романчиков.

Она тоже замужем и тоже бабушка. Обе эти роли имеют для нее большое значение. Однако, как она объясняет, «есть время для работы, есть время для семьи, а есть время для себя». Если у тебя есть любовник, ты «чувствуешь, что тебя любят и ценят не как жену и мать, не как профессионала, а как лично тебя, независимо от всего остального».

Понимание происходящего составляет часть удовольствия. (Я подозреваю, что другая часть заключается в том, чтобы шокировать американскую писательницу своими историями.)

По словам француженок, этот особенный опыт приносит пользу и всей остальной жизни. Профессор говорит, что «ты работаешь успешнее, потому что чувствуешь себя хорошо. Ты внимательнее относишься к мужу и детям, потому что тебе хорошо».

Она добавила, что не хочет, чтобы ее запомнили как примерную мать и жену: «Это же так скучно! Ни за что! Очень важно, чтобы перед смертью ты могла сказать себе: «Я прожила отличную жизнь. У меня были украденные моменты, принадлежавшие только мне»».

Какая из двух версий сексуальности – настоящая? Англосаксонская готовность от нее отказаться или французская идея, что она может длиться гораздо дольше, чем мы думаем? Я решила провести исследование. Сидя в местном кафе (где официанты обращаются ко мне «мадам»), я читала статью австралийского ученого под названием «Секс и женщина в период менопаузы: критический обзор и анализ». (Я прилагала все усилия, чтобы окружающие не увидели этот заголовок.)

В статье во многом поддерживается французский подход. Автор объясняет, что женское сексуальное влечение не обязательно угасает с возрастом и что «некоторые женщины признаются, что в среднем возрасте и дальше оно у них только растет». Да, снижение уровня эстрогена может вызвать некоторые проблемы, в том числе вагинальную сухость и пресловутую «атрофию». Но это проблема «функционала», а не влечения как такового. Эти симптомы означают, что женщине для полового акта требуется лубрикант – точно так же, как для чтения в определенном возрасте требуются очки. Никто не рискнет утверждать, что она утратила желание видеть.

Вскоре я поняла, что это не просто точка зрения некоторых австралийских феминисток. Исследование, проводившееся под эгидой Американского национального института здравоохранения, пришло к выводу, что «статус менопаузы, по крайней мере в начальной стадии, лишь в незначительной степени связан с сексуальными практиками».

Некоторые женщины в среднем возрасте действительно утрачивают сексуальное влечение. Но важную роль играет и культурный аспект. Еще одна статья в Journal of Aging Studies, посвященном проблемам старения, отмечает, что «причинами того, что в определенном возрасте женщины, по мнению многих, в том числе самих женщин, теряют привлекательность в качестве сексуальных партнеров, являются эйджизм и сексизм».

Иными словами, если окружающие настаивают на том, что после определенного возраста ты больше не сексуальна или что ты обречена провалиться в сексуальную пропасть, шансы на это увеличиваются. Или, как выразилась писательница Сьюзан Зонтаг, «старение – это в основном дело воображения».

Я простила своему другу Чарли приверженность некоторым американским культурным нормам. Думаю, в основном он пытался флиртовать со мной – чисто ради развлечения. Я понимаю, что, не добившись больших успехов на профессиональном поприще, он «вложился» в повышение своего сексуального статуса. Он достиг высот в искусстве очаровывать женщин.

– Он – дамский угодник, – сказал Саймон, который его знает и которому он нравится. – В Голландии это считается абсолютно нормальным.