Текст книги "Шанс Гидеона"

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

Состояние миссис Фейбер улучшалось с каждым днем, и когда доктор Малтраверз вновь посетил ее, он смог успокоить семью относительно здоровья их матери. Она обладала удивительной жизненной стойкостью и очень хотела поправиться, и он предсказал, что очень скоро так и будет.

Но ее так долго опекали, что теперь следовало избегать малейшего риска. Врач обнаружил, что она вполне довольна затворничеством в собственных покоях, и раз это ее развлекает, он не видел причин, почему бы ей не продолжить работу над мемуарами, как только она почувствует, что снова хочет ими заниматься. А еще, казалось, она получает удовольствие от компании Ким, поэтому он решил, что неплохо, если Ким будет проводить с ней больше времени, хотя бдительная медсестра, дежурившая днем, не согласилась бы с ним, если бы поинтересовались ее мнением: она считала, что Ким дурно влияет на пациентку, потому что по какой-то причине визиты секретарши вызывали гораздо больший восторг, чем визиты любого члена семьи, исключая, возможно, Гидеона.

Медсестра была женщина строгих правил, и ей доводилось и раньше работать с доктором Малтраверзом. Оказалось, мисс Ловатт тоже раньше работала с доктором Малтраверзом, но при виде фигуры в форменной одежде глаза его не загорались так, как при виде бывшей секретарши. Рукопожатием с сестрой он тоже не обменивался, но зато здоровался за руку с мисс Ловатт. Ким сидела возле кровати больной, собираясь уже уходить, когда объявили о его повторном приезде. Врача ждали часом позже, но оказалось, он успел на более ранний поезд. Медсестра Боуэн, лихорадочно поправляя шапочку и манжеты, многозначительно посмотрела на Ким, но доктор Малтраверз вытянул руку, не позволяя Ким покинуть комнату, и как бы между прочим бросил через плечо, что уверен, будто миссис Фейбер хочет, чтобы она осталась.

– Вы выглядите настолько лучше, – сказал он миссис Фейбер, – что это явно чья-то заслуга, а присутствие мисс Ловатт действует чудесным образом. Я помню, когда она работала у меня, я находил, что она действует как успокоительное.

Миссис Фейбер, которая настояла на том, чтобы Траунсер, помогавшая своей хозяйке следить за внешностью, зачесала ей волосы назад, перехватив их широкой атласной лентой, и которая настолько оправилась от болезни, что сочла необходимым сменить ночную кофту из голубого кружева на воздушную розовую, потому что та ей больше шла, лежала на высоко взбитых подушках и улыбалась врачу. Ей нравилось, что у него такие красивые белые зубы, а еще ей нравились его темные глаза и блестящие черные волосы, чуть тронутые серебром на висках, что только подчеркивало его благородную внешность.

– Ким – милая девочка, – сказала больная. – Она выполняет все мои прихоти, я не даю ей скучать, и поэтому мне хорошо, когда она рядом. Она умеет слушать, а я, должна признаться, люблю поболтать. Она такая хорошенькая, не правда ли? Вам не кажется, что она слишком хорошенькая для секретарши?

– Даже очень. – Доктор Малтраверз бросил чуть насмешливый взгляд в сторону Ким. – И кем, по-вашему, ей следовало быть, если не секретарем?

– Думаю, ей следует выйти замуж, – решительно заявила миссис Фейбер.

– Не могу с вами не согласиться, – тихо произнес врач и наклонился, чтобы послушать сердце больной.

Ким оставалась в комнате до конца осмотра. Доктор Давенпорт так и не появился, и пришлось ей провожать приезжего специалиста. Сестра Боуэн, как встревоженная наседка, смотрела им вслед, когда они удалялись по коридору, и будь ее глаза способны проследить за их продвижением и дальше, она, несомненно, нашла бы предлог, чтобы остаться в открытых дверях.

Но миссис Фейбер позвала ее, и той пришлось покинуть свой пост. Траунсер, находившаяся в соседней гостиной, уловила легкое недовольство в голосе медсестры и решила, что сейчас не стоит узнавать меню второго завтрака для хозяйки. Что-то подсказало ей, что сестра Боуэн не слишком довольна визитом лондонского специалиста.

Выйдя в главный коридор, Ким попыталась покинуть доктора Малтраверза.

– Я знаю, что мистер Фейбер ждал вас часом позже, – сказала она, – но сейчас он уже, наверное, вернулся с прогулки. Вы найдете его в библиотеке. Первая дверь направо из холла. Пиблз внизу, он вам покажет.

– Мне нужно поговорить с тобой, – невозмутимо произнес Ральф Малтраверз. – Поэтому я и приехал пораньше. Где ты работаешь? У тебя есть своя комната? Мы можем там поговорить?

– Мне предоставили собственную гостиную, – призналась Ким, слегка взволнованно, намереваясь однако сделать все, чтобы отвязаться от него. – Впрочем, я не уверена, что мистер Фейбер одобрит…

– Который из них? Чарлз или Гидеон? Чарлз, кажется, женат, но Гидеон – нет.

– Меня нанял Гидеон, – сказала Ким. – И он требует, чтобы его служащие выполняли довольно строгие правила. Если вы хотите поговорить со мной, то лучше это сделать внизу.

Малтраверз покачал головой, в его темных глазах искрилось веселье и еще что-то.

– Мы поговорим в твоей гостиной, – сказал он. – Внизу слишком людно.

Ким пошла вперед. Она припомнила теперь, что в прошлом он всегда поступал несколько своевольно. Подобно Гидеону Фейберу, он требовал мгновенного выполнения всех своих желаний. Наверное, ей на роду написано вечно ходить у кого-то под каблуком.

Доктор оглядел ее гостиную, и Ким поняла по его взгляду, что он подумал, как хорошо она устроилась. Он одобрительно кивнул, небрежно осмотрев книги и картины, подошел к окну, чтобы полюбоваться видом, и даже заглянул в ванную комнату, а потом и в спальню. Ким видела, как он, слегка улыбаясь, бросил взгляд на ее халат в цветочек, висевший на двери, и на столик возле кровати, где лежал томик стихов. Он взял книгу в руки.

– Водсворт? Ты до сих пор читаешь Водсворта?

– Да, это мой любимый поэт.

Малтраверз улыбался, глядя ей в глаза.

– Ты всегда им увлекалась.

Ким показалось, что из коридора донесся какой-то шум, и она поспешно заговорила:

– Думаю, вам не следует находиться здесь! Это может показаться странным!..

Он слегка коснулся ее плеча, продолжая улыбаться.

– Не глупи, дорогая. Даже если меня здесь застанет горничная, это ее нисколько не удивит. Врачи пользуются правом проникать в святая святых… Ты разве забыла?

– Я не имела в виду горничную.

– А кого? Гидеона?

Ей почудилось, что он слегка нахмурил темные брови.

– Нет… разумеется, нет.

Но Малтраверз вернулся в гостиную и, повернувшись, странно посмотрел на Ким.

– Зайдя к тебе, я не нарушил приличий, – заметил он. – Если бы у мистера Гидеона Фейбера нашлись возражения, то я бы напомнил ему, что знал тебя три года, а это немалый срок. Кстати, он передал тебе мою записку?

– Да. Правда, мне кажется, вам не стоило беспокоиться и писать ее, – заметила она, подчеркивая интонацией, что между ними есть дистанция.

– Вот как? Значит, ты не простила, что я вел себя, как дурак! – Он шагнул к ней ближе. – Ким, я влюбился в тебя – ты ведь догадывалась, правда? – но в то время мне казалось, что я должен жениться разумно, а разве назовешь разумной женитьбу на никому не известной девушке вроде тебя? Мне очень этого хотелось, Ким, – его голос становился все более настойчивым. – Верь мне, Ким! Но приходилось думать о своей профессии, и был человек, который хотел, чтобы я женился на его дочери… Он очень много сделал для меня, помог мне забраться на вершину…

– И вы женились на ней? – холодно поинтересовалась Ким, словно только из любопытства. – Вы в конце концов отблагодарили его и теперь очень счастливы со своей женой?

Малтраверз покачал головой.

– Когда дело дошло до свадьбы, я не смог решиться, – признался он. – Думаю, из-за тебя… Из-за того, что ты сделала со мной за коротких три года! – Протянув руку, Малтраверз дотронулся до блестящего локона на ее щеке, но она поспешно отпрянула, и он криво улыбнулся. – Ким, я позволил тебе уйти, – внезапно простонал он, – и как я теперь об этом жалею! Неужели слишком поздно исправить ошибку? Я с трудом поверил своему везению, когда столкнулся с тобой в ту ночь, и с тех пор ни о чем другом не думаю. Чистая правда! Сегодня, садясь в поезд, я ликовал, как школьник, отправляющийся на каникулы…

– Вы проделали этот путь, чтобы осмотреть миссис Фейбер, – напомнила ему Ким.

– Да, конечно. Но еще и для того, чтобы снова увидеть тебя, Ким! – Он осмелился опять приблизиться на шаг. – Если я смиренно взмолюсь о прощении… Если я попрошу тебя забыть о прошлом и согласиться видеться со мной иногда… Только иногда! Мы могли бы опять узнать друг друга, вновь пережить то, что было! У тебя же будет какое-то свободное время, да и я теперь не так занят. Сам себе хозяин. Я даже мог бы встретить тебя на полдороге, чтобы тебе не ехать одной до Лондона!

В старые времена такая уступка поразила бы Ким, но теперь она осталась совершенно равнодушной. И хотя еще два года тому назад она ни за что бы не поверила, что будет с ним так говорить, произнесла:

– Время не повернуть вспять. – Пусть банально, но зато правда… Истинная правда, как теперь она хорошо знала. Хотя, наверное, она стала гораздо взрослее, чем была, когда он появился на ее горизонте, заслонив собою даже солнце. – Время не повернуть вспять, и у меня нет ни малейшего желания это делать. Я уже пришла в себя и никогда не захочу вернуться назад… Признаюсь, я когда-то была в вас влюблена, – сказала она, вытягивая из вазы цветок и нервно теребя его. – Или мне казалось, что влюблена. Но я справилась с этим чувством… Мне пришлось… – напомнила она ему.

Его смуглое лицо вспыхнуло.

– Прости меня, Ким, – тихо сказал он.

Она почувствовала, как все это должно быть для него унизительно, и ей захотелось, чтобы у доктора не создалось впечатления, будто она испытывает к нему давно затаенную обиду. Ким показалось, что опять раздался шум в коридоре, и она решила закончить тяжелый разговор как можно скорее, прежде чем кто-нибудь нагрянет и удивится, что такая известная личность из Лондона тайком беседует с мисс Ловатт в ее гостиной. Ким заговорила быстро и твердо.

– Вам не в чем винить себя… совершенно не в чем! – заверила она. – Я даже благодарна вам, потому что все равно ничего бы не вышло, если бы… если бы вы по-другому повели себя со мной два года тому назад. Зато теперь я получила какой-то жизненный опыт. Я была молода и глупа да к тому же одинока… Мне льстило ваше внимание, потому что я работала у человека, вокруг которого была какая-то аура… – Она слегка улыбнулась. – Вокруг врачей всегда есть какой-то блеск, особенно это касается тех, кто, сразу видно, далеко пойдет и уже имеет практику на Харли-Стрит и все такое…

Вид у него был очень мрачный.

– И ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты чувствовала ко мне только это? – спросил он. – Ты ведь хотела выйти за меня?

– Да. – Лицо ее пылало.

– И в том, что мы не поженились, виноват только я. Так неужели ты думаешь, я поверю, что сейчас, три года спустя, ты горько раскаиваешься в своем чувстве? Что блеск исчез, и перед лицом холодной, жестокой реальности ты сожалеешь, что не дождалась… кого-то другого!

– Нет. – Она еще больше раскраснелась. – Конечно, нет!

– Тогда, если нет никого, кто имеет больше влияния на тебя, чем когда-то имел я, чей блеск не потускнеет и кто в большей степени отвечает твоим теперешним более зрелым вкусам, у меня все же есть шанс снова завоевать тебя. Не так ли?

– Нет, простите, Ральф, но вы не…

– Значит, все-таки кто-то есть?

На этот раз из коридора не донеслось ни звука. Просто открылась дверь, и на пороге появился Гидеон Фейбер, который смотрел на них, слегка приподняв одну бровь. На нем были заляпанные грязью сапоги для верховой езды, лицо блестело от пота после интенсивной прогулки, но серые глаза смотрели жестко. Рот был сурово сжат.

– Простите, что не встретил вас, доктор, – сказал он. – Мы ждали вас часом позже. Брату пришлось вернуться в Лондон, а сестра куда-то исчезла… Но я вижу, что мисс Ловатт заменила нас!

– Мы с мисс Ловатт старые друзья, – надменно произнес доктор. – И я воспользовался возможностью, чтобы поговорить с ней.

– Насколько я понимаю, это должно быть приятно для мисс Ловатт, – прокомментировал мистер Фейбер без тени улыбки.

– В первую очередь для меня, – заверил его доктор Малтраверз, а затем заговорил о причине своего приезда. – Я уже осмотрел вашу мать и нахожу, что состояние ее значительно улучшилось. Я даже думаю, дело теперь совсем хорошо пойдет при условии, что ей не позволят перенапрягаться. В этой связи я считаю – мисс Ловатт прекрасно подойдет ей для компании. Она сможет быть своего рода сторожем, не раздражающим больную.

Гидеон кивнул, однако для простого согласия выражение его лица было чересчур суровым.

– Полагаю, именно этот вопрос вы и обсуждали? – сказал он. – Выздоровление моей матери и роль мисс Ловатт в улучшении ее самочувствия?

Доктор Малтраверз ответил не сразу, а когда заговорил, то голос его звучал очень тихо.

– Мисс Ловатт была в комнате, когда я осматривал миссис Фейбер. Естественно, мы обсуждали больную. Миссис Фейбер ведь очень привязалась к своему секретарю. Она даже пожелала, чтобы мисс Ловатт не покидала комнаты, когда я появился.

– Ничего удивительного, – заметил Гидеон. – У всех, у кого служила мисс Ловатт, появляется какая-то привязанность к ней, или так, по крайней мере, мне показалось. Должно быть, она обладает исключительными качествами.

– Полагаю, ваша мать такого же мнения. – Доктор Малтраверз был краток.

Гидеон бросил небрежный взгляд в сторону Ким.

– Я увожу доктора в библиотеку, чтобы выпить чего-нибудь, – сказал он. – Думаю, вы присоединитесь к нам за вторым завтраком. Как обычно.

– Если только вы не предпочтете, чтобы я осталась здесь, – ответила Ким, почувствовав в горле какой-то ком, который не смогла проглотить.

Гидеон пожал плечами.

– Поступайте, как сочтете нужным. Думаю, этот вопрос мы с вами выяснили при вашем приезде. Вы можете обедать одна или со всей семьей… это абсолютно неважно. То есть для меня это не имеет никакого значения, вы вольны поступать, как пожелаете.

Доктору Малтраверзу сказанное, видимо, не пришлось по вкусу, но Ким быстро ответила:

– В таком случае, я принесу завтрак сюда. В столовой и так соберется большое общество, если доктор Давенпорт останется на ленч, да и слугам будет легче.

Гидеон вновь пожал плечами.

– Как хотите.

Когда мужчины вышли из комнаты, Ким подошла к окну, чтобы остудить разгоряченное лицо. Она прижалась лбом к стеклу, пытаясь разглядеть сквозь туман террасу и задавая себе вопрос: действительно ли Гидеон старался унизить ее в присутствии Ральфа Малтраверза… Или ему просто не пришло в голову, что он унижает ее?

Она еще раз повидалась с кардиологом перед его отъездом, когда он специально поднялся к ней в гостиную, чтобы попрощаться. От утренней живости в нем не осталось и следа, и ленч ему вряд ли понравился. Он энергично высказался по поводу Гидеона Фейбера, который, по его мнению, не очень далеко ушел от законченного хама. Только хам мог сказать молодой женщине, служившей в его доме, что ее не очень ждут за семейным столом, и Малтраверз не мог понять, как Ким мирится с этим.

– Если он так обращается с тобой в моем присутствии, то как же он ведет себя, если рядом нет никого из гостей?

Ким смотрела на ковер, рисуя носком туфельки узор.

– Мне не на что жаловаться, – ответила она.

Малтраверз удивился.

– В таком случае, я тебя не понимаю… будь у меня хоть малейшее представление, что здесь с тобой так обращаются, мы бы отправились поесть в какую-нибудь ближайшую гостиницу и прекрасно провели бы время.

– Сомневаюсь, что получила бы разрешение отлучиться, – сказала Ким, чувствуя уверенность в обратном. Он еще больше удивился.

– Тогда почему ты не уйдешь отсюда? Ты не раба… Этот человек – мужлан, у которого слишком много денег. Живет как феодал в окружении своих родственников. Давенпорт говорил мне, что их не назовешь дружным семейством. Единственный человек здесь – это старая дама. Она мне понравилась, потому что симпатизирует тебе. Все, кому ты нравишься, моя дорогая Ким, сразу завоевывают мою симпатию.

Ким улыбнулась ему.

– Спасибо, Ральф, – сказала она. – Вы очень добры. – На лице ее промелькнула легкая грусть. – Мне жаль, что между нами все изменилось… то есть мне не хочется, чтобы вы думали, будто я затаила на вас обиду. А что касается Гидеона Фейбера, то он не всегда ведет себя как мужлан. Он умеет быть очень добрым и внимательным. Даже его мать сознает, что он не всегда говорит то, что имеет в виду, а желание подвергать все критике – это только маска.

Доктор Малтраверз взглянул на нее слегка насмешливо.

– Кажется, ты довольно хорошо его изучила, – заметил он. – Ну и как ты находишь этот предмет? Интересным?

– Очень интересным. – Она встретилась с его взглядом и тут же отвела глаза. – Когда я приехала сюда, здесь были только он… и миссис Фейбер, конечно. Поначалу я решила, что он третирует свою мать, но потом поняла, что все это напускное. Когда она заболела, он был очень расстроен… больше всех в этом доме. – Ким вспомнила, как он держал книгу вверх ногами в библиотеке. – Пока его не знаешь, о нем нельзя судить.

– И ты думаешь, что теперь ты его знаешь лучше?

– Немного лучше, чем в первые дни.

Малтраверз вздохнул, затем улыбнулся, и в его улыбке читалась насмешка и сожаление.

– Да, конечно, все люди разные, и некоторое из нас, как открытая книга, а другие – нет. Но я надеюсь, ты не станешь воображать, будто полностью знаешь содержание книги, когда прочитала всего лишь главу. Фейбер – тяжелый человек, и братец его тоже такой. Стоит только взглянуть на портрет их отца в столовой, чтобы сразу понять, какой тот был кремень… отсюда все богатство. Смотри, не разбейся о гранитную глыбу.

– Постараюсь, – сказала Ким.

Когда подошло время отъезда, Малтраверз попросил Ким проводить его до машины. У Гидеона Фейбера были какие-то срочные дела, и она оказалась единственной провожающей. Из-за того, что он сделал ей подарок – правда немного запоздалый, – сказав о намерении жениться на ней, она не побоялась неприятных моментов, которые могли возникнуть при прощании, и помахала вслед уносившейся вдаль машине. Его последние слова все еще звенели у нее в ушах:

– Свяжись со мной, если что-нибудь будет не так. – Интересно, что он имел в виду. – Даже, если ты не выйдешь за меня замуж, мне понадобится секретарша… та, что работает сейчас, выходит замуж через несколько недель!

Когда автомобиль скрылся за воротами, Ким поднялась по ступенькам террасы и вошла в дом. Из кабинета в холл вышел Фейбер, было видно, что он собрался уходить. Он был в толстом твидовом пальто, как всегда, без шляпы и натягивал перчатки. Его волосы красиво блестели.

– Сегодня приезжает моя племянница, она как раз успеет к обеду, – сказал он, проходя мимо. – Я еду в Фэллоу-филд уговорить миссис Флеминг тоже пообедать с нами.

С минуту Ким стояла в нерешительности, а затем сказала ему вслед:

– Это значит, что мне лучше обедать наверху?

Серые глаза смотрели на нее с ледяным безразличием, Ким словно окатило холодной водой.

– Решайте сами, – сказал он. – С отъездом брата у нас не хватает одного мужчины, но сегодня с нами будут обедать доктор Давенпорт и Боб Дункан. Племянница, сестра и миссис Флеминг уравновесят это число, но будет еще и миссис Давенпорт, поэтому равновесие все-таки будет нарушено. В общем, я думаю, вам лучше обедать наверху… А потом вы могли бы посидеть немного с моей матерью. Уверен, она только обрадуется.

– Хорошо, мистер Фейбер, – сказала Ким, надеясь, что он не заметил, как у нее медленно начало подниматься от горла к подбородку алое пятно, заливая лицо до самых бровей. И еще она надеялась, что выглядит так, будто приняла новый порядок, который внезапно завели в Мертон-Холле, и тот факт, что теперь она отстранена твердой рукой на задворки, где и подобает находиться служащим, показался ей вполне естественным.

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

Перед чаем Ким посидела недолго с миссис Фейбер, затем удалилась в свою комнату, где к ней присоединились собаки и разделили с ней одинокую трапезу. Джессика явно страдала от недостатка физических упражнений, и Ким решила отвести ее и Макензи на прогулку, прежде чем стемнеет. Она выходила из леса, окаймлявшего озеро, когда к парадной двери подкатила машина с Ферн Хансуорт и ее матерью.

Секунду спустя к парадной лестнице подкатила и машина Гидеона Фейбера – неброский, но мощный «бентли», – которую он водил, когда приезжал домой. Когда Ким вошла в холл, вся семья была здесь, а Ферн висела на руке своего дяди, ласково заглядывая ему в глаза. К большому своему удивлению Ким увидела совсем другого Гидеона Фейбера, который отвечал на умоляющий взгляд племянницы. Взглянув на дочь Нериссы, Ким поняла, что более очаровательного создания ей видеть не приходилось – девушка была одета в мягкое леопардовое манто, черные волосы, почти как у матери, были уложены в красивую прическу, обрамлявшую лицо, самыми яркими чертами которого были глаза, как у лани, и кораллово-розовые губы. Она унаследовала тонкую грацию Нериссы, смешавшуюся с собственным очарованием котенка. Сразу было видно, что дядя – один из ее самых преданных рабов. Будь она его собственной обожаемой дочерью или любимой женщиной, он и тогда бы не смог смотреть на нее более снисходительно.

– Что это еще за разговоры о замужестве? – произносил он, когда Ким появилась в холле. – Ты же знаешь, я не позволю тебе этого. Моя любимая племянница не может быть такой жестокой, чтобы найти какую-то замену любимому дядюшке! Ким едва поверила своим ушам. Это было так непохоже на Гидеона, и все же… Наверное, она о нем ничего не знает! Если это Гидеон, тогда Ральф Малтраверз тоже о нем ничего не знает, потому что никакая он не гранитная глыба, недоступная для женского влияния.

– Дядюшка Гидди, я сейчас не хочу об этом говорить, – запротестовала Ферн. – Я хочу знать, как себя чувствует бабушка? Ей лучше?

Макензи, как всегда полный дружелюбия, бросился вперед, чтобы начать атаку на ее тонкие чулки, а Джессика просто стояла и лаяла. Гидеон повернулся немного нетерпеливо и увидел, что привела собак Ким, при этом его лицо выразило не что иное, как тщательно скрываемое раздражение. Он заговорил так, словно температура, достаточно низкая на улице, стала еще ниже, по необходимости представив вошедшую. Ким, слегка растрепанная и промокшая после прогулки в лесу, потому что уже начинало моросить, неловко протянула руку новой гостье.

Казалось, Ферн Хансуорт не заметила этого. Она ограничилась тем, что небрежно кивнула.

– Бабушкина компаньонка? Да, я уже слышала о ней. А что, она и собак прогуливает?

Даже Нерисса была слегка огорошена грубостью дочери. Она подчеркнуто дружелюбно заметила Ким, какая та отважная, что вывела собак в такой день, а также поинтересовалась состоянием матери, хотя Ким была почти уверена, что дочь посещала больную после нее. А затем Нерисса велела дочери отправляться наверх в свою комнату, напомнив ей, что если та хочет увидеть бабушку, то следует переодеться во что-нибудь более подходящее.

– Бабушка еще очень слаба, и ты не можешь просто так ворваться к ней и объявить – вот, мол, я приехала. Тебе следует обращаться с ней нежно… как и всем нам.

Ферн слегка встревожилась.

– Я не очень хорошо знаю, как ведут себя у постели больного, – объявила она. – Больные люди пугают меня. Как ты думаешь, дядюшка Гидди, не выпить ли мне, прежде чем отправиться наверх? – спросила она с лукавой улыбкой, все еще прижимаясь к его руке. – Совсем капельку.

– Чаю? – предложил он, хитро улыбнувшись ей.

Она скорчила недовольную гримаску.

– Я предполагала что-нибудь покрепче… для храбрости! Кроме того, я уже пила чай в поезде.

Продолжая улыбаться, он подвел ее к двери в библиотеку, за которой они вдвоем исчезли. Нерисса тоже удалилась, чуть смущенно улыбнувшись Ким и пробормотав несколько слов о том, что увидит ее за обедом.

Ким ушла в свои комнаты, закрыла за собой дверь и решила, что здесь она и останется до тех пор, пока обед не будет в самом разгаре, чтобы можно было спокойно пойти к миссис Фейбер, не встретив никого из них в коридоре.

Горничная, которая следила за порядком в ее комнатах, была удивлена, когда Ким вызвала ее звонком и попросила принести еду на подносе в гостиную.

– Но за сегодняшний день это уже второй раз, – сказала девушка. Она вовсе не была против того, чтобы забрать поднос, но новый порядок показался ей не совсем обычным.

– В будущем, – сказала ей Ким, – я, вероятно, всегда буду есть здесь, наверху.

Горничная ушла, еще более сбитая с толку. Ким не стала переодеваться в этот вечер, но сделала новую прическу, освежила косметику на лице и добавила немного лаку на ногти, чтобы убить время. Затем она направилась в комнату миссис Фейбер. Больную занимал только приезд внучки, доставивший ей, видимо, огромное удовольствие.

– Она такая хорошенькая, не правда ли? – спросила миссис Фейбер у Ким, когда та склонилась к ней с доброй улыбкой на лице. – Совсем как Нерисса в детстве! Когда видишь такого ребенка, к тебе словно возвращается твое собственное дитя.

Ким согласилась, что внешность у Ферн очаровательная, и миссис Фейбер самодовольно продолжила:

– Насколько я поняла, Гидеон отговорил ее от этой глупости. Гидеон такой умный, и она согласилась подождать с замужеством. У меня просто груз с плеч свалился. Тот молодой человек ей абсолютно не пара.

Ким вновь согласилась, что есть повод порадоваться, но про себя подумала, что Гидеон поступил не совсем справедливо. Ферн была явно предана ему всем сердцем, и он обвел ее вокруг пальца.

Миссис Фейбер вытянула руку и легко дотронулась до щеки Ким.

– Хорошо, что вы так часто приходите проведать меня – сказала она. – Буду откровенна и признаюсь, что больше всего мне по душе, когда рядом вы… Нерисса такая беспокойная, а Гидеон очень изменился за последние дни. Не знаю почему… но он изменился. В чем-то стал гораздо человечнее и поднимает такую суету вокруг меня, что порой я думаю, он боится, как бы я внезапно не скончалась, и поэтому хочет успокоить свою совесть. – Она тихо рассмеялась. – Нет, конечно, я знаю, что на самом деле это не так.

– Вы имеете в виду, что он ведет себя чересчур заботливо, чтобы возместить невнимание в прошлом? – предположила Ким, решив, что точно угадала смысл слов, сказанных старой дамой.

– Не то что невнимание… Гидеон всегда был хорошим сыном, но временами он казался чересчур суровым… даже склонным к презрению. – Она снова засмеялась. – Глупо как, правда?

– Очень глупо, – на этот раз Ким легко дотронулась до ее щеки.

– А если он когда-то и презирал меня – совсем чуть-чуть! – то с тех пор, как я заболела, он старается загладить свою вину. Взгляните на все эти цветы, которыми он меня окружил, книги, журналы и все остальное…

Больная повела рукой, указывая на них, и Ким пришлось согласиться, что комната была полна знаками внимания хозяина дома. Или это были дары примирения? Предназначенные, чтобы успокоить собственную совесть! Если это так, то он заставил садовника расстаться с самыми редкими экземплярами. Ночной сиделке теперь прибавилось хлопот убирать их из спальни, готовя больную ко сну.

– Кстати, дорогая, окажите мне любезность отнести назад книгу в библиотеку и принести мне другую того же автора, – попросила миссис Фейбер, прежде чем Ким вышла из комнаты. – Она мне очень понравилась. – Лицо больной осветилось улыбкой. – Вы знаете мой вкус.

– С удовольствием, – ответила Ким.

Миссис Фейбер бросила на нее загадочный взгляд.

– Сказать вам что-то? – спросила она. – Я все здесь лежала и думала… когда я поправлюсь и смогу путешествовать, мы с вами отправимся куда-нибудь вместе. У меня такое чувство, что неплохо бы еще раз побывать на юге Франции или, возможно, в Италии. Впрочем, у нас впереди еще много времени, чтобы выбрать.

– Да, очень, – улыбнулась ей Ким. – Чудесная мысль.

Но оказавшись за пределами комнаты, Ким глубоко вздохнула, потому что совершенно не была уверена, что сможет так долго оставаться в Мертон-Холле. То, как стал обращаться с ней Гидеон, выглядело немного странно, а через какое-то время и вполне могло оказаться невыносимым… Ким стояла в коридоре и, прикусив губу, думала, не применил ли по отношению к ней Гидеон свое искусство небрежной жестокости – искусство, о котором его матери было известно довольно много! В то же время она вспомнила, как он обнял за плечи племянницу и почти с нежностью и восхищением смотрел на нее.

Очевидно, некоторые люди пробуждали в нем самые лучшие чувства. Но не Ким, и даже не та, которая должна была быть ему ближе всех – миссис Фейбер.

Когда Ким вернулась в то крыло дома, где находилась ее комната, она увидела Флоренс, горничную, прислуживающую ей. Та успела передать ее просьбу повару, а теперь с растерянным видом стояла возле двери в гостиную.

– О мисс Ловатт, – сказала она, когда Ким подошла поближе, – мистер Фейбер хочет, чтобы вы обедали внизу вместе с остальными. Он только что просил меня передать вам, чтобы вы не принимали во внимание его предыдущие слова.

Если Ким удивилась, то виду не подала. Она только тихо, но очень твердо ответила горничной:

– Очень хорошо, Флоренс. Сообщи мистеру Фейберу, что ты выполнила его поручение, но я уже распорядилась подать обед наверх.

Ким подождала, пока полностью не удостоверилась, что несколько затянувшийся обед подошел к концу, и вся компания, собравшаяся в столовой, перешла в гостиную пить кофе. Только тогда она спустилась в библиотеку, чтобы поменять книгу для миссис Фейбер. Проходя через холл, она столкнулась с Бобом Дунканом, который возвращался в столовую забрать забытый там портсигар. Боб посмотрел на нее с таким укором, что она совсем смутилась.

– Что это значит? – решительно заговорил он. – Почему вы обедали наверху? Я понимаю, миссис Фейбер больна, и кто-то должен быть рядом, но у нее есть сиделка и личная горничная, так зачем еще и вы? Насколько я понял, вы приехали сюда, чтобы исполнять обязанности секретаря?

Он был так возмущен и раздосадован, что это даже позабавило ее. Но чтобы он не подумал, будто владельцы Мертон-Холла поступили с ней несправедливо, она попыталась объяснить ситуацию.

– Я решила поесть наверху. К обеду пригласили нескольких гостей, поэтому я подумала, что так будет лучше.

– Нескольких гостей? – Боб чуть не поперхнулся. – Одним из них был я! А вам даже не пришло в голову, что я буду искать встречи с вами! Или нет? – Он подозрительно взглянул на нее. – Надеюсь, вы не избегаете меня, – спросил он, слегка покраснев. – Знаю, что порой бываю очень прямолинеен. Я ждал, когда миссис Фейбер станет немного лучше, чтобы пригласить вас куда-нибудь – вы, наверное, догадываетесь об этом! Но я вовсе не бесчувственный, и если вы предпочитаете избегать меня…