Текст книги "Жемчужина Сиднея"

Паола Маршалл
Жемчужина Сиднея

Первая глава

Сидней, Новый Южный Уэльс, 1812 г.

– В одном, – сказал Том Дилхорн, – я уверен наверняка. Никто не сможет обвинить меня в том, что я преследую личные цели, предлагая кандидатуру Эстер Уоринг на должность учительницы начальной школы. Вы давно ее видели? Мы с Робертом Джардином встретились с ней вчера. Другой такой замухрышки и не сыскать.

– О, нам известна твоя страсть к пышногрудым блондинкам, Том, – заметил доктор Алан Керр, обменявшись улыбками со своей рыжеволосой женой Сарой, – а Эстер Уоринг слишком далека от твоего идеала.

Они наслаждались воскресным обедом на роскошной вилле Керров с видом на гавань, и Том, как обычно, обратился к друзьям за советом.

– Беда в том, – продолжил он, – что, хотя она единственная соискательница, все члены Совета настроены против нее.

– Все, кроме тебя, – уточнила Сара, вручив ему нового жителя Сиднея, Джона Керра.

– Верно, – согласился Том, стараясь держать ребенка таким образом, чтобы не испачкать свой черный сюртук (в последнее время он старался выглядеть респектабельным и перестал носить грубую одежду «каторжан»).

«Каторжанами» называли осужденных преступников, высланных из Британии. Мужчины и женщины, прибывшие в Новый Южный Уэльс свободными людьми, считали себя «избранными». Среди них были правительственные чиновники, солдаты, моряки и гражданские лица, по тем или иным причинам, решившие переселиться в недавно созданную Британскую колонию.

«Избранные» презирали «каторжан», считая их не ровней себе. Губернатор Макуайр вызывал всеобщее раздражение своими попытками привлечь «каторжан» к управлению колонией. Том, будучи богатейшим жителем Сиднея, оставался изгоем, несмотря на то, что Макуайр включил его в Школьный совет.

Главной темой разговора оставалась Эстер Уоринг.

– Ей действительно нужно это место, – задумчиво сказала Сара. – Ведь Фред, ее отец, буквально допился до смерти. Он ей хоть что-нибудь оставил, не знаешь?

– Ничего, кроме долгов, – коротко ответил Том, вытерев безупречно чистым носовым платком молочные пузыри с губ своего крестного сына. Это зрелище привело обоих Керров в восторг. – Можете смеяться, но некоторые люди способны справиться с чем угодно…. Даже с описавшимся младенцем, – печально добавил он, глядя на свои промокшие брюки.

В последовавшей суете Эстер была на время забыта, и беседа возобновилась лишь после того, как Сара отнесла Джона в кроватку.

Том отряхнул брюки, заявив, что его прежняя одежда была хороша тем, что на ней не видно было пятен.

– Какая жалость. Ты сегодня такой нарядный, – посочувствовал Алан.

– Да, – ответил Том. – Я привыкаю.

– К чему? – поинтересовался Алан, иногда умеющий быть столь же кратким, как и его друг.

– Теперь, когда Макуайр ввел меня в Школьный совет, – сказал Том, взяв из рук Алана бокал вина, – он хочет назначить меня мировым судьей. И тебя тоже, – добавил он, указав жестом на Алана. – Он попросил, чтобы я поговорил с тобой.

– Потрясающе! – воскликнула Сара. – Ты будешь первым в Сиднее судьей-каторжанином.

– В том-то и беда. Слишком многие считают, что бывшие уголовные преступники, вроде меня и Алана, не имеют права быть судьями.

– Что ж, если губернатор так желает, мы ими станем… рано или поздно.

– Но не сейчас, – заявил Том. – Пока с меня достаточно и Школьного совета. Вот наведу там порядок, тогда и дальше двинусь.

– Фред Уоринг перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что тебя хотят назначить мировым судьей, – рассмеялась Сара.

– Ага, и это вновь напомнило мне о его дочери. Скажи, Сара, какие способности требуются от учительницы начальной школы?

– Терпение, – ответила Сара с улыбкой. – Умение обучить детей грамоте, азам арифметики и, возможно, истории, чтобы дать им представление о старой Англии.

– Согласен. Она справится… если Совет предоставит ей такую возможность. К несчастью, у Фреда было слишком много врагов.

– Она же не виновата, бедняжка, – воскликнули Сара и Алан в один голос.

– Наверняка она нуждается в деньгах, – добавила Сара. – Почему они не хотят ее взять… если не считать Фреда?

– Слишком хорошо воспитанная и слишком застенчивая. У нее духу не хватит наказывать детей. Мне не хотелось бы с порога отвергать бедняжку только из-за того, что Фред меня недолюбливал.

«Скорее уж, ненавидел», – мысленно поправил его Алан.

Том задумчиво продолжил.

– Джардин сказал мне по секрету, что дела у нее обстоят хуже некуда. Ей даже на еду не хватает, но она горда, как дьявол, хотя и живет на грани голода и нищеты. Фред не оставил ей ни гроша.

– Ни гроша?

Керры переглянулись, а затем вновь посмотрели на Тома.

– И ты хочешь, чтобы она получила это место?

Том кивнул. Алан не в первый раз подумал о том, насколько обманчива внешность его друга. Этот красивый блондин с небесно-голубыми глазами был одним из самых опасных людей, которых знал Алан, а в хитрости и уме ему не было равных.

– Боюсь, мисс Уоринг страшно перепугается, узнав, что ты входишь в Школьный совет.

– Вот уж нет, – возразил Том.

Это оказался один из редких случаев, когда чутье ему изменило. Его мало волновали мелкие дрязги, и Фреда он воспринимал лишь как незначительный источник раздражения.

– Фред все время твердил Эстер о том, какое ты чудовище, – сказала Сара. – Ты знаешь, какого высокого мнения он был о себе… а он ведь действительно из очень хорошей семьи. Бедняжка Эстер воспитывалась как леди. Надеюсь, ты ей поможешь.

– Ага, но это будет непросто. Видишь ли, от самой Эстер мало что зависит. Но мне больно думать о том, что девушка голодает.

В том-то и дело. Все трое, съевшие отличный обед и наслаждающиеся уютом, если не роскошью, чувствовали себя виноватыми при мысли о бедной, полуголодной Эстер.

Наступило воскресенье, единственный день недели, когда Сидней замирал, пригревшись под октябрьским солнцем.

Эстер Уоринг, не подозревающая о том, что она привлекла к себе внимание как облеченных властью, так и пользующихся дурной славой жителей Сиднея, вышла из церкви святого Филиппа после утренней службы.

Для Эстер это был редкий повод появиться в обществе, частью которого она когда-то была. В церкви она могла хоть ненадолго забыть о своем несчастье и о голоде, мучившем ее в последние дни.

Сегодня она обратилась к Господу с мольбой о том, чтобы письмо, которое она оправила секретарю Школьного совета Роберту Джардину, помогло облегчить ее тяжелое положение.

Вчера она встретилась с Джардином на Йорк-стрит, и он, при всей свой сдержанности и чопорности, был очень любезен. Он дал ей маленькую, очень маленькую надежду. Эстер попыталась скрыть, как много значит для нее эта надежда, и ушла с гордо поднятой головой.

Джардин вовсе не обманывался на ее счет. Он понимал, что Эстер недоедает. Он пытался замолвить за нее словечко Годфри Барреллу, но побоялся давить на него слишком сильно.

Также он сообщил, что на собеседовании будет присутствовать Том Дилхорн. Джардин не разделял мнение Фреда Уоринга о Дилхорне и, желая успокоить Эстер, напомнил ей, что Том, в отличие от остальных кредиторов, уничтожил долговые обязательства Фреда, вместо того чтобы преследовать его нищую дочь.

Эстер окинула его ледяным взглядом.

– Этот человек отвратителен, – сказала она. – Он делал все, чтобы досадить моему отцу. Отец говорил, что никто не может чувствовать себя в безопасности от его происков.

Джардин лишь плечами пожал. Бесполезно убеждать ее в том, что Дилхорн не сделал ее отцу ничего плохого. Все равно не поверит.

У церковных ворот к Эстер подошла ее давнишняя подруга, миссис Люси Райт.

– О, Эстер, вот ты где. В прошлое воскресенье я тебя не видела. У тебя все в порядке? Выглядишь ты неважно, – неуверенно добавила она.

– На прошлой неделе меня лихорадило, и поэтому я не была в церкви.

– О, какая жалость. Надеюсь, ты поправилась?

Рядом с цветущей Люси Эстер казалась еще более убогой и жалкой.

– Да, поправилась, – кратко сказала она. Она знала, что Люси, при всем ее добродушии, не интересуют причины ее нездоровья. К тому же муж Люси, лейтенант Френк Райт, демонстративно поглядывал на часы, пытаясь намекнуть жене, что ее беседа с Эстер слишком затянулась.

Впрочем, на него можно было не обращать внимания. Люси практически не считалась с мужем и делала все, что хотела.

– Как дочка, Люси? – поинтересовалась Эстер. – Надеюсь, она здорова. – Ее любопытство было искренним. Она любила детей.

Люси, уже начавшая скучать, заметно оживилась. Она принялась с жаром рассказывать о своей очаровательной двухмесячной дочери, стараясь поменьше смотреть на Эстер, поскольку чем пристальнее она приглядывалась к подруге, тем меньше ей нравился ее вид.

Зачем она вообще надевает это старомодное черное платье? Неужели у нее ничего более приличного? Как жаль, что она так опустилась после папиной смерти. Единственный выход для нее, это удачно выйти замуж, но кто захочет жениться на таком пугале?

Люси хотела дать подруге несколько важных советов, к примеру, купить новое платье или шляпку (то, что у нее на голове, и вовсе никуда не годится), но передумала. Она видела, что Френк недоволен. Муж не одобрял ее дружбу с непривлекательной дочерью Фреда Уоринга, не имеющей ни денег, ни красоты.

Стоящий рядом с ним капитан Джек Кэмерон был раздражен не меньше. Ему давно надоело ждать, пока Люси Райт наболтается с Эстер Уоринг, которой не добавляла очарования даже нехватка в колонии молодых незамужних женщин.

Терпение Френка лопнуло в тот самый момент, когда Люси собралась пригласить Эстер на обед (она решила, что в компании ей будет веселее).

Он подошел, кивнул Эстер и взял жену под локоток.

– Идем, дорогая, обед остывает, а нам с Джеком скоро на дежурство. Извините нас, мисс Уоринг.

Его взгляд, брошенный на Эстер, был настолько равнодушным, что девушка робко потупилась. К счастью, с ними не было капитана Паркера, к которому она давно питала нежные чувства, и он не видел ее в теперешнем жалком состоянии.

Эстер протянула руку и прикоснулась к Люси, радуясь этой краткой встрече с прежней жизнью. Ни за что на свете она не рассказала бы подруге о своем истинном положении, о том, как она нуждается в хорошей еде, как жаждет общения. В нищете у нее появилась какая-то особенная гордость, о наличии которой в прежние времена Эстер даже не подозревала.

– Поцелуй за меня дочку, – сказала она своим тихим голосом, в котором не было и намека на ее истинные чувства. – Мне пора, мой обед тоже остывает.

Боль, которую испытала Эстер при встрече с Люси и Френком, стала еще глубже, когда она услышала в чистом весеннем воздухе жестокие слова Джека Кэмерона.

– Я уж думал, Люси, ты никогда не расстанешься с этим жалким отродьем Фреда Уоринга. Ха-ха!

Жалкое отродье Фреда Уоринга! Уши Эстер запылали, но гордость не позволила ей расплакаться. Уж лучше сидеть в одиночестве, чем подвергаться подобным оскорблениям. Она ускорила шаг, желая поскорее сбежать от всего этого – от их жалости и их насмешек.

Двухэтажный кирпичный дом миссис Кук стоял в пересекающем Бридж-стрит переулке, который до сих пор так и не замостили. Как и в большинстве домов Сиднея, у него имелась веранда, на которой висела клетка с ярким красно-желтым попугаем, невероятно крупным и крикливым.

Отец Эстер снимал у миссис Кук, солдатской вдовы, решившей не возвращаться в Англию, а остаться в Новом Южном Уэльсе, весь верхний этаж.

После его смерти Эстер, вынужденная выплачивать отцовские долги, договорилась с хозяйкой, что оставит за собой одну комнату и станет питаться за свой счет. У нее было очень мало наличных денег, вырученных от продажи тех немногих маминых драгоценностей, которые не попали в жадные лапы Фреда Уоринга. Он пропил и проиграл все, что имел, в тщетной надежде восстановить свое утраченное состояние.

Поднимаясь по лестнице, Эстер размышляла об отце. На веранде она остановилась, чтобы покормить попугая, такого же жадного, как и все попугаи Сиднея. «По крайней мере, – подумала она, угостив крикуна большим орехом, – хоть птица питается неплохо».

В доме пахло съестным, и у Эстер потекли слюнки. Если бы она была попугаем, то ей тоже хотелось бы орехов, а не бифштекса. Неужели запах орехов кажется попугаям таким же заманчивым?

– О, вот и вы, мисс Уоринг, – воскликнула миссис Кук, выглянув из маленькой кухни. – Много людей было в церкви?

– Да, – ответила Эстер, снимая шляпку. – Я встретила миссис Райт. Ее дочка здорова. – Она начала подниматься по лестнице, надеясь, что миссис Кук не предложит ей отведать бифштекс. Вряд ли у нее хватит духу отказаться, но принять подачку она не сможет. Ни за что на свете!

Присев на кровать в своей комнате, Эстер задумалась о том, что ей пришлось бы ответить, если бы Люси пригласила ее на обед. Впрочем, бессмысленно тратить время на бесплодные размышления. Ее обед будет состоять из горбушки хлеба, смазанной прогорклым маслом, которое бакалейщик в магазине Тома согласился продать по дешевке, и сморщенного яблока, умудрившегося долежать до весны.

Как только она намазала хлеб маслом, в комнату заглянула миссис Кук.

– Я сегодня бифштексов нажарила, мисс Уоринг. Может, поможете мне их доесть?

– О, дорогая… – Эстер, торопливо спрятавшая хлеб и яблоко под старым полотенцем, была сама любезность. – Я уже поела, но все равно очень признательна вам за ваше великодушное предложение. Как-нибудь в другой раз.

Спускаясь по лестнице, миссис Кук мрачно размышляла о том, что некоторым людям угодить невозможно.

И все-таки у Эстер не оставалось другого выбора. На карту была поставлена не только ее гордость. Стоит хотя бы раз принять подачку от миссис Кук, и чем все это закончится? Ей совершенно не хотелось портить отношения со своей хозяйкой.

Покончив с едой, Эстер легла и, чувствуя себя ужасно уставшей, попыталась уснуть. Но вместо этого ее охватили мысли о прошлом. Обычно Эстер предпочитала не вспоминать о том, почему Уорингам пришлось покинуть Англию.

Свое состояние ее отец пропил, проиграл и промотал. Он потерял все: поместье и дом, в котором семейство Уорингов обитало на протяжении трехсот лет.

Единственное замечание, которое он бросил жене и дочери (его сын, Роланд, погиб в Пиренеях) по поводу переезда в отдаленную колонию на край света, было полно притворного оптимизма.

– Новая жизнь, мои дорогие, в новой стране. Теперь-то мы разбогатеем!

Но трудности, с которыми он столкнулся в Новом Южном Уэльсе, заставили его вновь вернуться к пьянству. Однажды утром Эстер нашла его у подножия лестницы, окоченевшего и с бутылкой из-под бренди в руке.

Самым худшим, по мнению Эстер, было то, что Фред продолжал гордиться своим благородным происхождением. Он, бедный клерк, уволенный со своей должности за некомпетентность, ненавидел преуспевающих и удачливых «каторжан», считая, что все их богатство по праву должно принадлежать ему.

Особенное негодование вызывал в нем Том Дилхорн, как самый богатый из всех. Придя однажды на заседание комитета своего клуба, Фред с удивлением обнаружил там Тома, сидящего с самым невозмутимым видом. В те времена Том еще не изменил свое отношение к одежде, и носил то, что Фред Уоринг называл «тюремными лохмотьями».

– Что делает здесь этот каторжник? – поинтересовался Фред.

Председатель, Годфри Баррелл, наживший состояние на торговле скотом и намеревающийся стать еще богаче, зажмурился при виде его багрового, возмущенного лица. Фред, как обычно, находился в подпитии.

– Мистер Дилхорн присутствует здесь по приглашению комитета, – чопорно ответил Баррелл. – Он состоятельный человек, друг губернатора Макуайра, и поэтому мы предложили ему вступить в наш клуб.

Было бы честным добавить, что члены клуба согласились терпеть присутствие в нем бывшего уголовника в надежде, что Дилхорн поделится с ними своим растущим, как на дрожжах, состоянием.

– Вы предложили этому… каторжнику… вступить в клуб! Боже, почему никто не спросил мое мнение? – Наступила неприятная тишина, поскольку никто так и не удосужился ответить. В последнее время Фреда здесь недолюбливали. – Я не сяду рядом с подонком, которого привезли сюда в цепях, – заявил, наконец, Фред, – каким бы богатым он ни был. Или я уйду, или он.

Том откинулся на спинку кресла, пропустив оскорбления мимо ушей. Он посмотрел на Баррелла, затем на Фреда и произнес:

– Я уходить не собираюсь.

Баррелл окинул беднягу Фреда ледяным взглядом.

– А я не собираюсь просить мистера Дилхорна, чтобы он ушел, и члены комитета придерживаются того же мнения. Он здесь по нашему приглашению. Предлагаю вам пересмотреть свое отношение, Уоринг, и быть с ним вежливым. В противном случае уйти придется вам.

Фред побледнел, как полотно. Он сам себя загнал в тупик. В прежние дни он был близким другом Баррелла и еще нескольких членов клуба. Но из-за его пьянства, азартных игр, неспособности платить карточные долги, вульгарности и распущенности друзья давно от него отвернулись.

– Я сказал, что не сяду рядом с Дилхорном, – ответил он, – и от своего слова не отступлю.

Он, пошатываясь, вышел из комнаты, провел ночь в игорном доме и борделе мадам Фебы, откуда его и привезли, мертвецки пьяного, к дверям дома миссис Кук.

Позже он рассказал Эстер во всех подробностях, как Дилхорн обошелся с ним и в клубе, и в бизнесе. Фред потерял свое место клерка из-за пренебрежения служебными обязанностями, но предпочитал во всем винить Тома. Он никогда больше не приходил в клуб; это была последняя ниточка, связывающая его с приличным обществом, и он разорвал ее по собственной глупости.

Были еще и карточные долги. Фред брал взаймы у приятеля, продавшего долговые расписки Тому. Еще один приятель поступил так же. В конце концов, Фред обнаружил, что должен приличную сумму своему злейшему врагу.

Еще до ссоры в клубе он называл Тома причиной своих бед в таких выражениях, что Эстер в дрожь бросало. Он не сомневался, что именно Том стал причиной его падения, и научил свою дочь бояться и ненавидеть его.

Воспоминания Эстер об отце ограничивались годами жизни в колонии. Она почти забыла, каким он был до переезда в Сидней. Очень смутно ей вспоминался большой, веселый мужчина, который был по-своему добр к ней, хотя его истинная любовь была всегда обращена на ее брата.

А мать? Казалось, ее и вовсе не было. Одного лишь взгляда, брошенного ею на Сидней, оказалось достаточно, чтобы заболеть от горя и вскоре угаснуть.

Честно говоря, город, в который они прибыли почти восемь лет назад после долгого и изнурительного плавания, очень мало напоминал сегодняшний Сидней. Большинство домов в нем были деревянными лачугами; мать воспринимала его как пустыню, полную каторжников, странных животных и дикарей, особенно в сравнении с их прошлой жизнью в прекрасном загородном доме в Кенте.

Эстер написала письмо своему дяде, сэру Джону Сэвиллю, сообщив ему о смерти родителей, но ответа так и не дождалась. Очевидно, сэру Джону нет дела до своей племянницы. Ей суждено провести остаток жизни в Сиднее… но какой жизни? Что ей делать, когда окончатся последние деньги?

Девушку бросило в дрожь. Эстер знала, что если она не получит место учительницы, выход останется только один: идти на панель и продавать то единственное, что у нее есть, – свое тело.

Но сколько ей за это заплатят? Эстер не питала иллюзий насчет своей дальнейшей судьбы. Обладая столь невзрачной внешностью, она сумеет получить лишь жалкие гроши от солдат, слишком долго не знавших женщин. Если только мадам Феба не согласится взять ее в бордель.

Здравый смысл подсказывал ей, что надо думать не о прошлом или будущем, а о сегодняшнем дне. А также решить, как убедить членов Школьного совета не поддаваться на уговоры Тома Дилхорна и не позволить ему уничтожить ее так же, как он уничтожил ее отца.

– Дилхорн! Эй, Дилхорн, иди сюда, черт бы тебя подрал!

Том Дилхорн ленивой походкой прогуливался под жарким полуденным солнцем, не обращая внимания на раздающиеся за его спиной ругательства.

Кричал Джек Кэмерон, недавний обидчик Эстер, капитан семьдесят третьего пехотного полка. Несколько офицеров рассмеялись при виде его рассерженного лица. Джек не пользовался популярностью среди сослуживцев.

Не замечая всеобщего веселья, Джек, выругавшись, бросился вперед, схватил Тома за плечо и попытался развернуть. Это оказалось непростой задачей, поскольку Том был одним из самых крупных мужчин в колонии.

– Проклятие, Дилхорн. Ты можешь ответить, когда к тебе обращается джентльмен?

– Джентльмен, значит? Вот, ты кто, оказывается, – пробормотал Том, сбросив его руку и взглянув на него с высоты своего немалого роста.

Его нескрываемое презрение не осталось незамеченным. Джек не расслышал слов Тома, но уловил их смысл. Его красное лицо побагровело еще сильнее. Ни один бывший уголовник не смел обращаться к нему подобным тоном.

– Черт подери, каторжник! Мало того, что нас отправили на край земли, так нам еще приходится терпеть наглость мошенников, которых мы же и охраняем!

Окинув Тома взглядом с головы до пят, он добавил.

– Сколько ни пытайся подражать порядочным людям, Дилхорн, все равно ты выглядишь, как подонок!

Том и бровью не повел.

– Вы хотели поговорить со мной? – протянул он.

Джек грубо объявил:

– Я слышал, ты лошадь продаешь. Сколько хочешь за нее? И не пытайся меня надуть.

– И не мечтайте, – буркнул Том, глядя на Джека своими яркими голубыми глазами. – Нет у меня никакой лошади. – Он рассеянно отряхнул рукав своего модного темно-синего сюртука, и даже в этом невинном жесте чувствовалась угроза.

Это была ложь. У него действительно имелась лошадь, но, как только Джек задал свой вопрос, Том передумал ее продавать. Он знал, как обращается Джек с собаками, лошадьми и женщинами, и не собирался предлагать своего отличного вороного жеребца этой скотине.

Джек обозлился еще сильнее.

– Я прекрасно знаю, что у тебя есть лошадь, Дилхорн. Мне об этом Рамси сказал, правда, Рамси?

Капитан Патрик Рамси, еще не решивший, кто из этих двоих нравится ему меньше, Джек или Дилхорн, пожал плечами и беззаботно ответил:

– Так я слышал.

– Вот видите, – спокойно сказал Том. – Всего лишь сплетня. Как жаль, что вас ввели в заблуждение, капитан… Кэмерон… не так ли?

– Ты прекрасно знаешь, как меня зовут, – прорычал Джек.

– Так как мы не представлены… – начал Том.

Это возмутительное замечание развеселило всех офицеров, кроме Джека. Одна лишь мысль о том, что офицер и джентльмен может быть представлен Тому Дилхорну…

– Если это все, Кэмерон, – теперь Том был сама вежливость, – позвольте мне удалиться.

– Для тебя я сэр, – взвизгнул Джек.

В ответ Том учтиво поклонился и ему, и его приятелям-офицерам.

– Желаю приятного дня, капитан Кэмерон, джентльмены. – Раскланявшись, он продолжил свою прогулку.

Джек бросился было за ним, но его остановил Пат Рамси.

– Нет, – резко сказал он. – Черт, Джек, зачем лезть в бутылку? Уж в чем, в чем, а в остроумии ему не откажешь.

– Убери руки, Рамси, – проворчал Джек. – Ты прекрасно знаешь, что у него есть лошадь. Он оскорбил меня своим отказом продать ее.

– Его лошадь, ему и решать, – справедливо заметил Пат. – Зачем самому-то напрашиваться на оскорбление?

– Затем, что эти… «каторжане»… и Дилхорн в особенности, слишком многое себе позволяют с тех пор, как Макуайр стал губернатором. Кто бы подумал, что он станет так расшаркиваться перед уголовниками? Ставит их на одну ступень с джентльменами. Он уже собрался назначить их мировыми судьями. Дилхорна и этого мерзавца Уилла Френча.

– Ты ошибаешься, Джек, – беззаботно возразил Пат. Он ничего не принимал близко к сердцу. – Даже Макуайр не сможет сделать Дилхорна мировым судьей.

До недавнего времени Дилхорн одевался как большинство «каторжан». Этот наряд, включающий в себя широкие черные или серые штаны и куртку, бесформенную фетровую шляпу и шейный платок в красную и белую клетку, был почти униформой, и именно его отсутствие сильно всего злило Джека. Его оскорблял сам вид бывшего уголовника, разгуливающего в костюме джентльмена. Беда лишь в том, что, по слухам, Дилхорн стал самым богатым жителем колонии.

Пат пожал плечами. Это дело Дилхорна, и его оно не касается. Ярость Джека казалась ему глупой, но Джек всегда был вспыльчивым дураком, не умеющим обуздывать свой гнев.

Чтобы успокоить Джека, он легкомысленно предложил:

– Как насчет выпивки? Перебьем вкус этой чертовой дыры. Представим себе, будто мы дома.

– Ты прав. По крайней мере, там нам не придется общаться с такой швалью, как Дилхорн. Я мечтаю увидеть, как этого наглого пса отстегают кнутом, прежде чем уеду из Сиднея.

Том выехал из принадлежащей ему платной конюшни на собственной двуколке. Взглянув на дорогу, он увидел офицеров, направляющихся к казармам. Что ж, по крайней мере, они не узнают, в каком направлении едет он. Кэмерона бы кондрашка хватила.

Он рассмеялся, щелкнул кнутом и свернул к дому губернатора Макуайра.