Текст книги "Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит"

4.8. Сестра

У Ольги есть сестра Татьяна. Она не так хороша, как Ольга, «дика, печальна, молчалива», и может целыми днями в задумчивости сидеть у окна погруженная в свои мечты.

Побывав вместе с Ленским в доме сестер Лариных и познакомившись с Ольгой и Татьяной, по дороге домой Онегин говорит Ленскому: «Я выбрал бы другую [то есть Татьяну], когда б я был, как ты, поэт».

Вторую главу «Евгения Онегина» Пушкин написал в 1823 году; без малого шестьдесят лет спустя, в 1880 году, Достоевский в своей памятной Пушкинской речи скажет: «Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы».

4.9. Что происходит с Татьяной

Татьяна, увидев Онегина, испытывает странное чувство – она влюбляется.

Она еще никогда никого не любила и влюбляется с такой силой, как влюбляются только в первый раз, она не может уснуть, просит няню открыть окно и, расспрашивая ее о старине, интересуется: «Была ты влюблена тогда?»

4.10. Чем занимается няня

Няней в русском языке, как многие, наверное, знают, называют женщину-гувернантку или сиделку, ухаживающую за детьми; в девятнадцатом веке няни полностью брали на себя заботу о ребенке, и многие русские дворяне, даже став взрослыми, не теряли связи со своими нянями.

Часто нянями становились крепостные, жившие в господском доме. Например, когда осенью 1824 года Пушкин жил в родовом имении Михайловском, неподалеку от Пскова, время он коротал в компании своей няни Арины Родионовны.

В том же 1824 году Пушкин засел за статью «О причинах, замедливших ход нашей словесности». Напомню еще раз, что на тот момент русской литературы практически не существовало.

Не существовало ни одной из тех книг, которые мы читаем сегодня.

Еще не было «Евгения Онегина», над которым Пушкин только начал работу, не было прозы Пушкина, не было прозы Гоголя (которому в 1824 году исполнилось пятнадцать лет), не было произведений ни Лермонтова (ему тогда было десять), ни Тургенева (которому было шесть), ни Достоевского (ему было всего три года), ни Толстого (родившегося четырьмя годами позже, в 1828-м), ни Чехова (до рождения которого, в 1960 году, оставалось тридцать шесть лет), ни Булгакова (он родится шестьдесят семь лет спустя, в 1891-м).

Пушкин в статье отмечает, что главная причина медленного развития русской словесности состоит в том, что образованные люди в России пользуются французским языком, пренебрегая русским, что «все наши знания, все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке [французском]… <…>…Ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись – метафизического языка у нас вовсе не существует; проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны».

Пушкин цитирует в статье строки русского поэта и драматурга Дмитрия Петровича Горчакова (1758–1824): «В стране моей родной журналов тысячи, а книги ни одной».

Осенью 1824 года Пушкин часто коротал долгие вечера в компании няни Арины Родионовны, неграмотной крепостной крестьянки, которая не только никогда не читала книг, но, возможно, никогда не держала в руках даже листа бумаги, однако это не няня слушает рассказы Пушкина, а наоборот, Пушкин заслушивается няней, которая (пере)сказывает ему сказки, слышанные им еще в детстве. Поэт очарован и ее сказками, и самой ее речью.

4.11. Кто похож на Арину Родионовну

Из всех людей, которых я встречал в жизни, больше всего на Арину Родионовну была похожа моя бабушка Кармела.

Бабушка Кармела родилась в 1915 году в округе Базиликанова, в провинции Парма, она была шестнадцатым ребенком в семье (из семнадцати) и успела закончить три класса. Ее родным языком, на котором на момент ее рождения разговаривала вся семья и односельчане, был пармский диалект: практичный язык, служивший им в быту, связанный с реальными жизнями этих мужчин и женщин, с их буднями и предметами обихода. С языком образованных итальянцев бабушка впервые столкнулась только на школьной скамье: сначала она выучила письменный итальянский, затем стала разговаривать на нем, но до конца овладеть не сумела. Некоторые слова, например бойлер, она так и не научилась произносить, ее речевой аппарат был к этому неприспособлен, она упорно продолжала называть бойлер болидом.

Особенность России, какой бы большой она ни была, состоит в том, что, насколько я знаю, в России нет диалектов и что русский язык для Арины Родионовны и всех русских – это прежде всего язык живого общения, а потом уже письменный язык (славянская азбука появилась только в девятом веке, в результате миссии Кирилла и Мефодия).

В «Зимних заметках о летних впечатлениях», опубликованных в 1863 году, Достоевский писал: «Не было б Арины Родионовны, няньки Пушкина, так, может быть, и не было б у нас Пушкина». Этой женщине, крепостной крестьянке, у которой, судя по всему, не было даже фамилии, в городе Пскове, столице Псковской области, в которой находилось имение Михайловское, установили памятник[26]26
  Памятник называется «Пушкин и крестьянка».


[Закрыть], изобразив ее с платком на голове и в крестьянской обуви.

Она напоминает мою бабушку, когда вечером, после работы на огороде, выкопав картошку, та говорила: «Я свое сегодня отработала, Паоло».

Я не пушкинист, я просто интересуюсь этим поэтом, но, если бы мне предложили сформулировать в двух словах, в чем заслуга Пушкина, объяснить, почему он занимает такое важное место в русской литературе и культуре, я бы ответил, что в романе в стихах «Евгений Онегин», в своих пьесах, включая трагедию «Борис Годунов», в прозаических произведениях, начиная с «Повестей Белкина», взяв язык безграмотного русского простонародья, столетиями служивший низам, Пушкин превратил его в литературный русский язык.

В речи, произнесенной в Москве в 1880 году, Иван Тургенев отмечал:

«Нет сомнения, что он создал наш поэтический, наш литературный язык и что нам и нашим потомкам остается только идти по пути, проложенному его гением. <…> Ему одному, – продолжал Тургенев, – пришлось исполнить две работы, в других странах разделенные целым столетием и более, а именно: установить язык и создать литературу».

А выдающийся поэт-авангардист начала двадцатого века Велимир Хлебников написал строки, которые я так люблю вспоминать: «О, пушкинисты млеющего полдня!»

Другой поэт, Александр Блок, сто лет назад, 10 февраля 1921 года, произнес в Доме литераторов в Петрограде речь, которая начиналась так: «Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. <…> Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними – это легкое имя: Пушкин».

Каждый раз, перечитывая эти строки Блока, я спрашиваю себя, о чем я думаю сегодня, сидя на своей кухне здесь, в Эмилии?

Думаю ли я об императорах, полководцах, изобретателях орудий убийства?

Нет, я думаю о поэте.

И еще вспоминаю об Андрее Синявском, писавшем под псевдонимом Абрам Терц и приговоренном к семи годам исправительно-трудовой колонии строгого режима за публикацию своих произведений за границей; из колонии разрешалось отправлять два письма в месяц. В его письмах жене много места отводится Пушкину.

Впоследствии жена Андрея Синявского опубликовала эти письма, объединив их в трехтомник под названием «127 писем о любви», часть которых составила сборник «Прогулки с Пушкиным».

О «Прогулках» Синявский скажет: «Это лирическая проза Абрама Терца, в которой я по-своему пытаюсь объясниться в любви к Пушкину и высказать благодарность его тени, спасавшей меня в лагере».

В «Прогулках» Синявский описывает, что происходит, когда Татьяна, влюбленная в Онегина, решается написать ему письмо и признаться в любви.

Дело неслыханное: девушка сама пишет мужчине и признается ему в любви.

«Открыв письмо Татьяны, мы – проваливаемся, – пишет Терц-Синявский. – Проваливаемся в человека, как в реку, которая несет нас вольным, переворачивающим течением, омывая контуры души, всецело выраженной потоком речи».

Однако нельзя забывать, что письмо Татьяны Онегину, которое мы читаем на страницах романа, это не совсем то письмо, которое на самом деле написала Татьяна, потому что она писала по-французски, а Пушкин, как он сам признается, перевел его и зарифмовал.

4.12. Диалог

«Была ты влюблена тогда?» – спрашивает Татьяна няню и слышит в ответ:

 
– И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь… <…>
«Да как же ты венчалась, няня?»
– Так, видно, бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет. <…>
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя…»
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь… – «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
– Дитя мое, господь с тобою!
 

И няня осеняет девушку крестом.

Отослав ее, Татьяна берет перо и бумагу и садится за свое «необдуманное письмо».

4.13. Поэзия

В период работы над этой книгой я однажды участвовал в онлайн-встрече, проходившей на платформе «Зум» (тогда мы все жили в изоляции, именуемой новомодным термином «локдаун»); в роли стейкхолдеров, общавшихся со мной онлайн, выступали студенты Университета Восточного Пьемонта, которые, среди прочего, завели разговор о том, что, согласно теории русского критика Виктора Шкловского, процесс творчества в искусстве или поэзии заключается в умении взглянуть на мир, на повседневную жизнь, на наш дом, нашу улицу, жесты, привычки, на самые обыденные вещи, которые мы делаем каждый день, так, словно мы никогда их еще не видели и проделываем все в первый раз.

Один из участников беседы, студент, изучающий русскую литературу, спросил меня, что я думаю о предсмертной записке Маяковского, той, в которой говорится, что любовная лодка разбилась о быт. И мне вспомнились слова великого семиотика Юрия Лотмана, который писал, что Пушкин именно в тот период, о котором мы говорим (осень 1824 года), проведенный в Михайловском с Ариной Родионовной, отходит от романтического убеждения, что поэт – это «странный человек», и начинает верить, что поэт – «просто человек».

Как следствие, и для Пушкина, и для всей русской литературы меняется, скажем так, сама концепция поэтического.

Объектом поэзии становится обыденное, повседневное, а все исключительное представляется теперь Пушкину преувеличенным, театральным, надуманным, непоэтичным.

«Такой взгляд на жизнь, – пишет Лотман, – позволял находить поэзию и источники красоты, истину и мудрость там, где романтик увидал бы лишь рутину, заурядность, прозу и пошлость».

И мне кажется, что в этом новом Пушкине мы видим в зародыше ту революцию, которую спустя сто лет, в начале двадцатого века, совершит в литературной критике группа литераторов, которых будут с презрением называть формалистами.

Один из них, Виктор Шкловский, на мой взгляд, очень удачно выразил мои мысли по этому поводу в статье «Тысяча сельдей», вошедшей в книгу «Ход коня».

4.14. Тысяча сельдей

Существуют некие задачники, в которых задачи расположены по порядку.

«Одни задачи, – пишет Шкловский, – на уравнение с одним неизвестным, подальше задачи на квадратное уравнение.

А позади задачника идут ответы. Идут ровным столбиком, в порядке:

4835 – 5 баранов

4836 – 17 кранов

4837 – 13 дней

4838 – 1000 сельдей

Несчастен тот, – продолжает Шкловский, – кто начнет изучать математику прямо с «ответов» и постарается найти смысл в этом аккуратном столбце.

Важны задачи, ход их решения, а не ответы.

В положении человека, который, желая изучать математику, изучает столбцы ответов, находятся те теоретики, которые в произведениях искусства интересуются идеями, выводами, а не строем вещей.

У них в голове получается:

романтики = религиозному отречению

Достоевский = богоискательству

Розанов = половому вопросу

год …18-й – религиозное отречение

…19-й – богоискательство

…20-й – половой вопрос

…21-й – переселение в Сев. Сибирь.

Но для теоретиков искусства устроены рыбокоптильни в университетах, и они вообще никому не мешают». Бедняжки.

4.15. Бедняжки

Должен признаться, я один из таких бедняжек – я преподаю в университете.

И мне нравится быть бедняжкой. Мне нравится быть этим несчастным.

Но какое это имеет значение? Никакого.

Двигаемся дальше.

4.16. Дальше

Татьяна просит через слугу передать письмо Онегину и ждет ответа. Проходит день, ответа нет, проходит два дня – ничего. На третий день приезжает Ленский, и Татьяна спрашивает у него, где его приятель, но тот не знает, что сказать. Вечером, стоя у окна, Татьяна ловит себя на том, что выводит на стекле буквы «О» и «Е». И вдруг слышит топот копыт и видит входящего во двор Евгения.

Татьяна убегает в сад, где вскоре ее находит Онегин.

«Вы ко мне писали, не отпирайтесь» – первые слова, которые он произносит, словно чтобы уличить ее, убедиться, что поймал ее с поличным: «Вы ко мне писали, не отпирайтесь».

Татьяна этого не отрицает.

Онегин продолжает, чувствуя, что это письмо что-то в нем расшевелило.

Он просит выслушать его:

 
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел;
Когда б мне быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единый, —
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед мой прежний идеал,
Я, верно б, вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И был бы счастлив… сколько мог!
 

А затем поясняет:

 
Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего… <…>
 
 
Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже
И днем и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу, однако ж, проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив! <…>
 
 
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней.
Послушайте ж меня без гнева:
Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
Так, видно, небом суждено.
Полюбите вы снова: но…
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет».
 

Он подает Татьяне руку, они возвращаются в дом, и вскоре Онегин уезжает. Спустя несколько дней молодой поэт Ленский передает Онегину приглашение к Лариным, на празднование именин Татьяны.

Онегин приезжает и, по своему обыкновению, изнывает от скуки.

Но теперь это не его любимая метафизическая, романтическая скука, а скука деревенская, тяжелая и пошлая; он раздражается, сердится и негодует на Ленского, который передал ему приглашение. Вознамерившись отомстить другу, он начинает ухаживает за Ольгой и танцует с ней, Ленский в негодовании выбегает и несется домой.

Наутро он отправляет к Онегину своего знакомого, Зарецкого, с просьбой передать «картель», как в те времена называли вызов на дуэль. Онегин вызов принимает, они стреляются, и он убивает Ленского.

Конец.

Обрывается жизнь восемнадцатилетнего Ленского, русского поэта, поклонника немецкого идеализма, умершего за несколько дней до свадьбы с Ольгой Лариной.

Той самой Ольгой, которая уже в следующей главе выходит замуж за улана.

В памяти всплывает стихотворение Эрнесто Рагаццони «I dolori del giovane Werther» – нечто вроде краткого изложения «Страданий юного Вертера» Гёте (явно вдохновленного пародией Уильяма Теккерея)[27]27
  Имеется в виду стихотворение-пародия У. Теккерея The Sorrows of Young Werther.


[Закрыть]. Приведу его в следующей подглавке, поскольку эта и так уже слишком затянулась (впрочем, как и вся глава; но скоро мы снова вернемся к Достоевскому).

4.17. Страдания юного Вертера

I dolori del giovane Werther

(di Ernesto Ragazzoni)

 
Il giovane Werther amava Carlotta
e già della cosa fu grande sussurro.
Sapete in che modo si prese la cotta?
La vide una volta spartir pane e burro.
 
 
Ma aveva marito Carlotta, ed in fondo
un uomo era Werther dabbene e corretto;
e mai non avrebbe (per quanto c’è al mondo)
voluto a Carlotta mancar di rispetto.
 
 
Così, maledisse la porca sua stella;
strillò che bersaglio di guai era, e centro;
e un giorno si fece saltar le cervella,
con tutte le storie che c’erano dentro.
 
 
Lo vide Carlotta che caldo era ancora,
si terse una stilla dal bell’occhio azzurro;
e poi, vòlta a casa (da brava signora),
riprese a spalmare sul pane il suo burro.
 

Русская версия[28]28
  Перевод А. Ливерганта.


[Закрыть]:

 
Вертер полюбил Шарлотту
Не на день и не на год
А она, как будто назло,
Уплетала бутерброд.
 
 
Замужем была Шарлотта,
Вертер был отменный трус,
Знал он, чем грозит Шарлотте
Нарушенье брачных уз.
 
 
Он стенал, рыдал, томился,
Страсть кипела в нем ключом,
Наконец он застрелился
И утешился на том.
 
 
Труп узнав, она стояла,
Широко разинув рот,
Но при этом продолжала
Уплетать свой бутерброд.
 

4.18. Жена

Онегин уезжает, Ольга выходит замуж за улана, и, как теперь быть с Татьяной, непонятно: она старшая сестра, но еще не замужем, однако всех претендентов с ходу отвергает. И тогда соседка советует матери отвезти ее в Москву на ярмарку невест.

И они едут в Москву на ярмарку невест.

Онегин тем временем путешествует, и, вы не поверите, но за несколько лет путешествия ему тоже порядком надоедают. В конце концов он возвращается и попадает «с корабля на бал» – в дом своего знакомого, «толстого генерала», где видит прелестную даму в малиновом берете, которая очаровательно ведет светские беседы… Он спрашивает у генерала, кто это такая. Тот отвечает:

 
– Ага! давно ж ты не был в свете.
Постой, тебя представлю я. —
«Да кто ж она?» – Жена моя. —
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» – Около двух лет. —
«На ком?» – На Лариной. – «Татьяне!»
 

4.19. Хуже

И вот спустя какое-то время Онегин пишет Татьяне письмо: он понимает, что может этим оскорбить ее, но раскаивается в своей давней ошибке.

Тогда, боясь потерять «свою постылую свободу», он отверг любовь Татьяны, а сейчас признается, что для него блаженство – видеть ее, ловить ее улыбку и движение глаз, мучительно замирая перед ней.

И, не в силах противиться чувству, он заключает: «Все решено: я в вашей воле // и предаюсь моей судьбе».

Она не отвечает.

Он пишет второе письмо, третье, но ответа не получает.

Онегин встречает Татьяну в свете, но она ведет себя холодно, как будто ничего не произошло. Он уединяется у себя дома и проводит зиму взаперти, углубившись в чтение, а с наступлением весны, впервые выйдя в город, мчится к Татьяне. И находит ее в глубине дома за чтением какого-то письма, по щекам ее бегут слезы.

При виде Онегина Татьяна, помолчав, вспоминает, как тогда в деревне она, бедная девушка, была в него влюблена, а он ее отверг. Теперь же, когда она стала богатой и знатной дамой, он без нее не может. Завершается ее монолог словами:

 
…Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
 

И она уходит.

А Онегин остается, «как будто громом поражен».

Вдруг раздается звон шпор, и показывается муж Татьяны.

На этом неловком моменте Пушкин оставляет Евгения. Так он и останется там, брошенный женщиной, которую любит, и застигнутый врасплох ее мужем.

Бедный Евгений.

Хуже, чем бедный. «Пораженный громом».

4.20. Очень просто

Поведение Татьяны фактически противоположно поведению Анны Карениной, а сюжет «Евгения Онегина» в итоге сводится к очень простой истории: сначала Татьяна любит Онегина, а он ее не любит, а в конце Онегин любит Татьяну, которая его отталкивает.

Как считал Виктор Шкловский, «причины неодновременности увлечения их друг другом даны в сложной психологической мотивировке. Тот же прием у Боярдо мотивирован чарами. У него во „Влюбленном Роланде“ Ринальд влюблен в Анджелику, но случайно пьет воду из заколдованного источника и вдруг забывает свою любовь. Между тем Анджелика, напившись воды из другого источника, имеющего противоположные свойства, почувствовала к Ринальду пылкую любовь вместо прежней ненависти. Получается такая картина: Ринальд бежит от Анджелики, она его преследует из страны в страну. Потом, обскакав так весь свет, Ринальд, преследуемый Анджеликой, опять попадает в тот же лес с очарованными источниками, они снова пьют воду, и роли их меняются: Анджелика начинает ненавидеть Ринальда, а тот начинает ее любить. Здесь мотивировка почти обнажена».

В «Евгении Онегине» происходит ровно то же самое, только без заколдованных источников и в реалиях России. И написано все это тем языком, который, на мой взгляд, стоило бы выучить только для того, чтобы читать «Онегина» в оригинале.