Текст книги "Книга судьбы"

Я тоже сделала себе альбом, но поэтический – вписывала в него понравившиеся стихи, а рядом или сама рисовала картинку, или вклеивала ту, которую Парванэ вырезала по моей просьбе из какого-нибудь иностранного журнала.

Ясным осенним днем мы с Парванэ возвращались из школы, и она попросила меня зайти вместе с ней в аптеку, чтобы купить пластырь. Аптека была нам по пути из школы. Доктор Атаи, владелец аптеки, был почтенный старый человек, его все уважали. Мы вошли – за прилавком никого не оказалось. Парванэ окликнула доктора и привстала на цыпочки, чтобы заглянуть за прилавок. Там стоял на коленях молодой человек в белом халате, расставлял упаковки с лекарствами на нижних полках. Он поднялся и спросил:

– Чем вам помочь?

Парванэ сказала:

– Мне нужен пластырь.

– Сейчас принесу.

Парванэ ткнула меня локтем в бок и шепнула:

– Кто это? Такой красавчик!

Молодой человек подал Парванэ пластырь, и она присела, чтобы достать деньги из своего ранца. Мне она шепнула:

– Эй! Погляди же на него! Он так красив…

Я поглядела на молодого человека, на миг наши взгляды встретились. Странное это было ощущение, во всем теле: я почувствовала, как запылали щеки, и поскорее уткнулась взглядом в пол. Со мной такое случилось впервые в жизни. Я обернулась к Парванэ и сказала:

– Пойдем отсюда, скорей! – И выскочила из аптеки.

Парванэ выбежала вслед за мной и спросила:

– Да что с тобой такое? Впервые человека увидела?

– Я смутилась, – сказала я.

– Из-за чего?

– Из-за того, как ты обсуждала постороннего мужчину.

– Что в этом такого?

– Что такого? Это не очень-то прилично. Боюсь, он тебя слышал.

– Ничего подобного! Ничего он не слышал. И разве я сказала о нем плохое?

– Сказала, что он красивый и…

– Полно! – сказала Парванэ. – Даже если он меня слышал, то, скорее всего, был польщен. Но, между нами говоря, я присмотрелась повнимательнее и поняла, что не так уж он хорош собой. Надо будет рассказать отцу, что у доктора Атаи появился помощник.

На следующий день мы немного запаздывали в школу, но когда поспешно проходили мимо аптеки, я заметила, что молодой человек смотрит на нас. На обратном пути мы заглянули в магазин сквозь витрину. Он был занят, работал, но мне показалось, он нас видел. С того дня, словно заключив без слов уговор, мы виделись таким образом каждое утро и каждый день. У нас с Парванэ появилась новая увлекательная тема для разговора. Вскоре слух о помощнике аптекаря распространился в школе. Девушки только и говорили, что о красивом молодом человеке, который работает у доктора Атаи, и выдумывали всевозможные предлоги, чтобы наведаться в аптеку и как-то привлечь его внимание.

Мы с Парванэ привыкли видеть этого молодого человека ежедневно, и я могла бы поклясться, что он тоже ждал, когда мы пройдем мимо. Мы поспорили, на какого актера он больше похож, и в конце концов решили, что на Стива Маккуина. Да, так далеко я ушла к тому времени от Кума – я знала уже имена знаменитых иностранных актеров. Однажды я упросила маму сходить со мной в кино, и ей очень понравилось. С того времени мы каждую неделю втайне от Махмуда наведывались в кинотеатр на углу. Там по большей части шли индийские фильмы, на которых мы с мамой ручьем проливали слезы.

Парванэ вскоре разузнала, кто этот помощник аптекаря и откуда. Доктор Атаи дружил с ее отцом и сказал ему: “Саид учится в университете на фармацевта. Хороший мальчик. Он из Резайе”.

С тех пор мы переглядывались уже как знакомые, а Парванэ придумала юноше прозвище: “Хаджи Беспокойный” – дескать, у него такой вид, словно он все время чего-то ждет, беспокоится, ищет кого-то.

То был лучший год в моей жизни. Все складывалось замечательно. Я прилежно училась, мы с Парванэ все больше сближались, пока не сделались единой душой в двух телах. Одно лишь омрачало те ясные и счастливые дни: пугающие разговоры, что я слышала дома все чаще, по мере того как приближался конец учебного года. Я боялась, что на том моя учеба и оборвется.

– Немыслимо, – твердила Парванэ. – Не могут они так поступить с тобой.

– Ты не понимаешь. Им все равно, хорошо я учусь или плохо. Они говорят, после трех лет средней школы девочке дальше учиться незачем.

– После трех лет? – вознегодовала Парванэ. – Да по нынешним временам и школьного аттестата мало. Все мои родственницы обязательно поступают в университет – ну, то есть те, кто справляется со вступительными экзаменами. Ты-то сдашь непременно! Ты умнее моих родственниц.

– Какой уж тут университет! Хоть бы школу дали закончить.

– Значит, борись с ними, не поддавайся!

Подумайте, что она говорила! Парванэ понятия не имела о том, как я живу. С мамой я еще могла поспорить, могла отстоять свое мнение. Но перед братьями я умолкала.

В конце года мы сдали экзамены, и я оказалась второй в классе. Наша учительница литературы очень хорошо ко мне относилась и, когда раздавала нам табели, сказала:

– Молодчина! Ты очень способная девочка. Какой главный предмет ты выберешь?

– Я бы хотела заниматься литературой, – призналась я.

– Замечательно! Я как раз это и хотела тебе предложить.

– Но я не смогу. Моя семья против. Они считают, что для девочки достаточно и трех лет в средней школе.

Госпожа Бахрами нахмурилась, покачала головой и ушла в учительскую. Оттуда она вернулась вместе с директрисой. Директриса взяла мой табель и сказала:

– Садеги, скажи отцу, чтобы он завтра зашел в школу. Я хочу с ним поговорить. И скажи ему, что, пока он не придет, я не отдам твой табель. Не забудь!

Вечером я сказала отцу, что его вызывает директор школы. Он удивился и спросил:

– Что ты натворила?

– Ничего, клянусь!

Он обернулся к матери и сказал:

– Женщина, сходи в школу и узнай, чего они хотят.

– Нет, отец, так не годится, – вмешалась я. – Они сказали, чтобы пришел именно ты.

– Как это так? Чтобы я зашел в школу, где учатся девочки?

– Почему бы и нет? Все отцы приходят. Она сказала, пока ты не придешь, мне не отдадут табель.

Отец свел брови и сильно нахмурился. Я налила ему чай и попыталась приласкаться:

– Отец, не болит ли у тебя голова? Может быть, тебе таблеток принести? – Я подоткнула ему за спину подушку и подала стакан воды, и в конце концов он согласился наутро пойти со мной в школу.

Когда мы вошли в кабинет директрисы, она встала из-за стола, тепло приветствовала отца и усадила его рядом с собой.

– Поздравляю вас с такой дочерью, – сказала она. – Девочка очень способная, прекрасно учится и к тому же хорошо воспитана.

Стоя у двери, я опустила глаза, но невольно улыбнулась. Директриса обернулась ко мне и сказала:

– Дорогая Масумэ, подожди, пожалуйста, за дверью. Я хочу поговорить с господином Садеги.

Не знаю, как она с ним говорила, но отец вышел, весь раскрасневшийся, глаза его искрились, на меня он поглядел с гордостью и любовью и сказал:

– Пойдем прямо сейчас в канцелярию и запишем тебя на следующий год. Некогда мне по два раза в школу ходить.

Я чуть в обморок не упала от радости. Шла следом за отцом и повторяла:

– Спасибо, отец! Я тебя так люблю! Я буду лучшей в классе, обещаю! Все буду делать, как ты велишь. Да позволит мне Аллах стать жертвой за тебя!

Он рассмеялся и сказал:

– Довольно! Жаль, что твоим ленивым братьям не досталось ни капельки такого прилежания!

Парванэ ждала нас у дверей школы. Она так волновалась, что почти не уснула той ночью. Жестами, знаками она спросила меня, что произошло. Я состроила грустную мину, покачала головой, пожала плечами. Слезы у нее уже были наготове – так и хлынули. Я подбежала к подруге, обняла ее и сказала:

– Нет-нет! Я пошутила. Все в порядке. Меня записали на следующий год.

Мы выскочили в школьный двор, прыгали, смеялись, как безумные, утирая друг другу слезы.

Братья расшумелись, узнав, какое отец принял решение, но он твердо стоял на своем:

– Директриса сказала, девочка очень талантливая и может стать большим человеком.

А у меня голова кругом шла от счастья, и я не обращала внимания на их слова и на злобные взгляды Ахмада.

Настало лето, и хотя это означало, что мы с Парванэ вновь разлучимся, я не грустила в ожидании следующего школьного года, когда мы опять будем вместе. На этот раз мы провели в Куме всего неделю, а потом Парванэ чуть ли не каждую неделю находила предлог, чтобы вместе с отцом приехать в Тегеран и повидать меня. Она звала меня хоть на несколько дней в Голаб-Дарэ, и я рада была бы поехать, но знала, что братья ни за что не позволят, и даже не заговаривала об этом. Парванэ думала, что ее отец мог бы поговорить с моим отцом и убедить его отпустить меня, но я не хотела его просить – я знала, отцу будет трудно отказать господину Ахмади, но спорить и ссориться с моими братьями ему тоже было бы нелегко. Я предпочла угодить матери и записаться на курсы шитья: пусть у меня будет хотя бы один навык, обязательный для женщины, а то с чем же отдавать меня к мужу в дом.

Школа рукоделия оказалась по соседству с аптекой. Саид быстро запомнил мое новое расписание и каким-то образом всякий раз, как я через день проходила мимо аптеки, заранее ждал у двери. Уже за квартал от аптеки сердце начинало громко стучать, дыхание становилось чаще. Я старалась не смотреть в сторону аптеки, а главное, не краснеть, но это было выше моих сил. Всякий раз, когда мы встречались взглядами, я заливалась краской до ушей. Было так неловко! А он смущенно, с пылким взором украдкой кивал мне, приветствуя.

Однажды я завернула за угол – и чуть не столкнулась с ним. От неожиданности я выронила портновский метр. Молодой человек нагнулся, поднял и, потупившись, сказал:

– Простите, что напугал вас.

Я буркнула:

– Нет! – выхватила метр и помчалась прочь. Я долго еще была сама не своя. Каждый раз, как припоминала этот миг, краснела, и сердце так сладко замирало. Я была уверена хотя сама не знала отчего, – что он чувствует то же самое.

Поднялся осенний ветер, настали первые дни сентября, закончились долгие каникулы, и мы с Парванэ вернулись в школу. Сколько всего мы спешили рассказать друг другу! Поделиться всем, что случилось за лето, всем, что мы делали и даже что думали. Но в итоге любой разговор приводил нас к Саиду.

– Скажи правду, – подначивала меня Парванэ, – часто ты ходила в аптеку, пока меня тут не было?

– Ни разу, клянусь, – отвечала я. – Мне было слишком неловко.

– Почему же? Он ведь не знает, что мы думаем, о чем говорим!

– А вдруг!

– Каким образом? Разве он что-то тебе сказал? С чего ты взяла?

– Нет, мне просто так кажется.

– Притворимся, будто знать ничего не знаем, просто зашли что-то купить.

Но, по правде говоря, что-то успело измениться. Наши встречи с Саидом сделались другими по тону, по смыслу, это уже было нечто серьезное. Я ощущала в сердце глубокую, хотя и не высказанную, связь с Саидом, и нелегко было прятать эту тайну от Парванэ. Мы не проучились и недели, когда она уже изобрела предлог для посещения аптеки и меня тоже повела. Мне чудилось, будто целый город знает, что творится в моем сердце, будто все глаз с меня не сводят.

Когда мы вошли и Саид увидел нас, он так и замер, не мог стронуться с места. Парванэ попросила у него аспирин – несколько раз, – а он словно ничего и не слышал. Наконец вышел доктор Атаи, поздоровался с Парванэ, спросил, как поживает ее отец. А Саиду он сказал:

– Что ты стоишь, как оглушенный? Подай молодой госпоже упаковку аспирина.

Так все и раскрылось, и когда мы вышли, Парванэ спросила:

– Ты видела, как он на тебя смотрел?

Я промолчала. Она обернулась, поглядела мне в глаза:

– Почему ты так побледнела? Того гляди в обморок упадешь!

– Я? Нет-нет, все хорошо.

Но голос мой дрогнул. Несколько минут мы прошли, не разговаривая. Парванэ что-то обдумывала.

– Что такое, Парванэ? Ты в порядке?

И она взорвалась, как праздничная петарда. Громче обычного она крикнула мне:

– Ты подлая! Ты хитрая, а я оказалась дурой. Почему ты мне ничего не сказала?

– О чем не сказала? Говорить-то не о чем.

– Как же! Вы двое – между вами что-то происходит. Этого разве что слепой не заметит. Скажи правду: как далеко вы зашли?

– Как ты можешь?

– Прекрати! Не прикидывайся тихой мышкой! Ты на все способна! Обвязываешь голову платком, а сама завела интрижку! Обдурила меня! Я-то думала, он каждый день меня поджидает! Коварная! Теперь я понимаю, почему советуют остерегаться людей из Кума. Ты даже мне, лучшей подруге, ничего не сказала. Я тебе все рассказываю, тем более важные вещи.

В горле у меня застрял ком. Я схватила Парванэ за руку и слезно ее просила:

– Поклянись, пожалуйста, поклянись, что никому не скажешь. И не разговаривай так громко на улице, это неприлично. Тише, люди услышат. Я поклянусь жизнью отца. На Коране поклянусь: ничего между нами нет.

Но Парванэ неслась, словно разбушевавшаяся река, и с каждой минутой гнев ее возрастал:

– Ты предательница. Ты написала в моем альбоме, что о таком и не думаешь, что тебе важна только учеба, а мужчины – ни в коем случае, они плохие, о таких вещах говорить нельзя, это грех…

– Умоляю тебя, остановись! На Коране поклянусь: ничего между нами нет!

Мы были уже возле ее дома. Я не выдержала, заплакала. Мои слезы утихомирили Парванэ, их влага загасила пламя ее гнева. Она сказала мне, уже помягче:

– Что же ты плачешь? Да еще на улице! Я обиделась, потому что ты скрывала это от меня! Зачем? Я же тебе все рассказываю.

Я поклялась, что она моя лучшая подруга, у меня нет и не будет тайн от нее.

Мы с Парванэ вместе проходили через все стадии влюбленности. Она так же переживала, как я, и все время спрашивала: “А что ты сейчас чувствуешь?” Увидев, что я задумалась, она говорила: “Скажи мне, о чем ты думаешь?” И я рассказывала ей свои фантазии и тревоги, на что я надеялась, чего страшилась в будущем, в особенности как я боялась, что меня выдадут насильно замуж за другого. Парванэ закрывала глаза и восклицала: “О, как поэтично! Так вот что такое любовь! Но я не так чувствительна, как ты. Иногда то, что говорят и делают влюбленные, кажется мне смешным. И я никогда не краснею. Как же я пойму, что влюблена, когда настанет мой черед?”

Прекрасные, живые осенние дни пролетели быстро и унеслись вместе с ветром. Мы с Саидом так и не обменялись ни словом. Но теперь, когда мы с Парванэ проходили мимо аптеки, он всякий раз почти беззвучно шептал: “Привет!”, и сердце в моей груди срывалось и падало, как спелый плод в корзину.

Каждый день Парванэ узнавала о Саиде что-то новое. Он приехал из Резайе, там оставались его мать и сестры. Он из почтенной семьи, фамилия – Зарейи, отец умер несколько лет назад. Юноша учился на третьем курсе университета, изучал фармакологию, он очень умен и прилежен, доктор Атаи во всем на него полагался и был им доволен. Все, что рассказывала Парванэ, словно печатью скрепляло мою чистую и невинную любовь. Мне казалось, я знала этого юношу всю мою прежнюю жизнь и всю будущую жизнь проведу только с ним одним.

Раз или два в неделю Парванэ изобретала предлог, чтобы зайти вместе со мной в аптеку. Мы тайно обменивались взглядами. Его руки дрожали, мои щеки заливались густым румянцем. Парванэ пристально следила за каждым нашим движением. Однажды она заметила:

– Всегда удивлялась, как это люди “пожирают друг друга глазами”. Теперь вижу как!

– Парванэ! Как можно такое говорить?

– А что? Разве неправда?

По утрам я тщательно расчесывала волосы и старалась повязать платок так, чтобы челка лежала аккуратно, а снизу из-под платка виднелись концы моих длинных волос. Я все пыталась завить волосы, но они не поддавались, а однажды Парванэ сказала:

– Дурочка! У тебя прекрасные волосы. Прямые волосы сейчас в моде. Разве ты не знаешь, что девочки у нас в школе гладят волосы утюгом, чтобы их распрямить?

Я постоянно стирала и наглаживала форму и просила мать купить материю и заказать мне школьное платье у портнихи – мама шила мне сама бесформенные, обвисшие платья, я же на курсах кройки и шитья только и выучилась находить недостатки в материнском рукоделии. В итоге миссис Парвин сшила мне красивую форму, и я тайком попросила ее чуть-чуть укоротить юбку – все равно она оказалась самой длинной в школе. Я скопила карманные деньги и вместе с Парванэ пошла в магазин и купила платок на голову, зеленый, как листья в лесу. Парванэ сказала:

– Тебе идет. Глаза кажутся еще зеленее.

Зима выдалась холодная. Снег не успевал таять – тут же выпадал свежий. Утром все схватывалось изморозью, нужно было внимательно смотреть под ноги, переходя улицу. Каждый день кто-нибудь падал и расшибался, настал и мой черед. Недалеко от дома Парванэ я поскользнулась на льду и упала. Попыталась встать – но лодыжку пронзила боль. Как только пыталась опереться на эту ногу, боль отдавала от стопы прямо в живот, и я снова падала. В этот момент Парванэ вышла из своего дома, появился и Али, спешивший в свою школу, и они помогли мне подняться и отвели меня домой. Мать перебинтовала мне лодыжку, но к середине дня боль усилилась, и нога сильно распухла. Вернулись домой наши мужчины, у каждого имелось на этот счет свое мнение. Ахмад сказал:

– Не обращайте внимания… все с ней в порядке. Если б она сидела дома, как послушная девочка, и не выходила на улицу в такой мороз, с ней бы не приключилась беда. – И он ушел выпивать.

Отец сказал:

– Отвезем ее в больницу.

– Погодите, – сказал Махмуд, – господин Эсмаил умеет скреплять сломанные кости. Он живет на углу Шемиран. Сейчас я за ним схожу. Если он скажет, что нога сломана, тогда отвезем сестру в больницу.

Господи Эсмаил, ровесник нашего отца, славился умением вправлять вывихи и лечить переломы. В ту зиму у него было много работы. Он осмотрел мою ногу и сказал, что кость я не сломала, только растянула мышцу. Поставив ногу в таз с горячей водой, он принялся массировать стопу и о чем-то беседовал со мной, и только я хотела ответить, как он вдруг резко повернул стопу. Я вскрикнула от боли и лишилась чувств. Когда очнулась, увидела, что он растирает лодыжку смесью желтка, куркумы и тысячи разных масел. Потом лекарь забинтовал мне ногу и велел две недели беречь ее и не наступать.

Вот беда! Я заплакала:

– Но мне нужно в школу! Скоро уже начнутся экзамены за второй триместр.

До экзаменов, конечно, оставалось еще полтора месяца, и не по этой причине я плакала.

Первые несколько дней я и правда не вставала. Лежала на корей и думала о Саиде. По утрам, когда мои подруги сидели в школе, я закидывала руки за голову, бледное зимнее солнце слабо грело мои щеки, а я тонула в сладостных снах, устремляясь в город моей мечты, в то блаженное будущее, где мы с Саидом…

Только госпожа Парвин донимала меня по утрам. Вечно изобретала предлоги, чтобы навестить матушку. Мне соседка не нравилась, заслышав ее голос, я притворялась спящей. Не знаю, как это наша мать, которая все время рассуждала о вере и приличиях, сдружилась с женщиной, известной всему нашему кварталу – как раз тем, что ходила она не самой узкой и прямой дорожкой, – и как это мать не почуяла, что на самом деле госпожа Парвин интересуется исключительно Ахмадом. Днем, когда Фаати и Али возвращались из школы, кончалась и тишина в доме. Али ничья помощь не требовалась, он способен был в одиночку перевернуть весь квартал. Мой младший брат сделался дерзким и непослушным. Примером для подражания он выбрал Ахмада и обращался со мной почти так же грубо, как Ахмад, особенно в эти дни, когда я не ходила в школу. Мама заботилась обо мне, отец тревожился о моем здоровье, и Али ревновал. Как будто я присвоила что-то, по праву принадлежавшее ему одному. Он запрыгивал на корей, дразнил и мучил Фаати, расшвыривал мои книги и как будто случайно бил меня по больной ноге, так что я кричала от боли. Я со слезами умоляла мать перенести мою постель наверх, в гостиную, чтобы спокойно учиться подальше от Али.

– Но как же ты будешь спускаться и подниматься по лестнице? – возражала она. – И наверху холодно, большой обогреватель сломался.

– Достаточно и маленького.

В конце концов мать уступила, и я перебралась наверх. Наконец-то меня оставили в покое. Я училась, мечтала, писала в свой альбом стихи. Фантазии уносили меня в дальние страны, я записывала имя Саида в свою тетрадь особым, изобретенным мной шифром: я выяснила, как пишется его имя по-арабски, и производила от этого корня все примеры и грамматические формы, которые требовалось использовать в упражнениях: Саад, Саид, Саадат.

Однажды меня навестила Парванэ. При матушке мы говорили только о школе и об экзаменах, которые должны были начаться пятого марта, но как только мать вышла, Парванэ сказала мне:

– Ты себе не представляешь, что происходит.

Я поняла: она принесла мне вести о Саиде. Привскочив от волнения в постели, я взмолилась:

– Расскажи мне, как он? Скорее, пока никто не вошел.

– Хаджи Беспокойный стал еще более беспокойным. Каждый день торчал перед аптекой, глядя по сторонам, а когда убеждался, что я снова иду одна, лицо его темнело, он горестно возвращался в аптеку и закрывал за собой дверь. Сегодня он собрался с духом и шагнул мне навстречу. Краснел, бледнел, потом пробормотал приветствие и, наконец, выдавил из себя: “Ваша подруга уже несколько дней не ходит в школу. Я очень о ней тревожусь. Здорова ли она?” Я решила помучить его и спросила: “Какая подруга?” Он с удивлением посмотрел на меня и ответил: “Та молодая госпожа, с которой вы всегда ходите вместе. Она живет на улице Голшан”. Значит, он даже знает твой дом! Вот хитрец – наверное, проследил за нами. Тогда я сказала: “А, Масумэ Садеги. Бедняжка упала и растянула лодыжку и теперь две недели не будет ходить в школу”. Он побледнел, сказал, что это ужасно, и с тем повернулся ко мне спиной и ушел. Я хотела окликнуть его и сказать, что так себя не ведут, но он и сам, сделав шаг-другой, сообразил, как нелюбезно со мной обошелся, вернулся и сказал: “Передайте ей, пожалуйста, привет от меня”. Затем он попрощался со мной уже как нормальный человек и ушел.

Дрожь моего сердца сказалась в голосе:

– Боже! – в страхе воскликнула я. – Ты назвала ему мое имя?

– Что ты как маленькая! – усмехнулась Парванэ. – В этом нет ничего страшного. К тому же он и так знал твое имя или, по крайней мере, фамилию. Наверное, уже и про твоих предков все выяснил. Влюблен по уши. Должно быть, скоро он явится просить твоей руки.

У меня голова кругом пошла. Я болтала, сама не помню что, и когда мама зашла с подносом чая, она удивленно глянула на меня и спросила:

– Что случилось? Ты так весела!

– Ничего не случилось, – с трудом пробормотала я.

Парванэ поспешила вмешаться:

– Нам раздали сегодня последние контрольные работы, у Масумэ самый высокий балл! – И подмигнула мне.

– Что толку? Для девушки оценки ничего не значат, – вздохнула мать. – Только зря время тратит. Скоро она поселится в доме своего мужа и будет стирать пеленки.

– Нет, матушка, я не собираюсь в скором времени замуж. Сначала я должна получить аттестат.

Проказница Парванэ сказала:

– А потом ее будут звать “госпожа доктор”.

Я сердито глянула на подругу.

– Неужели? – переспросила мать. – Она задумала учиться дальше? С каждым классом эта девчонка становится все самоувереннее. Отец избаловал ее: носится с ней, как будто она что-то из себя представляет.

И мать, бубня себе под нос, вышла, а мы с Парванэ расхохотались.

– Слава Аллаху, матушка в этом не разбирается, а то бы удивилась, как можно сделаться врачом, когда главным предметом выбрала литературу?

Парванэ утерла слезы, выступившие на ее глазах от смеха, и сказала:

– Глупышка, я же не говорила, что ты станешь доктором. Я сказала – “госпожа доктор”, а для этого достаточно выйти замуж за “господина доктора”.

В те светлые, славные дни для смеха не требовалось особой причины. Я была так счастлива, что и боли в ноге больше не чувствовала. Парванэ ушла, а я откинулась на подушку и подумала: “Он беспокоится, он скучает по мне, как прекрасно!” Даже крики Ахмада, бранившего мать за то, что она впустила Парванэ, нисколько меня не тревожили. Конечно же, Али, прирожденный шпион, обо всем донес брату, но мне-то какая забота!

С утра я, прыгая на одной ноге, прибиралась в комнате. Потом, цепляясь одной рукой за перила, а другой, опираясь на бабушкину трость, сползала по лестнице на первый этаж, умывалась и завтракала. Потом так же медленно забиралась обратно на второй этаж, Мама ворчала без умолку: я подхвачу пневмонию или свалюсь с лестницы вниз головой, но я и слушать не слушала. Маленький керосиновый обогреватель вполне меня устраивал, я бы не променяла свою укромную комнатку на целый мир, и внутри у меня разгорался такой жар, что никакой холод не был страшен.

Два дня спустя Парванэ снова пришла меня проведать. Я услышала ее голос у двери и выглянула в окно. Матушка приветствовала мою подругу отнюдь не сердечно, но Парванэ, как будто не замечая ее тона, сказала:

– Я принесла Масумэ расписание экзаменов. – И проскочила наверх, вбежала в гостиную, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, жадно хватая губами воздух. Лицо ее сильно раскраснелось – то ли от холода, то ли от волнения. Не сводя глаз с Парванэ, я вернулась от окна к постели. Задать вопрос я не решалась.

Наконец Парванэ заговорила:

– Хитрюга! Лежишь себе в постели, а я из-за тебя нажила неприятности.

– Как это?

– Погоди, отдышусь. Я сюда опрометью бежала от самой аптеки.

– Зачем? Что случилось? Скажи наконец!

– Я гуляла с Мариам. Мы подошли к аптеке, Саид стоял у двери. Он закивал нам, подавая знак. Ты же знаешь, какая Мариам сообразительная. Она сказала: “Красавчик подает тебе знак”. Я сказала: “Да нет же! С чего бы вдруг?” и, не глядя на него, пошла дальше. Но он побежал за нами и сказал: “Простите, госпожа Ахмади, не могли бы вы зайти на минуту в аптеку? Будьте так добры: мне нужно с вами поговорить”. Хаджи Беспокойный раскраснелся, что твоя свекла. Я очень волновалась, не знала, как избавиться от проныры Мариам. Попробовала выкрутиться: “Да, конечно, я же забыла взять лекарства для отца. Они уже готовы?” А этот глупец остановился и вытаращился на меня. Я не стала ждать, пока он соберется с мыслями: извинилась перед Мариам, сказала, что надо взять лекарства для отца. На том распрощалась: завтра в школе увидимся. Но нет, Проныра такую возможность не упустит. Она сказала, что никуда не спешит, заглянет в аптеку вместе со мной. Без толку было твердить ей, что я сама управлюсь – это лишь разжигало ее подозрения. Наконец Мариам спохватилась, что ей тоже надо купить в аптеке то и се, и пошла со мной. Хорошо хоть наш Хаджи Беспокойный сообразил: вложил в пакет упаковку таблеток и конверт и сказал, что это рецепт и чтобы я непременно передала его отцу. Я быстренько убрала пакет в свой портфель, пока Мариам его не выхватила – клянусь, она и на такое способна. Шпионка, ябеда длинноносая! А в школе и без того все сплетничают о Саиде. Многие девочки по дороге в школу проходят мимо аптеки, и каждая уверена, что он ждет именно ее. Увидишь, какие завтра пойдут слухи! В общем, Мариам застряла в аптеке – зубную пасту выбирала, – а я прямиком помчалась к тебе.

– Это ужасно! – сказала я. – Теперь она заподозрит…

– Полно! Она и так уже догадалась, что дело нечисто: глупый Саид отдал мне “рецепт” в запечатанном конверте. Где это видано, чтобы рецепты вкладывали в конверт? Мариам не дурочка: так и впилась глазами. Я испугалась и убежала.

Несколько мгновений я лежала неподвижно, словно труп. В голове у меня все смешалось. Потом я вспомнила: письмо! – и подскочила.

– Дай мне письмо! – потребовала я. – Но сперва выгляни за дверь, проверь, нет ли там кого, а потом закрой поплотнее.

Дрожащими руками я взяла из рук Парванэ конверт. На нем ничего не было надписано, вскрыть конверт у меня не хватало духу О чем он мог написать? Мы ни разу не обменялись ни словом, кроме еле слышного приветствия. Парванэ волновалась не меньше меня. И тут вошла матушка. Я поскорее сунула конверт под одеяло, мы с Парванэ выпрямились и уставились на мою мать.

– Что тут происходит? – подозрительно поинтересовалась она.

– Ничего! – пробормотала я.

Но матушка смотрела на меня с недоверием. И снова меня выручила Парванэ.

– Ничего особенного! – сказала она. – Ваша дочка такая чувствительная! Из-за любой ерунды расстраивается. – И, обернувшись ко мне, продолжала: – Ну что тут страшного, что по английскому у тебя не лучшие оценки? Делов-то! Твоя мама не такая, как моя. Она из-за таких пустяков тебя ругать не будет. – Затем снова обернулась к моей маме: – Ведь правда же, госпожа Садеги? Вы не будете ее ругать?

Матушка с удивлением покосилась на Парванэ, поджала губы, подумала и сказала:

– Что тут говорить! Плохая оценка – и в самом деле не беда! По мне, лучше бы ты вовсе провалилась в школе: тогда бы ты вернулась на курсы шитья, а они куда важнее для девочки.

И она поставила перед Парванэ поднос с чаем и удалилась. С минуту мы молча смотрели друг на друга – и расхохотались.

– Подруга! – сказала мне Парванэ. – Что ж ты такая глупенькая? По тебе сразу видно: ты что-то затеяла. Осторожнее, а то мы влипнем!

Меня уже подташнивало от возбуждения, от тревоги. Я аккуратно вскрыла конверт, стараясь его не повредить. Сердце так и бухало, словно молот по наковальне.

– Ну же! – нетерпеливо понукала меня Парванэ. – Что там?

Я развернула листок. Написанные красивым почерком строчки заплясали у меня перед глазами. Голова кружилась. Мы вместе с Парванэ торопливо прочли письмо – всего-то несколько строк. Потом переглянулись и в один голос спросили:

– Ты прочла? Что тут написано?

И принялись читать снова, чуть медленнее. Сначала стоял стих:

 
Пусть твое тело не знает прикосновения врача,
Да пребудет невредима твоя нежная жизнь.
 

А затем – приветствия, вопросы о моем самочувствии, пожелания скорейшего выздоровления.

Какое любезное послание, какое изысканное! И по стилю, и по почерку видно образованного человека. Парванэ не могла задерживаться, ведь она не предупредила мать, что зайдет ко мне. Да и я почти не обращала на нее внимания. Я как будто перенеслась в иной мир. Покинула свое тело. Свободным духом парила в воздухе. Я даже видела сверху саму себя, как я лежу в постели, глаза широко открыты, на губах улыбка, заветное письмо прижато к груди. Впервые в жизни я перестала жалеть о том, что умерла не я, а Зари. Жизнь, оказывается, прекрасна! Я готова была обнять и расцеловать весь мир.

День пролетел в восторгах, в фантазиях – я и не заметила как. Что ели на обед? Кто к нам заходил? О чем говорили? Ночью я включила свет и принялась перечитывать письмо – раз за разом. А потом снова прижала его к груди и сладко спала до утра. Что-то подсказывало мне: такое бывает только раз в жизни, в шестнадцать лет.

На следующий день я нетерпеливо поджидала Парванэ. Села под окном и глядела во двор. Мама то и дело пробегала в кухню и обратно, снизу она заметила меня и окликнула: