Текст книги "Книга судьбы"

В начале июня, едва завершились выпускные экзамены, семья Парванэ переехала. Я знала, что они подумывают о переезде, но не думала, что это произойдет так скоро. Потом я узнала, что они хотели уехать даже раньше, но решили дождаться, пока Парванэ закончит школу. Ее отец давно уже говорил, что наш район испортился. Он был прав. В нашем районе было хорошо только таким, как мои братья.

Жаркое утро. Я подметала комнату и еще не отодвинула ставни, как вдруг услышала голос Парванэ. Я выбежала во двор. Фаати открыла дверь. Парванэ пришла попрощаться. Мать добралась до двери первой и придержала ее, не дав Парванэ войти. Она вырвала у Фаати конверт, который той дала Парванэ, и велела:

– Уходи! Уходи немедленно, пока мои сыновья не увидели тебя и не задали ей взбучку. И ничего больше не приноси.

Я услышала сдавленный голос Парванэ:

– Госпожа, я всего лишь написала несколько слов на прощание и свой новый адрес. Проверьте сами.

– В этом нет нужды! – отрезала мать.

Я обеими руками ухватилась за дверь и попыталась ее открыть. Но мать держала дверь крепко, а меня пинком оттолкнула прочь.

– Парванэ! – закричала я. – Парванэ!

– Ради Аллаха, не наказывайте ее так жестоко! – взмолилась Парванэ. – Клянусь, она не сделала ничего дурного.

Мать захлопнула дверь. Я сел на пол и заплакала. Прощай, моя подруга, моя защитница и наперсница.

Последним соискателем моей руки выступил приятель Ахмада. Я часто гадала, как братья выискивали этих мужчин. Неужели Ахмад прямо так и сказал другу: у меня, дескать, имеется сестра на выданье? Они меня рекламировали? Что-то сулили? Препирались из-за меня, как торговцы на базаре? Уверена, как бы они ни взялись за дело, все это было крайне для меня унизительно.

Асгар-ага, мясник, брат-близнец Ахмада – и возрастом, и грубыми ухватками, и обликом. И вдобавок необразованный.

– Мужчина должен зарабатывать деньги силой своих рук, – рассуждал он, – а не скорчившись в уголке над бумагами, как полуживой писец, который ничего тяжелее ручки не поднимет.

– У него есть деньги, и он сумеет справиться с девчонкой, – настаивал Ахмад.

А что до моей худобы, Асгар-ага сказал:

– Не беда, я принесу ей столько мяса и жира, что через месяц она с бочку толщиной сделается. Глазенки-то у нее бойкие.

Мать его, старая, страшная женщина, безостановочно ела и вторила каждому слову сына. Да и все одобряли речи Асгара-аги. Мать так и сияла: молодой, неженатый. Ахмад дружил с ним и во всем поддерживал, тем более что после драки в кафе “Джамшид” Асгар-ага поручился за него и Ахмада не арестовали. Отец – и тот согласился, потому что мясная лавка приносила хороший доход. А Махмуд сказал:

– Он торговый человек, это нас устраивает, и он сумеет справиться с девчонкой, не позволит ей разболтаться. Чем скорее мы это устроим, тем лучше.

Никому и дела не было до моих мыслей, и я не пыталась даже заговорить о том, как противна мне мысль стать женой грязного, невежественного, грубого парня, от которого даже в тот день, когда он пришел свататься, воняло сырым мясом и бараньим жиром.

На следующее утро госпожа Парвин в панике прибежала к нам.

– Говорят, вы решили выдать Масумэ за мясника Асгара-агу. Ради Аллаха, и не вздумайте! Этот юнец – хулиган. Он не расстается с ножом. Пьяница, бабник. Я его знаю. По крайней мере расспросите людей, что он за человек.

– Не шумите так, госпожа Парвин, – остановила ее мать. – Уж наверное Ахмад лучше его знает. И он все нам рассказал о себе. Ахмад верно говорит: мало ли что молодой человек творил до женитьбы, все это он отставит, как только обзаведется женой и детишками. Он поклялся могилой отца и даже прозакладывал свои усы, что после женитьбы ничего подобного себе не позволит. Да и где нам сыскать лучше? Он молод, Масумэ станет первой женой, он богат, у него две мясные лавки, и характер у него твердый. Чего еще желать?

Госпожа Парвин поглядела на меня с такой жалостью, с таким сочувствием, словно видела перед собой приговоренную к казни. На следующий день она сказала мне:

– Я просила Ахмада не настаивать, но он знать ничего не хочет. – Так впервые она призналась вслух в тайной связи с моим братом. – Он сказал мне: “Держать ее дома небезопасно”. Но ты-то почему ничего не пытаешься сделать? Разве ты не понимаешь, что за несчастье тебя ждет? Или ты согласна выйти замуж за этого грубияна?

– Велика ли разница? – равнодушно возразила я. – Пусть делают, что хотят. Пусть готовят свадьбу. Они же не знают, что любой мужчина, кроме Саида, получит лишь мой труп.

– Помилуй нас Аллах! – выдохнула госпожа Парвин. – Не вздумай такое повторять! Это грех. Выкинь подобные мысли из головы. Ни один мужчина не заменит тебе твоего Саида, но не все мужчины так плохи, как этот нескладеха. Подожди – скоро, быть может, явится жених получше.

Я пожала плечами и сказала:

– Мне все равно.

Она ушла, все такая же встревоженная. По пути она заглянула в кухню и что-то сказала матушке. Мать обеими руками ударила себя по лицу, и с того момента я все время находилась под охраной. Они убрали подальше пузырьки с лекарствами, не позволяли мне притронуться ни к бритве, ни к ножу, а стоило мне подняться наверх, один из братьев уже спешил следом. Меня это смешило. Они в самом деле думали, что мне ума хватит выброситься из окна второго этажа? Нет, у меня имелся план понадежнее.

Разговоры о помолвке и самой свадьбе на время поутихли: ждали сестру жениха. Она была замужем, жила в Керман-шахе и в ближайшие десять дней не могла приехать в Тегеран.

– Я не могу действовать без согласия и одобрения сестры, – сказал Асгар-ага. – Я обязан ей не меньше, чем матери.

В одиннадцать утра я услышала со двора стук в парадную дверь. Мне открывать не разрешалось, и я стала звать Фаати. Матушка крикнула мне из кухни:

– На этот раз можно. Открой дверь и посмотри, кому это так не терпится.

Только я приоткрыла дверь, как в наш двор влетела госпожа Парвин.

– Девочка моя, какая же ты счастливица! – прокричала она. – Не поверишь, какого я нашла тебе жениха! Само совершенство – как луна, как букет цветов…

Я стояла и глядела на нее, разинув рот. Матушка вышла из кухни и спросила:

– В чем дело, госпожа Парвин?

– Дорогая моя! – отвечала соседка. – У меня для вас замечательные новости. Я нашла жениха нашей Масумэ. Из достойной семьи, образованный. Клянусь, один волос с его головы стоит больше, чем сотня таких грубиянов, как тот мясник. Позвать их к вам завтра под вечер?

– Погодите! – сказала матушка. – Не так быстро. Что это за люди? Откуда они?

– Замечательная, выдающаяся семья. Я знаю их вот уже десять лет. Сколько платьев я им сшила, и для матери, и для дочерей. Старшая дочь, Монир, замужем, ее муж владеет имением в Тебризе, и она живет там. Мансуре, вторая дочь, училась в университете. Два года назад она вышла замуж и теперь растит здорового, красивого мальчишку. Младшая сестра еще не закончила школу. Все люди верующие. Отец на пенсии. Он хозяин такого заведения – фабрики или как это называется, – где печатают книги. Как это правильно назвать?

– А сам жених?

– О, я вам еще не рассказала о женихе. Прекрасный молодой человек. Учился в университете. Не знаю, какие науки он изучал, но теперь он работает в этом заведении, которое принадлежит его отцу. Где печатают книги. Ему примерно тридцать лет, он красавчик. Когда я ходила подгонять им одежду, я успела глянуть: храни его Аллах, хорошего роста, черноглазый, брови темные, кожа оливковая…

– А где же они видели Масумэ? – поинтересовалась матушка.

– Они ее не видели. Я им про нее рассказала: какая замечательная у нас девушка, и красивая, и хозяйственная. Мать хочет поскорее женить сына, она меня уже как-то спрашивала, нет ли у меня на примете подходящих невест. Так я им скажу, чтобы приходили к вечеру?

– Нет! Мы дали слово Асгару-аге. На следующей неделе его сестра приедет из Керманшаха.

– Полно! – воскликнула госпожа Парвин. – Вы еще ничего им не пообещали. У вас даже не было церемонии помолвки. Невеста вправе передумать и посреди брачной церемонии.

– А как же Ахмад? Страшно себе представить, какой шум он поднимет – и по праву. Он будет обижен. Ведь он дал слово Асгару-аге, не может же он вот так запросто взять свое слово обратно.

– Не беспокойтесь, Ахмада я беру на себя.

– Стыдитесь! – укорила ее матушка. – Что это вы такое говорите? Да простит вас Аллах!

– Вы меня неверно поняли. Ахмад дружит с Хаджи и прислушивается к его советам. Я попрошу Хаджи поговорить с ним. Подумайте о своей невинной дочери, об этой бедняжке! Мясник любит пускать в ход кулаки. Напьется – и вовсе ума лишится. У него и сейчас имеется женщина на содержании. Думаете, она так просто от него откажется? Да ни за что!

– Какая женщина? – переспросила озадаченная матушка. – Вы сказали – женщина живет?

– Неважно, – отмахнулась госпожа Парвин. – Я имею в виду: у него есть другая.

– Тогда зачем ему моя дочь?

– Как официальная жена, чтобы рожала ему детей. Та, другая, бесплодна.

– Откуда вы все знаете?

– Хозяюшка, я знаю таких, как он.

– Откуда? Как вы можете говорить подобные вещи? Постыдились бы!

– А вы сразу думаете плохое. Мой родной брат был в точности таким. Я росла с ним. Ради Аллаха, бедная девочка попадет из огня в полымя. Вот вы на семью моего жениха посмотрите – совсем других людей увидите.

– Сначала нужно поговорить с ее отцом. Посмотрим, что он скажет. И если у них такая замечательная семья, почему они не ищут невесту среди своих?

– По чести сказать, не знаю. Наверное, такое Масумэ счастье. Аллах позаботился о ней.

С удивлением и недоверием я слушала восторженные речи соседки. Трудно мне было понять эту женщину: ее поступки как будто противоречили друг другу. И с какой стати она так хлопочет о моей судьбе? Уж не свою ли какую игру ведет?

Отец с матушкой проспорили чуть ли не весь день. Махмуд какое-то время тоже твердил свое, а потом махнул рукой:

– Наплевать! Поступайте, как знаете, только избавьтесь от нее поскорее. Выдайте ее замуж, и пусть наступит наконец покой.

Еще удивительнее повел себя Ахмад. В ту ночь он пришел домой поздно, а когда проснулся и матушка подступилась к нему с вопросом о новом женихе, он и спорить не стал. Пожал плечами и сказал:

– Почем мне знать? Делайте, что хотите.

Надо же, как госпожа Парвин умела его уговорить!

На следующий день к нам явились родственницы нового жениха. Ахмад где-то пропадал, а Махмуд, увидев, что пришли одни женщины и без хиджабов, не переступал порога гостиной. Мои родители оглядели гостий с ног до головы, словно покупатели на базаре. Сам жених не пришел. Его мать была одета в черный хиджаб, но сестры так не кутались. Они были совсем не похожи на тех, кто приходил к нам раньше.

Весь вечер госпожа Парвин усердно меня рекламировала. Когда я внесла поднос с чаем, она заговорила:

– Посмотрите, какая красавица! А уж как похорошеет, когда брови выщиплет! Она немного похудела, потому что на прошлой неделе была простужена и лежала в жару.

Боюсь, при этих словах на моем лице отразилось удивление.

– Сейчас худоба в моде, – заметила старшая из сестер. – Женщины морят себя голодом, только бы сбросить вес. К тому же мой брат терпеть не может жирных.

Глаза матушки заблестели от радости. Госпожа Парвин улыбнулась и бросила на матушку самодовольный взгляд, словно это ей, свахе, сделали комплимент, а не мне. Повинуясь указаниям матери, я накрыла стол к чаю, а затем вышла и села в соседней комнате. Самовар уже принесли наверх, так что мне не было нужды бегать взад-вперед по лестнице и всем мешать. Наши гостьи уже тараторили наперебой. Рассказали, что их сын и брат закончил юридический факультет, но еще не защитил диплом.

– Сейчас он работает в нашей типографии. Его отец – совладелец. Мальчик получает хорошее жалованье, может содержать жену и детей. И дом у него есть. Не его собственный, конечно, его бабушки. Она живет на первом этаже, а верх мы обустроили для нашего Хамида. Молодым людям нужно собственное жилье, а он у нас единственный сын, отец рад ему все отдать.

– А где же он сам? – спросил мой отец. – Когда мы удостоимся чести познакомиться с ним?

– По правде говоря, сын предоставил все мне и сестрам. Так и сказал: “Если девушка вам понравится, я буду считать, что сам ее видел и она мне понравилась”. Он уехал по делам.

– И когда же, с соизволения Аллаха, он вернется?

Младшая сестра бойко отвечала:

– С соизволения Аллаха, как раз к бракосочетанию и свадьбе.

– Как же так? – изумилась матушка. – Мы не увидим жениха до самой свадьбы? Это немножко странно. Неужели он и взглянуть не хочет на будущую жену? Глянуть одним глазком наша вера разрешает и даже одобряет.

Старшая сестра (она старалась говорить помедленнее, чтобы матушка ее лучше поняла) ответила:

– По правде говоря, причина тут не в дозволенном и недозволенном, а просто Хамид сейчас в отъезде. Мы поглядели на вашу дочь, а наше мнение – все равно что мнение самого Хамида. И мы принесли его фотографию для невесты – пусть поглядит.

– Но как же так? – не унималась матушка. – А вдруг у жениха какой-то недуг, изъян…

– Не говорите зря таких слов, госпожа моя! Сынок у меня здоровый, без изъяна! Храни его Аллах! Пусть госпожа Парвин подтвердит – ведь госпожа Парвин его видела.

– Конечно, конечно, я его видела! Благослови его Аллах, нет у него никаких недостатков, писаный красавец. Я на него гляжу глазами сестры, сами понимаете…

Старшая сестра вынула из сумки фотографию и передала ее госпоже Парвин, а та поднесла снимок к глазам матушки и сказала:

– Видите, какой изящный молодой господин? Благослови его Аллах!

– Покажите, пожалуйста, фотографию девушке, – распорядилась мать жениха. – Если Аллаху будет угодно, чтобы наш Хамид ей понравился, к следующей неделе мы все уладим.

– Простите, госпожа, – вмешался отец, – но я все же не понимаю, зачем так спешить. Почему бы не подождать возвращения молодого человека?

– По правде говоря, господин Садеги, ждать мы не можем: мы с его отцом отправляемся через неделю в паломничество в Мекку, и нам нужно закончить до тех пор все дела и исполнить все обязанности. Хамид совершенно о себе не заботится, и если он сейчас не женится, я буду тревожиться о нем и не обрету спокойствия духа. Сказано: человек, отправляясь в хадж, не должен оставлять ничего незавершенного. Все дела нужно сделать, все обязательства выполнить. Когда госпожа Парвин рассказала нам о вашей дочери, я погадала на нее, и результат был благоприятный. Раньше ни для одной девушки гадание не было таким удачным. И я решила уладить все до отъезда, ведь я могу и не вернуться из паломничества.

– Возвращайтесь благополучно и во здравии по воле Аллаха!

Держа в руках фотографию жениха, матушка поднялась и сказала:

– Какая вы счастливица! Хотелось бы мне, чтобы и в нашей судьбе было записано посетить дом Божий.

Она вышла ко мне в соседнюю комнату и показала мне фотографию:

– Вот, посмотри! Они не нашего круга люди, но ты ведь к таким и тянешься.

Я оттолкнула ее руку.

В гостиной все быстро пришли к соглашению. Даже отец не возражал против того, что жениха мы увидим в последний момент. Странная спешка! Мать и сестры жениха уже через неделю собрались праздновать свадьбу. Моя мать волновалась только о том, успеем ли мы все приготовить за столь короткий срок, но тут вмешалась госпожа Парвин и предложила свою помощь.

– Ни о чем не тревожьтесь, – сказала она. – Завтра пройдемся по магазинам, а потом я за два дня сошью ей платье. Двух дней достаточно, я еще и другие наряды успею для вас сшить.

– А как же приданое? Само собой разумеется, с того дня, как она появилась на свет, я покупала все необходимое, собирала, откладывала, но еще столького недостает! А многое осталось в Куме. Надо съездить за этими вещами.

Мать жениха сказала ей:

– Не стоит об этом беспокоиться, госпожа. Пусть молодые переедут в свой дом, а когда мы вернемся из хаджа, мы отпразднуем свадьбу К тому времени и доставим все, что им может понадобиться. А на хозяйстве у Хамида все нужное есть.

Они договорились на том, что для меня завтра же купят обручальное кольцо и что мы всей семьей придем к ним в гости в любой удобный нам вечер, посмотрим дом и как они живут, познакомимся поближе. Все происходило как-то уж слишком стремительно. Я словно со стороны услышала собственный голос: “Саид, спаси меня! Как мне этому помешать?” А уж на госпожу Парвин я злилась – голову бы ей оторвала!

Едва за родней жениха закрылась дверь, вновь поднялись споры.

– Я не пойду покупать кольцо, потому что его мать не идет, – заявила матушка. – И одна Масумэ идти не может. Вы сопроводите ее, госпожа Парвин?

– Само собой. И ткань ей на платье купим. Не забудьте, вы должны купить кольцо и для жениха.

– И все же я не понимаю, как это жених сам не показался нам на глаза.

– Не думайте ни о чем дурном. Я хорошо знаю эту семью. Вы себе и представить не можете, какие это прекрасные люди. Они пригласили вас к себе, чтобы развеять все сомнения, и вы можете порасспрашивать о них.

– Мостафа, что же нам делать с ее приданым? – обратилась мать к отцу. – Придется вам с мальчиками съездить в Кум и привезти посуду и постельное белье, которое я собрала для нее. Все лежит в кладовой в доме твоей сестры. Но как же быть со всеми остальными вещами, которые ей понадобятся?

– Не беспокойтесь, – повторила госпожа Парвин. – Они же сказали, что ни в чем нужды нет. И раз это они вас так торопят – вам же лучше. В любой недостаче вы сможете винить их, а не себя.

– Я не намерен отправлять свою дочь к мужу раздетой и без собственного имущества! – отрезал отец. – Часть необходимых вещей у нас есть, что сможем, купим на этой неделе. О прочем позаботимся позже.

Один только человек не принимал участия в этих разговора, не высказывал своего мнения, не задавал вопросов – одного только человека никто ни о чем и не спрашивал – и этим человеком была я. Всю ночь я не спала от тревоги и горя. Я молила Аллаха послать мне смерть и избавить от насильственного брака.

Наутро мне было очень плохо. Я притворялась, будто сплю, дожидаясь, пока мужчины уйдут. Слышала, как отец разговаривает с матерью. Он решил воспользоваться своими знакомствами и разузнать больше о семье жениха. На работу он не пойдет, сказал отец. И еще он сказал:

– Хозяйка, я оставил на камине деньги купить кольцо. Посмотри, достаточно ли будет.

Мать сосчитала деньги и ответила:

– Да, кольцо вряд ли обойдется дороже.

Отец ушел, забрав с собой Али. К счастью, с начала лета он стал брать Али с собой на работу, и дома наступили покой и тишина. Оставайся Али дома – Аллах один ведает, что бы со мной сталось.

Мать вошла ко мне и сказала:

– Просыпайся. Пора собираться. Я дала тебе сегодня поспать, чтобы у тебя было больше сил.

Я села, обнимая колени, и решительно заявила:

– Я никуда не пойду.

Когда дома оставались одни женщины, я становилась храбрее.

– Вставай! Нечего вести себя как балованный ребенок.

– Я никуда не пойду.

– Пойдешь как миленькая! Я не позволю тебе спугнуть такую удачу. Уж никак не теперь.

– Удачу? Ты хоть знаешь, что это за люди? Кто мой жених? Он к нам даже не соизволил прийти.

И в этот момент заверещал дверной звонок, и к нам вошла госпожа Парвин – нарядная, бодрая, в черном хиджабе.

– Я решила зайти пораньше на случай, если вам понадобится помощь. Кстати говоря, я подыскала замечательную модель свадебного платья. Надо только ткань подходящую выбрать. Хотите взглянуть?

– Помогите мне, госпожа Парвин! – обратилась к ней матушка. – Девчонка опять заупрямилась. Может быть, вы уговорите ее встать и умыться?

Госпожа Парвин сняла свои туфли на высоких каблуках и зашла в комнату. Она рассмеялась и сказала:

– Доброе утро, красавица-невеста. Вставай, умывайся, приведи себя в порядок. Гостьи вот-вот придут, мы же не хотим, чтобы они подумали, какая, мол, у них невестка ленивая.

При виде сосватавшей меня соседки я так и загорелась гневом, закричала:

– Да кто ж вы такая? Сколько вам заплатили за меня?

Мать обеими руками ударила себя по лицу и завопила:

– Замолчи! Покарай тебя Аллах! Эта девчонка проглотила стыд и выблевала скромность.

И она бросилась на меня, чтобы задать мне трепку. Вытянув руку, госпожа Парвин остановила мою матушку.

– Не надо, прошу вас. Девочка сердится, у нее есть на это причины. Позвольте мне поговорить с ней. Оставьте нас вдвоем. Через полчаса мы будем готовы.

Мать вышла из комнаты. Госпожа Парвин закрыла дверь и прислонилась к ней. Чадра ее размоталась и спускалась на пол. Она смотрела на меня, но как будто не видела. Она смотрела куда-то вдаль, на то, чего в этой комнате не было. Несколько минут протекли в молчании. Я с удивлением следила за этой непонятной мне женщиной. Наконец она заговорила – каким-то странным голосом. Не таким уверенным и звонким, как обычно. С горечью, с грустью.

– Мне было двенадцать, когда отец выгнал мать из дому. Я тогда училась в шестом классе – и вдруг я оказалась матерью для своего братика и трех сестер. От меня требовали того же, что от настоящей матери: вести дом, готовить, стирать и чинить одежду, присматривать за малышами. И когда отец женился во второй раз, обязанностей у меня меньше не стало. Мачеха была как все мачехи. Нет, она нас не мучила, голодом не морила, но собственные дети были для нее куда важнее, чем мы. Наверное, это правильно.

С малолетства мне напоминали о том, что, перерезая пуповину, мне в ухо шепнули имя моего двоюродного брата Амира-Хуссейна. За него я и должна была выйти замуж. Дядюшка всегда звал меня своей “красоткой-невесткой”. И я сама не знаю, с какого времени – сколько себя помню – я была влюблена в Амира. Когда мать нас бросила, он стал моей единственной опорой. И он тоже меня любил. Всегда находил предлог, чтобы зайти к нам – усаживался возле пруда для омовений и смотрел, как я тружусь по дому. Порой он говорил: “У тебя такие изящные ручки. Как же ты справляешься со стиркой?” И я оставляла самые трудные дела до того часа, когда придет Амир. Мне нравилось, как он поглядывал на меня, с заботой и состраданием. Он рассказывал моим дяде и тете о том, как трудно мне живется, и когда дядя приходил к нам, он всегда говорил отцу: “Дорогой мой, нужно пощадить это бедное дитя. Ты к ней жесток. Почему она должна расплачиваться за то, что вы с женой не ужились? Хватит упрямствовать. Сходи за своей женой, возьми ее за руку и приведи обратно домой”. – “Нет, брат! Никогда! И не произноси при мне имя этой распутницы. Я трижды разведен с ней для полной уверенности – так что она уже не вернется”. – “Тогда придумай что-нибудь. Девочка тает на глазах”.

Перед уходом жена моего дяди всегда обнимала меня и прижимала к груди, а у меня из глаз катились слезы: от нее пахло в точности, как от моей мамы. Не знаю, может быть, я была избалована и не понимала своего счастья. В конце концов отец нашел решение – взял себе женщину с двумя детьми от первого брака. Наш дом превратился в детский сад – семеро детей мал мала меньше, и я за старшую. Не стану утверждать, будто все хлопоты были на мне, но с утра до поздней ночи я крутилась по дому и всегда что-то оставалось несделанным, тем более что мачеха строго соблюдала всевозможные предписания насчет ритуальной чистоты. Мои дядя с тетей не пришлись ей по нраву, она считала, что они держат сторону бывшей жены, так что первым делом она запретила Амиру приходить к нам. Она сказала отцу: “С какой стати этот бездельник торчит тут все время и подсматривает за нами? Да и девочке пора уже закрывать лицо”. Еще через год она под тем же предлогом вовсе перестала пускать дядю с его семьей в дом. Как же я по ним скучала! Теперь мы могли видеться лишь тогда, когда все вместе ходили в гости к тете. Я просила двоюродных сестер, чтобы они пригласили меня переночевать у них, а чтобы мачеха не ворчала, приходилось забирать с собой всех детей. Так прошел еще год. Каждый раз, когда мне удавалось увидеть Амира, он оказывался еще выше ростом. Не поверишь, какой это был красавец. Ресницы такие длинные, что от них на щеки ложились тени, словно от солнечного зонта. Он писал для меня стихи, покупал ноты к песням, которые мне нравились. Он говорил мне: “У тебя красивый голос. Научись петь эту песню”. Врать не стану, читала и писала я не очень-то хорошо и уже забывала то, что выучила в школе. Амир обещал заниматься со мной. Прекрасная была пора! Но тетя стала уставать от того, что я все время торчу в нее в доме, а ее муж начал ворчать. И мы почти перестали видеться друг с другом. На следующий год я просила и молила отпустить меня в гости к дяде. Отец готов был уступить, но мачеха заявила: “Ноги моей не будет в доме этой ведьмы”.

Не знаю, почему мачеха и жена дяди так невзлюбили друг друга, но я, несчастная, оказалась промеж двух огней. На Новый год я видела их всех в последний раз. В доме дяди. Тетя устроила так, чтобы отец и дядя могли поговорить. Думала, они помирятся. Мы сидели в гостиной наверху. Детям велели выйти. Мы с Амиром пошли в комнату на первом этаже, малыши выбежали поиграть в саду, а дочери моего дяди готовили на кухне чай. Мы остались наедине. Амир взял меня за руку. Меня бросило в жар. Его руки были горячими, ладони слегка вспотели. Он сказал:

– Парвин, мы с отцом поговорили. В этом году я получу аттестат, и тогда мы придем к вам и будем просить твоей руки. Отец сказал, можно справить помолвку перед тем, как я отправлюсь на военную службу.

Я чуть не бросилась ему на шею, я готова была плакать от радости. Дыхание пресекалось.

– Уже этим летом?

– Да, если ничего не завалю, то закончу школу.

– Ради Аллаха, учись хорошо по всем предметам!

– Обещаю, ради тебя я буду учиться изо всех сил.

Он сжал мою руку, а мне показалось – сердце. Он сказал:

– Не могу больше жить без тебя!

О!.. Что говорить? Сколько раз я вновь и вновь проживала в памяти тот вечер и те его слова, каждое мгновение превратилось в кадр фильма, который я смотрела беспрестанно. Сидя в той комнате, мы так погрузились в свой собственный мир, что не заметили, как наверху началась ссора. Когда мы вышли в коридор, отец и мачеха уже ругались во весь голос, спускаясь по ступенькам, а жена моего дяди, свесившись через перила, поливала их бранью в ответ. Но тетя побежала следом за моим отцом и просила его не вести себя так – это недостойно, они с братом должны оставить раздоры и примириться. Она заклинала обоих любовью к памяти их матери, любовью к памяти отца, вспомнить, что они родные братья, им следует помогать друг другу. Старая пословица гласит: даже если братья съедят друг друга, кости они не выбросят. Отец слегка поутих, но мачеха завопила громче прежнего:

– Разве ты не слышал, что они нам наговорили? Какой он тебе после этого брат?

Тетя сказала:

– Прошу вас, прекратите, госпожа Агдасс! Так не годится. Они не сказали ничего обидного. Он старший брат. Если он и сказал что-то, заботясь о своем брате и его благе, это не должно вас задевать.

– Что с того, что он старше? Это не дает ему права болтать все, что вздумается. Мой муж ему брат, а не прислуга. С какой стати они лезут в нашу жизнь? Его пучеглазая женушка не терпит никого, кто получше нее будет. Нам такие родственники ни к чему.

И, ухватив за руку одного из своих детей, она выскочила из дома. Жена моего дяди кричала ей вслед:

– Пойди посмотри на себя в зеркало! Была бы ты порядочной женщиной, первый муж не выставил бы тебя из дома с двумя детьми!

Тот сладкий сон не продлился и часа. Словно мыльный пузырь – лопнул и исчез. Мачеха закусила удила. Она сказала: уж она-то позаботится, чтобы семья моего дяди страдала вечно, потеряв меня. Отцу она заявила, что в моем возрасте у нее уже был ребенок и что с такой взрослой девицей в доме покоя не будет. Тут и Хаджи-ага явился, попросил моей руки. Он приходился дальним родственником моей мачехе и уже дважды был женат. Он сказал: “Я развелся с ними обеими, потому что они не могли забеременеть”. Теперь ему понадобилась молодая и здоровая девушка, чтобы родила ему детей. Глупец! Он и на минуту не задумался, не в нем ли причина бесплодия. Разумеется, у мужчин же не бывает недугов, тем более у мужчин богатых. Ему уже исполнилось сорок лет – на четверть века старше меня. Отец сказал: “У него денег полным-полно, несколько лавок на базаре, земля и усадьба в Газвине”. У отца так слюнки и потекли. Хаджи-ага обещал: “Пусть родит мне ребенка, я ее озолочу”. Во время той свадебной церемонии мне было хуже, чем тебе сейчас.

Госпожа Парвин все так же смотрела в никуда, и две слезы покатились по ее щекам.

– Почему вы не покончили с собой? – спросила я.

– Думаешь, это так просто? Храбрости не хватило. И ты выкинь глупые мысли из головы. У каждого своя судьба, и с ней не поспоришь. Самоубийство – великий грех. И кто знает, этот брак может обернуться для тебя благословением.

Мать громко постучала в дверь и крикнула:

– Госпожа Парвин! Долго еще? Мы опаздываем. Половина десятого.

Госпожа Парвин утерла слезы и ответила:

– Не беспокойтесь, мы будем вовремя.

Она подошла к кровати, присела рядом со мной и сказала:

– Я рассказала тебе свою историю, чтобы ты знала: я понимаю, что с тобой творится.

– Так зачем же вы тоже стараетесь сделать меня несчастной?

– Тебя все равно выдадут замуж. Вопрос лишь в том, за кого. Ты себе не представляешь, что затевал Ахмад. Кстати говоря – почему он тебя ненавидит?

– Потому что отец меня любит сильнее.

И вдруг я поняла смысл слов, которые у меня непроизвольно вырвались. До сих пор я не отдавала себе в том ясного отчета. Да, меня отец любил больше.

Впервые я ощутила его нежность в день, когда умерла Зари.

Он вернулся с работы, остановился, застыл в дверях. Матушка плакала, бабушка читала вслух Коран. Доктор, покачав головой, выходил от нас, лицо его было перекошено гримасой гнева и отвращения. Столкнувшись на пороге с отцом, он крикнул:

– Ребенок три дня боролся со смертью, а вы только теперь додумались позвать врача? А если бы тут лежал один из ваших сыновей, а не это невинное дитя – вы бы тоже тянули до последнего?

Лицо отца стало белее известки. Он чуть не упал. Я кинулась к нему, обхватила ручонками его ноги, стала звать бабушку. Отец тяжело опустился на пол, прижал меня к себе, уткнулся лицом мне в волосы и всхлипнул. Бабушка сказала ему:

– Вставай, сынок. Ты мужчина. Не подобает тебе плакать, словно женщине. Аллах дал, Аллах взял. С его волей не поспоришь.

– Ты сказала, ничего серьезного! – крикнул ей отец. – Сказала, что ей скоро станет лучше. Ты не велела мне звать врача.

– Это ничего бы не изменило. Если б ей суждено было жить, она бы выжила. А если нет, никакие мудрецы и ученые тут не помогут. Такова наша судьба. Девочек у нас быть не должно.