Текст книги "Книга судьбы"

Я огляделась по сторонам: ну вот, намного лучше. Таким мне мой новый дом нравился. Со двора донесся какой-то звук; я выглянула в окно, но никого не увидела. Клумбы, как мне показалось, совсем засохли. Я вышла, полила цветы, потом опрыскала двор, плеснула воду на ступеньки и вымыла их. Уже стемнело, когда, усталая, пропотевшая, я наконец закончила работу. Тут я вспомнила, что в доме имеется ванная. Хотя горячей воды не было, а как зажечь большой керосиновый нагреватель в углу ванной, я не знала, я и такой роскоши обрадовалась. Сначала я вымыла ванну и раковину, а затем приняла холодный душ: быстро сполоснула волосы, намылилась, смыла пену и выключила воду. Нарядившись в домашнее платье с цветочным узором, которое сшила мне госпожа Парвин, я собрала волосы в хвост и посмотрела на себя в зеркало. Совсем другая стала. Уже не дитя. Я словно повзрослела на несколько лет за эти дни.

Скрипнула входная дверь. Сердце ушло в пятки. Я подбежала к окну. Во дворе – родители моего “мужа”, его младшая сестра Манижэ и бабушка Биби. Сестра вела бабушку под руку, помогала ей подняться на веранду нижнего этажа. Отец шагал впереди, собирался отпереть дверь. Вот уже мать, отдуваясь, поднимается по ступенькам на второй этаж. Трясущимися руками я отперла дверь, сделала глубокий вдох и поздоровалась – Ага! Ага! Госпожа новобрачная! А где же молодой? – Я и словечка не успела вставить, как она вошла и стала звать: – Хамид! Сынок, где ты?

Я вздохнула с облегчением: значит, они не знают, что Хамид ушел в брачную ночь и с тех пор не возвращался.

– Его нет дома, – негромко ответила я.

– Где он? – спросила мать.

– Сказал, что идет к друзьям.

Мать покачала головой и принялась осматривать дом. В каждый уголок, в каждую щель заглянула. Я не понимала, отчего она все качает головой. Как будто строгая учительница проверяет контрольную работу. Я ждала итоговой оценки и нервничала. Мать провела рукой по вышитой салфетке, которой я накрыла каминную доску в гостиной, и спросила:

– Это ты вышивала?

– Нет.

Она перешла в спальню, открыла дверь шкафа. Я порадовалась, что навела там порядок. Но мать снова покачала головой. В кухне она перебрала в шкафчиках все, тарелки и утварь. Одно блюдо вынула, повертела в руках:

– Масудское?

– Да.

Наконец инспекция закончилась, мать вернулась в холл и села на подушку, прислонившись спиной к ковровому валику. Я приготовила чай, выложила пирожки на блюдо и понесла в холл.

– Садись рядом, деточка моя, – сказала мать, – я очень тобой довольна. Как и говорила госпожа Парвин, ты мила, усердна, у тебя превосходный вкус. Всего за два дня ты привела дом в порядок. Твоя мать просила нас прийти через день-другой после свадьбы и помочь тебе убраться, но в этом, видимо, нет нужды. Вот что я тебе скажу: ты отличная хозяйка, и за это я спокойна. А теперь объясни мне, где наш Хамид?

– У друзей.

– Послушай, деточка моя, жена – это прежде всего женщина. Нужно покрепче ухватить мужа и управлять им. Гляди в оба глаза. У моего Хамида тоже есть шипы – его друзья. Позаботься о том, чтобы он от них избавился. И я тебя предупреждаю: эти друзья – люди вовсе не мягкие, не послушные. Все говорили, если у Хамида будет жена, дети, это займет его и он потеряет интерес к друзьям. Так что теперь твой долг – увлечь его так, чтобы он и не заметил, как летит время. А через девять месяцев он получит от тебя первое дитя, еще через девять – второе. Словом, не давай ему передышки, пусть забудет обо всех прочих делах. Я сделала уже все, что могла: плакала, падала в обморок, молилась и все-таки уговорила его жениться. Теперь очередь за тобой.

Словно пелена внезапно спала с моих глаз. Так вот оно что! В точности как меня, этого злосчастного чужака принудили пройти через брачный обряд. Ему не хотелось ни жениться, ни жить супружеской жизнью. Быть может, он тоже в кого-то влюблен. Но если так, почему его родные не сосватали ему ту девушку? Ведь они так заботятся о единственном сыне, все его желания стараются выполнять. В отличие от меня мужчина не сидит и не ждет, пока к нему явятся сваты, он сам выбирает, кого захочет. Родителям так не терпелось его женить, они бы не воспротивились никакому его выбору. Или он вообще против брака, не хотел обременять себя семьей? Но почему? Ведь как-никак он молодой мужчина. Неужели все дело в друзьях? Голос его матери отвлек меня от этих мыслей:

– Я сделала жаркое из бараньей голени с травами. Любимое блюдо Хамида. Не могла же я не поделиться с ним. Мы принесли горшочек. У тебя-то сейчас не будет времени мыть и чистить и резать травы… А рис у тебя есть?

Она застала меня врасплох. Я только плечами пожала.

– В погребе должен быть. Каждый год его отец закупает рис для нас и обязательно несколько мешков для Биби и Хамида. Потуши к ужину рис, он хорошо идет с бараньей голенью. Рис на пару Хамид не очень любит. Завтра мы уезжаем, придется оставить Биби с вами, а то бы она пожила еще у нас. Она добрая старуха, никого не обижает. Просто заглядывай к ней разок-другой за день. Обычно она готовит себе сама, но было бы приятно, если бы ты заносила ей угощение. Это угодно Аллаху.

И тут как раз вошли Манижэ с отцом. Я поднялась и поздоровалась. Отец Хамида улыбнулся мне и сказал:

– Здравствуй, девочка наша. Все ли у тебя хорошо? – Затем он обернулся к жене и добавил: – Ты была права. Сейчас она стала намного красивее, чем была во время свадебного обряда.

– Ты только погляди, как она дом обустроила всего-то за день! Посмотри, как она все отмыла, навела порядок. Осталось только дождаться и послушать, какие отговорки придумает наш сын на этот раз.

Манижэ огляделась по сторонам и сказала:

– Когда же ты успела? Вчера вы, должно быть, весь день проспали, а потом еще благодарственный визит к теще.

– Какой визит? – переспросила я.

– Благодарственный визит к теще. Ведь так, мама? Разве новобрачные не должны навестить мать невесты на следующий день после свадьбы?

– Да, конечно. Вам следовало к ней сходить. Вы об этом забыли?

– Нет, – сказала я. – Я и не знала, что так полагается.

Все засмеялись.

– Конечно, Хамид вовсе не разбирается в обычаях и традициях, а этой девочке откуда же знать? – сказала мать. – Но теперь ты знаешь: тебе с мужем следует посетить свою мать. Вас там ждут.

– С подарками! – подхватила Манижэ. – Помнишь, мама, какую красивую подвеску с именем Аллаха ты отдала Бахман-хану, когда они с Мансуре явились с благодарственным визитом?

– Конечно, помню. Кстати говоря, девочка моя, а что тебе привезти из Мекки? Не стесняйся, скажи мне.

– Спасибо, ничего.

– И мы решили провести обряд введения в дом после возвращения из паломничества. А ты до завтра подумай и скажи, может быть, все-таки тебе хочется подарок из Мекки.

– Пошли, хозяюшка, – сказал отец. – Мальчик, я так понимаю, не скоро явится, а я устал. Если Аллаху угодно, он придет повидаться с нами завтра или проводит нас в аэропорт. Что ж, девонька, с тобой мы еще попрощаемся завтра.

Мать обняла и поцеловала меня и сдавленным голосом попросила:

– Поклянись своей жизнью и его, что будешь смотреть за ним и не допустишь беды. И к Манижэ тоже приходи, пока нас не будет, хоть за ней и присмотрит Мансуре.

Я проводила их и вздохнула с облегчением. Убрав чайные чашки и блюдца, пошла в погреб поискать рис, но услышала голос Биби из ее комнат и зашла поздороваться. Бабушка внимательно оглядела меня с ног до головы и сказала:

– Рада видеть твое красивое личико. Если будет на то воля Аллаха, ты будешь счастлива в браке, девонька, и направишь на должный путь этого мальчишку.

– Простите, а нет ли у вас ключа от погреба? – спросила я.

– Он там, за верхней рамой, девочка моя.

– Спасибо. Пойду приготовлю ужин.

– Умница, девочка. Готовь, готовь.

– Вам тоже принесу. Не трудитесь, не готовьте сами.

– Нет, девочка моя, я ужин не ем. Вот если пойдешь завтра за хлебом, купи и на мою долю.

– Обязательно!

Но про себя я подумала: если “муж” так и не придет домой, на какие деньги я куплю хлеба?

От запаха тушеного риса и свежего рагу на травах пробудился аппетит. Когда я в последний раз обедала или ужинала? К десяти часам все было готово, но чужак так и не появился. Нет уж, ждать я не могла и не хотела. Я с жадностью накинулась на еду, затем вымыла посуду и убрала остатки (еще на четыре порции хватило бы) в холодильник. Потом легла с той же книгой в постель и в отличие от предыдущей ночи заснула почти сразу же.

Я проснулась в восемь. Постепенно возвращались привычные часы сна. И спальня уже не казалась незнакомой. В этой комнате, проведя в ней всего несколько дней, я уже чувствовала себя в безопасности, чего никогда не бывало в моем прежнем, многолюдном и недобром доме. Некоторое время я праздно валялась в постели, потом поднялась и застелила кровать. Вышла из спальни – и так и замерла. Чужак спал на полу, на одеяле, постеленном возле подушек. А я и не слышала, как он ночью вернулся домой.

Я постояла над ним тихонько. Он крепко спал. Оказалось, он крупнее и плотнее, чем я думала. Рукой он накрыл глаза и лоб. Пушистые усы полностью скрывали верхнюю губу, а отчасти и нижнюю. Кудрявые волосы разметались. Кожа у него была почти оливкового цвета. На вид вроде бы рослый. Я сказала себе: вот мой муж, но если бы я столкнулась с этим человеком на улице, я бы его не узнала. Какая нелепость! Я тихонько умылась, нагрела самовар. А как же быть с хлебом? Наконец меня осенило. Я накинула чадру и бесшумно спустилась во двор. Биби стояла возле пруда, наполняла водой лейку.

– Добрый день, госпожа новобрачная! А лентяй Хамид еще не проснулся?

– Нет. Я иду за хлебом. Вы же еще не завтракали?

– Нет, моя хорошая, но я и не спешу.

– Где здесь булочная?

– Как выйдешь из дому, поверни направо, в конце улицы налево, отсчитай сто шагов и как раз окажешься перед булочной.

Мне было чуточку неловко, но все же я сказала:

– Простите, а мелочи у вас не найдется? Не хочется будить Хамида, а в булочной, боюсь, не будет сдачи.

– Конечно, дорогая. На камине лежит.

Когда я вернулась, Хамид все еще спал. Я прошла в кухню и стала накрывать к завтраку. Сунулась за сыром в холодильник, повернулась – и нос к носу столкнулась с чужаком, остановившимся в дверях. Я так и задохнулась, а он, поспешно отступив на шаг, поднял обе руки в знак капитуляции и сказал:

– Нет, нет! Ради Аллаха, не бойся! Разве я такой страшный? Или похож на привидение?

Это меня рассмешило. Увидев, что я хихикаю, чужак тоже успокоился и поднял руки еще выше, уперся в притолоку двери.

– Кажется, тебе сегодня лучше, – заметил он.

– Да, спасибо. Завтрак будет готов через несколько минут.

– Ого! Завтрак! И ты тут прибралась. Выходит, мама была права: стоит появиться в доме женщине, все так и заблестит. Надеюсь только, что сумею отыскать свои вещи – я-то к порядку не приучен.

Он прошел в ванную. Через несколько минут он окликнул:

– Эй… а тут полотенце было. Куда ты его положила?

Я принесла к двери ванной тщательно сложенное полотенце. Он высунул голову из-за двери и спросил:

– Кстати говоря, а звать тебя как?

Подумать только! Он даже этого не знал! Ведь меня должны были несколько раз назвать по имени во время свадебного обряда. Насколько же он был ко мне равнодушен – или так глубоко погружен в собственные мысли?

Холодно, обиженно я ответила:

– Масум.

– А, Масум. А как лучше – Масум или Масумэ?

– Все равно. Обычно меня зовут Масум.

Он внимательнее присмотрелся ко мне и сказал:

– Это хорошо… это имя тебе подходит.

Сердце больно кольнуло. Те же самые слова я слышала от Саида – но как велика разница между его любовью и равнодушием этого мужчины. Саид говорил мне, что тысячу раз на дню повторяет мое имя. Глаза набухли слезами. Я повернулась и побрела в кухню, отнесла поднос с завтраком в холл, расстелила на полу скатерть. Чужак, с мокрыми волосами и полотенцем на шее, следовал за мной. Темные глаза казались добрыми – и веселыми. Я как-то сразу перестала бояться.

– Замечательно! Отличный завтрак. И свежий хлеб! А быть женатым не так уж плохо.

Мне подумалось, он говорит это, чтобы меня подбодрить. Извиниться за то, что даже имени моего не знал. Он сел, скрестив ноги, и я поставила перед ним чай. Он намазал хлеб мягким сыром и спросил:

– Объясни, почему ты так меня боялась? Я сам по себе страшен или ты бы испугалась любого, кто явился к тебе как супруг?

– Я бы испугалась любого.

Про себя я добавила: “Кроме Саида. Будь это он, я бы сама бросилась к нему в объятия, всем сердцем, всей душой”.

– Так зачем же ты вышла замуж? – спросил он.

– Пришлось.

– Почему?

– Мои родные сочли, что мне пора.

– Ты еще очень молода. По-твоему, тебе уже пора?

– Нет, я хотела учиться.

– И почему не стала?

– Сначала они сказали, что аттестата о шестилетнем образовании для девочки достаточно, – пояснила я. – Но я просила и молила и мне позволили еще несколько лет ходить в школу.

– То есть тебя заставили пройти через брачную церемонию и тебе не разрешили больше учиться, хотя это твое законное право.

– Да.

– Почему ты не сопротивлялась? Почему не отказалась повиноваться? Не взбунтовалась?

Глаза у него так и сверкали.

– Нужно отстаивать свои права, пусть даже силой. Если бы люди не подчинялись насилию, так и насилия в мире было бы гораздо меньше. Именно пассивная покорность укрепляет основы тирании.

Я слушала его с изумлением: этот мужчина понятия не имел о том, как устроен мир. Заглушив смех, я с улыбкой (полагаю, довольно-таки иронической) уточнила:

– А вы, значит, не поддались насилию?

Он вытаращил глаза и переспросил:

– Кто? Я?

– Да, вы.

– Вас ведь тоже заставили пройти через брачную церемонию, правда?

– Кто тебе такое сказал?

– Это очевидно. Или вам не терпелось вступить в брак? Ваша мама хлопотала изо всех сил, плакала, падала в обморок, пока вы наконец не снизошли.

– Моя мама сказала тебе?.. Что ж, это правда. И ты права – меня принудили к браку. Побои и пытки – не единственная форма угнетения, порой нас обезоруживают любовью, привязанностью. Но я согласился лишь потому, что думал: ни одна девушка не согласится выйти замуж за меня на таких условиях.

После этого мы какое-то время ели молча. Потом он взял стакан с чаем, откинулся на подушки и сказал:

– А ты умеешь отвечать ударом на удар. Мне понравилось! Ни на минуту не задумалась!

Он засмеялся, и я вместе с ним.

– Знаешь, почему я не хотел жениться? – сказал он.

– Нет. Почему?

– Потому что стоит человеку жениться, и его жизнь ему больше не принадлежит. Руки-ноги связаны, он опутан так, что уже не думает о своих идеалах, не пытается их осуществить. Кто-то однажды сказал: “Когда мужчина женится, он останавливается. С рождением первого ребенка падает на колени. Рождается второй ребенок – и он падает ниц. А с появлением третьего он уничтожен”. Примерно так сказал… Конечно, приятно получать готовый завтрак и чтобы в доме было чисто, чтобы мне стирали одежду и ухаживали за мной. Но это обычный эгоизм, он коренится в нашем воспитании, в обществе, где доминируют мужчины. Я считаю, мы не должны так третировать женщин. Женщины и есть самый угнетаемый класс во всей истории человечества. С них первых началась эксплуатация человека человеком. С ними обращались, точно с неодушевленными орудиями, и так с ними и продолжают обращаться.

Хотя эта речь звучала как по-писаному и я не все слова понимала – например, что такое “эксплуатация”, – я сразу согласилась с тем, что он говорил. Фраза “женщины – самый угнетаемый класс” запечатлелась в моем сознании.

– И вы поэтому не хотели жениться? – спросила я.

– Да. Не хотел, чтобы меня связали по рукам и ногам, ведь именно так происходит в традиционном браке. Возможно, будь мы друзьями, одних взглядов, что-то получилось бы.

– Почему же вы не женились на такой девушке?

– Девушки в нашей группе предпочитают не выходить замуж. Они тоже посвятили всю жизнь делу. И к тому же матушка ненавидит всех членов нашей группы. Она мне все уши прожужжала: “Если женишься на какой-нибудь из них, я покончу с собой”.

– Вы ее любили?

– Кого?.. А, нет. Ты неправильно поняла. Речь не о том, что я был влюблен, а матушка была против. Нет-нет! Родители настаивали, чтобы я женился, и я хотел решить эту проблему, женившись на ком-нибудь из группы. Такая жена не помешала бы моей деятельности. Но матушка разгадала мои уловки.

– Что это за группа?

– Не то чтобы “группа”, – ответил он. – Мы просто собираемся, проводим акции в защиту обездоленных. В конце концов у каждого человека есть своя цель в жизни, свои идеалы, к которым он стремится. Вот ты – к чему стремишься? Какую себе ставишь цель?

– У меня была цель – закончить школу. Но теперь… не знаю.

– Неужели ты хочешь провести жизнь, отмывая этот дом?

– Нет!

– Так что же? Если твоя цель – получить образование, добивайся! Почему ты сдалась?

– Замужним женщинам не разрешается учиться в школе, – напомнила я.

– Хочешь сказать, ты не знаешь о существовании других способов получить образование?

– Например?

– Запишись в вечернюю школу, сдай госэкзамены. Для этого не обязательно учиться в дневной.

– Это я знаю. А вы не будете против?

– С какой стати мне возражать? Я бы как раз предпочел состоять в браке с женщиной разумной и образованной. К тому же это тебе решать, а я не имею ни малейшего права препятствовать тебе. Что я, надсмотрщик?

В полном изумлении я не могла поверить своим ушам. Что же это за человек? Совсем не похож ни на кого из знакомых мне мужчин. Мне показалось, мою жизнь осветил луч, яркий, как само солнце. От счастья я едва владела языком. Я пробормотала:

– Вы правду говорите? О, если б вы только позволили мне ходить в школу…

Он едва не засмеялся при виде моей растерянности, но удержался и ласково сказал:

– Конечно же, я говорю то, что думаю. Это твое право, и никого не нужно за это благодарить. Каждый человек должен иметь возможность заниматься любимым делом и следовать избранным путем. И в браке супруги не должны ограничивать интересы друг друга – наоборот, они должны взаимно друг друга поддерживать. Ты согласна?

Я восторженно закивала. Намек я поняла: мне тоже не следовало мешать его “интересам”. С того дня у нас появилось неписаное правило совместной жизни, и хотя благодаря этому соглашению мне были возвращены некоторые из общечеловеческих прав, в конце концов я убедилась, что правило это работало не в мою пользу.

В тот день он не пошел на работу, и я, само собой, не задавала вопросов. Он решил повести меня на обед к своим родителям – вечером они уезжали. Со сборами я провозилась долго: не знала, как правильно одеться. В итоге решила повязать на голову платок, как прежде, а если его это не устроит, тогда надену чадру. Когда я вышла из спальни, он указал на платок и сказал:

– Это что? Так и пойдешь?

– Ну, я… я всегда носила в Тегеране платок, мне отец разрешил. Но если вам угодно, надену чадру.

– О нет! Нет! – воскликнул он. – Платок – и то чересчур. Но ты поступай, как сама считаешь нужным, разумеется. Одевайся как хочешь – это твое право.

В тот день я впервые за много месяцев приободрилась. У меня появился защитник, на которого я могла положиться. Мечты, лишь несколько часов тому назад бывшие недоступными, вдруг оказались совсем рядом, руку протяни. И я шла рядом с этим незнакомым человеком спокойно и радостно. Мы разговаривали, больше он говорил, чем я. Порой выражался слишком книжно, словно учитель, наставляющий глуповатого школьника. Но это меня не обижало. Он был начитан, и, судя по его образованию и жизненному опыту, я и в ученицы-то ему не годилась. Поразительный человек!

В родительском доме все собрались вокруг нас. Старшая сестра, Монир, приехала из Тебриза с двумя сыновьями. Мальчики держались особняком, с родственниками почти не общались, больше между собой и только на турецком. Монир оказалась совсем не похожей на сестер, выглядела намного их старше, как будто тетя, а не сестра. Все обрадовались, увидев, что мы с Хамидом поладили. Хамид все время подшучивал над матерью и сестрой. Он их дразнил, более того – целовал в щеку. Вот странно-то! Мне это казалось удивительным и забавным. В семье, где я выросла, мужчины почти не разговаривали с женщинами и уж тем более не шутили с ними и не смеялись. Мне понравился этот дом. Ардешир, сын Мансуре, как раз начал ползать. Славный мальчишка, все время забирался ко мне на руки. Мне было так хорошо, я смеялась от всей души.

– Слава Аллаху, невестушка умеет смеяться, – усмехнулась мать Хамида. – Мы-то ее смеха прежде не слышали.

– Она такая красивая, когда смеется, на щеках ямочки появляются, – подхватила Мансуре. – Клянусь, на твоем бы месте я только и делала, что улыбалась.

Я покраснела и уставилась в пол, но Мансуре упорно продолжала:

– Смотри, братец. Смотри, какую мы тебе отыскали красивую девушку. Ты бы хоть спасибо сказал.

– Премного обязан, – рассмеялся Хамид.

– Да что с вами такое? – надулась Манижэ. – Ведете себя так, словно никогда раньше среди людей не бывали!

И она вышла из гостиной, а мать сказала:

– Не трогайте ее. Она ведь всегда была у брата любимицей, вот и обижается теперь. А я так счастлива! Как увидела вас вдвоем, камень с души свалился. Благодарю Аллаха сто тысяч раз. Теперь я могу исполнить свой обет и побывать у дома Божьего.

Вошел отец Хамида, и мы все поднялись ему навстречу. Он поцеловал меня в лоб и ласково заговорил:

– А, госпожа новобрачная! Как поживаете? Надеюсь, мой сын не слишком вам досаждал?

Я покраснела, опустила глаза и тихо ответила:

– Нет-нет.

– Если вздумает вас обижать, жалуйтесь мне. Я так ему уши надеру, что никогда больше вас расстраивать не посмеет.

– Папочка, только не это! – рассмеялся Хамид. – Ты нас так часто за уши драл, что мы все теперь длинноухие.

Когда мы прощались, его мать отвела меня в сторону и сказала:

– Послушай, дорогая, с древности известно: отношения в браке устанавливаются в первую же ночь. Стой на своем. Не спорь с ним, действуй лаской, добрым настроением. Ты сумеешь подобрать ключик. Ты ведь женщина. Кокетничай, обольщай, дуйся, очаровывай – главное, не позволяй ему задерживаться допоздна по вечерам, а с утра вовремя снаряжай на работу. Сделай так, чтобы друзья исчезли из вашего окружения. И, помоги Аллах, старайся поскорее забеременеть. Не давай ему передышки. Появится у него пара детишек, он и забудет о своих глупостях. Будь решительнее, прошу тебя! По дороге домой Хамид спросил:

– О чем мама говорила с тобой?

– Ни о чем – просила заботиться о вас.

– Знаю: заботиться обо мне так, чтобы я перестал общаться с друзьями. Верно?

– Что-то в этом роде…

– И что ты ответила?

– А что я могла ответить?

– Надо было сказать: разве я страж в аду, чтобы отравлять человеку жизнь?

– Как можно такое сказать матери своего мужа, да еще в первый же день?

– Спаси нас Аллах от старорежимных женщин! – простонал он. – Они искажают само понятие брака, они считают жену кандалами на ногах мужчины, в то время как суть брака – товарищество, сотрудничество, взаимопонимание, равенство прав, умение считаться с желаниями друг друга. Или ты считаешь, что брак должен быть чем-то иным?

– Нет. Вы абсолютно правы. – И я мысленно восхвалила его мудрость и бескорыстие.

– Терпеть не могу, когда женщина пристает к мужу: “Где ты был, с кем ты был, почему поздно вернулся?” В нашей среде мужчины и женщины имеют равные, конкретно сформулированные права, и ни один из супругов не вправе вязать другого по рукам и ногам или заставлять его делать то, чего тот не хочет. И права допрашивать и доискиваться тоже ни у кого нет.

– Замечательно!

Яснее и выразиться было невозможно. Мне вовеки запрещалось спрашивать: где, с кем, почему… Но в ту пору это, по правде говоря, меня и не волновало. Ведь Хамид был намного меня старше, образованнее, взрослый, опытный мужчина. Конечно же, ему виднее, как надо строить жизнь. Какая мне разница, что он делает и куда идет? Довольно и того, что он верит в равные права для женщин и позволит мне закончить школу, заниматься тем, чем я хочу.

Мы вернулись домой поздно вечером. Ни слова не говоря, он взял подушку и простынь и приготовил себе ложе на ночь. Мне стало не по себе. Неудобно спать на кровати и чтоб такой хороший человек спал на полу. С минуту я поколебалась, потом сказала:

– Нет, так неправильно. Ложитесь в постель, а я буду спать на полу.

– Нет, мне и тут неплохо. Я могу спать где угодно.

– Но я привыкла спать на полу.

– И я тоже.

Я прошла в спальню, однако про себя недоумевала, долго ли мы сумеем так прожить. Я не чувствовала к нему ни любви, ни влечения, но была у него в долгу и сознавала это. Он спас меня из родительского дома и оказал мне величайшее благодеяние, позволив вернуться в школу. А то отвращение, которое преследовало меня в первую брачную ночь при одной мысли, что чужак дотронется до меня, – то чувство куда-то делось. Я вернулась в холл, встала над ним и позвала:

– Пожалуйста, приходите и ложитесь в свою постель.

Он глянул на меня пристально, испытующе. С легкой улыбкой он протянул руку, я помогла ему встать, и он лег в постель – как мой супруг.

В ту ночь, после того как он крепко заснул, я еще долго плакала, часами расхаживая без толку по дому. Я не понимала, что со мной творится. Не могла отчетливо мыслить. Просто было грустно.

Через несколько дней явилась с визитом госпожа Парвин, как обычно, очень взволнованная.

– Жду-дожидаюсь, чтобы ты пришла повидать меня, а ты не идешь, вот я и решила сама наведаться и посмотреть, как ты.

– У меня все хорошо!

– А что он? Не слишком тебе досаждает? Расскажи, как ты перенесла первую ночь? Ты была в таком состоянии, я уж боялась, выдержит ли твое сердечко!

– Да, тот день был ужасен. Но он все понял. Увидел, каково мне, ушел и дал мне спокойно выспаться.

– Ого! Какое великодушие! – изумилась она. – Слава Аллаху! Ты себе не представляешь, как я волновалась. Теперь ты убедилась, какой это разумный человек? А если бы ты вышла замуж за того мясника Асгара, Аллаху одному ведомо, что бы он с тобой сотворил. Значит, в общем и целом ты довольна?

– Да, он прекрасный человек. И семья у него очень хорошая.

– Благодарение Богу! Вот видишь, это совсем не то, что прочие твои женихи.

– Да, и за это я очень вам обязана. Я только теперь понимаю, сколь великую услугу вы мне оказали.

– О, полно! Пустяки!.. Ты хорошая девушка, ты им понравилась и, слава Аллаху, с тобой теперь все будет в порядке. Тебе повезло. Мне, злосчастной, не выпало такой удачи.

– Но ведь и вам неплохо с Хаджи-агой, – заметила я. – Бедняга предоставляет вам делать все, как захотите.

– Ха! Это сейчас, когда он стар и болен и лишился сил. Ты понятия не имеешь, что за хищник это был, как он набросился на меня в первую ночь, как я дрожала и плакала, как он меня избивал. В ту пору он был богат и все еще думал, что если женщина не понесла от него, так причина в ней. Крупная шишка, самовлюбленный, никто ему не указ. Что он со мной творил – об этом и сказать нельзя! Только хлопнет дверь, он вошел – меня сразу дрожь пробирала от макушки до пяток. Я была ребенком, я его до смерти боялась. Но Аллах милостив! Он разорился, потерял все, и врачи сказали ему наконец, что он не может иметь детей. Тут-то шарик иголкой и прокололи, весь воздух вышел. За ночь он постарел на двадцать лет, все от него отвернулись. А я к тому времени стала старше, набралась сил и смелости. Я могла побороться с ним, могла и уйти от него. Теперь-то он боится, как бы я его не бросила, вот и не перечит ни в чем. Пришла моя воля, да только где моя юность и красота? Все он у меня отобрал, ничего не вернуть…

Мы посидели молча: что тут скажешь. Она тряхнула головой, словно отбросила тяжелые воспоминания, и сказала мне:

– Почему ты ни разу не проведала родителей?

– Зачем я к ним пойду? Что я от них видела хорошего?

– Как же так? Ведь это твои родители.

– Они вышвырнули меня из дому. Я никогда больше туда не пойду.

– Не говори так, грех! Они ждут тебя.

– Нет, госпожа Парвин, не могу. Даже не заговаривайте больше об этом.

Миновало три недели моей замужней жизни, и однажды утром в дверь позвонили. Неожиданно для меня: кто бы мог прийти ко мне в гости? Выбежав к двери, я увидела на пороге мать и госпожу Парвин. Они застали меня врасплох. Я холодно поздоровалась.

– Добрый день, молодая госпожа! – затрещала госпожа Парвин. – Похоже, вам тут прекрасно живется: ушли из дома и не оглянулись. Ваша матушка умирает с тоски. Я ей и говорю: “Пошли, своими глазами убедитесь – все в порядке с вашей дочуркой”.

– Глаз не кажешь, девчонка! – заворчала мать. – Я до смерти переволновалась. Три недели глаз не спускаем с входной двери, всё тебя ждем. Или ты вовсе забыла, что у тебя есть на свете отец с матерью? И наши обычаи и традиции выкинула из головы?

– Вот как! – огрызнулась я. – Это про какие же вы изволите говорить обычаи и традиции?

Госпожа Парвин закачала головой, подавая мне знак вести себя смирно, и вмешалась:

– Ты нас хотя бы в дом пригласи. Бедная женщина шла по такой жаре немалый путь.

– Хорошо, – сказала я. – Заходите, прошу вас.

Карабкаясь по лестнице, мать продолжала ворчать:

– Весь день после свадебной церемонии мы ждали вас, до поздней ночи – когда же молодые пожалуют к нам. Никто не явился. Тогда мы сказали: наверное, придут на следующий день, потом: придут в пятницу, потом: не в эту пятницу, так в следующую. Наконец я сказала себе: “Должно быть, девочка умерла или с ней что-то случилось! Как могла она оставить отчий дом и не заглянуть к нам? Словно у нее нет и не было отца с матерью, которым она всем обязана”.

Под такие речи мы добрались до холла наверху, но тут я не выдержала:

– Обязана? – крикнула я. – Чем, за что? За то, что сотворили меня? Разве я просила зачинать меня? Вы сделали это для собственного удовольствия, а когда получили вместо сына дочь, плакали и рыдали и сокрушались о том, что меня родили. Что хорошего вы сделали для меня? Я молила отпустить меня в школу. Отпустили? Я молила не выдавать меня замуж, позволить мне прожить еще год или два в вашем доме, где мне было так плохо! Позволили? А сколько вы меня били? Сколько раз я была близка к смерти? Сколько месяцев вы продержали меня под замком?

Мать уже выла в голос, а госпожа Парвин глядела на меня с ужасом, но в моем сердце словно лопнул нарыв гнева и возмущения, и я уже не в силах была остановить этот поток.

– С тех пор как себя помню, вы говорили, что девочка уйдет в чужую семью, и вы поспешили отдать меня чужим. Так торопились избавиться, что и не поинтересовались, кому меня отдаете. Своими руками вытащили меня из-под кровати, чтобы поскорее вышвырнуть из дома. И не вы ли сказали, что меня надо выдать замуж, иначе Махмуд не может жениться? Выбросили, избавились? Значит, теперь я принадлежу не вам, а чужой семье. И вы ждете, что я буду целовать вам руки? Замечательно! Все продумано.