Текст книги "Коварная ложь"

Глава 13
Нэш

Сезон гроз в Северной Каролине всегда застает туристов врасплох.

Дождь налетает внезапно, но яркое солнце всегда выглядывает после. Я вырос с этим, и до сих пор это кажется мне странным, словно причуда матери-природы, призванная напомнить нам о ее власти.

Я взглянул на тело на полу, согнувшееся под прямым углом. Не мертва. Без сознания, пьяна и храпит громче сломанного карбюратора. И не абы кто. Эмери Уинтроп – интересный, но не самый отвратительный поворот событий.

Несколько дней назад Фика признался, что она в курсе, где скрывается ее отец, и как будто сама Судьба распорядилась так, что она упала ко мне на колени. Буквально. Лицом вниз – ее висок прижимался к моему бедру, пока она не упала с громким стуком и болезненным стоном, который, возможно, заставил бы меня вздрогнуть, будь мне дело до убийц и их сообщников.

Гром снаружи прогремел так громко, что сотряс металлическую коробку. Я переступил с ноги на ногу, чтобы не потерять равновесие, и выругался, когда что-то укололо меня в пятку. Посветив телефоном на ногу, вынул из ботинка длинную булавку, которой Эмери прикалывала бейдж. Я защелкнул булавку на бейдже, затем швырнул металлический прямоугольник в дверь.

Фонарик телефона осветил ее стройную фигуру, более костлявую, чем я помнил. Разрез на платье задрался и полез по шву, оставив обнаженной большую часть ее ноги. За последние четыре года она стала выше и теперь лежала, растянувшись на полу лифта, занимая все свободное пространство.

Мое пространство.

В моем лифте.

Моего отеля.

Пьяная малолетка, потерявшая сознание, – последнее, что мне было нужно в отеле, битком набитом политиками, кандидатами в президенты и агентами секретных служб.

На ум пришел ее бейдж, умоляя меня узнать, как она его заполучила, как она заполучила работу в моей компании.

У нее были деньги Уинтропов, а это значит, с самого своего рождения она была членом «Клуба миллионеров». Ученая степень служила лишь украшением, работа была формальностью, и, если бы она захотела, она могла не работать ни дня и все равно жить в роскоши, как саудовский нефтяной принц.

Громкий храп сотрясал ее худое тело, пока она не перевернулась. Показался черный клатч из той же черной материи, что и ее платье. От нее разило алкоголем и плохими решениями, а выглядела она, как жертва шторма.

Проведя рукой по ее волосам, я проверил голову. Ни крови, ни шишек, но пахло от нее, как от пивоварни, и когда она проснется, голова у нее будет болеть. Мои пальцы запутались в волосах, и потребовалось три попытки, чтобы вытащить их.

Длинные локоны могли сойти за птичье гнездо, и клянусь, если бы модные тенденции развивались в этом направлении, я бы сбежал на Марс на новейшей ракете Илона Маска.

«Пока-пока, человечество.

Адье, тыквенный латте, мороженое с печеньем и зубная паста с древесным углем.

Счастливо, мать вашу, оставаться».

Я потряс Эмери за плечи и пощелкал пальцами у ее уха. Она села с жалобным стоном, с неожиданной силой отпихнула мои руки и пробормотала:

– Отвянь.

Запах водки ударил по рецепторам, прежде чем она свернулась калачиком и снова заснула.

«Невероятно».

Я схватил ее сумочку, открыл и просмотрел содержимое. Несколько пакетиков с устричными крекерами тут же упали на пол. Я покачал головой: она ничуть не изменилась.

Когда-то Эмери бродила повсюду с конфетами и фастфудом, рассованными по карманам. В основном – шоколадными батончиками. Привычка, появившаяся у нее после того, как Вирджиния слишком часто стала отказываться выдавать ей деньги на обед. Обычно это происходило случайно, но порой – намеренно, чтобы побудить свою недоношенную дочь сбросить несколько фунтов.

Та еще семейка.

Открыв кошелек Эмери, я просмотрел карты. Поверх студенческой карты Клифтонского университета, напоминая о том, какая она еще юная, лежали просроченные водительские права.

На них значилось: «Эмери Уинтроп», тогда как на студенческой карте было написано «Эмери Родес». Забавно, но не удивительно, если учесть, что она родилась и выросла среди лжецов.

Фото в ее бумажнике ничего не могли рассказать о местонахождении Гидеона. Полароидное фото звездного поля со словом «отжигать», написанным перманентным маркером. На обратной стороне она нарисовала маленькое животное, напоминавшее тигра, но у него не было полосок, а карандаш – не лучший материал для точных набросков. Она не нашла ничего лучше, как накорябать под ним «оседлай меня», и я мог бы поклясться, не будь она богата, ее причуды довели бы ее до психушки.

На другом фото была запечатлена валентинка, в которой любовь сравнивалась с дерьмом. С обратной стороны этого фото она приклеила другое. С него мне улыбался Рид, одной рукой он обнимал Эмери за плечи, в другой держал потрепанный футбольный мяч.

Я вспомнил, когда мама сделала это фото. Ряд красных кленов рос у сада в усадьбе Уинтропов. Мяч Рида застрял в одном из них, и Эмери взобралась на дерево, двигаясь без грации, но и без промедлений, даже когда упала на землю в подстилку из ярких листьев и вывихнула лодыжку.

Рид позвал маму, хотя я стоял в тридцати футах в саду, выпалывая сорняки, поскольку папа сломал бедро и не мог допустить, чтобы Вирджиния уволила его. Ма прибежала, а Эмери отказывалась идти к врачу до тех пор, пока ма не сфоткает ее с этим мячом. Она скалила зубы в улыбке и совсем не походила на Вирджинию, несмотря на выкрашенные в тот же цвет волосы, резко очерченный боб и контактные линзы соответствующего цвета.

Сунув фото в соответствующее отделение бумажника, я положил все это в свой карман, оставив себе как рычаг давления. Я был уверен, она захочет вернуть фотки. Два года назад я перевел кругленькую сумму в размере двенадцати миллионов – небольшая прибыль за дом в Северной Каролине – подставной компании. В обмен на это частный брокер передал мне право собственности на поместье Уинтропов.

Покупка обошлась мне недешево, и мне была ненавистна мысль о том, что Гидеон получит мои деньги, но я пытался отследить путь моего платежа до получателя. Это не удалось, и теперь у меня был особняк, порог которого я отказывался переступать.

Агент по недвижимости предупредил меня: я покупаю дом как есть, вместе со всем, что в нем находится. Судя по фотографиям в описи, комната Эмери осталась нетронутой. Насколько я мог судить, она ничего не взяла с собой в университет.

Ее фотки с Ридом все еще украшали стены. Ее фотоальбомы остались на полках. «Полароид», который она обожала, выглядывал из-под кровати. Я считал ее сентиментальной, и теперь мне принадлежали ее воспоминания, включая те, что были у меня в кармане.

Я перевернул сумочку и тряс, пока оттуда не выпала еще одна пачка крекеров. Ловко разорвав швы пальцами, я шарил под тканью, пока не убедился в том, что там ничего не спрятано, а после отбросил клатч, и он упал в футе от ее храпящего тела.

Решив, что Эмери не очнется в обозримом будущем, а шторм, похоже, не утихнет, я ослабил галстук, достал телефон, проверил пару писем и начал играть в «Кэнди Краш». Через двадцать минут я съел все ее крекеры и прошел в игре пару десятков уровней.

Стон, который мог бы разбудить медведя в спячке, стал первым признаком того, что она проснулась. Второй признак появился, когда она повернула голову, чтобы оглядеться, и поняла, что единственный источник света – это мой телефон… и я поставил его на минимальную яркость, чтобы спрятать лицо.

Надо отдать ей должное, она не ахнула. Она провела рукой по затылку и села. Я наблюдал, как она быстро заморгала, так и не приспособившись к темноте, затем вытерла месиво пота, слез и туши.

Она смотрела на меня, пока я проходил еще два ряда в головоломке. Слова «холодный», «бесчувственный» и «ублюдок» сорвались с ее губ быстрым бормотанием – именно в этом порядке. Я проигнорировал ее, позволив ей попотеть еще несколько минут.

– Как давно мы тут? – В ее голосе не было ни малейшего колебания.

Я невольно задался вопросом, может ли ее потрясти хоть что-нибудь, прежде чем вспомнил ночь, которую мы случайно провели вместе. Широко раскрытые, невинные оленьи глаза, при виде которых мне хотелось трахать ее снова и снова.

И сейчас у меня снова встал, как скала. Попробуй я привести себя в порядок, то привлек бы внимание к этому факту, несмотря на темноту. Плюс, может, Уинтропы и забыли о моральных принципах, но я – нет. Хотеть того, кто едва успел повзрослеть, все равно было неправильно, как ни посмотри.

– Около двух с половиной часов, – ответил я ровным тоном, хотя на самом деле мы провели тут минут тридцать.

Усмешка искривила мои губы, когда она дернулась и бросилась ко мне, едва удержавшись от того, чтобы врезаться в меня. Я быстро заблокировал телефон, чтобы она не могла рассмотреть меня в его свете. Тьма укрыла меня, скрыв мою личность. Скрыв наше прошлое.

Она дышала так тяжело, что я ребрами чувствовал, как вздымается ее грудь. Я мог только слышать ее. Чувствовать ее. Так близко, что я сжал челюсти, а сердце застучало чаще. Меня переполняла ее энергия, хаотичная, словно шторм. Непредсказуемая, несмотря на то, что я знал ее пятнадцать лет.

Она не отступила, хотя я услышал, как одна ее подошва скользнула назад, как будто она хотела, но не могла позволить себе показать слабость.

– Два с половиной часа?!

Водка в ее дыхании ударила по рецепторам, но она оказалась более трезвой, чем я думал. То ли она выпила не много, то ли ее отрезвила ситуация. За алкогольным угаром моих ноздрей коснулся богатый аромат.

Цитрус.

Манго.

Ваниль.

Мускус.

Почти мужской.

Что-то знакомое.

Запах вторгся в мое пространство.

Она пыталась всмотреться в мое лицо, вероятно, встав на цыпочки, чтобы дотянуться.

– Меня вырубило на два с половиной часа, а вы даже не подумали проверить мой пульс? Посмотреть, дышу ли я?

– Ты храпела, и от тебя несло так, будто ты искупалась в водке, – ответил я.

– Невероятно. – Она пробормотала несколько ругательств и отступила, что особо ничего не дало.

Я все еще мог ощущать ее. Чувствовать ее. Дышать ею.

– Для справки, – добавила она, – кто-то опрокинул на меня свою выпивку.

Я уловил быстрое движение руки и дважды цыкнул.

– Я знаю, ты от меня отмахиваешься.

– Тут темно. Откуда… – Она замолчала, но у меня был ответ.

Потому что я тебя знаю.

Я приберег его для себя, удовлетворенный осознанием того, что все в этой ситуации тревожит ее. Она ни разу не взглянула на меня, даже когда я был в восторге от ее длинных ног и глубокого декольте, а потом – испытал отвращение к себе, когда увидел ее имя на бейдже.

Она снова опустилась на пол, воздух наполнился звуком срываемой маски.

«Очень мило, что ты считаешь, будто скрыла от меня свою личность, дорогая. Я знаю твой секрет. Погоди, пока узнаешь мой…»

Как будто услышав мои мысли, она отодвинулась от меня, скользнув по мрамору так, что голова ее громко ударилась обо что-то. Вероятно, о металлический поручень, опоясывавший лифт по периметру.

– Ох.

Мои глаза уже давно приспособились к темноте, и я заметил силуэт ее рук, поднявшихся ощупать голову. Она, очевидно, морщилась, ее тело сжалось, прежде чем она сделала глубокий вдох и выпрямилась.

Мне стало жаль ее на долю секунды, прежде чем я похоронил свое сочувствие в могиле рядом со своим отцом.

Эмери Уинтроп источала богатство всеми своими порами. Поездка к врачу и несколько пакетиков с лекарством от похмелья не нанесут урон ее кошельку. Тогда как бедные люди, люди, выросшие как я, как мой отец, – проживали жизнь без такой роскоши, как врач, отказываясь замечать требующие денег проблемы со здоровьем.

Пока не становилось слишком поздно.

Глава 14
Нэш

Эмери опустила руки на пол лифта, принявшись выстукивать неровный ритм на точно таком же мраморе, который украшал поместье, где она выросла. Поместье, где жили те, кто разрушил мою семью.

Стук все продолжался, быстрый и громкий в замкнутом пространстве.

Тук.

Тук. Тук.

Тук.

– Прекрати, – потребовал я, ненавидя ее способность заполнять пространство своим присутствием.

Она не прекратила. Более того, ее пальцы задвигались быстрее, задев обертку от крекеров, которую я бросил на пол.

Тук. Тук.

Шурх.

Тук.

– Стоп.

Громче.

Как будто в ее теле был стержень непослушания, не сгибавшийся ни перед кем, кроме Вирджинии. Ее постукивание продолжалось. Тук. Тук. Тук.

Шурх.

Тук. Тук.

Лифт стал теснее, как будто стены тянулись к ней, подталкивая и меня. Наше дыхание затуманило маленькую коробку: она дышала тяжелее, чем я. Ее грудь вздымалась так, что касалась подбородка с каждым резким вдохом.

Ее губы быстро шевелились, бормоча нечто, что я едва мог разобрать.

– Таченда. Мойра. Кой но йокан.

То ли я ее не расслышал, то ли она придумывала слова. С Эмери никогда невозможно знать наверняка. Ее ладони уперлись в пол, толкая тело все дальше в угол, от меня. Она слепо уставилась на меня, не в силах привыкнуть к темноте, и быстро заморгала.

Улыбка изогнула мои губы. Я наблюдал, как она разваливается на части, окруженная лишь тьмой. Ни матери, которая сказала бы ей, что делать. Ни папочки, к которому можно было прибежать. Ни Рида как источника храбрости. Я же выглядел, как ребенок с плаката «Ксанакс»: спокойный и безразличный – когда вынул телефон и продолжил играть.

Динг.

Динг.

Детская игра, но все же мой успех приносил мне радость.

– Надеюсь, батарейка сдохнет, и он будет страдать вместе со мной, – пробормотала она, вероятно, себе, но я не был глухим.

Мое внимание было приковано к ее стороне лифта, я восхищался небольшими изменениями, которые с каждой секундой становились все четче. В основном – беспокойство. Та же причудливая Эмери, но выглядящая иначе и снабженная дополнительным багажом.

«Славно. Каково это, жить херовой жизнью, принцесса? Добро пожаловать в клуб».

Я заплатил девяносто пять центов за еще пять жизней после того, как потерял последнюю, и выкрутил звук на полную громкость, пока звон игры не заглушил ее безумие. Отчетливый звук расстегиваемой молнии остановил мой палец над кокосовым колечком. Я ждал, надеясь увидеть, что она делает.

Ее руки касались корсета платья, пока он не ослабел, и тогда она еще раз тяжело выдохнула. Она подтянула колени к груди, обхватила их руками и спрятала лицо в них.

Когда ее вырвало насухую, я закатил глаза.

Когда раздался второй звук, я открыл «Спотифай».

Третий терзал мои уши, пока пальцы бежали по клавиатуре.

На четвертый я нажал Shut Up, Black Eyed Peas.

Одна секунда.

Две.

Три.

– Выключи это дерьмо! – Ее голос отскакивал от стен безудержным криком. Ее гнев породил в лифте волны, обрушившиеся на меня, как цунами. – Клянусь, я разобью телефон о твою голову, если ты не выключишь это дерьмо!

Выполнение приказов никогда не было моей сильной стороной.

Я оставил песню повторяться снова и снова. Она вскочила из своей скрюченной позы и толкнула меня, вложив в это усилие весь свой вес. Котенок, принимающий себя за тигра.

Мой телефон с грохотом упал на пол между нами, но я уперся ногами покрепче, не сдвинувшись ни на дюйм, даже когда ее крошечные пальчики сжали твердые выступы моих грудных мышц, а ее сиськи прижались к моему прессу так, что я почувствовал, как бьется ее сердце.

Ее грудь трепетала, словно крылья колибри, от чего руки покрылись мурашками. Ее запах отталкивал и манил меня. Я наклонился вперед, тогда как должен был откинуться назад.

Я хотел секса с ней.

Я хотел ее трахнуть.

Я не мог себе это позволить, так что остановился на ином.

Шагнув ближе, я упивался звуком ее прерывистого дыхания, коснувшись губами уха и шепнув:

– Имитировать паническую атаку – не лучший способ мило привлечь внимание.

Отстранившись, я ударился о стену всем телом, и мое бедро задело ее тонкую талию, вызвав хриплый вздох. Такая хрупкая. Такая вкусная. Такая неправильная.

– Небольшой совет, – протянул я. Медленно. С интонацией, какую используешь в разговоре с кем-то, кто только начал учить английский. – Если после секса ты дышишь так, займись кардиоупражнениями.

Эти слова сделали меня таким же лжецом, как и Уинтропы.

Ее руки все еще лежали на моей груди, сжимая рубашку, дыхание вырывалось быстрыми вздохами.

Она дышала очень сексуально.

Пахла сексуально.

Двигалась сексуально.

Эмери и кардиотренировки были последним, о чем я думал, когда в моем мозгу снова всплыло, как она оседлала меня.

Крошечные ноготки царапнули грудь. Она не понимала, что мои глаза привыкли к темноте еще полчаса назад. Ее бедра подались вперед, будто она жаждала того, что я никогда не дал бы ей по собственной воле. Ей пришлось бы украсть у меня это. Ограбить меня.

Маленькая воровка.

Прямо как ее отец.

Как я.

– Ненавижу тебя, – прошептала она.

«Это нормально, Тигренок.

Я тебя тоже ненавижу».

И если она когда-либо попросит прощения, я швыр ну ее мольбы ей в лицо и разрушу ее жизнь просто ради забавы.

Ее семья убила моего отца, и я никогда не забуду этого, это словно вытатуировано на моей плоти. Я никогда не прощу.

Я прижал указательный палец ей ко лбу и давил до тех пор, пока она не поняла намек и не отступила, глядя словно голодная собака.

– Ты не знаешь меня, дорогуша.

Она засмеялась: лениво, безумно, сводя с ума. Это был непрерывный смех без начала и конца. Просто шум.

Хриплый.

Расстроенный.

Достойный саундтрека к ужастику.

Она слетела с катушек.

Эмери Уинтроп окончательно потеряла голову.

Но безумие всегда было у нее в крови. Она любила адреналин, словно наркоман, лазала по деревьям и падала, не моргнув глазом, лезла в постель и гордо демонстрировала свои эмоции на футболках, яростно защищая себя.

Она напоминала мне загнанного в угол хищника, готового наброситься, отчаянно пытающегося огородить себя от версии «Вирджинии 2.0», которую пыталась сделать из нее мать.

Это делало ее дикой. Безрассудной. Глупой. Такой глупой.

– Я знаю таких как ты. – Она ударила меня по пальцу, отбросив его в сторону. Ее расстегнутый лиф упал вперед, но она либо не заметила, либо ей было все равно. – Не просто богатые, состоятельные.

Слово вырвалось, словно ругательство. Она придвинулась ко мне. Не повесилась на меня, она придвинулась к моему телефону. Она наступила пяткой на экран и прокрутила его, пока тот не треснул, рассыпавшись калейдоскопом красных, зеленых и синих огней, едва осветив конверсы под ее платьем в пол.

– Симпатичные, – еще одно слово, которое из ее рта вырвалось подобно ругательству, – сверхпривилегированные. Вы считаете себя лучше остальных, считаете, что можете делать все, что хотите, и это сойдет вам с рук. Вы мне отвратительны.

От меня не ускользнул тот факт, что под это описание подпадал ее отец. Хотя я не сказал ей этого, поскольку этим раскрыл бы себя. Я изобразил слащавую улыбку, которую она все равно не увидела, и рассмеялся. Громко. Прямо ей в лицо, чтобы запах ментола щекотал ее кожу.

Она еще могла наслаждаться своим миленьким идеальным миром: письмами от Гидеона и круглой суммой в трастовом фонде на ее имя. Скоро все, что ей принадлежит, станет моим.

Ее надежды.

Ее мечты.

Ее будущее в моих руках.

У меня вставал при одной мысли о возмездии.

Под ее ногами отключился мой телефон.

Мертвый.

Еще одна жертва Уинтропов.

В ее голосе звучал гнев. Я позволил ей насладиться этим. Мое сердце забилось чаще от осознания того, что, возможно, я потерял вместе с телефоном и последние фото отца. Вечеринка по случаю его дня рождения. Ма организовала пикник, поскольку не могла позволить себе большего, и это был последний раз, когда я улыбался. По-настоящему улыбался.

Пальцы зудели схватить телефон и попробовать реанимировать его, но я ничего не мог сделать, пока мы застряли тут.

– У тебя есть фамилия, Эмери? – Я произнес ее имя, наслаждаясь тем, как она оцепенела.

Ее бравада испарилась. Она попятилась от меня.

– Кто спрашивает?

– Обеспокоенный гость, желающий пожаловаться на дурно воспитанного работника, – солгал я.

Она забилась в угол, избавив меня от запаха водки. От себя.

– Не стоит беспокоиться. Я работаю в столовой, завтра нас тут уже не будет.

Головоломка сложилась. Бейдж. Тонкая пластинка. «Прескотт отель» нанимал моделей обслуживать гостей на мероприятиях. Обычно тех, кто не сумел сделать себе имя и нуждался в деньгах.

Эмери так же нуждалась в деньгах, как я – в члене побольше. И то и другое было бы лишним.

Молчание длилось до тех пор, пока она не шевельнулась, вновь переступив по полу.

– Клаустрофобия? – Я мог бы скрыть веселье в голосе. Я не стал.

– Не совсем. Просто чувствую себя плохо в замкнутом пространстве.

– Это и есть клаустрофобия.

Ничего подобного у нее не было, когда мы общались. Я получал удовольствие от ее приобретенных страхов, осязаемых доказательств того, что справедливость все же существует. И это не судебная система. Вина и доказательства живут отдельно, редко пересекаясь.

Таким образом, ее багаж меня радовал.

Закуска к главному блюду.

– Я знаю, что такое клаустрофобия, – огрызнулась она, – у меня ее нет. – Она села в своем углу, вытянув ноги. Они задели мои конверсы, и она прижала их обратно к груди, как будто ужаленная.

Я позволил воцариться молчанию. Сев, я сжал в ладони свой разбитый телефон и ощупывал его по краям. Определенно разбит, крошечные осколки стекла впились в ладони.

Надеюсь, замена требуется только экрану.

Через час Эмери сдалась, качая головой, вероятно, чтобы не заснуть.

– Как тебя зовут?

– Этого мы делать не станем, – мой резкий тон говорил о решимости, о том, что я не поддамся ее жалким попыткам.

– Делать что? Представляться друг другу?

– Разговаривать.

– Какой ты… – Она одернула платье, поправляя топ, и я подумал, что она, должно быть, уже привыкла к темноте, но недостаточно, чтобы различить мое лицо. – Не удивительно, что ты нанял на вечер девушку из эскорт-услуг.

– Что я делаю со своими деньгами и кому отдаю свое время – не твое дело, Эмери, – в каждый слог ее имени я вложил насмешку над ней.

«Я знаю, кто ты. А ты знаешь, кто я?» Она придвинулась ближе ко мне, ее голос звучал так, будто она уже окончательно проснулась.

– Вы, люди, все одинаковы, – она говорила, задыхаясь. Она злилась на меня, и я понял, что мое первое суждение было верным: ей нужны были кардиотренировки.

– Вы, люди? – Я провоцировал, потому что не было ничего лучше, чем застрять в лифте с Эмери Уинтроп и смотреть, как она выходит из себя.

– Богачи. – Она протянула это так, будто слово вызывало у нее отвращение. – Люди вроде Нэша Прескотта. Люди вроде тебя.

Я едва не фыркнул от иронии ситуации. Но я усмехнулся, будто сама идея была смехотворна. И она была. Она хоть иногда смотрится в зеркало?

– Будь осторожнее, – поддразнил я. – Ты меня не знаешь.

– Или что?

«Или будешь выглядеть дурой. Хотя уже поздно».

– Ты безрассудна, – заметил я, игнорируя ее вопрос.

Начав новый спор, она придвинулась ближе. Вечно она встревает в драки.

– Безрассудно нанять девушку из эскорта, а потом лечиться у венеролога.

– Не то чтобы это тебя касалось, но я не сплю с ними. Даже когда они раздвигают ноги, погружая пальцы по самую ладонь глубоко внутрь своих кисок, и умоляют, чтобы я дал им кончить, я не сплю с ними.

Я нанимал девушек из эскорта, потому что работал в мире, который требовал приводить пару на корпоративные мероприятия, а у меня никогда не было ни времени, ни намерения отбиваться от кандидаток в «истриджские домохозяйки», которые видели во мне не более чем билет в привилегированную жизнь.

Резкий вдох встретил мои слова, но она быстро оправилась – никогда не отступала.

– Оставляешь женщин неудовлетворенными. Укладывается в типаж.

– Какой?

– Богачей, которых заботит только их капитал. Я встречала сотни таких как ты. У них нет способностей, которые они могли бы назвать своими, только деньги на банковских счетах. А когда их деньги кончаются, что от них остается? Мужчина, не способный удовлетворить женщину, которой платил за удовлетворение.

– Во-первых, ты объективируешь этих женщин. Какая солидарность, – сказал я с издевкой. – Во-вторых, сопровождение – это просто средство достижения цели. Эти девушки для свиданий, не для секса, и я хорошо оплачиваю их потраченное время.

Ее язвительный смех перешел в резкий вскрик. Руки метнулись к макушке. На секунду я позволил чувству вины поглотить меня, потому что, может быть, она не была так пьяна, как мне казалось. Может быть, она действительно ударилась.

Я никогда не был добр к людям. Ма говорила, что я вырос, ненавидя мир, потому что видел, каков он есть, а не каким он мог бы быть. Но… Я также никогда не был настолько засранцем, чтобы смотреть, как кто-то страдает, и не предложить помощь.

Папа бы вышел из себя, будь он тут. Осознание этого поселилось внутри, оставив уродливые отметины на груди, но я не стал ничего менять. Я поднял взгляд к потолку, осторожно, двигая лишь глазами, понимая, что Эмери, вероятно, уже видит меня, пусть и не совсем хорошо.

«Чего ты от меня ожидаешь, пап?»

Я мог представить его перед собой, четче, чем когда-либо с момента его смерти. Его густые брови нахмурились, гусиные лапки собрались в уголках глаз. Загар, появившийся на коже после многих лет работы на солнце без солнцезащитного крема, потому что нет ничего лучше, чем чувствовать тепло обнаженной кожей. Он открыл рот, а я подался вперед, чтобы уловить его слова, и, когда они почти сорвались с губ, Эмери заговорила, разрушив наваждение.

– Я не объективирую этих женщин и даже не осуждаю их за то, как они зарабатывают свои деньги. Это их жизнь, их дело.

«Конечно, ты не осуждаешь. Как ты можешь, когда твоя семья зарабатывала свои деньги воровством?»

Я иррационально разозлился. Она никак не могла знать, что в этот момент я впервые чувствовал отца с момента его смерти, и все же в эту минуту я ненавидел ее как никогда раньше. Даже больше, чем в тот день, когда она так и не появилась на его похоронах, хотя он и называл ее своим третьим ребенком.

Я сжал кулак так, что костяшки побелели. Пальцы впились в ладонь, а боль отвлекла от зияющей дыры в моей груди.

От того факта, что иногда я мог вспомнить папу так ясно, а в другое время не мог припомнить даже, где у него на лбу была родинка.

От того, что, как бы я ни старался, я не мог ненавидеть Эмери.

Во всяком случае – не в полную силу.

Не с той беспечной свободой, что я чувствовал, ненавидя весь остальной мир.

Я прикусил язык.

Эмери продолжила, настолько забывшись, что я едва не умер от удивления.

– Но если ты осуждаешь меня за то, что я запаниковала, оказавшись в этой крохотной металлической коробке с придурком, то я осуждаю тебя за то, что ты сперва нанимаешь девушек из эскорта, а потом оставляешь их неудовлетворенными, – она придвинулась чуть ближе и спросила, словно дразня, – боишься облажаться?

– Никогда этого не боялся, – отрезал я.

– Докажи.

– Мы что? Пятилетки? И какой вызов ты бросишь мне в следующий раз? – Я бы не стал исключать такой возможности. Смелые поступки имели ценность для таких адреналиновых маньяков, как она.

Лифт тряхнуло. Она вцепилась мне в плечо, руки метнулись вперед так быстро, что я уверен был, это инстинкт. Свет мигнул, как вспышка на камере.

Мгновение спустя свет вновь представил мне ее черты.

Она открыла глаза, быстро заморгав, ей понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к яркому свету, прежде чем она сфокусировала на мне свои разноцветные глаза. Осознание отражалось на ее лице, пока ее пальцы не разжали мои плечи.

Дежавю сильно ударило меня в грудь.

У Эмери было то же выражение пойманного светом фар оленя, какое я видел годы назад, когда включил свет и она поняла, что я не Рид. Я наблюдал, не шевелясь. Она отшатнулась назад, ее челюсть едва не упала на пол.

Она едва не споткнулась, запутавшись в разбросанных по полу пакетах.

– Тише, Тигр.

Я мог ручаться, это были верные слова, потому что она прищурила свои наполненные ненавистью разноцветные глаза, серый был злее голубого. Когда позади нее на случайном этаже открылись двери лифта, она схватила клатч, который я стащил у нее, и вышла, спотыкаясь.

Мои пальцы нажали кнопку пентхауса прежде, чем я понял, что так и не спросил ее, на хрена она пошла работать в ресторан, если ей не нужны были деньги.