Текст книги "Совесть. Происхождение нравственной интуиции"

Нейронаука и психология совместно исследуют, как в мозге формируются ценности, в частности нравственные, и как они определяют наши решения. Если считать, что совесть подразумевает усвоение общественных норм, нельзя не задаться вопросом о процессах, объясняющих это усвоение. Еще один неизбежный вопрос: как получается, что общественная норма начинает меняться, или как человек может прийти к мысли, что общепринятая практика (например, бинтование ступней девочкам, чтобы ножка оставалась маленькой) аморальна?[14]14
  Kwame Anthony Appiah, The Honor Code: How Moral Revolutions Happen (New York: Norton, 2010).


[Закрыть] Как все это происходило, теперь уже можно представить, хотя и в достаточно общих чертах. Все не так просто. Однако вырисовывается история, которая кажется последовательной, биологически правдоподобной и доступной для изложения. Эта история изменит наши представления о морали и о самих себе как носителях нравственности.

Тут нужна оговорка. Хотя нейронаука способна объяснить агрессию родителей, защищающих свое потомство от хищников, агрессия одной социальной группы по отношению к другой плохо поддается объяснению на уровне процессов в мозге. Как показывают динамические наблюдения, мощной движущей силой подобного поведения может выступать идеология, даже если шансы на успех агрессии ничтожны[15]15
  Ángel Gómez et al., «The Devoted Actor's Will to Fight and the Spiritual Dimension of Human Conflict,» Nature Human Behavior 1 (2017): 673–79.


[Закрыть]. Существующая на этот счет циничная гипотеза гласит, что идеологическое оправдание агрессии против «чужих» – это в основе своей способ откупиться от собственной совести, чтобы дать волю упоительному хищническому инстинкту. Особенно склонны к такой рационализации молодые мужчины. В пользу этой гипотезы свидетельствует и типичный язык, дегуманизирующий противника, когда в одной группе разжигается ненависть и нетерпимость к другой[16]16
  David Livingstone Smith, Less Than Human: Why We Demean, Enslave, and Exterminate Others (New York: St. Martin's Press, 2011).


[Закрыть]. В моральном отношении гораздо легче убить грязное животное, чем такого же человека, как ты сам.

Опровергнет нейробиология эту циничную концепцию или подтвердит, пока неизвестно. Эти данные очень важны для нас, однако ждать их, возможно, придется долго. Скудость сведений, которыми располагает нейронаука, объясняется тем, что получить нейробиологические данные от людей, участвующих в кровопролитных стычках, происходящих между социальными группами, по очевидным причинам чрезвычайно непросто. Маловероятно, что в разгар смертельной схватки боец согласится прервать ее ради МРТ. С лабораторными же экспериментами, в ходе которых можно разжечь вражду между группами подопытных студентов, чтобы зафиксировать и измерить нужные характеристики, возникают трудности иного рода. Такие эксперименты этически неприемлемы. А как насчет грызунов? Найти модели человеческих военных действий в животном мире практически невозможно, даже если принять во внимание нередкие межгрупповые конфликты у шимпанзе. В этом контексте надежные данные о мозге были бы бесценны, однако на данный момент получить их не представляется возможным.

Прежде чем продолжить, обозначу один важный момент, касающийся определений, чтобы не тратить на это время и силы в дальнейшем. Как утверждают психолингвисты, наши повседневные понятия имеют радиальную структуру. Это значит, что центральное ядро понятия образовано примерами, которые, по общему мнению, к нему относятся, а вокруг располагаются похожие примеры, однако не все признают, что они подпадают под это понятие[17]17
  George Lakoff, Women, Fire, and Dangerous Things (New York: Basic Books, 1987); R. L. Solso and D. W. Massaro, eds., Science of the Mind: 2001 and Beyond (New York: Oxford University Press, 1995).


[Закрыть]. Чем дальше от центра, тем меньше единодушия по поводу принадлежности примеров к понятию, поэтому его границы размыты и нечетки. Типичные понятия такого рода: овощ, друг, честный, дом, река, сорняк, умный и многие другие. Ни у одного из них нет точного определения, хотя для каждого найдется словарная статья, которая вполне применима к случаям, образующим ядро понятия.

Самое интересное, что при всей расплывчатости (согласно аналитическим данным) таких понятий, как овощ, друг или дом, нам в основном удается благополучно договариваться. Обычно размытость понятийных границ ни на что не влияет. Как показывает анализ, морковь попадает в центральные примеры понятия «овощ», петрушка – на самые дальние подступы, а помидоры и тыква оказываются где-то посередине. Отсутствие точности не катастрофично для коммуникации. Мне лично ни разу не доводилось затевать в супермаркете спор, выясняя, по праву ли петрушка продается в овощном отделе. Ни разу. И это хорошо, потому что ответа на вопрос, действительно ли пограничные случаи укладываются в категорию, попросту не существует. Более того, психолингвисты отмечают, что на самом деле попытки выработать четкое определение для понятий вроде овощ или друг не только не вносят никакой ясности, но, напротив, ведут к бессмысленным препирательствам, а люди продолжают говорить так, как привыкли. Размытость границ обычно не проблема, и возможно, в этом есть даже преимущество, создающее почву для языковых перемен, поскольку говорящие могут постепенно расширять значение слова, используя его по-новому, но эффективно.

В то же время в юриспруденции ключевые понятия принято формулировать достаточно точно, например минимально допустимый возраст получения водительских прав или управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения (для большинства американских штатов это означает, что содержание алкоголя в крови составляет 0,8 промилле или выше). Кому-то из подростков, безусловно, и в четырнадцать лет хватит сноровки и ответственности, чтобы водить машину, а кого-то и в двадцать два нельзя пускать за руль, но политика должна быть единой, поэтому в большинстве штатов права можно получить с шестнадцати.

Тем не менее даже в отточенных формулировках законодательных актов неизбежна неоднозначность. В частности, закон определяет преступную небрежность как действия, совершенные по неосторожности. Однако точного определения разумной осторожности нет. Несмотря на расплывчатость, закон обычно работает, поскольку большинство носителей языка в целом понимают, что имеется в виду. Соответственно, моральная правота как понятие с четким центром и расплывчатыми границами ближе к разумной осторожности, чем к точной юридической формулировке состояния алкогольного опьянения.

В науке тоже стараются давать понятиям (таким, например, как планета или белок) как можно более точные определения. Однако и ученым, как правило, приходится довольствоваться состряпанными на скорую руку характеристиками, пока не накопится достаточно данных, чтобы уточнить формулировку. Хороший пример такого понятия – ген, который определялся в общих чертах как «носитель наследственной информации о том или ином свойстве», пока в 1953 году Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик не открыли структуру ДНК. В течение последующих семидесяти пяти лет значение термина ген уточнялось по мере того, как молекулярная биология совершала все новые и новые открытия, касающиеся кодирования информации молекулой ДНК и использования этой информации при синтезе белка. До 1953 года сформулировать определение гена через ДНК было невозможно, поскольку о существовании ДНК просто никто не подозревал. Точно так же до середины XVIII века никто не мог точно сформулировать, что такое горение (тогда еще неизвестного как «процесс быстрого окисления»), поскольку никто не знал о существовании такого элемента, как кислород, и такого процесса, как окисление. И все же, как видим, это совершенно не мешало людям говорить об огне и изучать его. Определения меняются по мере их уточнения благодаря научным открытиям. Научные определения, как правило, возникают на более поздних этапах исследований, поначалу они не нужны и даже невозможны.

Это отступление было необходимо, поскольку ключевые понятия, которые мы будем обсуждать в дальнейшем (такие как совесть, нравственность, решение и подобные им), на этом этапе наших изысканий точно определить нельзя. Им, как и повседневным понятиям, о которых мы говорили, свойственна радиальная структура с четким центром и размытыми границами. Однако понятие решение нам понемногу удается уточнить – благодаря ошеломительным открытиям последнего десятилетия в нейробиологии, объясняющим, как нейроны и нейронные сети интегрируют полученные из разных источников данные для принятия решения. Эти открытия касаются и принятия этических решений, и они углубляют наше понимание природы нравственности в человеческом обществе.

Глава 1
Сплочение ради выживания[18]18
  Насколько мне известно, выражение это придумал Мартин Новак, биолог-эволюционист и математик из Гарварда. С его трудами, дополняющими наши представления о сотрудничестве у млекопитающих, можно ознакомиться в: Martin A. Nowak, SuperCooperators: Altruism, Evolution, and Why We Need Each Other to Succeed (New York: Free Press, 2012).


[Закрыть]

С любовью матери к своему ребенку ничто не сравнится в этом мире. Она не знает ни закона, ни жалости, ни преград и без колебаний сметает все на своем пути.

Агата Кристи

Родное плечо

Ящерицы и садовые ужи ведут одиночный образ жизни. В отличие от волков или горилл. И людей. Мы невероятно социальны. И великие, и маленькие радости мы делим в кругу друзей и родных.

Одиночество угнетает нас, а воссоединение с любимыми делает счастливыми. Мы формируем прочные и длительные связи в семье и за ее пределами, с друзьями. Мы многое прощаем – в силу привязанности – капризным детям, немощным родителям, докучливым соседям. Мы плохо переносим изгнание, а долгое одиночное заключение относится у нас к числу самых мучительных наказаний.

Вариативность допустимой и комфортной степени близости тоже одна из составляющих нашего социального опыта. Среди нас есть и интроверты, и экстраверты, и все разнообразие их промежуточных проявлений. Жажда общения зависит от возраста и жизненного опыта, но полную изоляцию предпочтут очень немногие. Добытчики пушнины в давние времена могли всю долгую темную зиму напролет охотиться в одиночку, но даже им обычно составлял компанию верный пес. Весна несла с собой бурную радость воссоединения с другими людьми.

Некоторое время назад я побывала в секуляризированном монастыре в Тоскане (открытом в 1343 году), прежде принадлежавшем ордену картезианцев. Главный принцип картезианского устава заключается в том, что все монахи до единого должны быть отшельниками. Однако даже эти отшельники видели смысл в том, чтобы жить бок о бок с другими отшельниками в стенах монастыря, вместе ходить на службы, вместе обороняться от разбойников (обычная напасть в Средневековье) и печь хлеб в общей кухне. Всякого рода поиски уединения – ничто в сравнении с выраженным стремлением «заботиться и дружить»[19]19
  Афористичный термин «заботиться и дружить» (tend and befriend) был предложен Шелли Тейлор и ее коллегами. См.: Shelley E. Taylor et al., «Biobehavioral Responses to Stress in Females: Tend-and-Befriend, Not Fight-or-Flight,» Psychological Review 107, no. 3 (2000): 411–29, https://doi.org/10.1037/0033-295X.107.3.411.


[Закрыть].

Жизнь среди себе подобных, как правило, повышает шансы на выживание и благополучие. Можно делиться едой и прижиматься друг к другу, чтобы согреться; можно организовывать совместные охотничьи вылазки или защищаться от захватчиков. Можно делить обязанности и нарабатывать разные навыки – кто-то будет пасти коз, а кто-то ковать полезные орудия из железа. И хотя непредсказуемость погоды, нехватка пищи, эпидемии болезней способны привести к истреблению сообщества, выручает человеческая изобретательность. Можно строить лодки, изобретать орудия, приручать животных. Массовую гибель от инфекционных болезней вроде оспы и полиомиелита удалось пресечь благодаря прививкам. Прививки – это результат социального объединения людей, когда ценится правда, накапливаются знания и преобладает сотрудничество.

Несмотря на многочисленные выгоды социальности, наш социальный мир, в более широком смысле, порой сводит на нет возможности для процветания. Войны выжигают землю, унося жизни и калеча судьбы. Нередко, как показывает история, одни люди порабощают других. В процветающем, казалось бы, обществе коррупция может подрывать доверие, разрушая тем самым устои, на которых держится сотрудничество. В результате развязываются гражданские войны, и брат на брата идет войной.

Социальность побуждает нас заботиться о других, но правда и то, что мы подвержены ненависти. Нам свойственно упиваться отвращением к тем, кого мы считаем чужаками. Мы склонны черпать силы в ненависти. Когда в жизни все идет вкривь и вкось, нам придает сил ненависть к людям и обстоятельствам, которых мы виним в своих неудачах. Неприятие тех, кого мы считаем чужими, может укреплять узы, связывающие нас со своими, что само по себе поднимает наш дух. Когда мы уверяем друг друга в своем превосходстве над жалкими ничтожествами из ненавистной группы, наша самооценка взлетает до небес. Подростковые банды готовы крушить и уничтожать просто потехи ради: осквернить церковь, поджечь сарай у старухи, отшвартовать и пустить по воле волн чужую яхту – уж что-что, а сеять хаос мы умеем.

Но если не говорить о крайностях, то почему нами движут социальные мотивы? В отличие от ящериц, мы привязаны к родным и друзьям. Нам хочется общаться с ними, мы скучаем и тоскуем по ним в разлуке. Нас волнует, любят ли они нас. Мы работаем над совместными проектами и помогаем друг другу решать проблемы. Бывают обстоятельства, когда мы готовы в лепешку разбиться, чтобы выручить постороннего человека. Что именно в мозге млекопитающих делает нас такими, какие мы есть? Ведь вряд ли кто-то видел, чтобы черепаха приходила на помощь ящерице, зато собака, пригревшая бездомного котенка, никого не удивит[20]20
  «Adorable Friendship of a Shepherd Dog & an Owl,» YouTube, September 30, 2015, https://www.youtube.com/watch?v=weL3N3W8VPg.


[Закрыть].

Первое, что приходит на ум: мозг наших млекопитающих предков был приспособлен к социальному взаимодействию. Для этого эволюции пришлось проделать свой любимый фокус – переориентировать уже имеющуюся функцию на что-то новое, дающее преимущество в борьбе за существование. Ряд генов меняется или дуплицируется, в результате прежняя функция получает новый облик и новое применение. В ходе эволюции мозга млекопитающих ощущения удовольствия и боли, необходимые для собственного выживания, были дополнены и переориентированы так, чтобы поощрять аффилиативное поведение. Любовь к себе распространилась на близкую, но новую область – любовь к ближнему. Если эволюция благоприятствовала социальности у млекопитающих, в чем конкретно заключалось преимущество и какие именно ближние были важны? Ответ на самом деле не так уж очевиден, и подступаться к нему придется окольными путями.

Рожденные беспомощными

Первый и основной пункт, касающийся эволюционных преимуществ социальности, заключается в том, что прежде всего от нее выигрывают детеныши. Почему? Потому что новорожденные млекопитающие еще недостаточно зрелы и самостоятельны и без заботы несомненно погибнут. Черепашата, едва вылупившись из яйца, тотчас выкапываются из песка, ползут к воде и начинают искать пищу. Родителей рядом нет, да они и не нужны. Крысята, в отличие от детенышей черепахи, рождаются глухими, слепыми и голыми, согревающей их шерстью они обрастут позже. Кожа у них тонкая до полупрозрачности, сквозь нее просвечивают внутренности. Что касается поиска пищи, врожденных рефлексов у крысят хватает только на то, чтобы потыкаться вокруг, найти теплый бугорок и присосаться к нему. Если повезет, в нем окажется молоко.

В результате эволюции все млекопитающие и птицы, чьи детеныши рождаются беспомощными, должны обеспечивать заботу о потомстве. Добровольно ни одно животное на это трудоемкое и ответственное дело не пойдет, поэтому потребовались механизмы адаптации, побуждающие их заботиться о потомстве. И кто же единственная самая подходящая кандидатура на роль няньки для новорожденного? Мать[21]21
  Sarah Blaffer Hrdy, Mother Nature (New York: Ballantine, 1999).


[Закрыть]. В отличие от какой-нибудь игуаны, которая, отложив яйца, к моменту появления детенышей на свет будет уже далеко, млекопитающая мать по определению окажется рядом с теми, кого только что родила. Отца может давно и след простыть, разве что другие генетические изменения у данного вида не заставляют родителей образовывать устойчивые пары. Но это отдельная история. Помимо телесных модификаций (появление матки, плаценты и высокопитательного молока) в головном мозге млекопитающих произошли изменения в нейронных связях, чтобы гарантировать заботу матери о беспомощных новорожденных.

Всем животным необходима базовая сеть, настроенная на самосохранение, иначе они бы не доживали до собственного размножения. В ходе эволюции мозга млекопитающих понятие я расширилось и стало включать мои дети. Точно так же как взрослая крыса заботится о том, чтобы прокормить, согреть и обезопасить себя, она старается обеспечить пищу, тепло и безопасность своим детенышам. Гены строят мозг, и новые гены млекопитающих конструировали мозг так, чтобы мать испытывала дискомфорт и беспокойство, когда ее детенышей не оказывалось рядом, например их утащили из гнезда. И наоборот, их присутствие поблизости, в тепле и безопасности, воспринималось как покой. Теперь мозг млекопитающих испытывал удовольствие, когда детеныши под боком, а детенышам было приятно прижаться к матери.

Физическая боль – сигнал «защити себя». Болевой сигнал ведет к корректировке поведения, организуемой нейронной сетью самосохранения. У млекопитающих система болевых сигналов расширена и модифицирована так, чтобы особь защищала не только себя, но и детенышей. Помимо нейронных путей, определяющих вид боли и местонахождение раздражителя, имеются пути, ответственные за эмоциональную боль, связанные главным образом с корой головного мозга, но, кроме того, и с более древними подкорковыми структурами. Определенная область коры, называемая островком, отслеживает физиологическое состояние всего организма. Когда нас ласково и с любовью гладят, эта область посылает сигналы «безопасности» («у меня все замечательно»). Подобное поглаживание называется аффективным прикосновением. Маленький ребенок реагирует на ласковое прикосновение точно так же: «все замечательно, я в безопасности, меня кормят». Чем сильнее сигналы безопасности, тем слабее сигналы бдительности, которые контролируются гормонами стресса[22]22
  N. I. Eisenberger, «The Pain of Social Disconnection: Examining the Shared Neural Underpinnings of Physical and Social Pain,» Nature Reviews Neuroscience 13 (2012): 421–34.


[Закрыть]. При отсутствии тревожных сигналов им на смену приходят мир и покой. Эти социальные чувства лежат в основе привязанности, и связь между матерью и прижавшимся к ней ребенком постепенно укрепляется.

Поскольку мать у млекопитающих, как правило, не жалеет сил, чтобы накормить и обиходить детенышей, она может при этом недоедать сама. Кроме того, для нее повышается риск столкновения с хищниками, которые могут захотеть пообедать ее малышами. Учитывая эти издержки, неудивительно, что нейронная сеть, ориентированная на заботу о потомстве, эволюционировала в сторону повышенной устойчивости к мелким неудобствам и даже к крупной опасности. Материнская любовь – это могучая сила. Бросать детей на произвол судьбы млекопитающим матерям не свойственно – если такое и происходит, то лишь по причине какого-то сбоя в нейронных сетях материнского мозга.

Как же работает эта обновленная сеть, побуждающая к заботе о потомстве? Исчерпывающего ответа пока нет, однако до некоторых ключевых элементов уже удалось докопаться. В нашей нейробиологической драме, разворачивающейся вокруг заботы млекопитающих о детенышах и распространяющейся, как и сама забота, на брачных партнеров, родню и друзей, четыре главных микроисполнителя. Первые два – это нейрогормоны окситоцин и вазопрессин. Третий и четвертый – вырабатываемые мозгом опиоиды и каннабиноиды, вызывающие у нас ощущение блаженства. Аккомпанирует этому квартету целый оркестр: это и половые гормоны эстроген и прогестерон, и прочие нейрохимические вещества, например дофамин, благодаря которому мозг млекопитающих извлекает уроки из пережитого и накапливает жизненный опыт. Более подробно мы поговорим обо всем этом в следующей главе.

А пока мы продолжаем выяснять, почему эволюция способствовала переориентации нейронных сетей на заботу о потомстве, и перед нами встает следующий важный вопрос: почему детеныши млекопитающих и птиц рождаются такими беспомощными? Если черепашата относятся к выводковым, то есть достаточно созревшим к моменту появления на свет, чтобы позаботиться о себе самостоятельно, почему у новорожденных млекопитающих и птенцов все иначе? Птенцовость (то есть беспомощность при рождении) выглядит по сути шагом назад в биологической эволюции. Было ли это эволюционной ошибкой, или незрелость новорожденных все же имеет свои плюсы? Оказывается, преимуществ немало.

Рожденные сохранять тепло

Причина «птенцовой» несамостоятельности детенышей кроется в том, что млекопитающим и птицам, как никому другому, требуется быть умными. А началось все, как ни странно, с возникновения гомойотермии – способности сохранять постоянную температуру тела независимо от изменений температуры окружающей среды. Иными словами, некоторые живые существа стали теплокровными. Появившиеся 250 млн лет назад первые теплокровные животные были мелкими рептилиями, то есть еще не млекопитающими в подлинном смысле слова. Теплокровные получили весомое преимущество перед своими холоднокровными соперниками (пойкилотермными): они могли охотиться даже ночью, когда не греет солнце. Никого вокруг. Как говорят биологи, теплокровные заняли пустующую ночную нишу. Может быть, они кормились даже нерасторопными холоднокровными насекомыми, пока те дожидались живительных рассветных лучей. Легкая добыча.

Важно то, что теплокровные могли добывать пищу, не опасаясь конкуренции со стороны холоднокровных динозавров. Кроме того, теплокровные прекрасно чувствовали себя в холодном климате, а это значит, что перед ними открывались новые просторы для пропитания и размножения, недоступные их холоднокровным собратьям. Теплокровность стала по-настоящему важным достижением. За миллионы лет эволюции она дала толчок ряду взаимосвязанных изменений, в результате которых появились очень умные общественные животные – млекопитающие и птицы, – мотивированные на заботу о ком-то, кроме себя. Высокосоциальные животные, такие как человек, обезьяны мармозетки, волки, заботятся не только о детенышах, но с большой долей вероятности и о партнерах, родных, друзьях. А иногда и о представителях других видов – например, собаках и козах.

Древнейшие теплокровные виды со временем вымерли, вытесненные покрытыми шерстью млекопитающими, которые становились все умнее и выживали все успешнее. Каким же образом способность вырабатывать и сохранять в своем организме тепло связана с умом и социальностью?

Жизнь полна компромиссов. Теплокровность с ее завидными преимуществами давалась дорогой ценой: при одинаковой массе тела теплокровному существу, чтобы выжить, приходится есть в десять раз больше, чем холоднокровному[23]23
  A. W. Crompton, C. R. Taylor, and J. A. Jagger, «Evolution of Homeothermy in Mammals,» Nature 272, no. 5651 (1978): 333–36; Nick Lane, Life Ascending: The Ten Great Inventions of Evolution (New York: Norton, 2009). См. также: The Origin of Minds (New York: Harmony Books, 2002), by Peggy La Cerra and Roger Bingham. Пегги ла Серра и Роджер Бингем первыми из биологов оценили масштаб следствий из биоэнергетических ограничений.


[Закрыть]. Если ящерица может обходиться без пищи по многу дней, то крыса в аналогичной ситуации умрет от голода. Такие потребности в энергии – нешуточная биологическая проблема, и ее нужно как-то решать. Не обеспечишь необходимые калории себе – станешь поставщиком калорий для других. Что же изменилось в мозге теплокровных, дав им возможность удовлетворить эти необычайно высокие энергетические запросы? Они стали умнее.