Текст книги "Горячие сердца"

Патриция Хэган
Горячие сердца

Моему сыну, Дону Блэндону Уолкеру

Я устал от войны. Вся ее слава – пустая болтовня. Лишь тс, кому никогда не доводилось стрелять в человека, кто никогда не слышал воплей и стонов умирающих, призывают к мести и разрушению, требуют крови. Война – это сплошной ад.

Уильям Т. Шерман, генерал армии США (1820–1891).

Я старый мятежник —

Таков уж я есть.

За горстку свободы

Не продал бы честь.

Я чаю победы.

Борьба – мой удел;

О том не жалею,

Что сделать успел.

«Старый мятежник», Иннес Рэндольф (1837–1887).

Глава 1

В том памятном 1865 году теплое дыхание весны не несло с собой привычной свежести и душистого аромата. В душу проникал все еще стоявший в воздухе запах серы. Пестрый ковер цветов не волновался на ветру, переливаясь, подобно радуге, на зеленых лужайках – земля была утоптана множеством ног и опалена огнем войны. Деревья, осмелившиеся пустить новые ростки, стояли с голыми ветвями, словно неподвижные часовые на фоне неба, – мрачное напоминание живым существам о полных мук годах Гражданской войны, когда Север и Юг сошлись лоб в лоб в смертельном поединке.

Все ушло в небытие. Гордый Юг был побежден и лежал в руинах. Оставшиеся в живых оплакивали сотни и сотни тысяч отважных воинов, отдавших свои жизни, отстаивая мир, в который твердо верили.

В то прохладное мартовское утро Китти Райт тоже была охвачена скорбью. Глаза цвета лаванды больше не сияли веселым блеском: после четырех лет ада они стали тусклыми и безжизненными. В семнадцать лет, перед самым началом войны, она считалась самой прелестной и желанной невестой на всем востоке штата Северная Каролина. Сейчас, в двадцать один, она чувствовала себя постаревшей и безмерно уставшей. Она по-прежнему была красива, но на лице ее лежала тень боли и отчаяния, словно отражая мучительные воспоминания, которые навсегда запечатлелись в ее душе.

Туман медленно наползал на землю со стороны болот, расположенных позади того места, где когда-то стоял ее дом. Потирая руки, чтобы согреться, она спросонок моргнула, недоумевая, куда делись Тревис и Сэм в такой ранний час. Накануне, когда они добрались до этого места, уже почти стемнело, и они устроили себе привал в чаще деревьев, чтобы их не заметили беглые солдаты-южане – конфедераты. Утомленные дорогой, они сразу же уснули на своих протершихся до дыр одеялах, и всю ночь Тревис крепко прижимал ее к себе.

Теперь лишь одна мысль о Тревисе согревала ее. Когда-то она ненавидела его, презирала, даже желала ему смерти, а сейчас понимала, что любит его так, как не могла бы любить никого другого на свете. Она прикрыла глаза, и тотчас перед ее мысленным взором возник образ этого дерзкого и красивого кавалерийского офицера – его худое, крепкое, мускулистое тело, дымчато-серые глаза, которые могли светиться весельем или пламенеть страстью.

Китти довелось познать не только его нежность, она знала и его суровость, особенно в первое время, когда она была его пленницей, однако он не воспользовался этим. Нет, Тревис Колтрейн был не из тех людей, которые могут принудить женщину. У него имелись другие способы заставить ее изнывать от страсти, умолять об утолении рвущегося наружу желания. Именно так Тревис поступил с Китти, и прежде она презирала его за это.

Услышав лязг врезающегося в землю металла, она с трудом поднялась на ноги и бросила взгляд за низкие кусты. Там, посреди поля, на том самом невысоком холме, о котором она им рассказывала, двое мужчин орудовали тяжелыми лопатами. Они рыли могилу для ее горячо любимого отца. Этот бугор был самым любимым местом Джона Райта на всем свете – он мог часами сидеть под ореховыми деревьями, озирая свои владения, и казалось само собой разумеющимся, чтобы он оставался там вплоть до Судного дня.

Хотя ферму Джона Райта нельзя было назвать преуспевающей, он любил свою землю. Будучи человеком твердых убеждений, он являлся противником кабалы и отпустил на свободу рабов, принадлежавших его отцу. В доме никогда не хватало денег, чтобы нанять батраков, и потому семья – сам Джон Райт, его жена Лина и единственная дочь, которую Джон всей душой обожал, – жила в бедности Китти до сих пор с ужасом вспоминала ту ночь, когда линчеватели из местного «Комитета бдительности»,[1]1
  Так назывались организации линчевателей на американском Юге до Гражданской войны 1861–1865 гг. выступавшие главным образом против белых аболиционистов – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] уличив отца в помощи беглым рабам, явились к нему в своих белых с капюшонами одеждах и зверски избили. Он ослеп на один глаз, на долгие месяцы его дух был сломлен, но когда разразилась война, Джон Райт взял своего старого охотничьего пса и присоединился к армии янки.

Его поступок вызвал смятение и боль в сердце Китти, разрывавшейся между любовью к отцу и верностью родной земле. Тогда еще Натан Коллинз, красивый сын самого богатого плантатора в графстве Уэйн, ухаживал за ней. Она решила, будто влюблена в Натана, и потому осталась поближе к дому и стала работать в полевом госпитале вместе со старым доктором Масгрейвом, который обучил ее медицине.

В самом начале войны Китти попила в плен к жестокому работорговцу, который когда-то служил надсмотрщиком на плантации Коллинзов. Люк Тейт надругался над ней и держал под замком, а сам со своими людьми грабил и убивал. Ему льстило, что Китти оказалась всецело у него во власти: красивая независимая женщина уступила его низменной страсти.

И не кто иной, как Тревис Колтрейн, спас ее от Люка Тейта.

Битва была жестокой, и люди гибли сотнями с обеих сторон. Генерал Джонстон приказал войскам конфедератов отступить, однако Натан Коллинз сообщил Китти, что они не последуют за остальными мятежниками, а поедут в Ричмонд, чтобы переждать там последние решающие сражения. Поняв, что ее возлюбленный оказался заурядным трусом, Китти стала противиться, но Натан вынудил ее отправиться вместе с ним. По дороге они случайно столкнулись с ее отцом, который пожелал узнать, куда Натан везет его дочь. Китти хотела избежать поединка между ними и солгала отцу, сказав, что последовала за Натаном по доброй воле. Когда Джон Райт уже собрался уходить, Натан выстрелил ему в спину.

Тревис и Сэм подоспели к ним, когда отец умирал у нее на руках. Тревис отомстил за смерть Джона Райта, убив Натана.

В самые последние мгновения жизни отца Китти узнала, что Натан был среди линчевателей в капюшонах, которые с такой жестокостью избили Джона Райта. Если когда-либо в ее сердце и теплилась любовь к Натану, тогда она исчезла без следа.

– Китти!

Подняв голову, она увидела Тревиса, смотревшего на нее сверху вниз, в ею дымчато-серых глазах светились нежность и сострадание. Она непонимающе уставилась на него, все еще погруженная в воспоминания.

Он опустился перед ней на колени и мягко промолвил:

– Все уже готово, Китти. Мы вырыли могилу там, где ты хотела. А ночью, пока ты спала, Сэм нашел несколько досок от бывшего фермерского дома, которые не успели до конца обгореть, и сколотил из них гроб. Мы не положим твоего отца просто в землю.

– Сэм очень добр, – пробормотала она. – Я думаю, папа хотел бы, чтобы его предали земле в гробу, сделанном из досок дома, который был ему дорог. О, Тревис, он так любил эту землю! – Глаза ее обратились к полям, казавшимся сейчас унылыми и бесплодными.

Тревис посмотрел в ту же сторону:

– Наверное, когда-то это место было очень красиво.

– Здесь все вокруг было красиво когда-то, – отозвалась она хрипло. – А теперь земля стала уродливой, такой же уродливой, как и люди, которые ступают по ней.

– Скоро все закончится. Юг побежден. Как только мятежники признают это и сложат оружие, мы все начнем новую жизнь.

– А как быть с той болью, которую приносят с собой воспоминания. Неужели ты не понимаешь, Тревис? Я ненавижу обе стороны. Обе! Ненавижу северян за то, что они уничтожили и разрушили Юг, и ненавижу моих соседей-южан за то, как они обошлись с моим отцом. Взгляни на эту землю. Видишь щебень там, где раньше стояли дом и сарай? Они сделали это, наши добрые соседи, чтобы выместить свой гнев против отца за то, что он перешел на сторону янки. Разве недостаточно им было пожарищ и разрушений? А как быть со мной? Я боролась на стороне Юга! И теперь эта земля моя, но они уничтожили все. Я ненавижу их и надеюсь, что они страдают сейчас так же, как и…

– Китти, Китти, возьми себя в руки. – Он мягко потряс ее за плечо и, прижав к груди, прошептал, спрятав лицо в рыжевато-золотистых волосах: – Время для ненависти прошло. Эта земля снова будет процветать, обещаю тебе. Теперь нам надо с благоговением и любовью предать тело усопшего земле. Пусть в этот миг ненависть не проникнет в твое сердце. Неужели ты думаешь, этого ожидал от тебя твой отец?

– Нет, – прошептала она. – Папа не желал, чтобы я к кому-либо испытывала ненависть. Пусть он упокоится с миром. Его страданиям пришел конец. Наши, я боюсь, только начинаются.

Они молча направились к невысокому отлогому холму. Китти, не отрываясь, смотрела на отверстие, зияющее в земле. Она до крови прикусила нижнюю губу, твердо решив удержаться от слез. Отцу бы не хотелось, чтобы она рыдала над его могилой. Он всегда мечтал видеть ее сильной, идущей по жизни с гордо поднятой головой. Дрожа всем телом, она принесла отцу безмолвную клятву.

Тревис и Сэм скрылись в чаще леса и вскоре вернулись, с трудом неся в руках грубо сколоченный деревянный гроб. Они поднесли его к могиле, а затем медленно опустили. Они отступили в сторону, сложив на груди руки, а Сэм хриплым голосом произнес:

– Он заслужил, чтобы здесь присутствовал священник. Джон Райт был одним из самых прекрасных, самых доблестных, самых богобоязненных людей из всех, кого я знал.

– Ни один священник не задержался бы рядом с янки, – отрезала Китти, – а тем более не согласился бы прочесть молитву над телом человека, которого все считали предателем. А ведь в отце было в десять раз больше человеческого достоинства, чем в любом из них.

– Аминь! – отозвался Сэм и благоговейно произнес: – Мне часто случалось видеть, как Джон Райт держал на руках умирающего солдата и утешал его на пути к вечному блаженству. Тот кричат от боли или от страха перед смертью, но один Джон Райт мог успокоить, поддержать его, молиться о его душе, И солдат умирал с улыбкой на губах… Да, прекрасным человеком был Джон Райт, и если на земле жил кто-то, кому суждено пройти через врата рая, то это он.

– Не думаю, что даже священник сказал бы о нем лучше, – кивнул Тревис.

У Китти закружилась голова, и она пошатнулась. Неужели это происходит на самом деле? Человек, которого она боготворила, лежит в этой яме, в деревянном ящике из наспех пригнанных друг к другу досок. Сэм выпрямился, взял в руки лопату и медленными, размеренными движениями принялся засыпать могилу, бросая на дно комья грязи из небольшого бугорка рядом с ней. И как только первые из них с глухим стуком упали вниз, Китти зажала приоткрытый рот кулаком, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Тревис заметил это и крепко прижал ее к груди.

– Я тоже любил его, – прошептал он.

Подавив слезы, она подняла лицо к небу и, глубоко вздохнув, принялась петь старинный гимн, которому научил ее отец, когда она еще была ребенком: «Прибежище мое, скала веков…»

Сэм пел вместе с ней, бросая землю, Тревис стоял рядом молча, с мрачным, неподвижным лицом. Он не был верующим и не пел гимна – не знал слов. Однако он был глубоко тронут и надеялся, что Китти это поняла.

Сэм засыпал могилу и сказал Китти, что старый охотничий пес ее отца, которого подстрелили, когда он бросился на защиту своего хозяина, будет похоронен рядом с ним.

– Думаю, Джон сам попросил бы нас об этом.

Китти плотно закрыла глаза и стиснула зубы. Ужасная сцена снова промелькнула в ее сознании, словно освещенная вспышкой молнии: Киллер, старый, дряхлый на вид пес, выскочил словно ниоткуда, подпрыгнул в воздухе и, обнажив клыки, с рычанием бросился на человека, только что выстрелившего в его хозяина. Еще одна пуля, выпущенная из ружья Натана, сразила пса наповал. Бедное животное беззвучно рухнуло на землю рядом с хозяином.

– Да, – шепотом отозвалась Китти. – Киллер прошел-с ним через всю войну.

Сэм утвердительно кивнул:

– Этот старый пес шел в бой так, как будто вообще ничего не боялся. Вокруг свистели пули, раздавались вопли раненых, но, пока Джон шел вперед, Киллер следовал за ним.

Китти отвернулась и медленно направилась через покрытое бороздами поле, то и дело оступаясь, ничего не видя из-за слез, которые застилали глаза. Неожиданно она нагнулась и коснулась крошечного зеленого побега, пробивавшегося наружу из иссохшей, бесплодной земли. Неужели? Да! Да!.. А вот еще один… и еще. Побеги мускатного винограда, который отец посадил много лет назад. Он говорил, что мускатный виноград хорошо приживется на песчаной почве. И еще говорил, что в один прекрасный день табак станет королем этих мест и когда-нибудь ей следует отдать часть земли под табак. Она поднялась на ноги, улыбнулась и обратила лицо к солнцу, первые лучи которого пробивались сквозь утренний туман. В конце концов, здесь еще осталась жизнь. Юг не умер, во всяком случае, не ферма Джона Райта!

«Если у человека есть земля, он никогда не будет беден, – говорил ей отец. – Я бы не променял свою землю на все золото мира, потому что она и завтра останется там же, где есть сейчас. Никогда не продавай эту землю, Китти, доченька. Никогда и ни за что не продавай ферму Райтов».

И она дала ему слово. Теперь вся земля, насколько мог видеть глаз, принадлежала ей.

…Она не слышала, как Тревис подошел к ней сзади и позвал ее. Лишь когда сильные руки обвили ее талию, она поняла, что он рядом.

– Я знаю, как тебе тяжело сейчас, любимая, но нам пора отправляться. Сэму и мне надо вернуться к своим. Я подыщу для тебя номер в гостинице. В городе слоняются толпами солдаты из армии северян, и я хочу, чтобы ты была в безопасном месте.

Китти вытерла со лба пот. Она была вся в грязи и саже, а потрепанный мундир армии южан, снятый с убитого солдата, теперь был весь пропитан кровью и солью после работы в госпитале. Прядь волос упала ей на глаза, и она откинула ее назад, заметив, что и там тоже была запекшаяся кровь. Когда она в последний раз мылась? Не могла припомнить.

– Китти, Китти. – Тревис осторожно взял ее за плечи, развернул лицом к себе и приподнял ее подбородок. – Я говорю с тобой, но ты меня не слышишь. Ты все еще не оправилась после случившегося? Милая, я понимаю, это было ужасно, но ты сильная женщина. Вспомни, ведь мы вместе прошли через ад.

– Да, – отозвалась она чуть слышно. – Теперь все уже позади.

– Почти позади. Вряд ли война продлится больше нескольких месяцев, и тогда мы начнем новую жизнь.

Она вгляделась в его красивое лицо. Одна улыбка этого человека способна согреть сердце любой женщины. И теперь он смотрел на нее так, словно ему не терпелось прильнуть горячими губами к ее рту. Он подался вперед, но она отступила на шаг. Нет, так нельзя. Только не здесь и не сейчас, когда отца только что опустили в могилу. Она побрела от него прочь.

– Китти!

Она обернулась. Они мало разговаривали с того момента, когда он появился грозной тенью из болот вблизи Бентонвилла и отомстил за смерть ее отца. Слишком велика была боль утраты в сердце Китти. Теперь, стоя лишь в нескольких футах от человека, которого она и желала, и презирала, она внезапно почувствовала робость.

– Китти, нам нужно поговорить. Может быть, тебе кажется, что сейчас не время, но это необходимо. Думаю, сейчас ты уже понимаешь, что я к тебе далеко не равнодушен.

Китти пристально смотрела на него, снова и снова поражаясь тому, какие красивые у него глаза – не синие и не черные, напоминающие цвет стали. Они светились теплотой и любовью, но когда-то в них отражались гнев, отвращение, даже ненависть. У него были волосы цвета воронова крыла, твердо очерченный подбородок, мягкие губы и прямой нос. Китти заметила, как шевелился его кадык. Тревис стоял перед ней в ожидании ответа в таком же, как у нее, грязном и запачканном кровью мундире кавалерийского офицера армии северян.

– Я помню тот полдень на овеваемом всеми ветрами холме неподалеку от Ричмонда, – произнесла она. – Папа и я сидели на самой вершине и разговаривали, радуясь тому, что после долгой разлуки мы снова вместе. И потом появился ты и сказал, что тебе нужно обсудить с папой новые распоряжения, которые ты только что получил от генерала Гранта. Ты прогнал меня, заявив, будто мне нельзя доверять, так как мое сердце всегда принадлежало Конфедерации. Я страшно рассердилась и пошла в крошечную хижину, которую занимала в лагере янки. Ты последовал туда за мной и силой заставил покориться тебе.

– Китти, я не заставлял тебя, – запротестовал он, приблизившись к ней на шаг, но она остановила его. – Я мог вызвать в тебе желание, но никогда бы не стал брать тебя силой.

– Ты сказал мне тогда: «Я такой, какой я есть, и никогда не изменюсь, но ты мне не безразлична». Что ж, Тревис, и я такая, какая есть, и я тоже не собираюсь меняться, но и ты не совсем мне безразличен. – Она горько усмехнулась. – Помню, как мы любили друг друга в тот день – с тихой нежностью. Даже несмотря на то что ты порой скверно со мной обращался, после того как спас из рук Люка Тейта, несмотря на то что иногда я ненавидела так, что готова была задушить тебя голыми руками, – в тот день я любила тебя всем сердцем. Я заснула в твоих объятиях, а проснувшись, обнаружила, что ты ушел. Я сразу бросилась на поиски, и нашла тебя с другой…

– Китти, – он беспомощно развел руками, – так и было задумано. Как ни жестоко это звучит, я преследовал определенную цель – вызвать твой гнев и тем самым заставить тебя покинуть лагерь. Я знал о полученных нами приказах и о том, что ты непременно захочешь нас сопровождать, – не только из-за твоего отца, но и потому, что мы оба поняли, наконец, что любим друг друга. У меня не было другого способа отвести от тебя опасность.

– Мой отец передал мне все это, когда пробрался тайком в Голдсборо, сказал, что ты сам это подстроил. Но я чувствовала себя обманутой. И теперь, оглядываясь назад и вспоминая о том, как меня использовали – сначала Натан, потом ты, – не думаю, что когда-нибудь снова смогу довериться мужчине. Папа был единственным человеком, который никогда не причинял мне боль и не лгал мне.

Глаза цвета стали, которые еще недавно смотрели на нее с теплотой, внезапно стали холодными.

– А ты сама можешь сказать, что никогда не обманывала меня, Китти? Помнишь, после того как я спас тебя от Люка Тейта, ты хитростью убедила меня в том, что любишь и тебе можно доверять? Я ослабил бдительность, и это едва не стоило мне жизни. По сути дела, пуля, которая была предназначена мне, попала в другого солдата. А ты сбежала с одним из мятежников и даже не оглянулась назад.

– Это неправда! – вскричала Китти, задрожав от охвативших ее воспоминаний. – Я переживала, боялась, что тебя нет в живых. Но ведь ты использовал меня, Тревис! Разве ты забыл, с каким презрением ко мне относился? Говорил, что считаешь ниже своего достоинства навязывать сваю волю женщине. Вспомни, Тревис, ведь это из-за тебя я чувствовала себя втоптанной в грязь. У меня были все основания тебя ненавидеть – ты не отпустил меня на свободу и не отправил назад к своим, а таскал за собой по полям сражений. Ты не дал мне выбора. После всех твоих оскорблений я не могла оставаться с тобой.

Она отвернулась, не в силах вынести гневного выражения в его глазах.

– Помню то время, которое я провела в твоих объятиях… Нет, ты никогда и ни к чему не принуждал меня силой, но знал тысячу способов, как заставить мое тело изнывать и трепетать от страсти, как зажечь огонь в крови. Я не представляла себе, что такое блаженство возможно, и думала, что это и есть любовь. А потом чувствовала себя опустошенной.

– Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя так. – Он сделал шаг вперед и привлек ее к груди так, что она ощутила биение его сердца. – У тебя осталось множество болезненных воспоминаний, но ведь и у меня тоже. Я рано привык к мысли, что женщинам нельзя доверять, и каждый раз, когда я уже готов был отдать тебе свое сердце, ты давала мне понять, что ничем не отличаешься от остальных. Я хотел дать тебе такую возможность и хочу сделать это сейчас еще раз. Черт возьми, Китти, я только прошу, чтобы у нас появилась надежда на счастливое будущее вместе. Возможно, сейчас не время и не место говорить об этом – войска армии северян прошли маршем по твоей родной земле, а тело твоего отца еще не остыло в могиле. Но если остановиться и подумать, то независимо от всех обстоятельств наша дальнейшая судьба решается здесь и сейчас, и я говорю тебе, что люблю тебя, желаю тебя всем существом и хочу, чтобы мы провели вместе всю оставшуюся жизнь.

Они стояли, пристально глядя в глаза друг другу.

– Я люблю тебя, Китти. Думаю, что я полюбил с первого взгляда. И когда мы в первый раз были вместе, я испытал то, чего никогда не испытывал. Ты вошла в мою плоть и кровь, и еще долго я ненавидел тебя за это. Я поклялся себе, что никогда не позволю женщине всецело овладеть моим сердцем, чтобы потом его растоптать. И все же ты, невеста солдата вражеской армии, забрала его у меня и сделала меня своим пленником.

– Я знаю все о твоем прошлом, – призналась она. – Слышала о твоей матери и о той, другой, женщине в твоей жизни, которая тебя использовала. Сэм рассказал мне об этом, видимо, решив, что я имею право знать, ведь он видел, что произошло между нами, а так как успел привязаться к обоим, то и захотел помочь нам стать ближе друг для друга. Сможешь ли ты когда-нибудь довериться мне, Тревис? Вероятно, твои раны слишком глубоки.

– На самом деле моя мать меня не предавала, Китти. – В его голосе чувствовалась горечь. Он крепко прижал ее к себе, и она ощутила его теплое дыхание на своем лице. – Она предала моего отца. Он убил ее и застрелился сам, оставив меня и сестру сиротами. Я долго нес в душе эту боль и прошел через настоящий ад, когда Сестру похитили работорговцы и продали в публичный дом. Она не вынесла этого позора и покончила с собой. Потому-то я и присоединился к армии северян, когда началась война, несмотря на то, что сам родом с Юга. Я бы отдал жизнь за то, чтобы положить конец рабству! Терзаемый одиночеством, я стал искать утешения в объятиях уличной женщины, которая принимала у себя всех мужчин без разбора. Правда, у меня сохранились горькие воспоминания о женщинах, которых Мне доводилось знать, но ты совсем другое дело. Я видел, что ты боролась за жизнь раненых солдат Союза так же отчаянно, как и за жизнь конфедератов. Терпела лишения, которые заставили бы сдаться любую другую на твоем месте. Ты сильная женщина и, кроме того, самая соблазнительная из всех, с кем я когда-либо сталкивался. Но в тебе есть и нечто большее, чем просто красота, – а я клянусь Богом, прекраснее тебя нет никого на свете! Я хочу, чтобы у нас с тобой было будущее, Китти Райт. Я желал бы забыть о прошлом и войти в завтрашний день рука об руку с тобой.

От удивления она затаила дыхание, нежно провела кончиками пальцев по его покрытому щетиной лицу.

– О, Тревис, столько боли нам придется оставить позади!

– Никакая боль не омрачит нашего счастья.

– Да, ты прав.

Их губы слились, и они словно растворились в объятиях друг друга. Он мягко опустил ее на землю и принялся медленно расстегивать рубашку. Она почувствовала, как напряглась его плоть, пульсировавшая у ее бедра.

– Я так мечтал об этом мгновении, дорогая, – пробормотал он.

И скоро ей показалось, что они вместе парят среди облаков, кружась, словно листья на ветру, достигая солнца и затем снова плавно опускаясь на землю.

Какое-то мгновение они не могли ни двигаться, ни говорить – просто наслаждались своей близостью. Затем Тревис поднял голову, испытующе глядя на нее с какой-то странной холодностью в глазах:

– Я люблю тебя, Китти, но имей в виду: я отдал тебе свое сердце, и если ты когда-нибудь обманешь меня и втопчешь мои чувства в грязь, ты горько пожалеешь о том дне, когда мы с тобой встретились. Будь уверена: моя месть не заставит себя ждать.

По спине ее пробежал холодок. Порой он пугал ее. Тревис мог быть добрым и любящим, но иногда злопамятным и беспощадным. Эта сторона его натуры внушала ей страх. Он был по-настоящему опасным, когда его выводили из себя.

– Оставайся верна мне, Китти, и я буду боготворить тебя. Но если изменишь мне, то горько поплатишься за это клянусь тебе.

– Я… я не люблю, когда мне угрожают. – В ее голосе слышалось больше смелости, чем она чувствовала на самом деле, однако Китти не собиралась поддаваться запугиваниям. – И если вы считаете меня одной из тех пустоголовых особ, которые готовы просидеть всю жизнь в гостиной, вышивая, плетя кружева и предаваясь праздным сплетням в обществе себе подобных, то вы глубоко ошибаетесь, сэр. И уж тем более я не соглашусь безвыходно сидеть дома и приносить каждый год по ребенку, тогда как все удовольствия достанутся вам. У меня тоже есть характер. Я свободолюбива по натуре и никому никогда не подчинюсь.

В ответ раздался тот самый самодовольный смешок, который всегда вызывал у нее негодование. Тревис словно знал, что первенство в споре останется за ним, и все ее разговоры о независимости лишь веселили его.

– Ты уже подчинилась, малышка, не забывай об этом. Ладно, хватит на сегодня разговоров о печальном. Сейчас же поедем в Голдсборо и найдем комнату для тебя, а мы с Сэмом вернемся в свой полк. Позже у нас будет время обсудить, как нам с тобой быть.

Он поднялся на ноги, оправляя на себе мундир. Она встала и отряхнула собственную одежду.

– Что ты имеешь в виду – обсудить, как со мной быть? Я знаю, что должна делать, Тревис. Я сама буду обрабатывать эту землю. Мускатный виноград уже дал побеги. Видел бы ты их! – Голос ее дрожал от волнения. – Урожай этого года может принести достаточно денег для восстановления пчелиных ульев, которыми занимался отец. Продав мед, я смогу отложить некоторую сумму, чтобы на будущий год посадить табак. Папа говорил, что табак хорошо приживется на этой почве. Вероятно, придется подыскать себе работу в городе, чтобы протянуть до тех пор, пока я твердо не встану на ноги. Быть может, я даже получу ссуду в банке и построю для себя небольшой дом.

Он резко обернулся, глаза его были широко раскрыты.

– Ты сошла с ума, женщина? Что за глупости ты говоришь! Мы пока еще не знаем, какими будут последствия победы Севера для южан. Твою землю могут отобрать. Тебе это не приходило в голову?

По ее упрямо выпяченному вперед подбородку Тревис понял, что сейчас спорить с ней бесполезно. Но рано или поздно она поймет. Ведь война меняет все, и та жизнь, которую она знала прежде, уже никогда не вернется.

– Поговорим об этом позже, – произнес он, через силу улыбнувшись и протянув ей руки. – А пока нам достаточно знать, что мы нашли общий язык, Китти. Я люблю тебя, и, судя по твоим словам, ты тоже меня любишь. Для начала хватит и этого.

Она взяла его за руку и улыбнулась в ответ.

– Вот увидишь, Тревис Колтрейн, – оживленно говорила Китти, пока они выбирались из чащи леса. – Когда-нибудь эта ферма станет самой процветающей во всем графстве Уэйн. Как чудно будет жить тут и растить детей!

– Китти, я не…

Он остановился, пристально вглядываясь сверху вниз в ее глаза и видя в них столько счастливого блеска, что у него не хватило духа продолжать. Как сказать ей, что ее мечтам не суждено осуществиться? Как сказать, что он не собирается обосноваться в Северной Каролине? Его родиной был болотный край в штате Луизиана, и именно туда он хотел забрать ее. Позже ему придется объяснить это ей.

– Потом, – произнес он грубоватым тоном, увлекая ее за собой на другую сторону поля, где их ждал Сэм Бачер. – Поговорим с тобой потом, Китти. А сейчас у нас и без того много забот.

И она сжала его руку, уверенная в его любви, в том, что впереди их ждут только радость и счастье, и не замечая мрачной тени в глазах Тревиса Колтрейна.